Последняя грёза

«Они принимают грезы от Эны и погружаются в свои прекрасные иллюзии…» Вечные сумерки навевали спокойствие. Музыка Золотого мига тихо лелеяла застывшее мгновение. Неоновые вывески, блеск многоэтажных домов, смех в парке развлечений — всё было идеальным, цельным, подчинявшимся единому, истинно правильному строю. Словно небесный дирижер управлял не оркестром, а крошечными нотами. Ничто не выбивалось из строя. Музыка плела тонкую паутинку вокруг Пенаконии. Опершись на стальные перила, Бутхилл стоял на балконе и всматривался в россыпь мелких звезд среди молочных облаков. но разве можно увидеть белые облака посреди ночной мглы?.. Он был счастлив купить уютную квартиру в Золотом миге. Пенакония очаровала его. Именно земля грез стала домом для ковбоя и его малышки. Прохладный воздух тянул за собой сладкий цветочный аромат. Соседи развели на балконе небольшой цветущий сад. Бутхилл подумывал сделать то же самое, но в комнате дочери, ведь той очень нравились растения. — Пап, я всё! — донеслось за спиной Бутхилла. — Спасибо! Ковбой с улыбкой повернулся и зашел на кухню. Его дочка, быстро расправившись с завтраком, что был заботливо приготовлен отцом, спрыгнула со стула и стала убирать посуду в мойку. Заметив на щеке хлебные крошки, Бутхилл, немного посмеявшись, взял со стола бумажную салфетку и, присев на колени перед девочкой, убрал их. — Опять торопилась? — сказал он. — Ты вкусно готовишь, — ответила дочка. — Я хотела съесть всё, пока не остыло. Малышка вместе с отцом помыла посуду и, напевая под нос забавную песенку, которой ее научили старшие сестры отца, убрала остатки завтрака со стола. В свои десять лет она была очень ответственной. Девочка стремилась помогать Бутхиллу по дому, за что ее всегда хвалили. Впрочем, отец никогда не скупился на приятные слова, потому что очень любил малышку и ценил ее. Не было ни дня, чтобы Бутхилл не обнимал дочку так крепко, что она начинала задорно смеяться. Оба были счастливы на Пенаконии. Попрощавшись с Ником и Грейс, Бутхилл отправился с девочкой в далекое путешествие, и только на земле грез их приняли с теплотой и заботой. Планета вечных фестивалей и развлечений была раем для ребенка, и ковбой не мог лишить его радости. Бутхилл стремился быть хорошим отцом, поэтому без особых раздумий обосновался в Золотом миге. — Ну, — начал Бутхилл, закрыв кухонный шкафчик и повернувшись лицом к дочери, — чем хочешь заняться? — Можно я погуляю в парке Айдена? Стоило глазкам девочки засверкать, как ковбой тут же согласился. — Пойдешь со мной? — дочка стала канючить и тянуть рукав рубашки мужчины на себя. — Пожа-а-алуйста! Бутхилл горестно вздохнул. — Сегодня не получится, родная, — ответил он. — У меня накопилось дел на работе. Придется посидеть в кабинете до самого вечера, чтобы разгрести все милашные документы. — Ох, — девочка коснулась пальчиком подбородка и опустила глазки. — Вот как. Ну, ничего! Постараюсь вытянуть для тебя в гачапоне что-нибудь интересное! — Верю в твою удачу! Бутхилл рассмеялся. Дочка развернулась на пятках и помчалась в коридор, но ее тут же окликнули. — Постой! — отец вытянул руку и сделал несколько шагов вперед. Девчушка тут же обернулась и удивленно округлила глаза. — У тебя косичка растрепалась. Давай заплету снова. — Хорошо! В детской девочка довольно сидела за своим бледно-розовым, совершенно кукольным столиком с овальным зеркалом и смотрела на отражение себя и отца за спиной. Бутхилл неуклюже, раздвинув ноги, сидел на низком мягком пуфике в виде бутона цветка и заботливо расчесывал светлые волосы дочки. Ковбой гордился тем, что мог делать своей крошке самые красивые и пышные косы. Малышка задорно болтала ножками и слегка покачивала головой, на что отец молча касался ее макушки и останавливал, чтобы прическа не испортилась и была ровной. Внезапно мужчина почувствовал головокружение. В глазах резко потемнело, сознание помутилось. Будто бы нечто острое проникло внутрь тела и вспыхнуло так горячо, что шокировало Бутхилла. Его руки дрогнули и отпустили одну косичку. — Пап? — заволновалась девочка. — Все в порядке, — отмахнулся Бутхилл, не желая показывать крошке свою слабость. Он обратил внимание на собственные ладони, кожа на которых, как старая ткань, раскрошилась на лоскуты и отпала, обнажив под собой стальные протезы. Ковбой тяжело пробурчал: — Шарниры заело. он не понял своих же слов словно настоящее подсознание вырывалось наружу, разрушая дивный строй Порядка Когда Бутхилл закончил, он довольно улыбнулся отражению девочки. — Вот и все, — сказал он. — Можешь идти гулять. — Спасибо, папа! Девочка кинулась на шею отцу, и тот прижал ее к себе. щека к щеке тепла не чувствуя — Ты у меня самая красивая. Бутхилл коснулся носа дочки. Та хихикнула. — Пойду поиграю с труппой «Кошмарики», — сказала девочка. — И обязательно вытяну тебе приз в гачапоне! с труппой «Кошмарики»?.. — Буду ждать чего-то очень крутого! Малышка быстро обулась и, махнув отцу на прощание, закрыла дверь квартиры. Счастливый, Бутхилл проследовал в гостиную, где не сразу заметил гостью, сидевшую в темно-синем кресле. Тонкая белая занавеска колыхалась тихо, скромно касалась колена женщины. Та сидела со скрещенными ногами, лениво разглядывая фигуру гордого отца, занятого своими заботами. Иронично ухмыльнувшись, она испытала невыразимую горечь. вот как выглядит его идеальная мечта вот как выглядит его истинное желание, подаренное Эной — Признаюсь: морально мне будет очень нелегко вмешиваться в твою идиллию, — Черный Лебедь медленно моргнула, — Бутхилл. Встрепенувшись, мужчина резко развернулся и гневно посмотрел на Хранительницу памяти, что медленно встала с места и скрестила руки на груди. Ее губы изогнулись в улыбке. — Ворвавшись в Сад воспоминаний, ты был позорно выкинут оттуда. Немало же дел ты там натворил, ковбой, — она ухмыльнулась и поглядела в сторону распахнутых стеклянных дверей, ведших на еще один балкон. Ее тихий голос насторожил Бутхилла, который готов был выкинуть незнакомку с высоты птичьего полета. Дрожавшие от злости руки мужчины медленно сжались в кулаки. Черный Лебедь повернулась к Бутхиллу и продолжила: — Прости, что вторглась в твой маленький рай. Считай это ответным жестом скромной Хранительницы памяти Сада воспоминаний. Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но я искренне сожалею обо всем, что произойдет после. Пора просыпаться, Бутхилл. Как бы тебе этого ни хотелось. — Кто ты такая?! — рявкнул Бутхилл и, встав в позу, резко вытащил из кармана темных брюк револьвер. даже в мирной жизни ты носишь оружие?.. или же реальность проникает в твой вымысел?.. Черный Лебедь не испугалась. Она смело посмотрела на оружие. — Меня зовут Черный Лебедь, — женщина была терпеливой. Несмотря на то, что время поджимало, а действовать нужно было быстро и без малейшего шанса на неудачу, Хранительница памяти хотела вывести ковбоя из его трогательной грезы постепенно и мягко. Хотя, учитывая его скрытое желание быть рядом с семьей, сделать это будет непросто. — Что тебе нужно? — Рука Бутхилла крепко сжимала револьвер. Он стиснул зубы: — Учти, что от твоего ответа будет зависеть то, получишь ли ты пулю в лоб или же будешь скинута с балкона. Тебе решать, каким способом умереть. — Мы же на Пенаконии, — улыбнулась Черный Лебедь. — Ты же знаешь, что здесь нельзя умереть. — Что ж, ты будешь первой, кто это сделает. Хранительница памяти задумчиво коснулась губ. — В таком случае, могу ли я излить тебе свою душу перед смертью? В качестве последнего желания. Или у ковбоев оно не ценится? Тогда ты узнаешь ответы и спокойно защитишь дочь, вернее, память о ней, со спокойной душой. Бутхилл недовольно цыкнул, но револьвера убирать не стал. Он лишь молча кивнул головой. Черный Лебедь медленно, с присущим ей изяществом обошла комнату и встала напротив Бутхилла. — Я и подумать не могла, что внутри такой личности, как ты — смелой, опасной, резкой — скрывается ранимая душа, просящая Вселенную лишь одного: вернуть все назад, изменить судьбу твою, твоей семьи и в особенности твоей найденной малышки. Сколько ей сейчас? — женщина бросила быстрый взгляд на входную дверь. — На вид — лет десять. — Какая тебе разница? — огрызнулся Бутхилл, хотя он изо всех сил сдерживал намерение пристрелить незнакомку. — Только тронь мою дочь! Сдеру шкуру, как с дрянной кобылы! — Раз мне все равно умирать в любой из концовок, то могу ли я узнать имя твоей очаровательной дочери? — Хах! Какие у тебя странные предсмертные желания! — Бутхилл сверкнул глазами и хищно искривился. — Ее зовут… Ее зовут… Пространство задрожало. Стены покрылись мерзко-радужной пленкой. Симфония резко скрючилась и выдала фальшивые ноты. Оркестр сбился. Игла граммофона порезала пластинку. Бутхилл опустил взгляд вниз. Рука, державшая револьвер, стала тяжелой. — Ее зовут… — бормотал мужчина, но вдруг сдвинул брови и воскликнул: — Ее еще никак не зовут! Я нашел девочку и привез Нику и Грейс. Она совсем кроха, чтобы давать ей имя! Это подождет. — Сколько ей лет? — Десять. — Она младенец? — Да! — Сколько ей лет? У Бутхилла забегали глаза. Он испытал страх перед незнакомой ему женщиной, что сурово смотрела на него и наступала. Шаг за шагом она приближалась вплотную к Бутхиллу и совершенно не боялась револьвера и звериного оскала, который, впрочем, уже пропал. Ковбой оглядывался по сторонам, но в особенности на входную дверь, что недавно захлопнулась. — Какого черта? — прошептал Бутхилл. На висках выступили капельки пота. — Она же дочка… Она же уже взрослая. Ее имя… как же ее зовут? Я должен был дать ей имя! Он же знает, как ее зовут! Девочку. Дочку. Маленький комочек радости, который задорно хохочет и крепко обнимает. Какое у нее имя? Точно. Сейчас он всё вспомнит. Соберется с мыслями. Даст правильный ответ. И избавит себя от невыносимой муки и растерянности перед неизвестной дамой, что так нагло вломилась в стройную идиллию и безупречный хор. Но ничего так и не произошло. Бутхилл стоял и не мог выдавить из себя ни звука. Он не мог вспомнить того, чего никогда не знал. — Прошу простить меня за столь жестокое нападение, — сказал Черный Лебедь. — Иногда приходится быть резкой, хотя я этого и не люблю. Да, я обещала тебе все рассказать, но вижу, что твое спутанное сознание, починенное единому строю Эны, лучше всего покажет тебе нереальность несбыточной мечты. Хранительница памяти отошла в сторону и проследовала к одной из дверей квартиры, за которой, Бутхилл был уверен и убежден, находился его рабочий кабинет. Именно там он планировал провести свой день в ожидании дочери и ее подарков из парка Айдена. Черный Лебедь указала на дверь. — Что за ней? Завороженный, потерявший почву под ногами, Бутхилл нервно сглотнул: — Мой кабинет. — Пройдем? Бутхилл не чувствовал тяжести, не чувствовал опоры. Словно по воздуху, он в долю секунды добрался до двери. Ему казалось, что, дотронься он до ручки, она расплавится в ладони и обожжет его сильно. Черный Лебедь махнула рукой. — После вас. Бутхилл открыл дверь. — Милашечки… Кабинет был наполнен меморией. Пузыри памяти летали вместе с пустыми книгами, с декорациями в виде стола, кресла, занавесок и светильников. Все плавало в вязкой субстанции, растворялось и появлялось вновь в искаженном варианте, сливаясь друг с другом и расщепляясь новыми сгустками и формами. — Что происходит? — голос Бутхилла был слабым, практически предсмертным. Округлив в страхе глаза, он смотрел на меморию. Сбивчивое дыхание было слышно даже Черному Лебедю. — Это малое из того, что тебе придется принять заново. — Милашный вуббабу! Черный Лебедь склонила голову набок. — Как? — Котик тебя обними! Хранительница памяти резко захлопнула дверь и вперила холодный, но уверенный взгляд в дрожавшую фигуру ковбоя. Внутри него боролось нечто, что называло себя истиной, и фальшивое, выдававшее себя за правильное. Будто бы та самая мемория заполнила собою мозг и соединяла между собой частицы памяти и безумной фантазии, окрашенной в масляные разводы на грязной луже. Бутхилл почувствовал резкую тошноту и нещадное жжение в груди. Тем временем Черный Лебедь, скрывая изо всех сил жалость к мужчине, борясь с собственным желанием оставить несчастного в его идеальной жизни, о которой он всегда мечтал, решила вытянуть последователя Охоты из трясины. Одним быстрым касанием ладони по щеке женщина заставила Бутхилла посмотреть на себя. Ее ровный и безэмоциональный голос стал ножом, что обрезал ниточки Порядка: — Почему ты выбираешь такие выражения? Бутхилл ничего не понимал. Его убеждения рассыпались и становились горсткой праха над мечтой. Он буквально отступал: делал неуверенные шаги назад, пока Хранительница памяти догоняла его стуком каблуков. — Это из-за маяка синестезии. — Для чего он тебе? — Его мне вживили. — Когда? — Когда делали операцию. — Какую? — По модификации тела. — Зачем? Чем строже и короче были вопросы Черного Лебедя, тем слабее и жальче выглядел Бутхилл. С каждым новым ответом его человеческая кожа крошилась и обретала стальной блеск. В груди гудел мотор, зубы скрежетали и заострялись, темные локоны челки вновь падали на лицо, а ноги тяжелели и прибавляли в весе. Мир вокруг гудел медными трубами, земля тряслась, словно резонируя с жестоким разговором. Бутхилл уже не был тем, кто минуту назад готов был защитить свой дом от незнакомки. Теперь он стал жертвой, над которой ставили неэтичный эксперимент по изменению, вернее, возвращению памяти и настоящего сознания, боровшегося с Порядком. Черный Лебедь повторила свой вопрос, ощущая внутри боль от совершенного: — Зачем тебе нужна была операция? Бутхилл не выдержал. — Чтобы отомстить! — Ты уехал с дочерью на Пенаконию, чтобы жить отдельно от приемных родителей и показать малышке мир. Твоя семья в полном здравии. Кому ты собирался отомстить? — Освальдо! — простонал ковбой. Он изо всех сил хотел, чтобы кошмар прекратился, чтобы влияние Черного Лебедя отпустило его бедный разум. Слезы наворачивались на глаза, губы дрожали от наступавшей истерики. Ладонь прошлась по горевшему от напряжения лицу. — Что он сделал? — Он убил их! Убил их всех! Убил родителей, убил мою дочь! — Но она жива и ей десять лет! — Она мертва! Последнее слово разрушило мир. Громкие всхлипы Бутхилла отражались от тонких стен квартиры, что покрывалась пузырями грез. Предметы становились прозрачными, звуки оркестра затухали. Какофония — вот, что творилось вокруг. Бутхилл упал на колени и опустил голову. Он был без сил. Перед помутневшим взглядом пронеслись настоящие воспоминания. Огонь и пепел. Звуки небесных кораблей КММ и запах тлеющих тел. В узор идеальной жизни вплетались нелогичные ниточки, которые были настолько тонкими, что Бутхилл не обращал на них внимания. Эмоции завладели душой и телом, подсознательное желание закрыло собой настоящий свет его сложной и трагичной жизни. Боль, которую ковбой испытывал вот уже многие десятилетия, ушла с приходом безупречного хора, чей единый голос, на самом деле состоявший из фальши, проник в сознание и тихо, совершенно незаметно подменил собою явь. Бутхилл не двигался. С него слетела оболочка любящего отца, не знавшего ни трагедии родной планеты, ни операционного стола, ни одинокого странствия в попытке догнать одну-единственную жертву, виновную во всех бедах. Тяжело дыша, он осознал, что не умеет больше плакать, и дорожки слез, как и раздражение на веках, исчезли. Ковбой с трудом поднес к лицу ладони и посмотрел на них. Тяжелые. Полные шарниров, проводов и мелких царапин на корпусе. Мужчина согнул пальцы и услышал знакомый скрежет. Бутхилл коснулся головы. Шляпа. Родная шляпа с красной лентой и двумя перьями. Провел по горлу. Мягкий шарф. Теперь он мог осязать настоящие предметы. Тепло объятий с дочерью Бутхилл вспомнить не мог. Его выдернули из грезы, и он не знал, к добру ли это. Черный Лебедь присела на колени перед раздавленным и полностью опустошенным Бутхиллом. Она с жалостью посмотрела на него и тихо, с опаской задала вопрос: — Как тебя зовут? Помедлив, ковбой ответил: — Меня зовут Бутхилл. И я — галактический рейнджер. Мира вокруг меня никогда не существовало. Я все еще нахожусь в глубоком сне. Хранительница памяти с облегчением выдохнула. — Рада вновь видеть тебя, Бутхилл из галактических рейнджеров. Ковбой нелегко принял информацию от Черного Лебедя о победе Порядка и сне Эны. Непросто Бутхиллу было осознать, что его мирная жизнь с давно погибшей дочерью оказалась фикцией. Игра на сокровенном желании позволила захватить мужчину и сделать из него марионетку. Очередной сильный гул разнесся по пространству. Черный Лебедь нахмурилась. — Твой мир рушится, — сказала она. — Ты больше не хозяин грезы. Ты пробудился. Без ядра пространство начинает искажаться и разрываться на куски, — она положила ладонь на плечо мужчины. — Нам надо уходить. — Нужно опять спасти Пенаконию? — Для начала — вырвать из грезы экспресс. — Но здесь я так счастлив… Голос Бутхилла снова задрожал. Он прекрасно понимал, что жизнь во лжи, пусть такой красивой и желанной, кажется плоской картинкой, декорацией. Но теплое чувство внутри не могло его покинуть. Галактический рейнджер сжался в комок. Ему было страшно возвращаться назад одному. — Ты не представляешь, как тяжело во второй раз переживать расставание с тем, что у тебя отняли еще до того, как это произошло. Мне больно быть настоящим. Черный Лебедь не нашла нужных слов. Она видела всю трагедию Бутхилла, но не могла ее прожить вместе с ним. Все, что ей оставалось делать, так это сильнее сжимать плечо киборга. После скорбного молчания галактический рейнджер понял голову. — Если это грезы, то я могу очутиться в любом месте, верно? — спросил он. Хранительница памяти кивнула. Бутхилл напряженно думал. — Значит, за любой дверью может оказаться то, о чем я подумаю прямо сейчас? — Если поторопишься, то, думаю, ты сможешь что-нибудь сделать. — Отлично. Бутхилл поднялся с колен и, глубоко вдохнув, направился к входной двери. — Дай мне пару минут. Черный Лебедь напряглась. Она прищурила глаза. — Что ты собираешься сделать? — То, чего не смог в прошлый раз, — дверная ручка заскрипела. — Проститься. Вместе со спутницей ковбой оказался в парке Айдена. Тишина. Хор замолчал. Гул прекратился. Мгновение застыло вместе с пузырями памяти, что разъели пространство и поглотили многие здания и предметы. Вдалеке, рядом с игровыми автоматами, испуганно ходила девочка. Она хотела плакать. Заметив фигуру Бутхилла, малышка побежала ему навстречу. — Папа, что происходит?! — дочка кинулась на шею мужчине, что, присев, подхватил ее и потянул на себя. — Почему все исчезло?! — Так надо, родная. — Мне страшно! — Мне тоже. — Не оставляй меня! Бутхилл боялся этих слов. Он не хотел их слышать. А ведь в прошлый раз она наверняка не смогла выговорить даже одного слога, чтобы прокричать о помощи. Фальшь жестоко издевалась над рейнджером. Он впервые жалел о том, что не может плакать. — Я так скорбел о тебе и родных, — прошептал он, прижимая девочку к себе. — Все это время жил только тем, чтобы отомстить. Я не хочу возвращаться, но мне придется, понимаешь? — Папа… — Я никогда не услышу этого слова по-настоящему. Думал, что смирился с этим, но сейчас понимаю, что все еще слаб перед прошлым. Прости, что не успел. — Не оставляй… не бросай меня… Бледная копия дочери давила на больное, хватала эмоционально и издевалась над Бутхиллом. Он готов был бросить все и успокоить девочку, но холодное эхо голоса Черного Лебедя вновь отрезвило мужчину. — Нам пора, ковбой. Иначе мы оба будем погребены под обломками твоей же грезы. Бутхилл посмотрел на девочку и, охнув, понял, что не видит ее лица. Он не понимает его очертаний. Образ расплывался и собирался по кусочкам, постоянно меняясь. Ковбой хмыкнул. Конечно. Так и должно быть. Как девочка могла иметь внешность десятилетнего ребенка, если не дожила до этих лет? — Минуту. Оглядевшись по сторонам, Бутхилл кинулся к маленькому пузырю памяти и, отщепив от него крошечную часть, превратил в гитару. Ковбой вновь присел на колени перед девочкой и вручил ей подарок. — Я так и не смог сделать этого в реальности, — с грустной улыбкой признался он. — Пусть эта гитара останется у тебя. Здесь. Хорошо? — Я не хочу оставаться одна… — Так надо, — Бутхилл поправил шляпу. — Мне жаль. Я был плохим человеком. Я не спас тебя и остальных. Не удерживай того, кто оплошал. — Папа! Бутхилл развернулся и, не реагируя на постепенное затухание криков призрака, последовал за Черным Лебедем в реальность, чтобы найти ответ на вопрос: «Почему живые спят?»