На реке Стикс

«Предназначения не существует, – подумал он. – Не существует. Единственное, что предназначено всем, это смерть.»

***

– Как… как это произойдет? – спросил он наконец, холодно и без эмоций.

– Я возьму тебя за руку, – сказала она, глядя ему в глаза. – Возьму за руку и поведу через луг. В туман, холодный и мокрый.

– А дальше? Что там дальше, за туманом?

– Ничего, – усмехнулась она. – Дальше ничего. Ничего…

(с) А. Сапковский, «Меч Предназначения»

      Она просыпается от ночного холода, её лихорадит от страха. Туман укачивает её душу, сковывает её тело на пороге между этим миром и тем, другим. Застыв в лесу своих грез, она слышит слово… дорогое и болезненное, прежде что-то значившее и теперь пульсирующее в голове. Однако сколь бы сильно ей ни хотелось, она не может произнести его вслух. Внезапное и непреодолимое забвение нахлынуло, будто чья-то рука развеяла искушающие образы в её сознании. Туман красиво клубится. Он принимает обличья диких лошадей, единорогов и цветущих яблонь, клонящихся от дующего с моря ветра. Всего мгновение назад она была в лесу, теперь он изящно рассыпается и преображается, словно кто-то посыпал солью свежеокрашенный холст. Она чувствует прикосновение, оно сулит спокойный сон без сновидений, и ей хочется послушно поверить. В конце концов, она должна исцелиться.       И все же прежде эта боль что-то значила. Она обрамляла весь её мир, миры не исчезали, услышав звуки её шагов – они её обнимали. Она чувствует тревогу в жилах: есть вещи, которые ей никогда не забыть, раны, которые она бередит лишь для того, чтобы вновь ощутить их значимость. Цири цеплялась за остатки этой боли через внутренний страх потому, что не хотела забывать. При этой мысли живописное прикосновение к сознанию замерло, и Цири услышала женский крик.       Она резко выпрямилась.       Влажный воздух пах сосновой смолой. Она вдохнула его и неловко поерзала. Теперь, когда она перестала раздеваться по ночам, рубаха прилипала к коже. Однако эти попытки не помогли успокоить тлеющее напряжение во всем теле, ведь взгляд бледно-голубых глаз не несет покой. Он настороженный и мрачный. Цири ощутила кожей покалывание от его магии, будто вышла на мороз. Не дожидаясь, пока он заговорит или объяснится, она соскочила с лежанки и выбежала из комнатушки в сарае.       По пути она во что-то врезается, забывает обувь и даже меч с плащом. Все, что имело значение, – это останки клубящегося тумана, забравшего у неё мечту. Она истово цеплялась за другие свои ощущения – грызущую тревогу, стремительно тающую адреналиновую эйфорию, необъяснимый страх… Она не замечала ни холодного дождя, капавшего на теплые плечи, ни следующую по пятам тень.       «В лесу меня кто-то ждет», − поняла она, вглядываясь в темную опушку, где поверх крон деревьев яростно выл ветер, ломая ветви и отзываясь в такт её сердцебиению. Она кого-то искала… А может, наоборот, кто-то искал её? Вспоминать было больно. Это навевало ужасные, туманные воспоминания о первом полете сквозь время и пространство. Но те, кого она искала, умерли, Цири позволила этому свершиться.       Она (совсем) одна, её (больше) никто не ждал. − Ты знаешь, что я видела? – сквозь дождь вопросила она. – Ты видишь мои сны?       Он не ответил, да это и не важно. Ей всю жизнь снились кошмары. И все же самые страшные сновидения, появившиеся, когда она поверила, что сможет начать жизнь заново, исчезли так же внезапно, как и начались. Когда появился он.       Его одежда оставалась сухой даже под проливным дождем, даже когда она ударила его в грудь. Она не смотрела на него, не желая видеть упрек и неприязнь на нечеловечески спокойном лице. Она пытается думать лишь на том, чего он заслуживал, чего заслуживали все они. Цири не понаслышке знакомо это чувство, оно очищало. Помогало собраться перед лицом неизвестности. И даже больше. Она осознавала, что дремлющая внутри ярость несет в себе все, что столь противно эльфу. И вот он стоит перед ней, высокий и непоколебимый, словно гранитная статуя, и в его глазах светится жалость… Не стоит ей смотреть, почему она не может оторвать взгляд? Ведь он тоже воплощение всего, что ей ненавистно. И она вновь ударила его. Пусть он разозлится! И еще раз, она хотела выплеснуть ярость, и все же не могла подавить леденящий страх.       Наконец, колдун взял её за руки и пристально взглянул на чародейку. По его красноречивому молчанию и необычайному самообладанию она поняла, что не ошиблась. Он видит её сны, всегда видел. − Они тебя пугают, − спокойно произнес он, сжав её ладони. – Ты не знаешь, как сквозь них пройти, не понимаешь, как мы до тебя добрались.       Она вырвалась, услышав напоминание о своей слабости. Хотя он держал её крепко, но тут же отпустил. − Больше такого не произойдет, пока я с тобой, − мягко продолжил он. – Но лучше не пугайся, пока мы на Спирали и остаемся уязвимыми. − Меня пугаешь ты! – сквозь стиснутые зубы прошипела она и обрадовалась, когда он вздрогнул. – Я не просила тебя ни о чем! Черт побери, я бы даже не узнала, если бы… Убирайся прочь из моей головы!       Он не возражал, не сводя с неё выжидающего взгляда. Глядя на увядшие кусты возле дома, она внезапно подумала, что вместо них должен быть снег. Белоснежный и страшный. Она не могла избавиться от ощущения, что этой ночью лишилась чего-то очень важного. Она покачала головой. − Если ты прав, и это видения, то я… должна знать, − он на мгновение сочувственно прикрыл глаза. – Я имею право! Мне плевать, Эредин это или… видения не всегда правдивы. Но, возможно… − Цирилла… − Я знаю, что на этот раз все было иначе! – она не позволила себя перебить. В висках стучит все сильнее. − Твои уловки не помогли. Я чувствую зов, − её манил высокий, темный лес. – Не говори, что я не знаю, о чем говорю… я знаю. И ты это знаешь. Ты должен понять, я лишь хочу, чтобы он услышал прежде, чем…       И вдруг пронизывающий до костей холод промокшей под дождем одежды, изможденность израненного тела и всепоглощающее чувство вины и сожаления ворвались и погасили огонь страха, до сих пор горевший в ней. Её плечи чуть поникли, она расслабилась, когда тень отступила, сквозь рассеивающийся туман хлынул поток узнавания и безжалостное знание. Воздух остро пахнет дождем.       Опустошенная и замерзшая она прижалась к нему, в глазах, словно весенний лед, застыли слезы.       В замерзшем ольховом лесу есть голая тропа, она вела к открытому лугу, в белый влажный туман. Она шла, чтобы хоть куда-то попасть. В конце тропы стояла одинокая мужская фигура. Один. Боится. Или это мой страх? Земля хрустела под ногами. Она хотела подбежать, утешить его и себя. Но одежда рвется под ревнивой хваткой шиповника, а покрытая снегом замерзшая земля под кустами окрасилась в кровавый цвет.       Она вновь подняла взгляд и увидела светловолосую женщину, босую, одетую в белое льняное платье. Она протягивала руки к мужчине, явно ожидая его. Она ждала, стоя на опушке черного леса, которому нет конца, чтобы провести мужчину через луг, сквозь влажный белый туман. Рядом с ними пахло морем, Цири не чувствовала этого запаха, она просто знала. Мужчина разглядывал протянутую бледную руку, а сердце Цири сжалось от страха, и она закричала, не чувствуя, как мороз щипал голые пятки. Видение полностью поглотило её. Цири стала страхом перед вечностью, перед ничем, что лежало за туманом. Но мужчина, который так дорог её сердцу, её не слышит. Но женщина обернулась, и она видит: у неё светло-голубые глаза.       «Ты можешь спасти его, Дитя Старшей Крови. Пока пустота не поглотила его, пока он не ушел в бескрайний черный лес».       «Отец! Не уходи! Не покидай меня…»       Но он её не слышит. И не придет за ней. Он оставляет её в тумане, где израненная душа ольхового леса навсегда переплетется с её собственной. Вдруг видение в заколдованном тумане в конце выбранного пути поплыло перед Цири. Она развернулась, с головы упал венок из маргариток, и побежала. − Я забрала их обоих, − рассеянно бормотала она. – Лишь бы они никогда больше не расставались. Я хотела, чтобы они остались вместе, даже если не смогу пойти с ними, ведь никто… никто не должен быть один, когда…       Её голос болезненно сорвался, у неё больше не оставалось сил. Тем временем дождь утих над маленьким заброшенным домом в конце заросшей тропы, вьющейся сквозь лес. По её лицу струились горькие слезы.       Как они могут её задушить. − Я несу смерть.       Его отрицание отозвалось у неё в ушах легким жужжанием, для Цири все исчезло. Она замерла от внезапной острой боли, сердце затрепетало от резкого чувства вины и сожаления. «Отец… я никогда не звала его так, и все же он мне отец». Это хуже любого из её кошмаров, ведь её сегодняшнее видение уже сбылось. Она уже пережила его в Ривии. И теперь знает: никто и ничто не может этого изменить. Её пожирала неутолимая тоска по чему-то, к чему она всегда стремилась, чего желала, но никогда не могла испытать с теми, с кем была связана Предназначением. И что хорошего в таком Предназначении? − Мы с криком вырываемся из сновидений, поскольку увиденную надежду ошибочно принимаем за справедливое воздаяние.       Она испугалась, услышав над ухом низкий голос эльфа. Несмотря на скорбь, она слегка смутилась, ведь это было приятно. Она могла думать лишь о том, сколь жалко выглядит, и нерешительно попыталась отстраниться. Кожу покалывало знакомое ощущение, будто она вернулась с мороза.       Он не кажется встревоженным, но его светло-голубые глаза, обычно столь непонятные, сейчас смотрят печально. − Запомни, Ласточка: Предназначение редко заботится о справедливости. Цири не знала, что на это сказать. Поэтому не сказала ничего. ***       Она сидела на берегу озера.       Он плел заклинание под плакучими ивами и тоненькой ольхой и ждал. Посреди кристально чистого озера с зеркальной поверхностью лежал крохотный зеленый остров. Острый глаз мог разглядеть безмятежный свет яблонь, цветущих вне зависимости от погоды и полупрозрачного тумана, вечно распростертого над прозрачными водами озера. Если пересечь озеро, то можно увидеть созревшие яблоки. Нигде такого нет, но это не значит, что не существует множества таких островов в одно и то же время. Видимо, именно он и нужен был колдуну.       Сложнее всего не переправиться. Любой, кто найдет путь на остров яблонь, никогда не захочет его покинуть. Аваллак’х знал это лучше всех. И не имел ничего против того, что остров напоминал о нем. Предания всегда отличались от реальности, ведь реальность зачастую была гораздо более странной, рассказывать её непросто и в то же время приятно. В конце концов, для грандиозного полотна, на котором переплелись узоры вымысла и истины, реальная личность почти ничего не значила. Неизменный и неприкосновенный, окутанный тьмой рай стал местом исцеления и ожидания, многие навсегда оставались в садах. Другие шли дальше, несмотря на сладкий аромат, доносившийся из яблоневого сада, однако стоило им решиться идти дальше, как они тут же теряли навсегда тех, кого знали при жизни. И многие оставались на ступенях врат, влача не жизнь, но похожее на сон существование, не отличимое от жизни. Прозаично, этот лимб – всего лишь другое место в другом времени. В обмен на это знание Мудрец отдал часть своей сути. Креван знал дорогу, даже для эльфа он знал множество удивительных тайн. На закате дней его никто не ждал на острове яблонь.       «Я бросил тебя.       Тогда нужно было поступить иначе, а теперь все висит на волоске. Нужно было забрать тебя. Взять с собой. Силой уволочь тебя на родину, если понадобится. Надо было голыми руками убить того dh’oine, никогда не прощу себе, что не смог. Пусть ты бы и ненавидела меня за это всю оставшуюся жизнь, Лара. Ведь ты бы осталась жива. Со временем эта ненависть растаяла бы, как и любовь к нему. Ведь в жизни столько невероятного, никто и ничто никогда не могло долго удержать твое внимание. Но я ничего не сделал, чтобы вернуть тебя на родину.       Я бросил тебя на произвол судьбы».       На мгновение голос эльфа дрогнул, он пробормотал что-то себе под нос, перекатывая маленький зеленый камешек меж длинных пальцев. Уловив сходство с возлюбленной в заколдованном тумане и ощутив дыхание смерти, он понял: это игры его усталого сознания, а вовсе не дочь Шиадаль. Ведь Лара давным-давно покинула остров яблонь, к счастью или к сожалению, Креван этого не знал. Она всегда сама управляла своей жизнью.       «А я? Чего достиг я?»       Он закончил плести заклинание, позволил камешку упасть на ладонь и принялся пристально его изучать. Нефритовая поверхность приобрела форму трилистника. Узы Предназначения просты и незатейливы, несбыточная мечта. Он и часто и точно грезил. Говорят, он никогда не ошибался. Что ж, предания всегда гораздо сказочнее реальности. А его реальность уже давно страшнее любого мифа, немудрено, что ему хотелось кричать.       Мысль, что «нечто большее» привлекло Лару, что оно оказалось важнее, чем её люди, всеобщее благо… он сам. Непостижимое «нечто большее» не ошиблось, забрав её у него, хотя это не укладывалось в голове. Это никогда не произойдет. Мудрец, разумеется, отделял зерна от плевел, но сердце упрямо не желало подчиниться. Надменное, глупое, прекрасное чудовище с зелеными глазами повторяло оскорбительные слова. В её бескомпромиссном отчаянии в возвращении к ведьмаку и чародейке, к обреченной на смерть семье, таилась глубокая мудрость веков.       Под плакучими ивами и ольхой у озера, наполнявшегося густым белоснежным, словно молоко, туманом, стало прохладно. − Ты привел создание? − Нет, − ответил Перепел. – Она ускользнула от нас в звездной системе Альнитака. − Жаль.       Ему было очень любопытно, что юный единорог скажет о Ласточке. − Согласен. Поправь, если я ошибаюсь, но ведь для тебя это ничего не меняет? − Нет.       Они оценивающе смотрят друг на друга, Воитель и Знающий. Сейчас все остается так, как было на протяжении веков: сбалансировано правилами, они помогали друг другу по мере сил, но ставили превыше всего интересы своих народов. Каждый мог сказать, что хорошо знает ход мыслей другого, но чаша весов сильно накренилась с уходом Муиркетаха. Они будто пробудились от долгого, почти вечного сна, но каждый считал, что другой не вполне это осознавал. А значит, сейчас все оставалось так, как было на протяжении веков. Пока. − Должен признать, мысли об этом путешествии меня тревожат. Мне не по душе тревожить покой мертвых.       Аваллак’х криво улыбнулся, оглядев необычный образ Дерг Руадри. − И все же, − невозмутимо продолжит Король Охоты, − чего бы я не сделал для этой несчастной девушки, да простит меня Дана. Всем ясно: настало время решительных действий.       Даже сейчас на лбу Эредина тонкий ониксовый обруч с рубинами, взгляд проницателен и тверд. Охотник, долгое время считавший себя правителем.       И его желание сбылось. − Она придет, − безучастно произнес Мудрец, спустившись к озеру. – Все было предвидено. − Разумеется. − Увидишь, − он легко отмахнулся от недоверия собеседника, поскольку на мгновение ему дано ощутить восхитительное ожидание, лучше которого он давно уже ничего не чувствовал. – Трудностей с узнаванием или поисками ведьмака у вас не возникнет, это верное время и место. Он принадлежит острову. Я тебе говорил, иди на свет. О, и, если удержишься, не ешь яблоки.       Перепел приподнял бровь. − Почему я должен не удержаться? − Потому, что запретный плод сладок, − пожал плечами светловолосый эльф и, взяв нефритовый трилистник, позволил первобытной силе, удерживающей воды и разделяющей миры живых и мертвых, повязать себя посредством сотворенного им заклинания. – А теперь смотри.       Он без лишних слов бросил камешек через кристально чистую воду прямо в молочно-белый туман. В одно мгновение слабый солнечный свет, отражавшийся от цветущих яблонь, рассеялся на крошечные нити во вспышке темного света и тут же превратился в замысловатую паутину, охватившую все, в том числе эльфов. Из тумана не донеслось ни звука, лишь слабый свет засиял вдали, там, где исчез маленький камешек.       Однажды Креван принял судьбу за мечту и последовал за ней, вместо того, чтобы прожить.       Это случилось давным-давно, и это можно исправить. Сейчас, как и всегда, чародей думал о неподвластных времени изумрудных глазах, в которых переплелись нити, связывавшие миры, и в голове гнездилась одна-единственная мысль: хорошо, милая, сделаем по-твоему и посмотрим. Под плакучими ивами и тонкой ольхой Знающий ступил на поверхность озера, посреди которого раскинулся маленький зеленый остров, и пошел по водам Авалона. А всего через несколько мгновений Дикая Охота в развевающихся алых одеяниях настигнет Лиса на мосту, который Аваллак’х проложил сквозь туманы времени.       В другом времени и пространстве женщина с пепельными волосами борется с тревожным предчувствием и гонит от себя ночной кошмар. А над лазурным озером, которое видно из окна её покоев в прекрасном и недостижимом Камелоте, слабо мерцают зловещие огни.