***
Проходят недели, но для Сяо это всего лишь мгновение ока. Недели превращаются в месяцы. Он не видит Гань Юй довольно долго. Новый Юй Хэн уже занял место старого за несколько недель. Это показывает Гань Юй, что незаменимых нет. Даже спустя месяцы. Сменяющие друг друга времена года, приход и уход лет, Гань Юй не перестаёт плакать по своей возлюбленной. Её состояние ухудшается. Она запирается в своей комнате, окружая себя безделушками и вещами, которые напоминали ей о покойной Юй Хэн и которые принадлежали ей. Она прекращает выполнять работу, перекладывая её на своих секретарей — людей, которых также заменило время. Она прекращает есть, потому что та, кто помогал ей с её неуверенностью, нигде не может найтись. Слухи о секретаре Цисин быстро распространяются по гавани Ли Юэ, и распространились всё дальше по всему Ли Юэ. Пока они не достигают Заоблачного Предела. — Слухи подобны словам, которые переносятся ветром, — так Сяо говорил. И точно так же, как ветер, они пробуждают его дух и мягко тянут его за собой. Впервые за тысячи лет Сяо ступает в гавань Ли Юэ. Благодаря связям Чжун Ли с Цисин, Сяо может встать прямо перед дверью, за которой прячется Гань Юй. Она удивлена, увидев его, а он удивлен, увидев, в каком она состоянии. Какая она стала хрупкая и тощая. Какие у неё постоянно красные глаза и нос. Какие длинные у неё пушистые волосы. Какой слабой она выглядит. В отличие от тех последних часов, которые они провели вместе, сейчас Сяо теряет счёт времени, которое он проводит с ней. Она плачет морями слёз, которые постепенно превращаются в океаны, и пока он находится в её присутствии, кажется, что это все, что она может сделать. Это бы его очень раздражало, если бы это не была Гань Юй. Вместо этого он обнимает её, пока она рыдает у него на плече. Он создает иллюзии в форме бабочек из энергии анемо, чтобы она оставалась спокойной и завороженной. Он рассказывает ей истории из фольклора далеких стран. Он проводит пальцами по её длинным волосам, заплетает и переплетает их, находя утешение в мягкости локонов, которые каскадом ниспадают по её спине. — Она однажды сказала мне, что невозможно жить, не умирая, — говорит ему Гань Юй. — Она сказала это из чувства утешения и мотивации, но я не могу не думать об этом по-другому. — По-другому... — Сяо играет словом на языке. — Если невозможно жить, не умирая, можно ли назвать то, что у нас есть, «жизнью»? — Как прямолинейно, — тихо комментирует он, обращаясь в основном к себе. Затем он повышает громкость своих слов, чтобы ответить. — Почему всё должно быть чёрно-белым? — А как ещё это можно назвать? — Я бы назвал это жизнью в любом случае. Даже если это на вечно. Пальцы Гань Юй напрягаются. Затем они расслабляются, когда она сжимает ткань своего платья. — Я не хочу жить вечно, Сяо. Я просто хочу жить, — плачет она. Сяо думает, как невероятно лицемерна сейчас Гань Юй. Она сказала ему, что ей нужно смириться и продолжить свою работу и свою жизнь. Её выбор был её ответственностью, и ей пришлось иметь дело с тяжестью и последствиями этой ответственности. Она жалкая. Жалкая, придирчивая, трусливая. Он хочет проклясть её. Он хочет выкрикнуть, что это несправедливо. Один из близких ей людей умирает, и она может запереться и горевать об этом столько, сколько захочет, а он не может проявить такую слабость из-за смерти близких ему людей. Почему она может не торопиться, а он не может пролить ни единой слезинки по своему падшему Якше? Он перенес в дюжину раз больше потерь, чем она, так почему же она может плакать? Это несправедливо. Глядя на жалкую, лицемерную трусиху с выражением, полным чего-то непонятного, он снова и снова думает об этом про себя. Из её горла вырывается прерывистый звук. Он крепко обнимает её. — У нас нет никого, кроме друг друга, — говорит он. — Не бойся смерти, Гань Юй. Бойся того, что ты не живёшь по-настоящему. Тем, кого ты любишь, не нужно жить вечно. Тебе просто нужно прожить с ними то время, пока они здесь. — Ты — благословение для жизней, которые ты украшаешь, Гань Юй. Между ними наступает тишина. Пространство между ними не увядает в тишине, а, скорее, расцветает. Он чувствует, как Гань Юй успокаивает его кожу. Он чувствует, как её тепло прижимается к нему. Его пальцы нежно гладят её по спине, пока она цепляется за слова, которые он ей говорит. — Если не можешь заставить себя продолжать жить, просто позови меня. Когда Сяо уходит, освежающие слезы наполняют глаза Гань Юй. Однако они не наполнены печалью и потерей, а чем-то немного более бодрящим. Чем-то более... умиротворенным. Это слёзы жизни, слёзы, которые задерживаются в звездном свете комнаты. Это слёзы, которые задерживаются на лепестках дикой глазурной лилии, когда утро лижет окрестности гавани Ли Юэ. Это слёзы работы, которые капают с лиц тех, кто улыбается своим с трудом заработанным достижениям. Это слёзы, которые наполняют океаны Ли Юэ, ибо слёз вечности было бы достаточно, чтобы заполнить пропасть дважды. Это слёзы любви и потерь, для моря людей, поскольку, пока они пролиты, они проявляют сострадание к тем, кто отбыл свой срок под морем облаков. Это слезы адептов, Гань Юй и Сяо, двух детей из моря облаков, рождённых, чтобы жить вечно.Море людей
8 августа 2024 г. в 01:39
Когда Сяо услышал новость о кончине Юй Хэн, прошло уже слишком неловкое количество времени. И это имело смысл, учитывая его удаленность от цивилизации в горных глубинах Заоблачного Предела, и обычно он не обратил бы внимания на такие новости. «Это был просто ещё один смертный. Смертные умирают так же часто, как идёт дождь». Но услышав, что это была сама Юй Хэн, его чувства по отношению к этому вопросу были немного другими. Это не было полным безразличием; вместо этого была горечь, раздражение, даже небольшое истощение. Девушка Юй Хэн не была важна для него, ни в малейшей степени, но она была важна для единственного человека, которого он считал важным для себя.
Сяо никогда не мог понять Гань Юй. Она была такой нежной, доброй душой, которая любила всех без исключения, всех кого, когда-либо встречала. Тысячи лет что они прожили, не смогли изменить её также, как изменили его. Она всё ещё позволяла себе привязываться к людям — к смертным — так, как будто она сама была смертной. Из-за своей природы им нужно было выучить урок и принять тот факт, что пока они испытывают сострадание к другим, разбитое сердце не избежно. Сяо усвоил это ещё тысячи лет назад, но Гань Юй, с её наивностью, похоже так и не научилась. И несмотря на его привязанность к ней, именно такое поведение Сяо презирал больше всего.
Он нашел ее сидящей на перилах самого высокого балкона в гостинице «Ваньшу», месте, куда едва ли у кого-то хватило бы воли подняться по лестнице. Это место, которое он часто посещал, место, где она знала, что он найдет её. Она смотрела на раскишувшиеся перед ней зелёные поля, на высокие горы, которые тянулись к небу, как будто пытаясь своими пиками, словно пальцами, дотянуться до Селестии. Ночь окрасила небо в мягкий оттенок тьмы, и ни свет Луны, ни свет исходящий из гостинницы не могли погасить мерцание всех звёзд на небосводе. Гань Юй никогда не видела звёзд в гавани Ли Юэ, где было слишком много света, чтобы увидеть даже самую ярчайшую звезду из всех.
— Знаешь, — начала Гань Юй, нарушая ужасно спокойную тишину. — Она всегда хотела смотреть на звёзды. Я думала что это забавно, когда впервые услышала это от неё. Она не казалась мне тем человеком, которая наслаждается такими праздными увлечениями.
Сяо даже ничем не выдал своё присутситвие. Все те люди, с которыми ему приходилось говорить, всегда говорили ему, что он слишком тихий и когда приближается к людям, может запросто подойти к любому со спины и они не будут об этом знать. И то что она заговорила слегка напугало его, но не заставило его потерять самообладание.
Сяо подошёл ближе и встал рядом с ней, сидящей на старых и изношенных перилах. Он положил руки на дерево и принялся ковырять облупившуюся краску.
— Ты можешь упасть, — прокомментировал Сяо, думая о чём-то более несущественном, вроде безопасности Гань Юй, чем о том, что она только что ему сказала. К счастью для него, Гань Юй не возражала.
— Это меня не убьет.
— Ты говоришь так, как-будто знаешь об этом наверняка.
— А ты так не думаешь? — прямо спросила она.
Невозмутимо опустилось покрывало тишины. Легкий ветерок слегка потревожил их волосы: растрёпанные волосы Сяо и пушистые локоны Гань Юй. Листья гинкго бесшумно пролетели мимо них, порой зацепиляясь за них. Сяо стряхнул их, но Гань Юй взяла только один и медленно крутила его между пальцами, внимательно разглядывая.
Тишина была одним из самых любимых звуков Сяо, но пауза, в которой они сейчас находились, содержала в себе другой тип тишины — тот, с которым он едва ли сталкивался раньше, и который, безусловно, ему не нравился. Он обнаружил, что считает напряженные секунды между словами, сказанными между ними.
— Я не знаю, почему ты продолжаешь ассоциировать себя со смертными, — простой комментарий; не для того, чтобы завязать разговор, а просто чтобы нарушить тишину.
Гань Юй напевала себе под нос, привлекая взгляд Сяо к своему лицу. Лёгкая улыбка играла на её губах, но не достигала её глаз. Её прикрытый взгляд не отрывался от листа гинкго в её пальцах.
— Я думаю, вы бы поладили.
— С чего ты это взяла?
Она лениво пожала плечами. — Просто мысль.
— Знаешь, я не самый большой поклонник смертных.
— А она не была большой поклонницей архонтов и адептов.
Он колебался, не находя слов, чтобы сказать что-либо.
Гань Юй воспользовалась паузой, чтобы продолжить свою мысль. — Если бы ты на мгновение опустил тот факт, что она была смертной, а ты — адептом, я думаю, вы бы прекрасно поладили, — она выпустила лист из пальцев. — Вот и всё.
Гань Юй снова устремила взгляд на звёзды, но Сяо предпочел смотреть, как лист трепещет на ветру и исчезает из виду, дар морю людей, морю облаков. Он не мог заставить себя посмотреть на её меланхоличное лицо дольше чем на мгновение, и не мог найти в себе сил снова прервать эту тишину. На короткое мгновение он серьёзно задумался о том, что предложила Гань Юй. Мог ли он быть хорошим другом для смертной? Позволило бы его сердце этому случиться, или оно бы отгородилось от неё, как и от всех остальных? Она жила совершенно в ином мире, чем он. Неужели у них действительно так много общего? Но такие мысли не приносили ему ничего, кроме как траты времени и энергии, поэтому он пресекает их на корню, прежде чем они снова появятся в этой кроличьей норе.
Вместо того чтобы подумать об этом, он решает спросить её о её нынешних чувствах, но она умело уклонилась от вопроса. В битве воли между ними нетрудно догадаться, кто одержит верх, поэтому, когда он надавил, она разрыдалась. Наконец потеряв всю ту волю что у неё была, она плакала и рыдала, оплакивая потерю любимого человека. Слов уже было недостаточно. Он принес ей одеяло. Он принес ей немного еды. Он заплел ей волосы, как учил его один бард, которого принёс ветер, тысячи лет назад. Он вытер ей слезы и погладил её рога. Он сделал всё, что было в его силах, чтобы Гань Юй было комфортно. Однако в его душе кипел гнев из-за стыда за то, что он не мог сделать что-нибудь большее.
Звезды сместились, и новые созвездия затопили ночное небо. Сяо потратил время, определяя каждое из тех, что он помнил. Он указал на них Гань Юй, как только она замолчала. Он говорил о хрустальных бабочках и снежинках, о тех вещах, которые, как он считал, могли её отвлечь. Он отказывался позволить миру вокруг неё затихнуть. Даже тогда, когда Сяо смотрел на неё, он видел маленькую девочку, которая не может позволить себе ни минуты, чтобы позволить своим мыслям свободно блуждать па разуму. Часть его знает, что его слова, по крайней мере, удерживают её в настоящем, насколько это было возможно. Её глаза были пустыми и поверхностными, а щеки были красными и покрытыми коркой высохших потоков слёз. Она обмотала плечи длинным, нежно-голубым рукавом Сяо, и вцепилась в него своими тонкими, бледными пальцами, как-будто пытаясь себя удержать в этой реальности. Да, ему пришлось удерживать руку на одном месте, чтобы приспособиться к этому действию; да, это было неудобно; но он всё равно продолжал бы держать руку неловко поднятой для неё следующую тысячу лет, если бы ей это было нужно. Хотя его никогда не застанут за произнесением этого вслух.
Время от времени Гань Юй делилась своими воспоминаниями о девушке Юй Хэн. Как хорошее вино, сказала она, Юй Хэн становилась мягче с возрастом, но её всепоглощающая забота и страсть к своему народу никогда не ослабевали. Её бдительный взгляд на Гавань Ли Юэ никогда не прекращался. По правде говоря, Сяо не заботила эта информация. Он никогда не обращал внимания на Юй Хэн за пределами того, что она значила для Гань Юй, и тем более не хотел знать о ней. Если уж на то пошло, он проклинает смертную женщину за то, что она умерла и оставила Гань Юй одну. Но он также держит это при себе.
Они сидели вместе в волнах покоя и слёз, пока первые оттенки дня не окрасили небо. Гань Юй закрыла глаза и позволила маленьким лучам солнечного света согреть её кожу. Она рассеянно задавалась вопросом, сколько рассветов, подобных этому, она прожила. Слишком много, заключила она, не задумываясь.
Как только солнце взошло на небо, она извинилась и вышла с балкона. Когда Сяо спросил её, она сказала, что у неё ещё есть работа. Ночь с ним выбила её из графика.
— Цисин должны был быть более благоразумны, чем продолжать заставлять тебя работать до смерти после того, что произошло, — утверждал он.
Она просто поправила платье и провела пальцами по волосам в жалкой попытке привести себя в порядок. — Мир не перестает вращаться только из-за смерти человека, и он не будет ждать, пока пройдёт моё горе. Это просто образ жизни смертных, Сяо, а также жизнь, которую я выбрала для себя.
Не сказав больше ни слова, Гань Юй исчезла. Обратно в море людей.
Оставив Сяо в море облаков.