Гроза

Мелкий дождь моросил уже вторые сутки. Такая странная погода, будто бы небу не хватало сил, чтобы хорошенько выплакать все свои печали. Оно нагнетающе темнело с каждым часом, собирая на себе все больше туч. Обычная погода для весны в Северном королевстве. Ничего нового. Здесь, после холодной зимы, часто и долго снег заменялся на ливни. Поэтому леса Акракса и были такими масштабными и манящими всем свои видом. Эти огромные территории, что выстилались вечнозелёными деревьями, большинству казались загадочными и пугающими. Среди многочисленных сосен многое было не известным. Зайдя в глушь, легко можно было наткнуться на ревенанта или разбойника. Вторые, скажем честно, попадались чаще. Но подобных мне они не пугали. В глуби леса света уже почти не было видно. Тени от деревьев закрывали все. Был в этом и некий плюс: из-за большого количества веток дождь не доставал меня. Если обычно эта глушь притягивала всех своей умиротворённостью и тишиной, то меня тянуло немного по-другой причине. Здесь, в таком красивом и манящем месте, крепким сном спала прекрасная и непорочная Святая, что заставляла моё грешное сердце идти к ней. Оно бы не хотело, чтобы я отходил от неё ни на шаг, но обязанности, что связывали мои руки, не давали быть рядом с моей душой. Когда она находилась в ордене, я спал около её ног и почти не отходил. Так нельзя было делать, но без неё начиналась ломка, не дающая покой ни на мгновение. Каждую минуту, что меня не было рядом, с ней оставался кто-то посторонний. Паранойя не давала покоя, ведь казалось, что ей кто-то может навредить. Мерещилось, что вся обитель в душе винила дэву и призирала её за то, что своим призраком она не давала жить мне, а я — ордену. Поэтому в один день было принято очень сложное решение. Склеп в этом лесу был выбран не просто так; здесь почти никто и никогда не ходил, самым частым гостем был я да женщина, что была нанята смотрительницей. Это место очень уединённое, а именно такая обстановка нравилась ей. Моя Святая не желала бы, чтобы на могилу их святой ходили смотреть толпами. Склеп в лесу долго не виднелся, но вскоре его очертания начали прорисовываться сквозь полутьму. Около входа сидело несколько бабочек-глашатаев, проснувшиеся, на удивление, рано. Даже во сне её дар притягивает их. Кто-то в Академии однажды сказал, что они летят только к тем, чья душа чиста и светла, как у детей. Она тогда наотрез отказалась от подобного предположения, но я-то знал, что её натура действительно светлая во всех смыслах. Печати уже почти потеряли свою силу. Для этого, собственно, я сюда и пришёл. Лезвие, что было спрятано в кармане мантии, немного царапнуло кончик пальца, заставляя красную кровь выступить на белоснежной коже. Быстро, пока рана не затянулась, были выведены около пяти печатей. Ещё следовало сделать, по меньшей мере, около двадцати кровавых знаков, поэтому палец пришлось надрезать несколько раз. Не страшно, разве это боль? Возможно, девушка, что сейчас лежит в гробу, испытывает боль в миллионы раз сильнее. От этих мыслей — а они уже стали постоянной основой моих дней — сердце ныло очень и очень часто. Вот, что действительно заставляло страдать. Пока знаки наносились на стенах склепа, я старался не смотреть на неё. Но один непроизвольный поворот шеи все же заставил посмотреть на её бледное лика. Такое изящное, состоящее из искусных линий, которые объединялись в слишком восхитительную картину. Её портретов насчитывалось тысячами, но все они, даже в моем исполнение, едва ли могли передать все её очарование и прелесть. Из всех её черт больше всего мне нравились две — невероятной глубины глаза, что сейчас были сомкнуты, и красные, как лепестки ликориса или морозии, губы, приоткрытые во сне. Они искушали и заставляли подойти к ним ближе, чтобы рассмотреть их повнимательней. Её уста были походи на две небольшие розы. Как же хотелось почувствовать их аромат. Но имею ли я права, вкусить эту сладость без согласия? Эти губы были проклятием. Они свели с ума и без того умалишённого меня и ввели в гипноз, призывающий подойти ещё ближе. Что за дурацкий магнит вшит в меня, и из какого сплава вылита эта девушка, что являлась подобием статуи? Многие законы нашего мира я смог нарушить за свою жить, но эта физика мне никак не подчинялась. Наклонившись предельно близко, я накрыл её нежные и совершенные губы своими — грешными и преданными. Мне было стыдно посмотреть на неё, ведь она — итог моих ошибок. Если она проснётся… нет. Когда она проснётся, сможет возненавидеть меня и больше никогда не позволить к ней прикасаться. Мне придётся этот принять, ведь виной всему её горю являюсь именно я. Можно ли мне тогда так непозволительно пользоваться её уязвимым положением? Все эти мысли в пару секунд, что я прижимался к её губам, слушая очень тихое дыхание дэвы, пронеслись в моей голове. Нужно отстраниться, вдруг ей станет плохо. — Здравствуй, Сара Сорель, — сказал, выравниваясь, — почему ты не Спящая Красавица? Какой раз я прихожу и позволяю себе тебя целовать, и какой раз ты не открываешь свои неземные глаза, чтобы обрадовать меня их красотой. Женщина, что ухаживала за телом Святой, приходила совсем недавно, поэтому мне уже нечего было здесь делать. Но уходить, естественно, я себе тоже не позволял. В моей сумке, которую взял с собой из обители, лежал гребень, белоснежные ленты и цветы, что лишь недавно начали покрывать луга. Прекрасные и совершенные волосы моей Сары лежали на её плечах обычными расчёсанными прядями. Она была идеальной в любом обличии, но все же руки сами тянулись сделать её ещё более сказочной. Девушка, живущая в лесу, разве ты не должна быть лесной нимфой? Я очень бережно приподнял её голову и, предварительно расчесав мягкие волосы медного отлива, начал заплетать их в пышную косу. Волосы Сары были достаточно длинными и очень густыми. Они слушались не с первого раза, но в итоге сдавались в моих руках. Я любил эту часть в теле Сорель, ведь она ей не подчинялась, отчего идеальность девушки иногда могла перерасти в милую неряшливость. А ещё её волосы очень приятно пахли: мята, что шлейфом тянулась за ней. Ещё я любил её запястья, ведь в них она держала свой Туманный, когда сражалась. А как она сражалась… Это был танец, а не бой. С ней в подобный вид искусства мне было вступить невозможно, поэтому в своих мечтах я желал обучить её аристократическим танцам, чтобы порхать рядом с ней. Прибывая в мире грез, я и не заметил, как дельта из остатка волос сократились, переплетаясь в главное течение её косы, такой широкой и длинной, точно полноводная река. Теперь и у этой русалки появился хвост, хорошо, что из волос и на голове, ведь таких ног, как у Сары больше нет на свете. Иногда я завидовал земле и полу, ведь по ним она ходила. Жаль, что не ходит сейчас. Отгоняя от себя мрачные мысли, я достал из сумки цветы, что собрал, пока шел до склепа. Все растения были подобраны очень тщательно. Основная масса вплетена в венок, что будет украшать голову Сорель, но несколько из них все же будет вплетены и в косу темно-русых волос. Весенники и морозники раскиданы по течению её волос. Цветы и Сара будто созданы друг для друга. Мне пора идти. Напоследок только и оставалось поцеловать прекрасную и спящую Святую в щеку. Уверен, если бы она слышала, как её называют в народе, то тотчас бы начала возражать. Поэтому я собирался прощаться с их Самоотверженной, а попрощался со своей тихой и простой Сарой. Только нога моя ступила на выход из склепа, как молния разбила небосвод на тысячу осколков. За ней последовал и гром, который заставил сердце бешено биться. Сара всегда говорила, что над страхами нужно работать, но тут мне приходилось её ослушиваться. Одним своим присутствие она невольно наводила покой в моей душе, поэтому ноги сами понесли меня к моей спасительнице. Погладив её нежную кожу на скуле, я сел под саркофаг, чтобы попытаться успокоиться и переждать дождь. Капли дождя отбивались в быстром ритме о крышу склепа. Я принялся считать до десяти, чтобы как-то восстановить самообладание. В пещере температура значительно понизилась, даже изо рта начал вырываться пар. Мне это ничуть не досаждало, но Саре могло быть холодно, просто сообщить об этой у неё не получается. Осознание этого мгновенно заставило снять с меня тёмную мантию. — Вот так, отлично. Теперь тебе не будет холодно. — Сообщил ей я, накрывая её изящное высокое тело темным полотном, — Сара, в следующий раз нужно будет принести тебе покрывало, что скажешь? Она ничего не сказала, как обычно. Это очень больно. — Знаешь, Сорель, своим молчанием ты переносишь меня в первые годы нашей с тобой совместной учёбы. Тогда тебя тоже было сложно разговорить. Я поправил немного выпавший цветок в её волосах и погладил её нежную щёку, которая от воздействия на неё стала едва розоватой. Дэва была приятно тёплой. Моя немного похолодевшая рука согрелась, когда прикасалась к ней. Вот она, моя спасительница. — С одной стороны, Сара, такой молчаливый собеседник хорош в том, что выслушает любую проблему и не перебьёт. С другой — знала бы ты, как я уже устал разговаривать с тобой, осознавая, что постепенно начинаю забывать твой ангельский голос. Можешь мне присниться, Сара? Так хочется с тобой поговорить хотя бы во сне. Пожалей меня — Проклятого — хотя бы ты. Вместо слов, что она не могла сказать, в ответ я принял её размеренное дыхание. — Спасибо, моя Сара Сорель. От её умиротворённого и спокойного вида в душе проснулось что-то трепещущее и величественное. Слезы, что в последний раз выступали на лице во время моего прошлого визита, вновь покатились мелкими бриллиантами из глаз. Эстетика её образа возрождала в сердце желание творить великое. Даэва бы даже представить себе не могла, сколько картин уже нарисовано мной, где изображалась девушка, чьё имя у меня давно стало равнозначно слову жизнь. Иногда казалось, что во мне начинают просыпаться маниакальные стороны, которые проявили себя, когда пришлось отнять чужую жизнь первый раз. Но в этом все же было что-то иное. Одержимость, переходящая в нечто новое и идеальное. От такого чувства не хотелось избавляться, ведь оно грело душу, верно дожидаясь момента, когда его заменить искренняя и подлинная страсть, что прижмёт к себе бодрствующую Святую, которая, в моих мечтах, станет грешить, чтобы мстить всем своим обидчикам. Но, по своей светлой и действительно доброй натуре, она, скорее всего, простит даже самых ужасных грешников. Именно поэтому надежда на то, что она сможет понять и принять мои тёмные стороны, каких за время её отсутствия стало слишком уж много, все ещё тлела. О Боги! Пусть она отвернётся от меня, проклянёт или даже убьёт, проснувшись, но пусть она живёт. Эта дэва больше всех в этом павшем мире заслужила счастье, отобранное у неё жестокой судьбой. Моё сердце по-прежнему трепетало, пока не пропустило удар, ведь за каменными стенами склепа раздался гром. Теперь я слышал ветер, что нёсся очень быстро, несмотря на деревья вокруг. Началась огромная буря, подобная стихийному бедствию в моей душе. Мне стало искренне страшно, хотя это было так по-детски и наивно. Совесть сгрызала без остатка, ведь боятся какого-то дождя, когда тут на смертном одре лежит тело моей любви, так глупо. Радовало одно, сейчас я тут, поэтому моя отрада не пострадает, я смогу её защитить, если это понадобится. — Сара, я понял. Нужно ещё пару печатей, чтобы тебе тут вообще никогда не было холодно, — сказал, вытирая слезы и надрезая палец. Я сделал ещё больше печатей, от этого сил осталось ещё меньше. — можно я тебя обниму, моя храбрая воительница? Ты помогаешь залечивать раны. Приняв все то же непоколебимое тихое дыхание за положительный ответ, я очень осторожно поднял её неподдающееся тело сажая его и прижимая к собственной груди. От тепла Сары удалось согреться физически и духовно. Она была такой хрупкой и беззащитной. Как же была несвойственна ей подобная иллюзия. Сильная и независимая — вот её настоящая сущность, опьянённый ей и сумасшедший — моя. Новый раскат грома выдал новую волну моего волнения, но я все ещё стоял, обнимая даэву, согревая её, от чего сердце цвело садом её имени. — Сара, забери меня туда, где ты сейчас находишься, чтобы быть рядом с тобой. Позволь мне забыться. Хочется просто представить то, что ты заснула на моих руках. Как тогда, помнишь? В библиотеке на первом курсе. Тогда своим сном ты подарила мне высшую радость, ведь я посчитал, что таким образом ты начала доверять мне чуть больше. Но сейчас, Сара, твой сон с каждым днём все больше заставляет страдать. Тот немногочисленный круг, что знает о тебе, секунды считает до того момента, когда я потеряю надежду. Но этого не произойдёт, обещаю. Не выдержав своего желания показать всю свою нежность, я взял Сару на руки и достал из её ложа. Туманный, лежавший в саркофаге рядом, дразняще сверкнул. Он будто специально напоминал мне о том, что в ногах у нашей хозяйки лежит он, а не я. — Сара, вот так, надеюсь, тебе удобно, — положив её на свои колени, обнял её так, что её лицо уткнулось в мою шею, а дыхание очень приятно её обжигало. Очередной неожиданный раскат грома заставил едва заметно вздрогнуть и прижаться к телу девушки сильнее. — Тебе не страшно? Мне — да. Но за тебя, Сара, страшнее в тысячу раз. Ты наверняка чувствовала, в каком ужасе мне приходилось находиться, когда начинался ливень. А теперь представь, что испытывает моё сердце каждый день из-за тебя? Сара, будь умничкой и проснись, пожалуйста. Постепенно я начал медленно и монотонно раскачиваться, подобно маятнику часов, будто убаюкивающие стражницу ещё сильнее. Её белая кожа на лице казалась слишком нереальной, мои губы сами потянулись проверить её подлинность. Они соприкоснулись с виском. В душе жила надежда, что она спала и не знала боли, но если же она мучилась, то хотелось верить, что мои поцелуи лечат её так же, как её меня. Что я о себе возомнил? Как мог сравнить греховного и проблематичного себя с ней — божественной и непорочной? — Знаете, Госпожа Сара, люди ведь обо мне много слухов распространяют. Не верят в мою искреннюю любовь, ведь они такую и не смогут никогда испытать. Доводилось слышать о моем бессилии в интимных вопросах и о странных предпочтений, но эти сплетники никогда не поймут, что наша с тобой связь куда откровенней, чем платоническая любовь. Грома не было слышно уже давно, но вот дождь усилился лишь сильнее. Мне очень не хотелось уходить от моей спящей красавицы, поэтому пришлось найти оправдание: — Сара, погода плохая, ты замёрзнешь без моей мантии. Придётся мне заночевать с тобой в обнимку, чтобы ты ни в коем случае не замёрзла. В благодарность можешь прийти в мой сон. Там тебе будут рады. Кто-то нежно поглаживал и перебирал мои волосы своей лёгкой рукой. Мне не хотелось открывать глаза, ибо сейчас все было слишком прекрасно. Одна из загадочных рук скользнула вдоль спины, гладя и её. Теперь мне стало понятно, что я лежу на чужих коленях, владелица которых абсолютно не против такой близости. Такая тишина и покой заставили бы заснуть совсем, если бы не молния, что озарила комнату своим светом, и гром, который последовал следом за ним. Глаза резко открылись сами по себе, открывая вид на мою собственную комнату в Северном ордене. — Тише, не приживай, — почти беззвучно произнёс знакомый и родной голос, напоминавший самую райскую мелодию. Заботливые руки продолжали перебирать белоснежные пряди. Во время её сна я почти каждый раз, что был рядом с ней, делал то же самое. — Тебе снилось что-то дурное или виной всему непогода? — продолжала тихо шептать моя любимая дэва. — Все хорошо, Сара. — в её имя я старался вложить как можно больше ответного тепла. Мне было важно, чтобы она всегда знала о моих чувствах к ней. — Что я делаю у тебя на руках? — Лежишь, Люций. Боги! Как же сладко она произнесла моё грешное имя, недостойное такой любви. А даэва по-прежнему оставалась невозмутимой, лишь легонечко усмехнулась, проводя своими тонкими пальцами по моей шее. Яркая молния осветила ночное небо и заставила меня немного напрячься. Чуткая натура Сорель сразу же заподозрила неладное. Она очень легко, почти невесомо, похлопала по-моему плечу, призывая подняться. Подчиняясь её приказу, как самый послушный слуга свой Госпожи, я мгновенно поднялся с её колен и выровнялся с ней. Сара на мгновение опешила, вглядываясь в мои глаза, будто ища в них подвох, а после прильнула ко мне с такой силой, будто нас с ней разделяли тысячи лет разлук. Гром вновь зашумел за окном, сжимая моё сердце. Сара сильнее прижала меня к своей груди, вздымающейся очень тихо. Её ровное дыхание успокаивало очень эффективно. — Не стесняйся своих страхов и слабостей, Люций. — Сара, но ты же сама их никогда не показываешь. — Ты моя главная слабость, тебя нельзя ни показывать. Я рассмеялся, а она следом за мной сделала то же самое. Смех её был подобен задорной прохладной быстрой реке, которая бодрит своей свежестью. Раньше она так не смеялась. Своим главным достижением я считаю то, что научил её испытывать и выражать яркие и неподдельные эмоции. Она встала и призвала сделать то же самое и мне. Только теперь удалось рассмотреть каждый сантиметр её высокой и тонкой фигуры. Голубая мантия была будто бы сшита из материала, что обычно накрывал небо. Наверное, поэтому теперь оно серое, ведь всю свою нежную краску отдало действительно достойной даэве. Сейчас Сара выглядела так, будто собралась на какое-то важное мероприятие. Красивая вышивка на одеяние, за ворот был прикреплён изящный шатлен с ключами, часами и небольшой склянкой с эфирным маслом. Волосы девушка собрала так, что черты её лица казались старше и строже, если бы не нежность в глазах да миловидная улыбка, я бы сам повёлся на этот приём. — Куда ты уходишь? — Не скажу. Её игривый тон раззадорил меня ни на шутку. Я быстро встал, пытаясь полностью проснуться, но чуть ли не упал. Сара, пытаясь подхватить меня, сама упала, хвала Богам, на диван, с которого до этого встала. — Сара… — я посмотрел в эти глаза, что сияли, как звезды, а потом — на губы, что манили всем своим видом. Она сверлила меня своим цыганским взглядом, заставляя краснеть и бледнеть. Мои глаза, бегающие от губ до очей и обратно, спросили разрешения без слов. Она же махнула головой, поддаваясь вперёд. Сначала губы сплелись в короткий поцелуй. Он был, как маленькое касание. Почти сразу за ним пришёл второй. Он стал настоящем и полным страсти. Даэва запустила руки в мои волосы, запрещая останавливаться даже на секунду. Новый раскат грома больше не пугал, ведь в моих руках находится столь опасное и непредсказуемое создание, что стыдно становится иметь какие-либо страхи. В конце концов нам пришлось остановиться. В завершении такого всплеска нежной и чистой любви мне захотелось поцеловать её лоб, а затем прижаться к нему своим. Моя голова перестала болеть от одного только прикасания. Даэва передумала уходить. Она положила голову на моё плечо, развернувшись так, что моя грудь стала ей опорой. Теперь я увидел, что все это время возле неё находилась книжка, которая вновь оказалась в руках владелицы. Немыслимо! Сара Сорель отказалась от столь увлекательного экземпляра ради меня — её покорного раба. Но теперь же она открыла страницу, на которой остановилась, и продолжила читать, не обращая внимания на меня. В душе заиграла доля ревности к книге. Чтобы её заглушить, я попытался хитростью заставить девушку уделить внимание мне: — Если ты сейчас не выпьешь со мною вина, то я расскажу, что будет в конце. — Люций, я знаю, что там будет. Это же легенды, что складывали про мою жизнь. — Ну… там же и моя рука рылась, когда эти легенды составляли. — Поэтому я и читаю её, как сборник отборных анекдотов. — закатив глаза, сказала, смеясь, дэва. — Я ещё много подобного могу придумать. — её озадаченный взгляд прошёлся по моему лицу. — Так это воспринимать, как отказ от вина? Брови дэвы взметнули вверх, а щеки залились лёгким румянцем. — Нет, я ни отчего не отказывалась. Только услышав это, мои уши приказали ногам и рукам доставить напиток для Святой. Налившись в бокал, вино приобрело невероятный аромат, что разнёсся по всей комнате. Когда она получила фужер, девушка понюхала и отпила багряную жидкость. На её губах осталась маленькая соблазнительная капелька, которую она слизнула, параллельно ответно сверля меня взглядом. — А ты почему не пьёшь? — задала неожиданный вопрос даэва, чьи глаза опьянённо поблёскивали. Её вопрос ненадолго поставил меня в неловкую ситуацию. Растерявшись, я начал понимать, что совершил ошибку, ведь в моих руках находилась бутыль, которая не должна была тут появляться. Напиток, дурманящий голову светлым, был у меня под запретом, дабы предотвратить неловких ситуаций с Сарой. Тем временем Сорель допила бокал и соблазняюще и заторможено начала водить языком по своим красивым белым зубам, откинувшись на спинку дивана. Вдруг весело и с придыханием, заставляющем моё сердце встрепенуться в кульбите, она вымолвила. — Что-то душно тут, не находишь? Я сниму мантию, ты не против? — то ли какая-то непристойная часть во мне заставила напрячься от этих слов, то ли её речи действительно подразумевали что-то жаждущие, но мне стало ни по себе. Все же в нетрезвом состоящие Сары нельзя было допустить второе. Её уязвимое положение не должно выстроиться против неё же, да и желание, вызванное алкоголем, никогда не принесёт настоящего наслаждение в первую очередь ей самой. — Я открою окно, — сказал, выполняя обещанное. Что это проклятое не менее меня вино делало в моей собственной спальне? Меня грызла совесть, ведь Сара сможет с лёгкостью обидеться, когда придёт в себя. И сказать честно, её обиды будут полностью оправданы. Ручка окна немного заклинила, поэтому с ней пришлось повозиться. За это время обезумевшая дэва, все-таки сняв мантию, подкралась сзади, обхватывая мои плечи и наваливаясь, обнимая. Я оцепенел, ощущая её сладкое и дразнящееся дыхание на шее, отчего мурашки забегали по всему телу. Она же дерзко и хитро воспользовалась моим ступором. — Почему ты так смущаешься? И начни дышать, так ведь можно и задохнуться. Мне казалось, что мы поменялись ролями. Обычно я смущал мою скромную Сорель, но я этот раз все вышла с точностью, да на оборот. Теперь и йоты сомнения не осталось, что даэву в годы Академии это могло иногда злить. Она и так была не сильно ярка на эмоции, хотя те у неё часто кипели при моем виде. — Все мои мысли заняты твоим опьянением. — в конечном итоге ответил я. — Думать о том, как это теперь исправлять, и дышать одновременно становится невозможным. — Все в порядке, чего ты так напрягся? — сказала она, обползая меня. Теперь дэва смотрела в мои округлённые глаза. Все же в этой стороне Сары был какой-то шарм, открывающий её для меня с новой стороны. Девушка притянула меня к себе, страстно целуя. На её губах все ещё оставалась сладость вина, что пленила. Я не стал отстраняться от даэвы, все же это её инициатива. Мои руки начали елозить в слепом пояске той части её поясницы, за которую можно её схватить и взять на руки, чтобы отнести на диван. Невольно одна из них коснулась её бедра. Быстро поняв очередную ошибку, я схватился за тонкую талию. Даже когда моя пьяная хулиганка не стояла на ногах, она не отрывалась от нашего долгого поцелуя. Мои губы начали несильно покалывать от того, что занемели, но мне в какой-то степени это нравилось. Её жажда, оказалась, была столь же сильна, что и моя. Кое-как мы добрались до нашего старта. Каким-то неведомым образом её нога зацепила бутыль с «Высвобождением света», что то перевернулось на мантию светлой, лежащую на диване. Только от этого звука она отвлеклась от той страсти, что испытывала в те жаркие минуты. — Прости, — с явным раскаянием проговорила дэва. Я же про себя поблагодарил судьбу, что перевернула это проклятое вино. — можешь наказать меня, глава. — очень странную для самой себя фразу сказала девушка. — Ничего, просто нужно замочить в воде. Давай с мантией расправимся позже? — Действительно, сейчас есть дела и по важнее, — сказала Сара, проводя рукой по моей груди. Все же это сейчас не она. Будто бы её подменили. Новый порыв молний и грома раздался в тот момент, когда изящная рука дэвы одним движением расстегнула половину пуговиц на моей мантии. Я вздрогнул, находясь в неком ужасе, вызванным никак не погодой. Мне стало страшно за то, что сейчас Сара не сможет полностью контролировать свои чувства и желания, отчего потом, возможно. Будет краснеть. В конечном итоге, я боялся ей навредить, когда она даже сказать не сможет о том, что её что-то беспокоит. Отодвинув мокрую мантию, смог кое-как посадить мой безумный повод перебрать все запасы вина в обители на одно место. Мне все ещё казалось, что сейчас мой мир больше похож на очень страшный сон, что граничит с кошмаром. Присев возле дэвы, положил её хмельную голову на свою грудь, пытаясь успокоить бешеное сердце. — Меня что-то в сон клонит, — зевая, произнесла Сорель, — ты не против? — спросила она разрешение на такое безобидное действие как сон. Все же правильность из неё может вылазить в самые необычные моменты. — я боюсь оставлять тебя одного, когда тебе может быть страшно. — Сара, ты каждый день без всякого спроса можешь находиться рядом. — сказал, целуя её рыжеватую макушку. — Но почему же ты тогда отправил меня в место, где сам бываешь очень редко? Я не понял её вопроса, только потом в моей голове пронёсся момент, когда мои собственные руки укладывают почти бездыханное тело в гроб. — Чтобы уберечь от тех, кто не хотел в тебя верить так, как это было нужно тебе. Дэва прижалась ещё сильнее и засопела. Она явно подрагивала от холода. Бедная, все никак не привыкнет к климату Севера. Встать я не мог, ведь был шанс на то, что я разбужу Сару. Поэтому легче было снять мантию, которую она уже наполовину расстегнула. Мне самому было немного прохладно, но от тепла моей Святой греться было намного приятней. Укутав её в чёрные ткани, вновь прижал, чтобы почувствовать её дыхание и сердцебиение, обдававшие теплом. Её монотонные и тихие вдохи пели мне самую райскую колыбельную, убаюкивающую в длительный сон. Не выдержав этого, мои веки закрылись, засыпая в объятиях Сары, которая уже полностью расположилась в моих руках. Сильный раскат грома вывел меня из сна. Сара продолжала находиться на моих руках, но я явно ощущал некие изменения: мы находились не на мягком диване, а на холодном и твёрдом полу. Я открыл глаза и тотчас же пожалел об этом. То, что по глупости пришлось окрестить кошмаром, на самом деле было настоящим благословением. Моя спящая красавица все ещё спала укутанная в тёмные ткани. Меня же, пуще прежнего, накрыла невероятная тревога и тоска. Вдруг она действительно почти мертва. А моё нежелание отпустить доставляет ей одну боль? — Ты сильная, поэтому справишься, — проговорил, поглаживая Сару за её медную косу. Перенеся девушку в это гроб… не хотелось так его называть, но на деле он им и являлся, я на прощание сказал: — Сара, спасибо за этот сон. На улице начало светать. Дождь немного успокоился, лишь неприятно моросил — типичная погода для весны в Акраксе. Я вышел из склепа. Ветер прохладно обдавал моя руки, прикрытые лишь тканью рубашке. Мне даже нравилось это: чувства приходили в порядок от холода. С момента второго раскола прошло 20 лет Столько же я терпеливо жду мою мудрую подругу. Если кто спросит, сколько же ещё можно, отвечу — я готов ждать её до тех пор, пока моё сердце бьётся. А если оно перестанет биться, но её рядом не будет, то я готов ждать её в и другом мире, ведь Люций Моран умеет терпеть.