Вырасти (не)счастливым человеком

Тхэквондист бежал по безлюдным закоулкам, безмолвие которых разрушали лишь хлюпающий звук подошвы, резво сталкиваюшейся с лужами на асфальте, глухой шум дождя, что постепенно превращающался в ливень и редкие раскаты грома где-то вдалеке. Капли беспощадно попадали на волосы, лицо, одежду, стремительно заставляя влажную ткань прилипать к телу. Вчерело, постепенно становилось холоднее, а в совокупности с разбушевавшейся погодой можно было с лёгкостью подхватить какую-нибудь простуду, но торопящийся парень в воодушевленном состоянии ничего не замечал. После той злостчастной ссоры с До Уном в интернет-кафе он чувствовал себя отвратительно: по-детски глупая обида смешалась с чувством вины и бьющим по самолюбию осознанием, что в этой ссоре виноват только он сам. Обеспокоенный Ли просто боялся за него, думая, что банда этого долбоёба что-то с ним сделала, а Сон вместо простой благодарности повёл себя как ребёнок, оттолкнув его от себя. Но даже осознавая, что обида эта максимально идиотская, и пора бы уже перестать избегать его, он ничего не делал. Гордость и задетое эго не позволяли. Но теперь-то он может всё изменить! Джончан так удачно решил вставить палки ему в колёса и, сам того не подозревая, помог тхэквондисту. Этот безмозглый придурок решил, что сможет напугать Тэхуна тем, что они изобьют До Уна. Ха, бред какой! Сону за него вообще не стоит волноваться: этот парень идеально повернул удар на, мать его, 1080 градусов, так что постоять за себя сможет. Против толпы — а главарь, опасаясь за свою шкуру наверняка захватил с собой целую ораву — у него, новичка, шансов нет, однако какой-никакой отпор он дать сможет и, соответственно потянет время. Которым Тэхун воспользуется и с крутым видом а-ля «ебать-важный-хуй-бумажный» спасёт До Уна, они помирятся, будут зависать вместе, придумают, как достучаться до его папаши, чтобы Ли младший наконец избавился от роли «я-хороший-сын», и, главное, Тэхун снова станет гением! До назначенного места оставалось совсем немного. Он уже в красках представлял охуевшее лицо Джончана: он ведь заявил, что никого спасать не придёт, а тут хуяк, и он весь такой из себя герой заявляется, защищает Ли, пиздит всех уёбков, а после с самодовольной ухмылочкой спросит: «Ну и кто теперь гений?» Поворот — сердце в предвкушении забилось сильнее... А после увиденного на секунду остановилось. Его тихий неверящий шёпот утонул в шуме ветра и дождя. — До Ун?.. Никакой толпы, никакого Джончана. Лишь лежащее тело на мокром полу. В этот момент ему бы очень хотелось, чтобы это был не Ли, но знакомая белая футболка, что от грязи стала серой, этого же цвета джинсы и знакомая каштановая макушка, такая же, как у него самого, подтверждала обратное. Он вмиг оказался рядом. С затылка ручьём текла кровь, смешиваясь с мутнымм лужами на сыром асфальте. Грязная, мокрая, кое-где рваная школьная форма. На коже в некоторых местах следствия избинения — ссадины, синяки. И пустой, немигающий взгляд. Сон постарался определить состояние Ли по его виду, и прогнозы его колебались от спокойного: «да хуйня, щас он встанет и всё будет нормально!» до истеричиного: «это полный пиздец, надо срочно что-то делать!!!». Хотя первый вариант в каком-то смысле тоже был истеричиным: головой он понимал, что ситуация хуже некуда, однако пытался успокоиться, стараясь заверить себя в именно в нём. Получалось так себе: внутри всё сжималось от липкого беспокойства и плохого предчувствия. Он сорвался на крик: — До Ун?! Он сглотнул, запоздало перевёл на него затуманенные карие глаза и хрипло, не своим голосом ответил: — М... Мастер?.. — Он говорил тихо, с запинками, а на лице расцвела слабая улыбка, пугающая своей искренностью и неуместностью в его-то плачевном положенни. Заглянув Сону в глаза, по его щеке скатилась солёная капля — вовсе не дождь, оставляя за собой мокрую дорожку. — Прости... З-за то, что ранил тебя... Я не хотел, Тэхун... Он что, серьёзно извиняется перед ним? Лежит с пробитой башкой, не может пошевелиться и, сука, извиняется?.. Тэхуну это охуеть как не нравится: больно уж похоже на... прощание?.. Ну нет! Ли До Ун не может умереть, просто, блять не может! Голос Сона задрожал. — Сукин ты сын, не смей помирать! Просто подожди!.. Он поднял его на руки, чувствуя, каким лёгким он был, мысленно прикинул где находится ближайшая больница, собрался бежать так быстро, как только мог. Но перед этим решил кое-что проверить. Просто для собственного успокоения. Убедится, пулей побежит в больницу, и всё будет хорошо. Своей рукой он стремительно дотронулся до его запястья. Пульса не было. Может, он просто очень слабый?.. Парень приложил руку сильнее, надавив, но ничего не почувствовал. — До Ун!.. Никакой реакции. Руки подростка безвольно болтались, голова задралась, открывая вид на остекленевшие, неживые глаза, устремившиеся в одну точку. Тэхуна словно ударили под дых, а ноги резко ослабели, будто их набили ватой. Он упал на колени, держа юношу на руках, припал ухом к его груди, больше всего на свете желая услышать биение. Секунда, две, пять, десять... Но него нет. Сердце Ли До Уна не бьётся. Тишина. А затем Тэхун закричал. В этот момент вместе с До Уном умерла часть его собственной души. «Что ни день, то замкнутый круг. И ты знаешь, мой даже не друг, мне не распутать все нити» С рождения Ли До Ун был безвольной куклой своего отца, что изо дня в день жила так, как ей говорят. Замкнутый круг, состоящий из бесконечной учёбы: школа, в которой его регулярно отпускали, понимая, что в ответ им ничего не будет, дополнительные занятия, секции, и даже дома он не мог выдохнуть полной грудью — там его также ожидал чётко расписанный график и до невозможного строгий, придирчивый папаша, что следил за тем, чтобы сын безупречно знал материал. Чтобы был безукоризненным во всём. «Есть такие вершины, до которых мне и вовсе не дотянуться» И у Ли старшего получилось. У него вышло слепить из сына куклу, что была идеальна во всём. За что бы он ни брался, рано или поздно он добирался до вершины, добиваясь совершенных результатов, что придраться не сможет даже самый дотошный человек в окружении Ли младшего — его отец. Тэхун уверен, что если бы его родитель не заставил сына бросить тхэквондо — единственная вещь, которой До Ун занимался действительно получая удовольствие, а не через «не хочу», просто потому что ему так сказали — он овладел бы им в совершенстве, быть может, даже был бы наравне с Соном. Но была одна вершина, до которой подросток ещё никогда не добирался — простое человеческое счастье. «И если завтра мне не суждено проснуться» Тхэквондист посмотрел на Ли: растрепанные каштановые волосы, стеклянные, тусклые глаза, утратившие былой яркий цвет и живой блеск, бледная, будто фарфоровая холодная кожа, и навечно застывшая улыбка, словно говорившая, что юноша испустил последний вздох будучи счастливым. Но ирония в том, что им он никогда не являлся — он был кем угодно, но точно не обычным счастливым подростком. Для окружающих До Ун являлся лишь вещью, не способной отказать, а оттого удобной. Он был белкой в колесе, постоянно куда-то торопящейся и, едва закончив одно занятие, спешил на следующее, боясь опоздать, чем непременно разочаровал бы отца. Для последнего же он был «хорошим сыном», что покорно сделает то, что ему велят, не пытаясь отстоять собственные интересы. О друзьях и тем более родительской любви речи вовсе не шло — их отношения можно было охарактеризовать скорее как командир-подчинённый, нежели папа и ребёнок. И никого не волновали интересы, мнение и чувства Ли, который смиренно всё терпел и даже больше — сам старался угодить, пёкся о ком угодно — но только не о себе. «Похорони меня на цветочном поле, не прикрывая иссхохших век» И даже когда он, блять, умирал, боялся не за себя — за чувства Тэхуна, и хотя просить прощения за свое скотское поведение должен был именно Сон, он этого не сделал. Это сделал Ли. И извинение, адресованое Тэхуну, было его последними словами. «Чтоб проросло из них хотя бы что-то, коли из меня не вырос счастливый человек» В голове словно на закольцованной плёнке крутился вопрос: «Почему?» Почему всё вышло так? Он ведь не этого хотел. Совсем не этого. Он думал, что это будет одна из тех историй, что встречается на каждом шагу. Он, как рыцарь на белом коне, или как там называли добреньких парней, что всегда приходили на помощь пропавшей в беду девушке, а в его случае — парню, неважно, блять. Он просто должен был появиться в нужный момент, вырулить ситуацию, а потом хэппи-энд и всё заебись. Но в нужный момент он не появился. «Прости... З-за то, что ранил тебя... Я не хотел, Тэхун...» Резкая догадка выбила из лёгких весь воздух, а сердце болезненно сжалось. Он почувствовал себя больной рыбой, выброшенной на берег, что только и способна хватать воздух ртом, но вдохнуть попросту не может. Его тело оцепенело, не в силах пошевелиться. Он словно он оказался в ваакуме, что поглотил все звуки, оставляя место только оглушающей тишине. Он не слышал, не ощущал ни стучащих крупных капель, ни грохочущего грома и редких молний, ни того, что вся одежда полностью вымокла — хоть выжимай, ни того, что от застилающей глаза пелены он ничего не видел. Всё, что он слышал — стук собственного разрывающегося сердца. Ох, как бы он хотел, чтобы оно сейчас к чертям перестало биться, лишь бы он больше не чувствовал, как внутри что-то ломается, словно ему до хруста придавили рёбра, да с такой силой, что они впились в лёгкие, прекращая их в кровоточащее месиво. Казалось, ещё чуть-чуть — в его груди развернется зияющая дыра. До Ун не мог так просто дать себя избить. Только не тот До Ун, что в компьютерном клубе с 1080 градусного удара разнёс одного из подсосов Джончана. Он был способен хоть как-то защитить себя, хотя бы, блять, потянуть время!.. Но неужели вместо этого он специально ничего не сделал, чтобы снова не оттолкнуть Тэхуна?.. Неужели между своей жизнью и жалким самолюбием Сона выбрал второе?.. И, хах, выходит, что Ли До Уна убил не Джончан. Не его шестёрки. Это был Сон Тэхун. Он его убил. И тхэквондист рассмеялся. Истерически, с надрывом, не переставая рыдать. Быть может, то были не слёзы — всего лишь дождь? А может, всё вместе, и даже небо скорбило вместе с ним? Почему он был так жесток с ним? Почему смеялся, издевался? Почему не брал его чувства во внимание, в то время как он делал это всегда? Почему, блять, не ценил, обращаясь как вздумается, в то время как До Ун так глупо отдал жизнь из-за его ебучих чувств?.. Хотелось кричать до сорванных связок, но в горле застрял ком — выходил лишь сдавленный хрип. Хотелось разнести в щепки эту ебаную планету, банду Джончана, себя самого — просто лечь и умереть вместе с До Уном, но тело словно придавило неподъёмным камнем. Руки мёртвой хваткой вцепились в его худое тельце, будто в попытке разбудить. Он бы отдал всё что угодно, чтобы повернуть время вспять: не срываться на До Уне, не обижаться как полный еблан на попытку его защитить и, в конце концов, сказать два простых, но таких важных слова: «прости меня» Только вот время вспять не повернешь. Сказать «прости меня» было уже некому. Ли До Ун уже никогда не вырастет счастливым человеком. Не почувствует, каково жить как обычный беззаботный подросток, а не существовать как заложник роли безвольной куклы. Не будет заниматься тхэквондо, не получит свой жёлтый пояс, что Тэхун так и не успел ему отдать. Не будет больше его милой улыбки, радостного смеха, очаровательного румянца на щеках. И в этом Сон Тэхун будет винить себя всю оставшуюся жизнь, что в этот день разделилась на «до» и «после».