***
6 августа 2024 г. в 07:12
Он говорил: «Уйди» – а Сехмет мысленно добавляла: «Иначе я за себя не ручаюсь».
Он говорил: «Мне нужен покой, чтобы всё обдумать» – а Сехмет слышала: «Нужен выход». Клокочущей в его пылающем, как осколок метеорита, сердце ярости нужен был чудовищный в своей разрушительности выход.
Он сверлил её сумрачным взглядом исподлобья, и Сехмет знала, что его молчание – лишь затишье перед бурей. Но ещё она знала, что только ей под силу не дать этой буре уничтожить больше, чем они могли себе позволить, и в том числе – самого Эксатона.
Кто сеет бурю – пожинает пепел. А Тёмный Фараон был ещё слишком ценной фигурой на её доске.
***
– Он снова нестабилен, – поделилась соображениями Сехмет, привычно усаживаясь на подоконник и устремляя взгляд в болезненно-зелёное небо над Пустошью. Занятый нудной и кропотливой работой – переписыванием в дневник обрывочных заметок по недавно проведённому ритуалу, – Тот нисколько не сбавил скорости, с которой каламом выводил на папирусных листах строки убористым почерком казначея. Сехмет часто иронизировала по поводу дотошности напарника, но вынуждена была признавать: систематизация результатов их трудов порой оказывалась весьма и весьма небесполезна. И не будь рядом Тота, въедливого, как паразит, и непримиримо ответственного, многие наработки так и рассеялись бы в хаотических переплетениях творческих порывов Сехмет. – Как я не раз говорил, ты пытаешься дрессировать бешеную собаку. Рано или поздно, но укусит обязательно. И чем позже это случится, тем сильнее мы пострадаем. – Я не пострадаю. Он скорее вырвет себе лёгкие, чем навредит мне. Поставив логическую точку, Тот наконец поднял глаза, блеском отразившие тусклый заоконный свет, и неодобрительно щёлкнул клювом. – Твоя уверенность продолжает опираться на саму себя? – Не хочу ранить твоё самолюбие, – ухмыльнулась Сехмет, – но Эксатона я знаю гораздо дольше, чем тебя. И возможно, гораздо лучше. – Напротив, мне это только льстит. Не хотел бы я стать настолько предсказуем, чтобы ты читала меня, как развёрнутый свиток. Сехмет плавно соскользнула с подоконника и по-кошачьи мягко приблизилась к Тоту. Он проследил за ней вопросительным взглядом, но без особого интереса: слишком был задумчив, слишком обращён внутрь себя. Не шелохнулся, даже когда закованные в металл когтистые руки легли сзади ему на плечи и сжали – довольно сильно, чтобы так просто проигнорировать жест. – Хочешь мне что-то сказать? – не оборачиваясь, невозмутимо спросил Тот. – То, что будь на твоём месте сейчас Эксатон, у него забилось бы сердце, как у птенца. – Ты или слишком высокого мнения о себе, или слишком низкого о нём. Впрочем, я согласен с обоими мнениями. – Я умею быть обворожительной, – оскалилась Сехмет, перемещая ладони к шее Тота. Он не двигался, позволяя стискивать горло смертоносными когтями. – Но здесь дело в другом. Однажды я подарила ему надежду – а это чувство сильнее любых чувств на свете. – Ты ведь и мне надежду подарила. – Верно, но ты оказался достаточно силён, чтобы остаться личностью. Стать лучшей личностью, чем был. Но Эксатон так и не смог превратить свою ненависть в нечто конструктивное, поэтому без меня он – дитя. Правда, очень злобное дитя, которому в руки уронили звезду. И которое понятия не имеет, что с ней делать. – Что бы ты ни делал со звездой в руках, рано или поздно она тебя спалит. – И мне позарез необходимо, чтобы это произошло не слишком рано, – промурлыкала Сехмет. – Нельзя, чтобы буря вышла из-под контроля. Она сцепила когти в плотное кольцо и теперь чувствовала слабое биение сосуда на сдавленной шее. Удовлетворённая абсолютным доверием Тота, резко ослабила хватку и освободила его. И только по тому, как дёрнулась широкая грудь, Сехмет поняла, что Тоту действительно не хватало воздуха. – Пойми, вчерашнее поражение его серьёзно подкосило. Ты, конечно, не видел, но он – по крайней мере, был в этом уверен – почти обезглавил Кефера. – Она отошла и вернулась к окну, на этот раз просто вставая напротив прямоугольника туманного, нагоняющего меланхолию неба. – А потом – такая позорная капитуляция... Он унижен и растоптан, Тот. А унижение для него слишком, слишком много значит. – Значит, он должен отыграться, – глухо проговорил Тот, возвращаясь к записям. – Он не примет никого мельче самого Кефера. Сходи посмотри, сколько разодранных мумий там внизу валяется. Крови хватит, чтобы залить этаж пирамиды по колено. А его всё равно трясёт. – Так дай ему то, чего он хочет. Разве это невыполнимая задача? Поначалу Сехмет непонимающе уставилась на Тота, который подчёркнуто равнодушно продолжал свою работу, ни на что больше не обращая внимания. А затем расплылась в хищной улыбке.***
В сизых облаках проступил едва различимый силуэт, что мог принадлежать кому угодно, хоть скальному дракону. Но постепенно размытые очертания становились всё чётче, и вот уже случайный зритель мог увидеть фараона Золотого Царства, в одиночку рассекавшего недружелюбные небеса над Пустошью и, в особенности, Тёмной Пирамидой. Но случайных зрителей здесь не было. Спектакль ставился только для конкретного лица. Сехмет проводила снижающийся трофейный аппарат саркастическим взглядом: здешним драндулетам и за десяток лет не нагнать передовые технологии «золотых». Но в этом не было нужды, ведь плоды их с Тотом магических экспериментов дадут прикурить любому предмету инженерной гордости противника, – вот только Тёмный Фараон с упрямством обделённого ребёнка приказывал воровать вражеские наработки и конструировать в большинстве совершенно бесполезные устройства. Если уж и техника – то практичная: рамки для стазиса, например. А всякие корабли уже готовились утратить актуальность, ведь Сехмет медленно, но верно подбиралась к разгадке тайны перемещений в пространстве. Она уже прикоснулась к хаосу – плоти и чреву великого Апопа, сотрясающего свет, и не собиралась останавливаться. Очень скоро всё переменится, и никакие костыли вроде безжалостного, но такого беспомощного Эксатона уже не понадобятся. Но пока что он был нужен, и нужен хоть приблизительно в здравом рассудке. Сехмет небрежно обернулась, скрестив руки на груди. Шагах в десяти от неё стоял Тёмный Фараон и едва ли не задыхался. Он стоял, всё ещё перемазанный с ног до головы кровью растерзанных им мумий, чьи останки сейчас попирал ногами, и невидяще смотрел перед собой. Невидяще – и ненавидяще.***
Вымотанный вусмерть Анубис лежал, присыпанный песком, распластавшись и ослабев до изначального облика. Он очень старался – вовремя уворачивался от ударов, параллельно имитируя ранения, оторванные конечности и вывалившиеся наружу органы. Но несколько выпадов всё равно пропустил: исполосованные морда и грудь сочились настоящей кровью. В конце концов, когда пытаешься поддержать иллюзию обезглавленного человека, очень просто забыть о том, что у тебя на самом деле есть голова. Впрочем, если бы Эксатон действительно захотел, то от Анубиса живого места не осталось бы. Но ему хватило и зрелища собственноручно расчленённого брата, чтобы угомонить бурлящий с прошлого дня и натурально отравляющий гнев. Сехмет склонилась над метаморфом и потрепала за ухо, как домашнего пса. Он едва слышно простонал. – Ты поработал на славу, – усмехнулась она. – Преданному соратнику полагается отпуск и премия за вредность. – Это было подло, – тяжело и гулко произнёс Эксатон. Сехмет, ожидавшая подобной реплики, довольно улыбнулась и выпрямилась. – Только не говори, что ты не понял сразу. Он смотрел на неё долгим, но совершенно ничего не выражающим взглядом. Наконец сказал: – Брат никогда не пришёл бы... вот так. Кефер трус. А если и геройствует – только когда есть кому прикрыть спину. Не считая ненависти, давным-давно разъевшей его до самых костей подобно кислоте, у него были все основания упрекать Кефера: сам он никогда не был уличён в трусости. Но то, что обычно называют трусостью, на поверку оказывается трезвым умом и уравновешенностью – а бичом Эксатона, в противовес этим качествам вменяемого воина, было самоубийственное безрассудство. – Тебе ведь полегчало, мой фараон? Эксатон, не обронив больше ни слова, развернулся и, пошатываясь, направился к Пирамиде, оставляя за собой кровавый след из капель, что срывались с когтей. Он был опустошён. Ярость нашла выход – смешалась с кровью и болью и вместе с ними ушла в песок. И Сехмет рассчитывала на то, что ещё не скоро понадобится провернуть такой финт, ведь точно знала: в следующий раз одним Анубисом отделаться не получится.