За стеной

Если так подумать, почему-то до последнего Мегуми за неё не боялся.  Может сказалась череда безумных событий той ночи. Может усталость. Может какая-то странная уверенность — Нобары ведь не было с Маки и тем Зенином в домене, значит она не спускалась ниже, осталась где-то наверху, где-то в безопасности.  Ему хотелось в это верить.  Он ведь не думал и об Итадори, потому что Нанами не оставил бы его одного, если бы счёл ситуацию опасной.  — Она ушла одна — сказала Нитта.  Прозвучало как приговор.  Молодые маги нередко именно так и гибли: переоценив свои силы и оставшись одни. Достаточно было мелкого промаха. Мегуми такое видел раньше — он может и не хоронил ровесников, но коллег — доводилось.  Но трупы не приносили в такой спешке.  Только эта мысль удержала Мегуми от попытки встать, выдернув из руки капельницу, и пойти самому удостовериться.  Он понимал, что только мешал бы, но... На полу за Нанами оставался кровавый след. Не тонкая цепочка капель, а словно Кугисаки только что выпотрошили.  Труп бы так не кровоточил. — Фушигуро, лежи смирно, а то к кровати привяжу, — пригрозила Иэири из-за ширмы. Труп положили бы на пол в соседней комнате. Там их уже было достаточно. Накрыли бы простынёй. Мегуми погоревал бы немного, а потом продолжил жить дальше. Он не был сентиментален и впечатлителен, они знали друг друга четыре месяца, слишком мало для настоящей привязанности.  Однажды на крыльце она сказала, что не стала бы плакать о том, кого знала две недели. Мегуми и через два месяца не стал бы. В груди было холодно, но Мегуми уверил себя, что это запоздалый страх.  Кугисаки была жива.  Главное — жива.  Обратная техника Иэири Сёко могла почти всё исправить.  — Кугисаки, только глаза не закрывай, — сказал Итадори.  — Хм, — сказала Иэири. — Сильно её потрепало.  Больше всего Мегуми напугало то, что Кугисаки молчала.  — Итадори, отойди, — приказала Иеири.  Кугисаки ему не было видно, как бы он не вглядывался. Он, кажется, никогда в своей жизни не пытался рассмотреть Кугисаки так внимательно. Они хоть и учились вместе, но не были действительно близки.  Кугисаки от него загородила широкая спина Нанами. Мегуми видны были только её безвольно повисшая рука и ноги в порваных колготках. — Сюда её клади, — велела Иэири, указывая за ширму.  Кугисаки почему-то молчала. Это испугало Мегуми сильнее, чем если бы она орала от боли.  Потом Иэири выругалась.  — Нет уж!.. Вот тут зажми, мне нужно ещё немного… Итадори покачнулся и отошёл к стене. Сел на корточки, обхватив руками колени. Итадори будто на части рвали — он был весь в крови. Мегуми подумал, что так жутко он не выглядел даже тогда, когда Сукуна в его теле вырвал Итадори сердце.  — Что произошло? — спросил он Итадори.  — Кугисаки... она... — Итадори помотал головой, словно не мог подобрать слов.  Большего тогда он от Итадори не добился. Мегуми тогда ожидал худшего.  Он сам не знал чего, но воображение рисовало ужасы.  По крайней мере, ей не оторвало руку, как Инумаки. Мегуми боялся, что её тяжело покалечило, как ту третьекурсницу во время Парада Тысячи демонов, она больше не была магом, в инвалидном-то кресле. А шрамы для магов были привычны, многие носили их с гордостью — следы того, что их не убило. Кугисаки была бы в ярости, если бы пострадало лицо.  Когда их перевезли в школу, Мегуми не удержался и сходил в отведенную Кугисаки палату.  Нобара лежала, укрытая до ключиц белой простынью, бледная и осунувшаяся, с кислородной маской на лице. Кто-то — должно быть, госпожа Иэири, а может и один из её сегодняшних помощников — бережно собрал рыжие волосы Кугисаки в хвост. Она казалась маленькой и уязвимой, непривычной. На миг она так напомнила ему Цумики — словно восковая кукла, жуткий слепок человека — что ему на миг стало страшно.  Потом он увидел, как чуть приподнялась в такт дыханию её грудь, как подрагивают ресницы, и сжавший внутренности страх отпустил Мегуми.  Он смотрел на Кугисаки Нобару так, будто увидел её впервые. Пытался понять, что изменилось.  Итадори сказал, ей сильно досталось. То проклятие — та тварь, что убила Дзюнпея — умело не только изменять плоть, но и взрывать её. Им повезло, что подоспел Тодо и тот первокурсник, Нитта, из киотской школы. Без его техники они бы ничем не смогли помочь Кугисаки. Мегуми забыл, что Нобара Кугисаки, идиотка, была слишком самоуверенная и слишком уязвимая. А Мегуми ничего не мог с этим сделать. Смотреть на неё — всё, что ему оставалось.  Он отказался с ней говорить, когда Кугисаки пришла в себя.  Она пробыла без сознания три дня.  Кугисаки сказала ему: да ладно, чего он, нормально всё вышло. Они сделали всё, что могли. Если бы она осталась с Ниттой, та лоскутная тварь ещё многих бы убила, пока не пришёл бы учитель Годжо. Хорошо, что его успел предупредить Мехамару. Благодаря им после инцидента в Сибуе вообще были выжившие.  Кугисаки сказала ему: я рада, дурак ты этакий, что ты выжил.  Мегуми не знал, чего хотел больше, обнять или придушить её, идиотку.  Итадори отдувался за двоих: сперва караулил её, словно боялся выпустить её из поля зрения даже на секунду. Потом ругал Кугисаки, а она вяло оправдывалась: она же выжила, он думал, что ли, она его там одного бросит? Да разбежался. Потом они вместе смеялись, пересказывая на два голоса историю о том, как они, если бы не Тодо Аой и Нанами Кенто, едва не убились об проклятие особого уровня. Подумаешь, ей оторвало всего-то половину печени. Нет, шрам она не покажет, фу, как ты мог подумать, извращенец!  Потом они неловко молчали, когда Мегуми напомнил им о жертвах: Сибуя не повод для смеха, погибших было больше трёх тысяч. После была неделя национального траура.  Мегуми держал дистанцию. Он сказал себе, что был зол и обижен. На самом деле испугался так сильно, что боялся — стоит ему сказать ей хоть слово, дрожь в голосе его выдаст.  Кугисаки на его молчание взъярилась и сама отказалась с ним разговаривать. Они так злились друг на друга две недели.  Но ещё больше она кипела от ярости не от этого. Она не смогла проявить себя в Сибуе, едва не погибла, и то изгнание проклятого духа за победу ей не засчитали.  Учитель Годжо посмеялся: изгнать проклятие особого уровня у неё вышло, но по очкам Нобара, выходит, ему продула. Кугисаки в ярости швырнула в учителя Годжо первое, что под руку попалось.  Ей всё-таки присвоили второй ранг (Мегуми не знал, сколько в этом заслуги учителя Годжо, а сколько самой Кугисаки), но Кугисаки от этого бесилась только сильнее.   Мегуми в отличие от неё первый получил полукласс: он себя всё-таки проявил. Несмотря на то, что какой-то обмудок едва не заколол его в спину. Кугисаки бы попрекала его этим, если бы узнала, до конца его жизни.  Мегуми думал, что Кугисаки возненавидит за это всё его, Итадори и Нанами.  Неделю спустя Мегуми едва не наткнулся на них в коридоре колледжа. Кугисаки, всё ещё изможденная и на вид чуть живая, кривила губы и яростно сопела, пока Нанами сурово отчитывал её.  Он сказал ей остаться с Ниттой. Маги так и гибли: переоценив свои силы, оставшись одни. Ей повезло, что он оказался рядом вовремя — дважды. Чудо, что она выжила. Она ребёнок, ей нужно было остаться в безопасности и не нужно было ничего доказывать Годжо.  На миг Мегуми показалось, что Кугисаки вот-вот накинется на Нанами с кулаками. Кугисаки была достаточно безумная для этого. Мегуми не двинулся с места.  Но Кугисаки только покачнулась, закрыла лицо ладонями и разрыдалась.  Нанами тяжело вздохнул, а потом неловко наклонился и погладил по волосам мягко и осторожно, как кошку. Если бы Мегуми сделал то же самое, Кугисаки убила бы его. Орала бы, пиналась, и грозила бы проткнуть гвоздями. Стену бы им пробить пыталась.  — Тебе следовало быть осторожней, — сказал Нанами устало. — Глупая девочка, ты едва не погибла.  Кугисаки внезапно уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала ещё горше.  Мегуми не знал, что делать, и тихо ушёл. Он не говорил об этом с Кугисаки. Оглядываясь назад, он понял, где ошибся. Отмотал историю, как киноленту — ему надо было меньше смотреть всякой мути с Итадори — и нашёл свою ошибку. А потом мелкие, досадные промахи, и упущенные возможности привели его туда, где Мегуми был.  Стоит ли говорить, что остаться в стороне Мегуми выбрал сам.  Как там было, "не течёт вода под лежачий камень"?  Мегуми думал, Кугисаки его возненавидит. А ещё учителя Годжо, Нанами и Итадори тоже возненавидит. Но Кугисаки неожиданно успокоилась. Раньше даже, чем срослись обратно её раздробленные рёбра.  А к Новому году они окончательно помирились.  Именно тогда Мегуми поймал себя на том, что всё время на неё смотрел. Иногда даже — бесстыже разглядывал. Словно пытался убедиться, что Кугисаки действительно жива. Словно боялся, что если он перестанет смотреть, она исчезнет, растает кусочком льда на солнце. Словно пытался оставить для себя хотя бы её тень, отпечатать на сетчатке образ.  Так вышло, что в какой-то момент, глядя на неё, он неожиданно для себя осознал, что Кугисаки вообще-то девушка.  Не то, чтобы Мегуми не знал этого раньше, скорее не отдавал себе отчёт.  Про разницу между мальчиками и девочками Мегуми знал лет с пяти. У него была специальная книга — госпожа Сецуко, мать Цумики, считала, что им с Цумики надо быть образованными и умными, чтобы не жить свою жизнь как она. Довольно подробная книга, с рисунками. Ещё однажды соседская девочка в детском саду взяла его за руку, отвела в кусты, первая задрала юбку и стянула до колен трусы: вот что у неё есть. Мегуми от такой решительности только разинул рот. Соседская девочка деловито объяснила ему, что раз он всё видел, то теперь в ответ должен снять штаны. Она была порядком разочарована, когда он это сделал.  Но до какого-то момента на самом деле ему было не важно, девочка Кугисаки или мальчик.  До какого-то момента для него Кугисаки была... она была магом. Коллегой. Одноклассником. Партнёром, и той, кто на любой миссии первым влипал в неприятности, проклятия к ней безошибочно тянуло. Она штопала куртку Мегуми, ругаясь, после того, как очередная опасная тварь пробовала его на зуб. Она прыгала и вопила, обыграв его в очередной раз в видеоигре. Она ела пиццу на его кровати, одетая в домашнюю толстовку и с тканевой маской на лице. Она по двадцать минут выбирала, какой десерт она хочет. Она приставала к нему с дурацкими вопросами. Она бывала грубая, настырная, надоедливая, громкая!..   Она была красивая. Мегуми никогда не замечал раньше, что Кугисаки — стройная, невысокая, с длинными ресницами, карими глазами и нежными губами —  красивая девушка.  Его осенило внезапно. Как удар под дых. Может дело было в её платье — закрытое от горла до колен, оно подчёркивало больше, чем скрывало. Или в том, что Кугисаки чуть подкрасила губы и ресницы, чуть подвела глаза, заколола волосы цветочными заколками. Или в повороте её головы, изгибе приоткрытых губ, тени ресниц на щеках, намёке на белую кожу шеи, прикрытой высоким воротником, прядке волос над ухом.  Он засмотрелся на Кугисаки, таращился как дурак, и уронил их рождественский торт. Демоническая гончая была счастлива — торт с пола достался ей целиком.  Нобара смеялась так, что её даже скрутило от боли.  Яркая и живая, смеющаяся, она была ещё красивей. Мегуми не соврал Тодо, когда говорил про моральные принципы. Типаж или нет, но Кугисаки нравилась ему не только внешне, с принципами у неё был порядок. Если бы Мегуми мог, он вырыл бы в саду ямку, лёг бы на дно и умер там от стыда.  Он просто смотрел, и только.  Она прикусывала нижнюю губу, когда бывала сосредоточена.  Когда нервничала — поправляла волосы.  Мегуми порой ужасно хотелось разгладить подушечкой пальца страдальческую морщинку между её бровями.  Но он смотрел, и только.  Кугисаки оправдывалась сперва — это всё госпожа Иэири, велела развивать мелкую моторику и успокаивать нервы, это из-за них у неё головные боли. А вязание успокаивало. К тому же, нормально у неё получилось.  И вручила шарф Итадори. В подарок. Почему не ему?  Желтый шарф с розовым узором был чуть кривоват, но действительно вышел неплохо, хотя Мегуми и не стал это никак комментировать — Кугисаки на любое неверное слово могла вспыхнуть как спичка. А потом в дело пошли бы её гвозди. Потом Кугисаки отпихивала Итадори и яростно ругалась, требуя поставить её на землю. Чтоб она ещё что ему связала! Нет уж! Кстати, какой у тебя любимый цвет, Фушигуро? Никакой? Не хочешь шарф, ну и ладно. Госпожа Сёко будет рада, она не такая бука, не то, что ты.  Запоздало Мегуми понял: Кугисаки на него обиделась. Будь у него слова, он попытался бы объясниться. Потом она обиделась на Мегуми ещё больше — оказывается, те злосчастные шоколадно-имбирные трюфели, которые она ему на день святого Валентина подарила, а потом их нашёл и сожрал учитель Годжо, она сделала для него сама. Мегуми не особо расстроился — он был равнодушен к шоколаду, хотя имбирь любил.  Он был идиот. Запутался в датах, забыл про Белый день и подарил ей какой-то наспех купленный зефир. Кугисаки удивлённо приподняла бровь, но ничего не сказала.  Они с Итадори искали её половину вечера — у них был новый фильм и суши из доставки — а потом Итадори узнал про подарок и попытался ему что-то объяснить, но дошло до него самостоятельно и куда позже.  На следующий день ему показалось, что всё было как раньше. Она не изменилась, разве что не выспалась — лицо чуть бледнее и припухли глаза. Кугисаки пожала плечами: нет, ничего не случилось, она тренировалась. Да, ночью. Нет, не одна, да какая ему вообще разница?!  Если бы она не залезла к себе в комнату ночью через окно, Мегуми бы ей поверил. Но успокоил себя: Кугисаки была большая девочка и сама сказала, что всё в порядке.  Он ошибался. У неё добавилось тренировок: она не хотела повторения Сибуи. И проклятия после той октябрьской ночи полезли с утроенной силой: люди боялись. Учитель Годжо два месяца из-за этого не вылезал с миссий и почти не спал, а недостаток сна компенсировал, сжирая всё, что не приколочено.  Две тренировки в неделю были с Маки: потому что, Фушигуро, маг должен быть быстрый и выносливый! Одна — с незнакомой ему старухой, вроде бы дальней родственницей Кугисаки: она владела старой техникой против расширения территорий, а передать её было решительно некому, вот неудача, в семье одни мужчины.  И ещё в субботу.  Мегуми точно знал, что Кугисаки про тренировки в субботу врёт, потому что по субботам уходя она всегда надевала чулки, а не колготки. Мегуми даже знал, что те самые, с вышитыми цветами на резинке — у неё их было пар десять.  Не то, чтобы Мегуми нужно заглядывать ей под юбку или рыться в её белье, чтобы удостовериться: он так привык, что она таскает его с собой за покупками, что сам не заметил, как разобрался в её предпочтениях. Она ведь никогда не стеснялась его спросить, если сомневалась, что выбрать. Как-то сами собой мысли о чулках приводили Мегуми к постыдному воспоминанию о щели в занавеске примерочной, и том, как он пялился, слишком ошеломленный, чтобы сразу сообразить, что делать, на Кугисаки в одном нижнем белье. Мегуми никогда не думал, что чулки станут его фетишем. То есть, Кугисаки в чулках станет его фетишем.  Даже думать об этом было неловко.  Их было легко отличить по пятке — если пятка есть, значит чулки, нет — колготки.  Нобара специально такие выбирала. Сознаться в этом было всё равно что расписаться, что Мегуми гнусный извращенец, подглядывавший за одноклассницей.  К концу лета стало спокойней, и они несколько раз выбирались к морю. В первый их выезд депривация сна догнала учителя Годжо, он вырубился, едва уселся на покрывало, и весь день проспал под зонтиком. Кугисаки и Итадори, хихикая как первоклашки, прикопали его в песок — чтобы не обгорел.  Мегуми думал, что умрёт прямо там, на месте, когда Кугисаки попросила его помочь натереть ей спину солнцезащитным кремом. На ней был закрытый купальник, но это едва ли помогало. Он промямлил что-то, и Кугисаки, странно на него посмотрев, ушла с кремом к Итадори.  Он обгорел в ту их поездку. Как — сам не заметил.  Следующая их поездка была уже не вчетвером, а большим составом: Нобара развила бурную деятельность и вытащила к морю не только старший и младший курс, директора Ягу и вечно сидящую в медпункте Иэири Сёко, но даже Ино Такуму и Нанами Кенто.  Учитель Годжо опять спал, и Итадори с первокурсниками насыпали поверх него курган из песка, только голова и торчала. Потом они, дурашливо хихикая, сгребли часть песка, слепили поверх учителя туловище сисястой русалки и устроили на его фоне фотосессию.  Нобара раздала всем поручения, убедилась, что всем комфортно, и вытащила из недр пляжной сумочки литровую бутыль солнцезащитного крема. Будь её воля, она бы и все его Десять Теней кремом намазала. Свою порцию крема получили все, кроме Панды — и ему, устав слушать причитания, Кугисаки всё-таки мазнула кремом нос.  Мегуми думал, что умрёт, когда она старательно мазала его солнцезащитным кремом — если ему и грозил рак кожи, то не в её смену. Не худшая была бы смерть. Он узнал о субботах случайно. Стены в общежитии были едва ли не из бумаги. А расстроенная Нобара не умела быть тихой.  Мегуми хотелось провалиться куда-то в собственные тени — пока он сидел, дурак дураком, не зная как к ней и подступиться, Нобара ходила на свидания. Пятнадцать встреч, и все мимо — жаловалась она Маки. Интернет полон извращенцами, знала бы она, сколько уродов пытались купить её ношеные трусы. Она даже ни с кем не целовалась, но ей десятка два раз предлагали оплатить покупки за пару часов в лав-отеле и скинули не меньше сотни фотографий ну-ты-понимаешь-чего в личку. Фу, гадость.  Мегуми не хотел знать всего этого.  Очень не хотел.  Они отметили её семнадцатилетие в каком-то модном баре. Рекомендовала его Иэири, а оплачивал щедрым жестом учитель Годжо. Потом он, хохоча, подарил Нобаре вибратор, был им на месте бит, и половину вечера топил своё горе в кофе пополам с карамельным сиропом.  Им не следовало пить, но... Изгонять проклятия с риском для жизни в их возрасте было почему-то нормально.  Нобара оказалась совершенно не устойчива к алкоголю. Она была из тех, кому достаточно понюхать пробку от шампанского, чтобы опьянеть. Она выпила один коктейль за вечер, потом пыталась вытащить танцевать порядком смущенного Нанами, повисла на нём, обвив его плечо двумя руками, и зыркала на всех, будто вот-вот была готова кинуться и укусить. А через пять минут уснула как младенец, обмякнув у Нанами на руках.   Весь оставшийся вечер Нобара проспала на каком-то диванчике, укрытая курткой Итадори и пиджаком Нанами.  Сам Мегуми выпил совсем немного, и голова была кристально ясной, но ноги у него предательски заплетались.  Обратно они возвращались на такси, а не как было запланировано. Нобара как-то убедила Иджичи выпить с ней, и к концу вечера он был совсем готов. Итадори, выпивший на спор с какой-то нетрезвой компанией бутылку виски и ни капли не опьяневший ("А я ещё вот как могу!.." — сообщил он и под восхищенные возгласы зевак влил содержимое бутылки прямиком в открывшего от такой наглости рот Сукуну), неприлично бодрый и энергичный, вместе с учителем Годжо вызвался везти Иджичи домой. Провожать в общежитие Мегуми и Нобару отправился Нанами, изрядно пьяный, но Годжо уверил его, что у Нанами порядок с автопилотом, до школы он точно дойдёт, не бросит именинницу ночевать на ступеньках.  Мегуми смутно помнил, как плёлся, спотыкаясь, в гору, и безуспешно пытался призвать себе в помощь то Кона, то Нуэ, а Нанами уверенно, как рассекающий полярные льды ледокол, шагал вверх с обвившей его шею руками Нобарой.  На свежем воздухе Нобара чуть протрезвела и проснулась. Её пьяное веселье сменилось меланхолией, и Нобара жаловалась Нанами то на извращенцев в соцсетях, охотников за девичьими трусами и их содержимым, то на то, что сходить на свидание решительно не с кем. Не удивительно, что магов так мало, странно даже, что они и вовсе не вымерли. Мегуми сумел ещё как-то открыть дверь комнаты и рухнул на матрас как был, в одежде. Мир отчаянно кружился, увлекая его за собой в круговерти.  Он слышал — ужасно тонкие стены — как Нанами пытался уговорить Нобару сидеть смирно, чтобы снять её ужасные туфли с ремешками, обернутыми вокруг ног, как завязки пуант. Нобара то ли пыталась помочь, то ли решила спать в обуви, зато красивая.  В какой-то момент ремешки проиграли, и Нанами занёс Нобару в её комнату. Скрипнули половицы. С мягким шелестом просел под весом тела матрас.  Слышно было, как завозилась, пытаясь снять платье, Нобара.  Мегуми завидовал Нанами — увидеть её в этот момент было его давней тайной мечтой.  — И вот, мне семнадцать, а я даже ни с кем не целовалась, — сказала вдруг Нобара грустно.  Мегуми мог представить её — красивую и печальную. Да что там, он мог нарисовать её по памяти. Она была в соседней комнате, но так далека, словно в соседней Галактике.  Мегуми много раз думал о том, как бы ей признаться. Проигрывал сцену в воображении раз за разом. Подбирал слова. Он думал: прижать её к себе и поцеловать, а потом признаться, пока она его не убила, или начать с признания? Опять подбирал слова. Она могла отреагировать слишком бурно. С Нобарой ни в чём не было легко и просто.  На самом деле, ему нужен был совет. И не у кого было спросить.  Цумики была его самым близким человеком, и Мегуми порой ощущал, как сильно ему её не хватает. Она бы знала. Она всегда знала, как правильно поступить, как подобрать слова. И он рассказал ей про Кугисаки в одно из посещений — Иэири сказала ему однажды, что разговоры благотворно сказываются на пациентах в коме, что-то про крошечный, такой крошечный, но шанс, что Цумики услышит. Но Цумики едва ли смогла бы ему ответить.  Он мог бы пойти к учителю... к Годжо.  Надо было совсем отчаяться, чтобы пойти за советом к Годжо.  С директором Ягой Мегуми никогда не был близок.  Иджичи едва ли сам когда-нибудь встречался с девушкой.  Мегуми бы скорее откусил себе язык, чем спросил совета у Маки или Иэири. Он едва не пошёл спросить совета к Нанами. Блядь, хвала всем богам, что он не говорил об этом с Нанами.  — И ты очень пьяная, — сказал Нанами мягко. Мегуми по тону мог сказать, что он улыбается.  — Ужасно пьяная, — согласилась Нобара. — Ужасно одинокая.  — Я принесу тебе воды, — сказал Нанами.  — Поцелуй меня, — потребовала Нобара.  Потом был непонятный шорох.  — Поцелуй меня, — повторила Нобара жалобно. — Пожалуйста.  Мегуми мог её представить — несчастную, как котёнка, обречённо сидящего в коробке под дождём. Мужчина должен был быть целиком сделан из камня, чтобы ей отказать.  Мегуми захотелось призвать Бансё, чтобы он на Нанами наступил.  — Это не такой поцелуй, — сказала Нобара обиженно, — в лоб не считается.  — Я тебя ещё поцелую. Но не сейчас. Когда ты не будешь пьяная, — сказал Нанами тихо.  — Обещаешь? — спросила Нобара жалобно.  Потом Мегуми всё-таки уснул.  Похмелье утром было ужасно. Он решил, что едва ли ещё будет пить. Кугисаки была куда бодрее чем он: её утром уже ждали таблетки и вода с лимоном.  Он не знал, было ли то, что он слышал вчера, или ему приснилось. Он не решился. Идиот.  Мегуми лучше бы с Сукуной сразился. Или с тем вулканоголовым, изгнанным учителем Годжо. С Тодо. С кем угодно сразился бы, но когда дошло до попытки признания, Мегуми слова не мог выговорить.  Иногда он думал, исчезни Нобара из его жизни, ему, верно, стало бы легче.  Но мысль о том, что он её лишится, становилась невыносима. Его успокаивало, что Нобара была рядом: играла с ним в видеоигры, тренировалась с Маки, ела пиццу в растянутой толстовке сидя на его кровати, вязала что-то непонятное, ругалась, что техника против расширения территорий что-то слишком дофига древняя и замудрёная, и снова уходила куда-то по субботам. И всегда возвращалась к десяти вечера.   Мегуми просто смотрел.  Нобара сказала — она загадала, если успеет довязать шарф до Рождества, её желание исполнится. И снег пойдёт.  Они с Итадори ушли спать, а она засиделась: осталась всего пара рядочков.  До самого Рождества снега не было. А потом снег пошёл ночью, и к утру дорожки перед общежитием и деревья вокруг припорошило. Стало светлее, и за окном в белом-белом обрамлении покачивались корявые чёрные ветки вишен.  Было очень спокойно.  Мегуми лежал в постели и думал, что надо будет принести в комнату обогреватель.  И что вишни выглядят не так уж жутко, когда все в снегу.  И что в прошлом январе они с Итадори и Кугисаки играли в снежки, и Кугисаки как обычно сперва отнекивалась — снежки, она что, семилетняя? — а потом накидала ему снега за воротник и хохотала, как безумная. Она тогда выдохлась очень быстро — сказывались последствия травмы — и командовала, как авиадиспетчер, с крыльца, укутанная в их куртки, пока они с Итадори лепили снеговика. Снеговик был то недостаточно ровный, то недостаточно большой, то нет, слишком большой и в нём застрял пучок сухой травы, срочно надо переделать. Мегуми услышал торопливые шаги по коридору, и ему не нужно было видеть, чтобы знать: это Нобара почти бежала к двери. Она пыталась выйти тихо. Едва ли у неё это получилось.  Мегуми по звуку мог различить, что она делала: вот торопливо надевала куртку, вот тихо ругалась, натягивая обувь.  С неё стало бы, думая что все спят, выйти на улицу, нагрести снежок побольше, а потом стащить с Мегуми одеяло и закидать его снегом. Иногда она вела себя как семилетка.  Мысль об этом заставила Мегуми вылезти из-под одеяла. А потом самому одеться и пойти за Кугисаки следом.  Цепочка следов на снегу повела его от общежития второкурсников вниз, к внутреннему двору и воротам. Мегуми хотел догнать Нобару на крыльце и взять за руку.  Потом Мегуми их увидел. Нобара стояла во дворе, на ступеньках, в объятиях Нанами.  Ах, вот для кого был шарф, некстати подумал Мегуми.  Замёрзшей Нобара не выглядела, вся раскрасневшаяся, с румянцем на щеках, с широкой улыбкой. Их пальцы переплелись. Она говорила что-то, чего Мегуми не слышал, и с её губ срывалось облачко пара.   В её волосах запутались снежинки, Нанами осторожно стряхнул их, притянул Нобару к себе ещё ближе и коснулся губами её виска.  Было больно, будто Мегуми себе руку отгрыз.  Мегуми отчасти почувствовал облегчение — Кугисаки при всей своей безбашенности выбрала того, кто добр к ней, заботился о ней, и у кого достаточно здравого смысла. Кого-то, кто  не стоял в стороне, просто глядя на неё. Мегуми развернулся и тихо ушёл.