Замок из дождя

Мы вошли в этот замок из дождя Только двое — ты и я И так долго были вместе

Мы спаслись в этом замке из дождя Только двое — ты и я В самом одиноком месте Ты и я

- Ты теперь снимаешься в такой фигне, где грудь выскакивает из декольте и говорит: "Привет", да?

- Грудь в те времена не могла сказать:" Привет". Исключительно: "Добрый день, месье"

(диалог между Арманом и Рене)

— Я люблю вас! — говорит Лу и наклоняется к ней для поцелуя. С губ Рене срывается тихий счастливый вздох, и она устремляется навстречу, раскрыв объятия. Дождь шумит где-то над головами, но здесь они надежно защищены от холодных капель — раскидистая крона столетнего дуба укрывает двух незадачливых, не следящих за погодой, влюбленных от разбушевавшейся стихии. Поцелуй похож на глоток свежей родниковой воды в знойный полдень, что так и манит отведать еще, не уходить, остаться на берегу ручья и пить из источника до тех пор, пока жажда не отступит. Гибралтар пал — воротник жюстокора Лу безнадежно измялся, как и платье Рене, тонкая подошва ее туфель промокла, чулки порвались. Едва ли они это заметили, в мире нет поражения слаще, чем битва, проигранная собственным чувствам. Осталось лишь сказать, что… — Стоп! — кричит режиссер. — Снято. К Рене и Лу тут же подлетают гримеры. — С водой перестарались, — Рене огорченно смотрит на пышное платье: ткань набухла и некрасиво топорщилась, — нижнюю юбку теперь только выкинуть. — Равно как и репутацию, — смеется Лу и галантно протягивает ей полотенце, — вот, возьмите. Он не выходит из образа даже в перерыве между дублями, ну что за джентльмен. Рене улыбается. Как же хорошо, что она согласилась на уговоры своего агента ознакомиться со сценарием. А поначалу ей казалось, что интриги в Версале при дворе короля-солнца — не самый удачный выбор для развития ее карьеры. — Но это же костюмная мелодрама, — вспоминает она свои слова, — разве кто-то еще их смотрит? Может, попробовать пробиться в то новое фэнтези у Нетфликс? — Плохая идея, — хмыкает Катерина, бойко перелистывая страницы сценария сериала «Покоряя Версаль» (ну и название. Отдает мыльной оперой), — они снимают по романам Джорджа Мартина. Не читала? — Нет еще, а чем плох Мартин? — О, он обожает убивать персонажей так же, как кот ловить мышей, — Катерина хлопает ладонью по столу, — ррраз, и все. Дадут тебе роль, а через две серии нужно будет искать новую работу, потому что старина Джорджи решит вытурить героя из сюжета с особым садизмом: то голову отрубит, то в кипятке обварит, то зарежет перед всем честным народом. Оно тебе надо? Рене отрицательно мотает головой. Ей хочется яркой роли. Взгляд падает на премию «дебют» за роль шпионки в малобюджетном триллере, скромно притулившуюся на книжной полке. Одна-единственная статуэтка, несоизмеримая с амбициями начинающей актрисы. — Давай-давай, соглашайся, — Катерина тянет ее за рукав, — это годнота, носом чую. В кринолине походишь, на красивых мальчиков посмотришь. Там по сюжету будет много симпатичных гвардейцев. Можно и романчик закрутить ради промоушена, а то биография с репутацией у тебя пока непозволительно приличные. Ну? Катерина умеет убеждать. Рене не особо и сопротивляется, так, больше для порядка. О своем решении она не пожалела. Первый съёмочный день прошел успешно. Как и второй. Как и третий. А потом она встретила Лу.

***

Где-то она его уже видела. Мысль неотступно преследует Рене все утро, с того момента, как ассистент режиссера подвел рыжего долговязого парня к съёмочной группе, скороговоркой сказал: "Знакомьтесь, это наш герцог Роган" и испарился. Что-то знакомое есть в манере Лу говорить, чуть растягивая гласные, в тембре голоса (сочный бас, контрастирующий с остальной внешностью — изящными, женственными руками, стройными длинными ногами, мелкими, четко прочерченными чертами лица в россыпи веснушек), в жестах и движениях. Спустя пару минут непринужденной беседы (а вы где снимались, а с этим режиссером работали, а в каком театре) Рене внезапно вспоминает, где встречала Лу и неожиданно для себя краснеет. Ну конечно. Скандальная эротическая драма, провалившаяся в прокате, но в узких кругах ставшая почти культовой: "Дитя порока". Рене заканчивала третий курс, когда студентов как раз набирали в массовку. Начинающий режиссер решил пойти по стопам Тинто Брасса и снять свою версию "Калигулы". Рене вняла голосу разума и отказалась, а вот однокурсница, Франсуаза, рискнула. Изображала томную пресытившуюся жизнью патрицианку, совратившую юного мальчика. Носилась по экрану в одной тунике, после съемок пришла похвалиться умыкнутой из реквизиторской фибулой. А юного мальчика, то самое дитя порока, как раз и играл Лу. Рене не сразу его признала потому, что на экране на нем было куда меньше одежды. Память услужливо воспроизвела позабытые кадры: шелк сливочных простыней и распростертое на них тело с длинными, оленьими ногами, восхитительными в своем изяществе. (тело Франсуазы память предпочла не воспроизводить). Переплетенье рук и ног, кроткие ахи и охи. И как только хватило мужества сняться в подобном? Фильм ожидаемо подвергся остракизму, на репутацию причастных актеров легли несмываемые пятна позора и осуждения благонравной публики, а в домашних коллекциях особо любознательных появилась еще одна «горячая» лента. Все это Рене вспоминает, читая сценарий — в очередной сцене им с Лу предстоит заниматься любовью в конюшне. Рене фыркает: она слишком вошла в образ благородной дамы, даже слово «секс» заменила «любовью». Хороша она, должно быть, со стороны — стоит, вся красная как вареный рак, и тихонько хмыкает и смеется не пойми над чем. — Вам помочь? Она поднимает глаза. Лу. Растрепанные рыжие волосы (не парик, ну надо же) вьются мелким бесом, спадая на плечи. В глазах внимание и участливость, включенные на максимум. — А он хорош, — отмечает Рене непроизвольно, — пожалуй, даже слишком хорош. — Я репетировала, — говорит она, — не хотите присоединиться? — Конечно, — медные локоны склоняются над сценарием, горячее дыхание приятно опаляет шею, — где вы остановились? — Вот здесь, — палец Рене упирается в строчку, — никаких больше… — Никаких больше вещиц, если они так вас расстраивают, — тут же подхватывает Лу, голос в момент становится увереннее, выразительнее, — больше никогда. Если они делают мою даму несчастной. Пауза. Рене смотрит на Лу, приоткрыв рот. Она любуется изгибом его рта и статью. Проходит секунда, другая, и во взгляде Лу сквозит удивление. Дьявол. Она замечталась. Как непрофессионально. Ее же реплика. —Я прошу прощения, — Рене прочищает горло, — задумалась…на чем мы остановились? Ага, вот. Больше никаких конюшен, садов и беседок… Они дочитывают диалог до конца, Лу с готовностью срывается принести требуемые Рене апельсины (в качестве апельсинов выступает позабытый кем-то йо-йо), и все идет гладко. Но вечером, как только Рене покидает съёмочный павильон, она хватается за голову.

***

— Кошмар, сущий кошмар, — она сидит на диване, поджав под себя ноги и отчаянно жестикулируя, — раньше подобного не случалось. Я забыла реплику! Стояла и пялилась на него как дура! Что он обо мне, должно быть, подумал? — Наверняка ему польстило твое внимание, — Арман, старый приятель Рене, отправляет в рот чипсы с невозмутимым видом, — мужчинам такое нравится. — Ну это ты у нас главный эксперт по мужчинам, — не сдерживается Рене, — мне-то откуда знать. — Кати советовала завести тебе роман, так вот же, вперед, — пожимает тот плечами, пропустив мимо ушей шпильку подруги, — включи свое обаяние и соблазни. Что тебя смущает? — Эротическая драма, — признается чуть слышно Рене, — для подобного нужно обладать определенным уровнем раскованности, а я слишком зажата, и… — Да боже ж мой, — удивляется Арман, — ну что ты в самом деле. Этот твой Лу что, похож на персонажа из романов де Сада? Вроде раньше ты говорила, что он адекватный. — Да, — кивает Рене, — более чем. И целоваться по сценарию с ним приятно и все очень целомудренно, но рядом с ним я почему-то теряюсь и веду себя глупо, и… — И он тебе нравится, — подвел итог Арман, — так? Рене горестно кивнула. Легче после разговора ни стало, ни капельки.

***

Стог сена оказывается на удивление колючим. Сухая трава быстро набивается в туфли, корсет и волосы, неприятно натирает кожу, того и гляди появятся волдыри. Осветители никак не выставят свет: Рене уже давно потеряла счет времени, еще немного, и придется звать на помощь гримеров. Они с Лу валяются на злосчастной копне добрые два часа, будь это настоящий стог в чистом поле, их давно покусали все известные виды насекомых. Единственное, что несколько успокаивает — близость Лу. Ему, кажется, все нипочем, он еле слышно насвистывает нехитрую мелодию, мотив которой сразу же застревает в голове, и бросает на Рене сочувственные взгляды. — Ну тут хотя бы дождя нет, и то хорошо, правда? — прерывает он молчание. — Да, — она разворачивается к Лу, и платье тут же безбожно мнется, — и на том спасибо. Вам не кажется странным, что многие романтичные сцены норовят снять именно во время непогоды? — Хмм, — Лу морщит лоб, — например? Дневник памяти? — Дневник памяти, Завтрак у Тиффани, Дорогой Джон, — перечисляет Рене, — и ни у кого из героев не оказывается зонта. Как будто они не читают прогноз погоды перед тем, как выйти на улицу. — И в самом деле. — Лу смеется. — Потрясающая беспечность. Но, может, это такой символ. Пусть подзатасканный, но все же. Дождь как бы смывает прошлое, позволяет все начать с чистого листа… — Искупить все пороки, стать невинным, как дитя, — подхватывает Рене и тут же осекается. Ну почему она вспомнила именно эти слова. На сей раз краснеет Лу. — Значит, вы видели тот фильм, — говорит он медленно, — определенно, мне хотелось бы смыть его из моей биографии. Жаль, что это невозможно. — Послушайте, я не имела в виду… — Приготовились! — внезапно орет режиссер. — Мотор! — Вы прекрасны! — в голосе Лу вдруг звучит неприкрытое отчаяние. — Могу ли я…? В голове Рене что-то щелкает, и прежде чем она успевает соотнести происходящее со сценарием, она первой набрасывается на Лу, опрокидывает на спину и принимается лихорадочно развязывать бесконечные тесемки и банты его костюма. —Прости, прости, прости, — звучит в голове молотом, — прости меня, дурочку. Он нужен ей сейчас, отчаянно и немедленно, то не глупая прихоть, а необходимость — обнять, успокоить, извиниться перед этим искренним человеком за непреднамеренную обиду. Симпатия к Лу постепенно выходит из-под контроля, превращаясь в… — Стоп, снято! Нечеловеческим усилием воли Рене отстраняется от ошарашенного ее напором Лу. — Отлично! — кричит Рене режиссер. — Умница! Великолепная импровизация. Давайте так и оставим. Сможешь повторить? Рене беспомощно молчит. — Можно нам воды? — подает голос Лу. — Одна минута, и все будет. О господи, он спасает ее от неловкой ситуации. И как после такого смотреть ему в глаза? Ассистент приносит стакан с газировкой. — Воды нет, — говорит он виновато, — израсходовали всю на спецэффекты. Лу вдруг прыскает, хватает ее за руку. Рене обнаруживает, что смеется вместе с ним. Опять все возвращается к ненастоящему дождю и бутафорской романтике, и становится почему-то легче. Съемки продолжаются.

***

Лу сидит в кресле, гример поправляет ему макияж. Вокруг Рене хлопочет костюмерша, подгоняет очередной корсет по фигуре, нещадно скалывая ткань булавками на спине. На отдельные трейлеры для актеров студия не расщедрилась, сославшись на ограниченный бюджет (все ушло на декорации, костюмы и саундтрек. Вы знаете, сколько стоит пригласить солиста из Гранд-Опера для звукозаписи?) В любое другое время Рене бы возмутилась, но сейчас скорее благодарна — ей нравится говорить с Лу, пока вокруг кипит работа. Мимо пробегают статисты с петухами. — Реквизит для птичника Бонны? — поднимает брови Рене. — Нет, сцена петушиных боев в деревне, — Лу передает ей текст, — шпионы короля пытаются подтвердить или опровергнуть алиби Жюля, капитан-лейтенанта гвардейцев. Какой он все-таки собранный и ответственный. Вот Рене не сподобилась прочитать эти сцены, потому что сама в них не участвовала. А не поленилась бы — не задавала глупых вопросов, ну что она в самом деле. — Почему туфли привезли с красной подошвой? — от размышлений Рене отвлекает голос одного из помощников режиссера. — Людовик будет в ярости! Мы заказывали бежевую. Лу и Рене обмениваются понимающими взглядами. Актер, исполняющий роль короля Франции, уже попортил немало крови всей съёмочной группе. Когда-то он был безумно популярен, снискав признание после исполнения Вальмона в экранизации «Опасных связей», но с тех пор минуло немало лет, былая слава померкла, оставив после себя лишь непомерно раздутое самолюбие и воистину королевские замашки. — Передайте этому идиоту, что обувь с красной подошвой является исторически достоверной! — павильон огласил вопль художника по костюмам. — Людовик XIV первым надел туфли на высоком красном каблуке. Символ власти и мужественности. Пусть учит матчасть! Лу усмехается, вытягивает вперед длинные ноги, плотно обтянутые чулками. Рене невольно издает вздох. До чего хорош, и явно знает это. — Все же условности и правила этикета, — не пустой звук, — Лу задумчиво смотрит на загнутые носки своих туфель, — сколько нежных слов можно было сказать даме сердца, и никто бы не посчитал тебя глупым, нелепым и старомодным. — Я бы и теперь не посчитала, — вырывается у Рене, — ни за что на свете… Она вновь осекается. Господи, да что с ней такое. — В самом деле? — с готовностью подхватывает Лу. — Рене, а вы бы не хотели… — Актеры на площадку! — орет режиссер в мегафон. — Все! Сцена казни, дубль три. Филипп, еще раз моргнете в кадре, и вам не поздоровится! — Это все мои контактные линзы, Венсан. Видимо, я подхватил кератит, ужасно трут. — Так выньте их к чертовой матери! Что вам там разглядывать, бюст первой фрейлины?! Рене вспыхивает и инстинктивно прикрывает рукой декольте. — Все в порядке, — шепчет Лу, — вам точно нечего стыдиться. Эти слова заставляют ее покраснеть еще сильнее.

***

— Это очень странный сюжетный ход, — Рене недоуменно смотрит на бумагу, — зачем? — Придать неоднозначности происходящему? — Лу разглядывает сценарий через плечо Рене. — Заставить зрителя задуматься, сон это или явь? — Избито, — Рене злится, — сон собаки. Не могли придумать что-то пооригинальнее. — Зато утопленников мне пока играть не доводилось, все что-то новое, — возражает Лу весело, — представьте, какой шикарный костюм у меня будет. Надеюсь, в настоящую тину нырять не придется, хотя кто знает… Венсан — такой затейник. — Все равно это очень глупо, — Рене в раздражении откладывает сценарий, — убивать харизматичного персонажа ради кратковременного вау-эффекта. У нас и так неплохие рейтинги. И потом… Больше вы не появитесь, это ваши последние сцены. — Ах вот оно что, — Лу встает, подходит к ней вплотную, берет разом оробевшую Рене за руки, — да, последние. Но я и сам давно хотел вам сказать, что собирался уходить. Мне предложили интересную роль в новом сериале от Нетфликс. — Уж не в «Доме ли дракона?» — вяло шутит Рене. Ее разом одолевает удивительное безразличие ко всему. — Будете летать на огнедышащей твари, наводя ужас на честной народ и драться с дикарями? — Нет, — качает головой Лу, — хотя драться, похоже, все же придется. Меня пригласили на роль Геркулеса. Секунду Рене смотрит на него в немом изумлении, затем разражается громким хохотом. — Вы Геркулес? — она смеется так, что корсет на платье рискует лопнуть.— Ой, не могу. Вот умора. — А что такого? — сконфуженно бормочет Лу. — Мой агент считает, что у меня подходящая фактура. — Меняйте агента, — машет руками Рене, — Геркулес в представлении Нетфликс наверняка дуболом-простачок. Всего-то и нужно будет ходить перед камерой и играть мышцами, а вы… Она умолкает. — Вы можете намного больше, чем демонстрировать свои прелести в комиксодном переиначенном эпосе, — хочется сказать Рене, но понимает, что и без того сболтнула лишнее. — А я? — мягко спрашивает Лу. — Кто я для вас, Рене? — Вот вы где! — перед ними появляется вездесущий ассистент режиссера. — Быстренько гримируемся и на площадку. Снимаем явление утопленника Жаку Бениню. Поживее. Слова остаются невысказанными в который раз.

***

Им не удается поговорить в последний съёмочный день Лу. Присутствие Рене требуется в сцене бала, где она вальсирует то с камердинером короля, то с великим Конде, и в суматохе пролетает один час за другим. Когда же последние па позади, ноги гудят так, что Рене почти падает в кресло, не в состоянии идти и искать кого бы то ни было. Стул рядом непривычно пустует, и Рене чувствует, что вот-вот расплачется. Лу ушел, не попрощавшись, не оставив контактов. Все это время они общались только на площадке, и она даже не обменялась с ним номером телефона. Можно, конечно, поискать Лу в соцсетях, но это будет выглядеть навязыванием с ее стороны. Он вежливый, запрос-то, конечно примет, однако Рене не хотелось продолжать знакомство вот так. — Ты, как обычно, все усложняешь, — говорит Арман, поедая новую порцию чипсов, — придумала себе человека эпохи Возрождения. Обычный же парень из плоти и крови. Еще письмо ему напиши, как во времена Людовика делали. Месье, я вся горю… Рене в ярости смотрит на друга и думает запульнуть ли в него салатницей или не стоит. — Не знаю, в чем дело, — говорит она устало, — обычно у меня нет проблем с выражением чувств. Это сложно объяснить. Но он и правда особенный. Даже с эротической драмой в анамнезе. — А может, ты боишься? — Арман пристально смотрит на Рене. — Ну, где-то в глубине боишься не соответствовать придуманным же самой стандартам. Лу же встречался с Франсуазой во время съемок, ты знала об этом? Знала. И ревновала, конечно. Полная глупость — ревновать к партнеру по фильму, но зная характер картины и нрав Франсуазы… С другой стороны, Лу ей ничего не должен. Так, попытался пару раз что-то сказать, но их прервали, а продолжить он не решился, значит, не посчитал нужным. Ну а Рене, несмотря на глубокую симпатию, не станет терять остатки гордости и допытываться. Ни к чему. — Там дождь начинается, — говорит она Арману, — ты остаешься? — Нет, пойду, пожалуй. И не вешай нос, первая фрейлина. Арман уходит. Рене задерживается на пороге, вдыхает предгрозовой запах, подставляя лицо теплому ветру. Защелкивает дверь на задвижку, медленно опускается на пол. Сейчас она пожалеет себя как следует, и больше не будет. Закроет историю с Лу раз и навсегда. Перевернет страницу и начнет все сначала. Хотя ведь ничего и не было. Бесполезно. Слезы льются сами по себе. Ну вот, развела в доме сырость. В дверь стучат. Наверняка Арман что-то забыл. — Что ты опять…— Рене застывает на пороге. Лу. Влажные рыжие волосы, горящие глаза. — Я подумал, что не попрощался, — говорит Лу. И целует ее. Без объяснений, громких слов и заверений. Вот так просто. Никакой Франсуазы, сомнений или мук совести. Только он, она и дождь. — Мы повторяем очередное романтическое клише, — шепчет Рене, когда они, наконец, отрываются друг от друга, совершенно мокрые и счастливые. — Ну, — во взгляде Лу мелькает лукавство, — может, реакция на дождь — это что-то вроде условного рефлекса? —Я и забыла, что говорю с великим ловчим, — хихикает Рене, — мне нравится эта мысль. Вода окутывает их мягким облаком, заключая в кокон из влаги и объятий.