А любит она совсем другого

Уже второй час друг и коллега Павлова убеждал его в том, что его брак все еще можно спасти. Ну подумаешь, изменил со студенткой. С кем не бывает. Если женщина мудрая, она простит. Поймет, что любой мужчина может ошибаться. — Дурачок ты, Коля, она же тебя любит! — Не-ет, она меня не любит. Она любит другого. — Кого же, интересно? — Другого. У меня была с ней история. Правда, очень короткая история. А любит она совсем другого. Покачиваясь на стуле, мужчина склонил голову и неуверенным движением наколол в банке маринованный огурец на вилку. В глазах все плыло от опьянения. Он залпом выпил очередную стопку водки и закусил, мысленно хороня свой брак с Ириной. А когда-то ее глаза пьяные в его расплывались. И тогда тени плавно всплывали с февральского смога. В памяти Николая было все, как они смеялись, любили, страдали. Интересно, а она все это помнила? Ему казалось, что они вместе были счастливы. Но сейчас он был совершенно уверен, что теперь любит она совсем другого. Опрокинув в себя еще одну рюмку, Коля рассказал своему другу про недавний случай, когда по пути на тренинг Павлову и ее двух хирургов взяли в заложники в автобусе. Как первым делом, выбравшись из плена, она начала молиться о том, чтобы Брагин остался жив. Как потом этот врач-святоша, живой и здоровый, вышел из дверей автобуса, а она кинулась в его трепетные объятия. Как она плакала на его плече, а он нежно ее обнимал, успокаивал, убирая волосы от ее лица. Можно было бы подумать, что это чистое совпадение, но именно в тот вечер она позвонила Коле и сказала: «Согласна на развод». *** «Я нарисую что-то важное для нас. В твоих ладонях утопать готов», — слова перемешивались в голове Ирины Алексеевны. Как она могла так низко пасть? Как могла опуститься до интрижки с санитаром, который только и умел, что красиво разглагольствовать. И не просто интрижки. Она стала одной из сторон неправильного треугольника. И даже Брагин отвернулся от нее, ее невидимый друг, который всегда был за нее, на ее стороне. А теперь тишина вокруг стоит, и всем плевать. И ему, наверное, тоже. И на то есть причина. Его верная подруга Нина, которая также была стороной треугольника. Она обезвожена и убита обидой. И ночью вчера чуть не вышла в окно. Павлова горько заплакала, одним махом скидывая с кухонного островка всю посуду. Все это было так нелепо, так ненужно. Под звук бьющегося стекла она сползла на пол, пытаясь собрать осколки своего сердца. Ведь все это было из-за него. Из-за Брагина. Он дал ей что-то вроде надежды, проблеск веры в счастье, а тут эта Нарочинская, их свадьба и обнуление всего, что между ней и Олегом зарождалось. Это стало началом конца. И сегодняшний день был тому подтверждением. Брагин обвинил Иру в попытке суицида Нины, а Павлова почти что влепила ему пощечину и прошипела: «Скотина». Поздним вечером, когда ночь окутала тьмой все улицы, с бокалом красного вина в руках Ирина Алексеевна сидела в спальне. Она долго раздумывала над тем, стоит ли ставить в их непонятных и неоднозначных отношениях с Олегом точку. Она позвала его к себе, когда Брагину было негде жить, он утешал ее, когда ей было плохо, они были потрясающей командой в работе. Что же это? Дружба? Как у Олега с Ниной. Но почему тогда он не пожалел ее в этой истории с Димой, а только унизил, намекая на то, что она легкодоступная? А может, он так рассвирепел не только от жалости к Нине, но еще и потому, что между ними с Ирой было что-то большее, что укололо его сердце ревностью? Почему ее так невыносимо, беспредельно тянет к нему? Чем бы это ни было, с этим нужно было заканчивать. Даже в тот миг, когда у себя в кабинете Ира плакала на плече Брагина, она почувствовала, что эту искру нужно срочно затушить. Это все было неправильно. Она не должна влюбляться в него. Она должна полюбить кого-то другого. На Аскерове же мир не заканчивается. Собравшись с духом, Ира дрожащими пальцами напечатала Олегу сообщение: «У нас тут будущего ноль». *** — Катя плакала сегодня ночью, что с ней? — облысевший после курса химиотерапии Олег подошел к жене и обнял ее со спины. — Небольшая температура поднялась. Да все будет в порядке, — Марина высвободилась из объятий мужа. — Ты лучше о себе думай. У тебя скоро операция. Олег закатил глаза, а Нарочинская схватила сумку, плащ и буквально вылетела из квартиры. Оставаться рядом с Брагиным дольше пяти минут было невозможно. Его перепады настроения выводили Марину из себя. А еще совсем недавно они гуляли в парке всей семьей. Играли в пятнашки, смеялись и, как маленькие дети, все измазались в краске. Олег нарисовал на ватмане имя Марины в большом красном сердце. Отчего же тогда Брагин ощутил сейчас долгожданную свободу? Катюша тихо спала в своей кроватке. Упреки Марины наконец-то стихли. Хорошо, что она сегодня была на дежурстве. Олег порылся в письменном столе и нашел свой блокнот со стихами. Больше ста страниц исписаны колонками произведений. И каждое он посвящал своей любимой женщине, хотя и знал, что любит она совсем другого. Чиновника из министерства, статусного, сильного и который явно прикладывал к ней руку. А что, если не любит… Да нет, точно любит. Только любящий человек готов стерпеть то, чему вчера Олег стал свидетелем. Уже в ночи он зашел к Павловой попрощаться перед операцией, а она сидела и плакала. Всю ее щеку покрыл фиолетовый синяк. Она рассказала ему все, как было, не утаивая своей боли. А ему так важно было увидеть ее. В последний раз. И вот она как будто даже разделяла с ним всю эту боль, весь этот страх. Он мечтал ее обнять, пожалеть. Мечтал сам укрыться в ее объятиях. С ней было нестрашно. Но врач вспомнил тот проклятый вечер, когда Ирина Алексеевна разорвала все ниточки, связывающие их. У них не было и нет будущего. Теперь, когда Брагин, возможно, не выживет, некогда написанные в сообщении слова Павловой имели вес. И от этого веса Олегу хотелось кричать. Но вместо крика он достал ручку и продолжил писать свое последнее стихотворение: «Когда ты ушла из жизни моей, Я просто рыдал, в конвульсиях бился. А теперь где-то во мне доктор Обнаружил поломку. И дело, может быть, не в том, Что скоро меня уже не будет на свете. Рыдает маленький принц на своей планете, Рыдает Экзюпери. Мне жутко от того, Что завтра не будет больше. Я не приду, а ты больше не поставишь чайник для кофе, Не будешь плакать у меня на коленях с болью. Запястья в крови не мои, да не мои и руки больше. Последним током электрическим по коже Твои касания рисует ветер, А любишь ты совсем другого». *** После ночной смены Кривицкий медленно шел к дому. Зима выдалась холодной, но он отчетливо представлял себе, что его ожидает через десять минут. Ира будет просить антидепрессанты и обезболивающие. Эта злосчастная авария унесла с собой все хорошее. А ведь он просто хотел любить ее несмотря на погоду, обиды, проблемы. Он променял израильские красивые виды на место, где в итоге они будут гнить с ней. Гена боялся, зная, что печальные люди порою просто убивали себя. Поэтому он прибавил шаг, чтобы побыстрее очутиться рядом с Ирой и не дать ей натворить глупостей. Да и тем более, любимым Павловой быть большая честь, и ее статусу и требованиям нужно соответствовать. Ира плакала в подушку при передозе таблетками. Гена бегал вокруг нее и названивал Брагину. Тот был уже в нескольких метрах от их дома, убирая наушники, в которых в последнее время играл только Portishead с композицией «Roads». Он залетел в квартиру, скинул пуховик и сел рядом с заведующей на диван. Он померил ей давление, и дотронулся до ее запястья, чтобы прощупать пульс. Олег никогда не любил этот момент молчания. Чего она, черт возьми, хотела? Что у нее болело? Она только смотрела своими хрустальными серо-зелеными глазами в его карие и молчала, сжимая в руке лист с его последним стихотворением, единственным что он намеренно ей отдал: «Скажи уже «прощай», пожалуйста, ты не тяни. Прогнили мы, прогнили дни, когда мы были вместе». Кривицкий продолжал бегать по комнате, не зная, за что браться. Он не замечал того, как эти двое друг на друга смотрят. Как Брагин любит все эмоции Павловой, любит ее и ругает себя из года в год за это. Уверенный, что любит Ира совсем не его, что она обрела свое счастье с давней любовью, он решил отдать на прощание ей то, что принадлежало ей. Его любовь, пусть и написанную на бумаге. Гена думал, что Ира наглоталась таблеток из-за боли и страха остаться в коляске навсегда. А она просто мечтала бы никогда не знать, что между ними с Брагиным все. Возможно Олег прав: их переглядки, недомолвки, влюбленная дружба изжили себя. Пришло время распрощаться, отдалиться, стать друг другу никем. Хватит себя обманывать. И действительно так и будет. Спустя год она будет пропускать его мимо взглядом. Он будет ее избегать. Их встречи станут редкими, а слова, обращенные друг к другу, потеряют всякий смысл. Он больше не будет писать стихов. А она перестанет чего-то от него ждать. Между ними не будет ни взаимопонимания, ни теплоты. Ничего. А ведь когда-то, много лет назад Павлов прожег душу Иры до основания, когда произнес то, в чем она боялась сама себе признаться. Он собирал свои вещи и кричал: «Ты никогда не найдёшь иголку из стога! Ты больше никогда не поймёшь меня! Ты больше никогда меня не увидишь! И любишь ты совсем другого!»