Она снова чувствует

Холод. Он забирается под кожу, просачивается в кости, завоевывая пространство. Колючий. Беспощадный. И нет ему ни конца, ни края. Кажется, что она никогда больше не согреется. Только замёрзнет окончательно, превратившись в ледяную статую. Такую же, какой стала внутри. Без чувств. Без боли. Без привязанностей. Чёртовы три года неизвестности уничтожили всё человеческое. Может, она тоже своего рода отродье? Или в "Сибири" с ней проводили эксперименты, как с несчастным бессмертным, чей искаженный болезнью образ навсегда остался на подкорке? Иначе как объяснить произошедшие перемены? Она даже почти смирилась, что останется лишь тенью прежней себя, пустой оболочкой, идеально подходящей для нынешнего выморочного мира. До одного взгляда. Неуловимого движения пальца на спусковом крючке, вывернувшего погасшие чувства наизнанку, огревшего обухом по голове и пробудившего от сковавшей летаргии. Спутанные волосы мешают нормально дышать. Лестер опять храпит, но остальные, измотанные тяжелой дорогой, спят как убитые. Лэйн переворачивается на бок, закрывает глаза. По ногам гуляет ветер, тонкий спальник не спасает, как не пытайся подоткнуть основательнее. Под опущенными веками снова возникает Он и его чёртов пистолет. Выстрел, которого не было в реальности, в воспаленном сознании раз за разом звучит погребальным колоколом. Нет, сегодня больше не уснуть. Лэйн садится, настороженно вглядываясь в темноту. Даже Анхея и Пилеон посапывают, завернувшись в крылья каждый в своём углу, видимо, тоже есть предел прочности. Место Анны ожидаемо пустует, рюкзак сиротливо скучает на неразобранном матрасе. Лэйн медленно, стараясь не шуршать громко, встаёт с пола, накидывает на плечи куртку, и взяв тяжёлые армейские ботинки, в одних носках на цыпочках крадётся к двери. Анхея высовывается из-под крыла, приоткрывает один глаз и тут же прячется обратно. Ей нет дела до проблем смертных, просто оценивает вероятные угрозы. Лэйн не собирается комментировать свои действия. Влезает в ботинки, заталкивает шнурки под язычок, чтобы не споткнуться, и выходит на улицу, жадно глотая морозный воздух. Небо чистое. Полная луна серебрит протоптанную к снегоходам дорожку. Трещина на ночном светиле выглядит зловеще. В какую бездну летит этот мир, когда кажется дальше некуда? Есть ли шанс нажать на тормоз и остановить безумие? Ноги сами несут к стоящему поодаль прицепу. На хруст снега из импровизированной палатки выглядывает Анна. Вымучивает подобие улыбки. - Не спится? - Нет. Лэйн не видит смысла врать. С момента выезда из Роткова сон стал для нее пыткой. Закольцованным кошмаром, где Дмитрий падает, убивая себя. Где Кира не успевает прострелить ему плечо, выбивая из руки проклятый пистолет. Где затухает голубой огонь пронзительных глаз, колючий, холодный, но такой живой. И с недавнего времени - необходимый. Анна отодвигается назад, освобождая место. Тоже не спит, постоянно дежуря возле раненого брата. То костерит его на все лады, обещая страшные кары, когда он очнется, то тихонько плачет, шёпотом прося не бросать её одну. - Я никогда не видела его таким... беспомощным, - бесцветным голосом произносит Анна, ласково поправляя съехавшую с широких плеч Дмитрия шинель, - привыкла, что он - скала, глыба, злилась, когда не давал мне свободы, а сейчас... Я бы всё отдала, чтобы опять строил своё невозможное лицо и отдавал приказы. - "Я тоже", - чуть не выдает вслух Лэйн, но вовремя прикусывает язык. Прикрывается покашливанием и говорит совсем другое: - Тебе нужно поспать хоть пару часов. Ложись, я побуду с ним. - Тут повязка сбилась, надо поменять, - пытается протестовать Анна, но Лэйн её перебивает: - Я сделаю. Ты скоро в зомби превратишься. Упадёшь на полном ходу со снегохода, и мы разобьемся. Вон какие круги под глазами. Иди. Всё будет хорошо. Анна снова вяло сопротивляется, но усталость берет свое. Оставив бинты и антисептик, она выбирается из прицепа, задергивает брезент. Шаги удаляются к станции. Скрипит и захлопывается дверь, сменяясь почти умиротворяющей ночной тишиной. Зеленоватый свет ХИСа делает неподвижного Дмитрия практически неживым. Только колеблющиеся шерстинки мехового воротника дают понять, что мужчина дышит. Лэйн встряхивается, сбрасывая с себя морок, убирает в сторону шинель, сдвигает обнаруженное под ней одеяло. Неизменный чёрный свитер, надетый только на здоровое плечо для удобства перевязки, сбился в кучу под спиной мужчины. Наверное, метался в бреду, повязка совсем размоталась, на белой ткани проступают следы свежей крови. Подготовив необходимое, девушка освобождает его раненую руку. Пытается расправить край свитера, безуспешно. Просовывает ладонь под спину, чувствуя под пальцами тренированные мышцы, опутанные росчерками старых шрамов. Сколько раз ей хотелось дотронуться до этого крепкого тела, погладить, ощутить ответную реакцию на её прикосновение, только её и ничье больше. А теперь такая возможность может и не представиться. Мерзкий внутренний шепоток скребется в мозгу, озвучивая самые нерадостные мысли: - "Ты упустила свой шанс, идиотка. Упустила, упустила, упустила..." Лэйн дёргает непослушную ткань и неожиданно заваливается прямо на грудь Дмитрия, едва не ударяясь носом о колючий подбородок. Испуганно замирает, практически уверенная, что сейчас грозный генерал очнется и командным басом прикажет отставить глупости. Лаборантом обзовет. Сдёрнет с себя и придаст ускорение в сторону станции, рыкнув вслед, что не нуждается в помощи. Она бы его за это прямо тут расцеловала. Мужчина сдавленно стонет, наверное от боли в потревоженном плече, но по-прежнему не просыпается. С Лэйн спадает оцепенение, она сконфуженно поднимается обратно, разглаживая сдавшийся свитер. Лицо пылает огнём, будто их с Дмитрием застукали за чем-то личным и непотребным. Руки дрожат на спутавшихся нитками бинтах, а сердце пускается в галоп, ожив после продолжительной спячки. Да что с ней происходит? Лэйн знает ответ, но старательно гонит от себя даже отзвуки подобных мыслей. Нет, не с ней. Не с ним. Не сейчас. Она лжёт. Кожа Дмитрия обжигает холодом. Он весь словно высечен из мрамора, бледен настолько, что белая повязка практически не выделяется. Лэйн завязывает последний узелок, цепляется взглядом за страшные бугрящиеся шрамы на мускулистой груди и не может отвести взгляд. Их не меньше, чем на спине, каждый когда-то был живой, стонущей болью. В каком адском огне тебя калили, генерал? Что ты похоронил в своей душе, чтобы выжить? Мужчину начинает бить озноб. Лэйн поспешно запахивает одежду, накрывает его одеялом, подпихивает по бокам полы шинели, чтобы не задувало. Бесполезно. Пролетает шальная мысль забраться к нему. Пошлый избитый стереотип, пришедший откуда-то из былых времен - греться телами друг друга. Откуда в голове возник подобный мусор? И так поди ж, возник и завладел целиком, как единственно возможный способ помочь. Собственно, почему бы и нет? Репутация Лэйн не пострадает, падать ниже просто некуда. В отряде о ней и так не слишком высокого мнения. Что терять? Девушка осторожно высовывается на улицу, оглядывается, словно воришка, идущий на первое серьезное дело. Серая коробка станции выглядит мирно. Ни звуков, ни движения. На крыше угадывается крылатый силуэт. Каин несёт вахту, но он сюда не спустится, а остальные выдадут себя шагами на снегу, так что позора можно не бояться. Лэйн не даёт себе передумать, хотя решимость тает с каждой расстегнутой пуговицей, а идея всё меньше кажется удачной. Тем не менее, куртка и кофта летят в сторону, девушка в одной спортивной майке и штанах ныряет под груду тряпок, возится, накрываясь обратно, и прижимается к ледяному телу, делясь крохами тепла. Пальцы скользят по рубцам, невесомо, ласково, очерчивают мышцы, даже в болезни не потерявшие каменную твёрдость. Глаза начинает предательски щипать, совсем как тогда в монастыре. Лэйн приподнимается, чтобы видеть лицо Дмитрия. Строгое, волевое, состоящее из острых углов и рубленых черт. Нахмуренные даже в беспамятстве густые брови. Тонкая сеть морщинок вокруг глаз. Так бывает, когда человек часто и искренне улыбается. Представить таким генерала не выходит, хоть тресни. Впервые она рассматривает его так близко, без стеснения и страха. Убирает упавшие на лоб пряди иссиня-черных волос, задерживает ладонь на заросшей щетиной щеке. Большой палец словно по своей воле касается тонкого шрама, проводит по потрескавшимся сухим губам. Они дрогнув, приоткрываются. То ли это игра сбрендившего воображения, то ли мужчина действительно почти беззвучно выдыхает: - Лэйн... Последний бастион падает. Душа выворачивается наизнанку, кричит, буквально вопит от боли, выплескиваясь наружу потоками слез. - Не смей умирать, слышишь? - задыхаясь от собственных рыданий, шепчет Лэйн. - Ты сказал мне, что не щенок, а генерал. Генералы не сдаются так просто. Ты спасал мою задницу несколько раз, а я толком не поблагодарила. Я исправлюсь, обещаю. Ты даже удивишься. Только живи, пожалуйста. Анна с ума сойдет, что она будет делать без тебя? И я... Нет. Я должна сказать тебе лично. И скажу. Обязательно скажу. Горло перехватывает спазмом. Лэйн всхлипывает и обессиленно утыкается носом в шею Дмитрия, бормоча уже совсем какую-то околесицу. Измотанный разум падает в спасительное подобие сна, на время отключаясь, чтобы восстановить силы. Рука судорожно стискивает армейский жетон, цепляясь за него, как за якорь. Время течёт неохотно. Когда Лэйн разлепляет глаза, в щели брезентовых полотнищ ещё царствует ночь. Сколько длился сон? Полчаса? Или десять минут? На левом запястье генерала должны быть часы... Она замирает, чувствуя несостыковку. От мужского тела рядом больше не веет замогильным холодом. Оно тёплое. Нет, даже горячее. Получилось? Лэйн поворачивается и внезапно понимает, что не так. На её плече по-хозяйски лежит рука Дмитрия. Быстрый взгляд на его лицо - нет, не очнулся. Тогда какого чёрта... Тело продёргивает будто разрядом тока. Мозг не к месту осознает - рядом мужчина, под одним одеялом, близко, практически интимно. Внизу живота зарождается забытое напряжение, а в голове звенит тревожный звоночек. - "Совсем умом тронулась? Человек ранен, по факту при смерти, о чем ты думаешь, сумасшедшая?" Уже знакомый вкрадчивый шепот перебивает: - "Один поцелуй. Просто касание. На память. Вдруг, это последний и единственный шанс." Лэйн снова впивается глазами в Дмитрия. С облегчением отмечает, что он больше не выглядит живым трупом, даже кожа слегка порозовела. Значит ли, что болезнь все-таки отступает? Здравый смысл опять предпринимает попытку вмешаться: - "Если он заражен, ты тоже можешь пострадать. Не убьет, проснувшись, так передаст заразу." Плевать. Он спас ее в воде, едва не утонув. Потом без колебаний подставился под укус, закрыв собой. Технически, она и так три года мертва. Чего бояться? Девушка зажмуривается, набираясь храбрости. Аккуратно прикасается губами к щеке Дмитрия. Задерживается. Прикасается снова, теперь к уголку рта. Медлит секунду и все-таки решается поцеловать по-настоящему. Она не раз гадала, каковы его губы на вкус. Тогда, в реке, понять и почувствовать хоть что-то было невозможно. Зато сейчас никто не мешал. Лэйн чувствует, как его рука, до этого мирно лежавшая на её плече, приходит в движение. Ладонь ложится между лопаток, с нажимом проводит вниз, останавливаясь аккурат под краем майки, на полоске голой кожи спины. Девушка изумленно распахивает глаза, поднимает голову... И натыкается на прямой взгляд знакомых светло-голубых глаз, выжигающих дыры в сердце. Будь Лэйн хоть вполовину уверена, что это не сон, тут же умерла бы от ужаса и смущения. Вдуматься и осознать она не успевает - мужская ладонь давит на поясницу, прижимая ближе, заставляя практически распластаться на твёрдом сильном теле, вторая рука путается в длинных каштановых волосах, притягивая девушку обратно. Его поцелуй лишен трепета. Нежности. Это не ласковое тепло потрескивающих брёвен в камине, а сносящий препятствия на пути лесной пожар, нестерпимо жаркий, грубый и опасный. Как и сам генерал. Ожидания Лэйн не просто оправдываются, они перекрываются с лихвой. Выкинув из головы терзания и нерешительность, девушка как в тумане погружает пальцы в чёрные пряди, обхватывает голову мужчины и в ответ целует с не меньшим пылом. Краем сознания отмечает, что несмотря на болезнь, реакция Дмитрия абсолютно недвусмысленна. Они оба хотят одного и того же, хоть и слишком упрямы, чтобы это признать. Друг друга. Даже в поцелуе никто не уступает, превращая страсть в дуэль. Лэйн закидывает ногу на бедро Дмитрия, вжимаясь ещё сильнее, пытаясь срастись с ним, слиться в единое целое. Одежда резко начинает мешать, а воздух готов воспламениться. Лэйн впервые за много дней чувствует себя живой. Не картонкой, карикатурой, а настоящим человеком. Женщиной. Она готова отдать себя без остатка. Даже если завтра они умрут, а мир окончательно провалится в преисподнюю, сегодня можно всё. Дмитрий решает иначе. Он отстраняется, не открывая глаз, легко целует Лэйн в щеку и устраивает на своей груди, крепко обнимает, как маленькую девочку. - Спи. Я не умру, даю слово. Теперь уж точно. У нас ещё будет время. Спи... Лэйн ощущает себя пьяной. Сердце колотится в груди, низ живота разочарованно ноет, но чудовищная усталость берет своё. Секс с такими вводными действительно невозможен в реальности. Это сон. Всего лишь сон. Причудливо трансформировавшиеся глубинные желания. Просто сон... - Эй, просыпайся, сторож! - голос Анны выдергивает Лэйн из блаженного ничего. Непонимающе хлопая глазами, девушка выползает из-под шинели, отодвигаясь от тёплого бока Дмитрия. Озирается вокруг, тут же непривычно краснеет и хватается за куртку. Анна подозрительно хмыкает, но оставляет комментарии при себе. Лишь пляшущие в таких же, как у генерала, голубых глазах черти выдают её истинное мнение. Лэйн второпях одевается, не попадая в рукава, отчаянно надеясь, что потемки скроют её пылающие щеки. - Я поменяла повязку, - бурчит, не решаясь поднять взгляд, - он мёрз, ничего умнее не придумала, согрела как могла. - Все в порядке, - прерывает Анна, стараясь не улыбаться, - спасибо, что дала мне отдых. До рассвета ещё есть время, иди поспи нормально. Лэйн хватается за последние слова, как за спасательный круг. Вылезая из прицепа, бросает прощальный взгляд на спящего генерала. Ей всё привиделось. Фантастически реальный сон. Какова вероятность, что она сошла с ума? В реалиях современного мира - высокая. В очередной раз Лэйн усомнится в собственном психическом здоровье уже через несколько часов. И на это повлияют не кровавые жертвы культа, разбитые машины и выживший водитель, вещающий о свершившемся конце света, а материализовавшийся на пороге станции окутанный снегом и холодом до боли знакомый силуэт. Увидев Дмитрия в дверях, Лэйн едва не лишается сознания. Пока отряд суетится вокруг генерала, она прошмыгивает на мороз, забыв про теплые вещи. Снежинки кружатся, оседают на волосах, тают, попадая на ресницы. Нужно идти обратно, лишние подозрения сделают только хуже. Ничего же не произошло. Глупая идея с согреванием, чувство вины и непонятное влечение трансформировались в странные, почти эротические сновидения. Так бывает. Лэйн, продолжая мысленно уговаривать сама себя, разворачивается и, как целую вечность назад, врезается в обтянутую чёрной водолазкой грудь. Хочет отскочить, но генерал ловит её и прижимает к себе, укрывая полами шинели. Лэйн дёргается, стараясь освободиться. Сильные руки сжимаются крепче. Не отпускают. Низкий, завораживающий голос шевелит пряди возле виска: - Не бойся, лаборант. Я не чудовище и не призрак. Тебе не обязательно от меня убегать. - "Хватит называть меня лаборантом!" - хочет крикнуть Лэйн, но близость Дмитрия её парализует. Облегчение от факта, что он не стал зараженным, накрывает с головой. Девушка выдыхает и обессиленно повисает в его объятиях. - Да что с тобой? - кажется, генерал искренне удивлён, - подменили, пока я был в отключке? Да нет, ледяные руки точно те же. Ну хватит, пошли отсюда. Иначе твой холодный нос опять заморозит мне шею. А подцепить ещё и пневмонию я не готов. Смысл произнесенного доходит резко. Лэйн вскидывается, едва не проехавшись макушкой Дмитрию по подбородку. Неверяще переспрашивает: - Как ты сказал? Нос? Заморозит опять? О нет... Дмитрий улыбается. Морщинки в углах глаз собираются лучиками, делая его лицо совсем молодым и ни капли не суровым. - Сказал, как есть. Идём... И тут же добивает растрепанные чувства Лэйн окончательно: - Ты вроде как обещала меня чем-то удивить. Все-таки не сон... И непохоже, чтобы обнимающиеся среди сугробов фигуры были против.