Воля прародителя

      На свадебный пир Ульфанг собрал всех старейшин, и это никого не удивило — ведь женился его любимец, Ульдор. Сам Ульфанг был уже немолод, и что хуже, располнел и обрюзг, да ещё охромел на левую ногу от раны, полученной в очередной стычке с орками — так что ходил он, опираясь на посох. И именно Ульдор из всех его трёх сыновей теперь стал для отца правой рукой, и рука эта умела держать меч — сейчас, в дни войны, именно такой и был нужен. Высокий, сильный и ловкий, Ульдор, по мнению отца, мог бы помериться силами даже с кем-нибудь из Огнеглазых, или, как они себя называли, нолдор. Сегодня — разумеется, испросив согласия отца — он брал в жёны сестру Лоргана. Лорганово племя, родственное народу самого Ульфанга, совсем недавно пришло из-за гор, и союз с ним решено было скрепить браком. Вместе с невестой прибыли на праздненство и многочисленные гости из числа её соплеменников во главе с самим Лорганом.       И вот брачные обеты были произнесены, и Ульдор торжественно осушил рог с мёдом за здоровье невесты и её родни. Сколько скота забили по случаю, сколько мёда выпили — и не сосчитать! Пировали под открытым небом, по обычаю предков — благо теплый летний день к этому располагал. Под столами уже валялись груды костей, и многочисленные собаки забирались поглубже под столы, чтобы обглодать их и не получить при этом ногой по морде. Столь же многочисленные мухи пирующих тоже не стеснялись, жужжа над столами и поедая объедки прямо с досок. Перепившие ещё уходили проблеваться подальше от пиршества, но под столами уже валялось несколько человек, а ещё больше лежало лицом на столе; другие так и уснули на скамьях. Впрочем, старейшины, как люди почтенные и владеющие собой, от всего этого держались в стороне — и когда свадебный пир наконец закончился, ранним утром собрались в хоромы Ульфанга, чтобы собраться на тайный совет.       Сам Ульфанг, отложив посох, воссел на резной трон из мореного дуба — подарок от князя Карантира верному другу, как выразился предводитель Огнеглазых. Ведь ничто так не подчеркивает могущество человеческого вождя, чем дары от Огнеглазых. По правую руку от него стоял Ульдор, по левую — другие его сыновья, Ульварт и Ульфаст.       — Дело простецов — сражаться, а наше дело — решать, — обратился Ульфанг к старейшинам, — и в грядущей буре выживут лишь те, кто решит верно. Мы поселились здесь как союзники Огнеглазых и получили от них эти земли. Но теперь мы знаем, как силен Черный Бог, с которым они воюют. Его войско неисчислимо, ему служат ужасные твари, против которых ни человек, ни Огнеглазый не выстоит. А помните мор, два года назад насланный Черным Богом — сколько наших тогда умерло? Князь Карантир и король Маэдрос хотят, чтобы в следующем году мы вышли с ними на решающую битву — но в этой битве нам не победить, так что мы лишь без толку погибнем. Даже их же боги от них отвернулись. Должны ли мы погибнуть вместе с теми, кто и так проклят — если Черный Бог готов наградить тех, кто покорится ему? Он враг лишь Огнеглазым — а благоразумным людям готов явить свою милость. Тем, кто примкнет к нему, он отдаст всё, чем владеют сыновья Феанора — или даже весь Белерианд.       Как и ожидал Ульфанг, недовольные нашлись. Со своей скамьи вскочил Илах — самый молодой и запальчивый среди старейшин и, по мнению Ульфанга, чересчур уж прямолинейный и неблагоразумный, хотя и хороший воин. Сжав кулаки, он воскликнул:       — Мы опозорим себя и своих предков, если нарушим клятву, которую давали. Всё, что говорили нам об Огнеглазых слуги Черного Бога, когда звали нас в Белерианд, было ложью — Огнеглазые сдержали своё слово, дали нам землю, что хорошо родит, изобильна дичью и пастбищами. Значит, и мы должны сдержать своё!       Сидевший рядом с ним шурин Илаха, осторожный Орик, так и остался сидеть на своей скамье, но сказал — негромко, зато так, что слышал каждый из собравшихся:       — Владыка Ульфанг, даже если ты прав и у Огнеглазых нет надежды на победу — можем ли мы верить Черному Богу? Он — губитель людей, что и показал, наслав на нас мор. Все его дары отравлены, его словам нельзя верить. Говорят, живой собаке лучше, чем мёртвому льву, и я бы стоял за бегство — но и оно не принесёт нам спасения, когда Огнеглазые проиграют. Значит, нам остаётся лишь сражаться вместе с ними.       Ещё пара старейшин согласно кивнула — Илаха и Орика уважали, и к ним прислушивались. Тогда к ним обратился Ульдор, поддерживая отца:       — Вы все кое-что забыли, — ядовитым тоном обратился он к недовольным, — Наш народ — не от слабого человеческого семени, подобно племени Бора или соломенноголовым. Наш прародитель — Оллер-Охотник, и мы знаем его волю, которой мы должны следовать, чтобы милость бога не оставила нас и мы не погибли.       Все притихли. Эту легенду в народе Ульфанга знал каждый — они и народ Бора вели свой род от Двух Праотцов, близнецов, рожденных смертной женщиной. Но если праотец народа Бора родился от смертного Эльмира (как проклятые соломенноголовые вели свой род от Эрмона, брата Эльмира), то праотец народа Ульфанга происходил от Оллера, великого бога, который наделил своего отпрыска и его потомков не только телесной мощью, но и знанием о природе вещей. В первый день зимы и в ночь на зимний солнцеворот в жертву Оллеру резали скот черной масти.       — Помните, что он говорил? — спросил Ульдор, — Мы не должны жалеть слабых и не должны стоять на стороне проигравших, иначе сами ослабеем и погибнем. Никакой закон, никакое обещание не имеют силы, если идут против наставлений Оллера. Обман в таких делах не зазорен, а, напротив, почетен. Ведь если бы не мудрость нашего прародителя, мы бы давно уже погибли, размякнув, или смешались с другими народами. Огнеглазые слабы, а значит — недостойны верности. Черный Бог же силен, а значит — служба ему почетна.       — И сейчас мы должны поклясться Оллером и нашими предками — подхватил Ульфанг, слыша, как сын пересказывает его собственные наставления, — что в решающий час мы повернём оружие и примкнем к Черному Богу.       — Дурное это дело, — сказал Илах и пошел к выходу; за ним, встав, направился и Орик. Ульфанг лишь улыбнулся. В дверях их уже ждали соплеменники Лоргана — совершенно трезвые и вооружённые до зубов. Илаха убили сразу — могучему воину, сразившему немало орков, одним внезапным ударом секиры раскололи череп, и он рухнул наземь. Орик успел вовремя выхватить из ножен кривой кинжал и даже выпустить кишки одному из противников, но другие воины Лоргана тут же набросились на него со всех сторон и буквально изрубили на куски, залив пол кровью.       — Нет клятвы крепче, чем клятва на крови, своей или чужой, — усмехнулся Лорган, войдя в зал совета вслед за своими людьми, — Надеюсь, теперь все готовы поклясться?       Ульфанг удовлетворенно наблюдал за сыном и зятем. Всё прошло именно так, как они и задумывали. Даже те немногие, кто прежде внимал Илаху и Орику, послушно произнесли слова обета — слова, перед которыми трепетал любой из их народа, призывающие на голову преступившего клятву месть Оллера и ярость Черного Бога. После этого пути назад для всех них уже нет. В союзе с народом Лоргана они сметут Огнеглазых — и получат Белерианд. Что до Орика и Илаха, то надо будет так и сказать князю Карантиру — они и их люди подстрекали к измене, но он, Ульфанг, верный друг Огнеглазых, покончил с ними... Всё равно никто из старейшин не осмелится проговориться о том, что случилось, ни своим, ни чужим. Все узнают лишь о том, что два предателя замышляли измену и были за то справедливо наказаны. Их людям останется покориться или умереть.       Но внезапно ход его мыслей прервали слова Ульдора.       — Чтобы сберечь наш народ, мы не должны жалеть слабых — и не только тех, кто слаб от рождения, но и тех, кто ослабел со временем, утратив силу, — говорил его сын. Теперь возражать ему никто не смел, — Те, кто уже не способен поднять меч, но не годны и для черного труда, не должны ни есть, ни пить, а чтобы никто слабодушный не помог им — их следует заколотить в пустом доме, пока они не сдохнут от голода. Раньше таких убивали, — по лицу Ульдора скользнула усмешка, — но не подниму же я руку на родного отца?       Лица старейшин помрачнели ещё больше, потому что все поняли, о чем идет речь. Конечно, же понял это и Ульфанг.. Нет, подумать только — его любимый сын, тот, кого он всегда видел своим наследником, требует... Ульфанг едва не задохнулся от гнева.       — Нашему народу нужна не только сила юности, но и мудрость старости, — медленно проговорил он, пытаясь сохранить достоинство, — А в тебе я её пока не вижу.       Он выразительно посмотрел на старейшин, ожидая от них поддержки, но все они дружно промолчали. Наблюдая за этим представлением, Ульдор только хмыкнул:       — Всю твою мудрость я усвоил давно — разве ты не понял этого сегодня?       Затем он обратился к одному из воинов Лоргана:       — Позови Бродду, пусть он со своими людьми запрет его в амбаре… том, что у оврага, да заколотит дверь покрепче, дабы старый хрыч не выломал её... своим брюхом.       Он расхохотался так, как будто это была лучшая шутка на свете. Лорган и его воины тоже засмеялись, и даже некоторые старейшины угодливо подхихикивали. Ульфанг, не желая нового унижения, молчал, пока не появился Бродда. Среднего роста, но коренастый и свирепый, он был незнатного рода, пусть и хорошим воином — и потому беспрекословно исполнял волю Ульдора. Но он над Ульфангом не смеялся. Его глаза при взгляде на бывшего вождя странно блеснули, он положил руку ему на плечо и гаркнул:       — Идём, старик.       Сопротивление было бесполезно, и Ульфанг, опираясь на посох, послушно поплелся за Броддой и его воинами. Проводив его до порога амбара, Бродда отослал спутников:       — Я с ним управлюсь и один, если что. Ждите.       Втолкнув Ульфанга в амбар, он встретился глазами с укоряющим взглядом низложенного владыки. На мгновение Бродда потупился, но потом обратился к нему:       — Ты был славным вождем. Берег людей. Привел нас сюда. Но твоё время истекло, смирись, — а потом добавил, резко и озлобленно, — И всё же ты не должен умереть так.       Ульфанг не успел даже удивиться — Бродда, вплотную подошедший к нему, одним точным движением всадил ему нож прямо в сердце. Оставив его бездыханное тело остывать, он вернулся к своим и велел им начинать заколачивать дверь.