Власть над хаосом

В мире, потерявшем всякую надежду, полном вечно горячей крови и оживших кошмаров, в мире, больше не принадлежащем ни людям, ни спустившимся с Небес бессмертным, худшее, что можно сделать – это хотя бы на миг потерять контроль. Контроль над чувствами, мыслями и действиями, контроль над теми, кто рядом, и кто пытается быть ближе. Только усилием воли можно заставить себя думать, говорить и делать, не заботясь о том, что будет завтра, и будет ли оно вообще.   Заботиться о будущем, помня о том, что у тебя нет ни настоящего, ни прошлого. За окном, протянувшемся от пола до потолка, едва ли можно рассмотреть жмущиеся друг к другу дома, шпиль церкви или очертания так любезно предоставленного отряду поместья. Мечущийся в бессильной ярости ветер заслонил тучами небо, разогнал по домам редких прохожих, затянул весь мир в снежный водоворот. Тускло горящие лампы, бросающие слабые отблески пламени на стекла, не в силах были рассеять клубящуюся за ними тьму: она гасила луну и звезды, накрывала непроницаемой пеленой Ротков, пожирала дрожащие тени. Завороженная этим зрелищем Лэйн поудобнее устроилась в мягком кресле, прикрыв ноги тонким пледом. Прогулка до поместья Романова оборвалась неожиданно, вместе с поднявшимся ветром. Большая часть отряда вместе осталась в поместье с Любой и горячим супом, а они с Лестером – в поместье Бориса вместе с гостеприимным хозяином. Сидеть на месте не хотелось, но подкрадывающаяся ночь, крепнущий мороз, сбивающий с ног ветер и начавшийся снегопад расстроили все планы. Борис предложил переждать непогоду. Он не сомневался, что его гости знают дорогу, но все же лучше провести это время в тепле, а не петляя по темным безлюдным улицам Роткова. Привычные минуты путешествия могут растянуться на целую ночь, и никто не может быть уверен, что больше ничего не сможет сбить их с пути. Предложение было встречено без особого энтузиазма, но выбора не оставалось: исчезновение сразу двух человек из отряда вряд ли будет хорошей новостью для Дмитрия. В кажущемся спокойном биении жизни Роткова изредка происходят сбои – и пусть это лучше будет метель, чем что-то, что можно на себя навлечь, отправившись на прогулку в такую погоду. Лестер что-то ворчал себе под нос, меряя шагами библиотеку, пока Лэйн, держа в руках свечу, рассматривала корешки книг. Скудного света, льющегося через огромные окна, едва хватало, чтобы разобрать очертания букв, так что ей приходилось отбирать приглянувшиеся книги и нести их к письменному столу, чтобы спокойно изучить текст. Поднявшийся в библиотеку Борис предложил им поужинать, и это немного подняло настроение Лестеру. Лэйн, не отрываясь от книги, мотнула головой: вряд ли ей вновь выпадет возможность спокойно исследовать личную коллекцию Романова, нужно с умом использовать каждую минуту. Борис ничего не сказал, но она ощутила его взгляд почти физически: внимательный, изучающий. Сомневающийся. Девушка была уверена: не останься с ней Лестер, хозяин поместья завел бы совершенно другой разговор.    Со спустившейся с небес темнотой усадьба преобразилась. Померкли краски, выскользнули из углов сдерживаемые солнечным светом тени, комнаты вдруг наполнились скрипом, шелестом, скрежетом, совершенно неслышными при сиянии дня. Лэйн старалась избавиться от чувства, что за ней наблюдают, что портреты дам и господ поворачивают головы, когда она проходит мимо, а вдруг скользнувшая под ногами тень принадлежит не ей, а кому-то другому, бесшумно следующему за ней по пятам. Усадьба, взрастившая в своих стенах не одно поколение древнего рода, с приходом ночи стряхнула с себя все лишнее, напускное, явив длинные пустынные коридоры, при свете дня не кажущиеся такими бесконечными, напряженную, выжидающую тишину и пробирающий до костей холод. Лэйн не выдавала своего беспокойства ни взглядом, ни жестом. Мысли были заняты другим, сотней тысяч вещей, но все же иногда она настороженно замирала, силясь расслышать что-то, о чем можно поведать дом старинного семейства только холодной беззвездной ночью. Лестер, уставший после богатого на события дня, задремал на диване, так и не найдя поддержки своим возмущениям в лице Лэйн. Девушка поначалу даже этого не заметила: книги из личной библиотеки Бориса увлекли ее настолько, что она напрочь забыла о времени. И лишь когда строчки стали плыть перед глазами, она позволила себе небольшой отдых: взяла принесенный плед, положила его на приставленное к окну кресло, перенесла на небольшой столик горящую свечу. Лестер шумно вздохнул во сне, заставив Лэйн отвлечься от своих мыслей и, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, укрыть его одеялом. В отличие от Лестера, спать ей не хотелось. Скрывающая Ротков тьма притягивала взгляд, заставляла всматриваться в силуэты домов, прислушиваться к завыванию ветра. Пытаться ухватить что-то, недоступное человеку, что-то, о чем могли поведать окружающие город древние леса и отголоски потревоженной магии. – Метель что-то совсем разошлась.   Борис появился совсем рядом, будто вышел из одной из затопивших комнату теней. Мягкий голос, прозвучавший в бездонной тишине отошедшего ко сну дома, заставил Лэйн оторваться от непогоды за окном и перевести взгляд на хозяина усадьбы, опустившегося в соседнее кресло. От нее не ускользнуло то, что это столь обыденное действие в его исполнении было наполнено какой-то спокойной уверенностью, особым достоинством человека, не позволяющего себе небрежности ни во внешнем виде, ни в выборе ближайшего окружения. Статная, подтянутая фигура, аккуратно уложенные светлые волосы, точеный профиль, очерченный сиянием свечей, и льдисто-голубые глаза. Величие, гордость и сила, необъятная, как тысячелетние леса, сдерживаемая одной лишь его волей. Лэйн чувствовала эту силу, чувствовала, что ей пропитано все поместье, ей покоряется весь Ротков, и она сама тянется к ней – к мерно текущему потоку, к нерушимому, непоколебимому спокойствию. Лэйн запоздало кивнула, отведя взгляд. Борис, закинув ногу на ногу, подпер рукой голову и устремил взор в сгущающуюся за окном тьму. Обманчиво-расслабленная поза контрастировала с мрачностью и выжидающей собранностью, вдруг отразившимися на его лице. Было ясно, что он, как и сидящая рядом девушка, поддался своим мыслям – темным, потаенным, которые высвобождаются лишь с приходом ночи. Что слышал он в беснующемся за окном ветре, что видел в снежном вихре? – Как думаешь, надолго? Борис повернул к ней голову. Напряженно застывший взгляд вдруг переменился – смягчился, потеплел. Утихла метель во взгляде, отстраненность сменилась вовлеченностью, мыслями он вернулся в залитую полумраком комнату, робкому дрожанию свечи и к Лэйн. Она почувствовала приятное волнение от того, что эти перемены были вызваны ей, её присутствием в занесенном снегами доме. – К утру уляжется. Борис встретил ее взгляд – внимательный, цепкий, подмечающий каждую деталь, и Лэйн показалось – не иначе, как игра света – что уголок его губ лишь на мгновение дрогнул в довольной улыбке, тотчас сменившейся былой задумчивостью. Не мрачной – спокойной, почти умиротворенной. Она не успела обдумать эту мысль. Борис неожиданно протянул к ней руку и сжал тонкие пальцы. – Ты замерзла? Здесь довольно прохладно, несмотря на попытки моей семьи снабдить едва ли не все комнаты каминами. Лэйн ошеломило теплое прикосновение – его ладонь, бережно, ласково сжавшая ее пальцы, искреннее беспокойство на его лице и взгляд, полный живого участия. Растерявшись, она не сразу нашлась с ответом. Все мысли девушки были заняты чужим теплом, греющим ее руку, близостью наклонившегося к ней Бориса и окутавшим ее глубоким, манящим древесным ароматом. – Нет. Теперь уже нет. И Лэйн, поддавшись еще не до конца осознаваемому порыву, сжала его ладонь в ответ. Борис улыбнулся. В наступившей тишине больше не было слышно ни завывания ветра, ни звучащих в нем голосов – только дыхание Бориса и ее собственное, и глухо стучавшее в груди сердце, бившееся с непонятным для Лэйн сладостным волнением. Свеча, бросающая робкие отсветы на окно, погасла, и протянувшиеся из углов тени почти поглотили их, укрыв уютной тьмой.  – Я бы мог приготовить чай. Она не могла видеть его лица, но слышала улыбку в его голосе, прозвучавшем неожиданно тихо, почти шепотом. – Для меня он слишком горький. Борис тихо рассмеялся. Он так и не выпустил руки Лэйн – осторожно держал в своей ладони, грея своим теплом, а она замерла при звуке этого смеха – взволновавшего в ней что-то, доселе безжизненно застывшее каменным изваянием. Бесстрастное, безразличное. Неживое.   – Ты привыкнешь. Я тоже оценил его по достоинству только со временем. – И сколько времени у нас есть? Слова вырвались против ее воли, и Лэйн запоздало подумала о том, как двусмысленно они могут быть поняты. Она замерла, с интересом ожидая реакции. Замерла, вдруг осознав, что беспокойство улеглось, а на смену ставшей столь привычной настороженности пришли любопытство и волнительное ожидание. Лэйн смотрела прямо на Бориса, на окутанный тьмой силуэт, чувствовала его взгляд и теплоту поглаживающих ее ладонь пальцев. Утихло дыхание Лестера, улеглась метель за окном, исчезли книжные шкафы, письменный стол – весь мир сузился до двух стоящих рядом кресел, сплетенных рук и особой для двоих тишины, превращающей каждое мгновение в вечность. – Столько, сколько осталось. Она знала, что он говорит правду. У них было все время обреченного на гибель мира. В мире, потерявшем всякую надежду, полном вечно горячей крови и оживших кошмаров, в мире, больше не принадлежащем ни людям, ни спустившимся с Небес бессмертным, худшее, что можно сделать – это хотя бы на миг потерять контроль. Но Лэйн была спокойна. Сила – безграничная, безбрежная, сила ветров и вьюг, сила древних лесов подчинялась ей, склоняла перед ней голову и грела ее руки. Настало утро, утихла метель, и небо озарилось холодным сиянием солнца. Глаза Бориса светились теплом, губы ласково улыбались в ответ на ее улыбку. Лэйн еще нигде и никогда не было так спокойно, как в его объятиях.