***
— Сестра! — звонкий голос Умута разносится по наполненному выпускниками и их семьями школьному двору. И когда она оборачивается, она ожидает увидеть мать, медленно выходящую из своей старой машины и на ходу прикуривающую сигарету. Но вместо неё, за несущимся к ней с цветами Умутом, следует Яман. Улыбка сама по себе возникает на её лице. — Вы пришли! — она целует младшего брата в щеку и благодарно принимает цветы. — Какой красивый букет! Конечно же о цветах позаботился Яман. Даже если бы её мать вспомнила про её выпускной, и то что по таким поводам в нормальных семьях дарят подарки, то Аси сейчас бы держала в руках не аккуратный букет чайных роз, а куст ромашек, сорванный на поле позади их дома. — Конечно мы пришли, девочка, — Яман улыбается в ответ и притягивает в свои теплые объятия, — прости, что опоздали на саму церемонию. Маленький господин очень тщательно проверил всё содержимое цветочного магазина, — ерошит волосы привычно уворачивающегося от прикосновений Умута. На сердце у Аси теплеет. Её маленький рыцарь. Должно быть со стороны они представляют собой идиллическую картину. Незнающий человек мог бы подумать, что Яман — её парень, который привел её братишку, чтобы поздравить сестру с окончанием старшей школы и их всех ждет светлое, чудесное будущее. Но в Тузлуджу все друг друга знают. И все прекрасно знают, что она, Аси Демир, ни в коем случае не может быть девушкой Ямана Али Айдына, золотого мальчика, подающего надежды студента Стамбульского университета. И что он привел Умута сам лишь потому что её мать редко может вспомнить какой сегодня день. И что их точно не ждет никакое светлое будущее. Точно не вместе. — А где Элиф? — Яман оглядывается по сторонам. — Её забрал отец сразу после церемонии. Они собираются поужинать вместе, но она сказала, что будет вечером на пляже. — А что будет вечером на пляже? — вклинивается в разговор Умут, —Вечеринка? Могу я тоже пойти? Его темные глаза блестят, и он слегка подпрыгивает на месте от воодушевления и переизбытка энергии. Это почти неприятно, отказывать ему. Она ненавидит, когда её приходится играть в строгого родителя. Поэтому Аси невероятно благодарна Яману каждый раз, когда он берет это на себя. — Э, нет, это будет поздно, и ты в это время уже должен будешь лежать в своей кровати и видеть третий сон. — Но я уже взрослый! — в доказательство своих слов Умут даже встает на носочки, чтобы казаться выше, — Я закончил первый класс! Теперь я могу ложиться позже! — Умут, братик… — Ну, Аси, ну пожалуйста! Я буду хорошо себя вести! — умоляющему взгляду очень трудно сопротивляться, но семилетнему ребенку абсолютно не место там, куда они собираются. Она опускается перед ним так, что их лица находятся на одном уровне. Ей хочется успокаивающе провести руками по его плечам, но она знает, что это не сработает и скорее всего лишь заставит его нервничать сильнее. — И все равно это слишком поздно для тебя, — она всматривается в огромные карие глаза, — ты сам знаешь правила, если ты поздно ляжешь, то не сможешь проснутся завтра в школьный лагерь. Тебе же нравиться там, да? — Умут осторожно кивает в ответ, — Будет обидно его пропустить. Аси видит, что он мысленно взвешивает все её аргументы, но всё еще не готов отпустить эту тему, когда Яман снова вмешивается: — Да и вообще, там будет скучно. Просто толпа наших бывших одноклассников. — Почему вы тогда идете? — глаза брата подозрительно сощурены. Он слишком умён для своего возраста. Аси даже боится представить, как она будет справляться с ним через пару лет. — Потому что мы обещали Элиф! — сваливает она всю ответственность на недостающего участника их тройки, — Там у неё будет возможность поговорить с мальчиком, который её нравиться, так что она очень хочет пойти. — шепчет Аси заговорщицким тоном. Это полная чушь, но если уж начали врать ребенку, то придется врать до конца. — Ты только не рассказывай ей, что мы тебе рассказали, — подыгрывает ей Яман, — это секрет! И когда Умут клятвенно обещает, что никогда и ни за что не расскажет Элиф, что он знает о её выдуманной влюбленности, Яман завершает их отвлекающий маневр решающим ударом. — Так что, мы пойдем сегодня есть пиццу или нет? — Да! — кажется Умут уже забыл и про Элиф, и про вечеринку, — В закусочную около площади? Тогда я хочу ещё картошку! Закусочная около площади — это на самом деле одно из самых лучших***
Узкая полоска пляжа переполнена пьяными подростками. Аси сидит на сухом бреве около костра, пальцы ног зарыты в ещё не успевший остыть песок. Она делает очередной глоток дешевого пива и игнорирует неодобрительный взгляд Ямана. Сам он конечно же не пьет — идеальный мальчик. В неровных бликах притащенной кем-то светомузыки она видит, как Элиф пробирается к ним сквозь толпу, в руках ещё одна бутылка вина и зачем-то её школьный диплом. — Боже мой, — она падает на сиденье рядом с Аси, — я еле сбежала, — вырывает стакан у неё из рук, — отец опять читал лекцию о пользе высшего образования, — закатывает глаза, перед тем как осушить остатки пива. Морщиться, — Фу, как ты можешь пить эту дрянь? — она откашливается, но пластиковый стаканчик не возвращает. Яман поддерживает её: — Именно, дорогая Элиф, я задаю этот вопрос каждый раз, но госпожа Аси продолжает закатывать на меня глаза. И в ответ на это Аси конечно же снова театрально закатывает глаза. Потому что закатывать глаза проще, чем объяснять её друзьям из пусть и не очень стабильных, но достаточно обеспеченных семей, что на вечеринках, где каждый сам отвечает за свой алкоголь её выбор всегда будет останавливаться на самом дешевом из того, что можно найти в соседнем магазине. Потому что обменять нормальный завтрак для Умута на бутылку приличного вина, похожего на то, которое сейчас лежит на коленях у Элиф, это верх безрассудства. И идиотизма. Их разношерстная компания — внук владельца половины Анатолийского побережья, новенькая в городе девочка и дочь певички с плохой репутацией — не всегда выглядела так странно. Когда-то давно, когда Умут ещё не родился, а у матери была постоянная работа и они могли позволить себе жить вне трущоб, Аси просто повезло наткнуться на двух вырванных их своего привычного окружения, детей. Яман только-только переехал из огромного особняка своего деда к родному отцу в результате судебной битвы за опеку, такой масштабной, что о ней писали все местные газеты и освещало национальное телевидение. А отец Элиф, так и не справившийся до конца с предательством жены, попросил о переводе и перевез восьмилетнюю дочь из полного жизни Стамбула в городок, где никогда и ничего не происходит. Тогда они были просто детьми, жившими на одной улице и разница между ними, была едва ощутима. Они вместе бегали по окрестностям в поисках приключений и неприятностей, проводили долгие летние дни на пляже, а зимние вечера в доме доктора Гювена: его жена, мачеха Ямана, готовила им самый вкусный горячий шоколад на свете и заплетала девочкам волосы в красивые прически. Но с годами в их жизни пришла новая ответственность. В то время как в домах Ямана и Элиф начались разговоры о выборе будущей профессии и поступлении, мать Аси посоветовала ей найти работу. Содержать двоих детей в условиях современной экономики становиться всё сложнее, сказала она тогда. Ты же понимаешь, Аси, что у тебя нет времени на глупости. — Яман, сегодня мы официально взрослые, — она приподнимает брови, —расслабься. — Именно, расслабься! — Элиф подскакивает, — У нас начинается новая жизнь! И в честь этого… Барабанная дробь пожалуйста. Не понимающие, что конкретно происходит, Аси и Яман всё равно повинуются её приказу, несинхронно стуча по бревну, на котором сидят. И под этот стук, заглушаемый кричащей из колонки музыкой, Элиф бросает свой диплом в костер. — Какого черта? — кричит Аси, пока Яман пытается вытащить горящий картон из огня. — Ты с ума сошла? — Бросьте, всё равно он мне не понадобиться, — фыркает в ответ подруга, — я не собираюсь никуда поступать. — И для этого нужно его сжигать? — обугленный картон остывает на песке, его уже не спасти, — Это же документ, маньячка! А вдруг понадобиться? Как всегда, выговор Ямана не производит на подругу никакого впечатления. — Он хочет, чтобы я поступила на юридический. Я! На юридический! — отбрасывает волосы за плечо, — А так у меня точно не будет шансов и я смогу делать, что захочу. Вы же знаете, что у меня есть план! Аси благоразумно отмалчивается — она давно бросила идею переубеждать Элиф. У каждой из них был свой план на будущее, и даже если её не нравилась идея подруги, она могла уважать её решение. Правда в том, что отец Элиф, полицейский и уважаемый в городе человек, ради образования дочери мог бы договориться и ей бы просто выдали копию диплома. И если она когда-то передумает и решит куда-то поступить, то он обязательно это сделает. Но сейчас у неё другие планы. Её мать была актрисой, и несмотря на то, что она бросила их, когда Элиф была совсем малышкой, та все равно пересмотрела всю её фильмографию так много раз, что могла пересказать каждый фильм по ролям. Идея поехать в Стамбул и стать настолько известной актрисой, что её мать обязательно узнает её и пожалеет потом, что бросила, появилась у неё примерно тогда же, когда сама Аси поняла, что, если хочет обеспечить брату нормальную жизнь, она должна найти более-менее стабильную работу как можно раньше. Им обоим нужны были деньги. Аси сделала ставку на работу и накопления. Элиф собиралась рискнуть. Её планом была Паника. Паника была открытым секретом среди молодежи. Аси не знает точно, когда это началось и кто её придумал, но каждое лето, как только выпускники получали свои корочки с оценками, начинался отсчет. Для городка, где никогда ничего не происходит, Паника — это событие. Для таких как она, детей с низа пищевой цепочки, Паника — это шанс. Выходной билет в большой мир. Правила просты: каждый выпускник имеет право принять участие, победитель только один. И победитель получает огромную сумму денег, которую в течение года коллективно собирают все ученики старшей школы. Десять лир каждый день. Даже если ты не собираешься играть. Пока Яман учился с ними, он всегда платил её долю. В этом году она выкручивалась сама. Приз заманчив, суммы меняются из года в год и каждый раз впечатляют. Но чтобы получить этот приз, победитель должен пройти десяток испытаний — начиная от довольно безобидных до почти смертельно опасных. Или не почти. Каждый год несколько старшеклассников бесследно пропадают, а потом их тела находят в неожиданных местах. До прошлого года полиция списывала всё на пьяных подростков, дорвавшихся до неконтролируемой свободы. Прошлая же Паника обернулась такой катастрофой, что в августе Аси даже надеялась, что никто не решиться проводить игру в этом году. Сборы денег, возобновившиеся с самого первого дня учебы, заставили её отказаться от этой надежды. И, правильно говорят, помяни черта. Возникший из толпы Рюзгяр, усаживается рядом с Элиф и протягивает ей коробку: — Вы все знаете правила, пришло время отдавать денежки. Он пытается закинуть свою руку на её плечо, но несмотря на то, что она отталкивает его, Элиф всё равно кидает деньги в коробку. Господи, думает Аси, это уже какое-то вымогательство. Ей бы очень хотелось вернуть все те деньги, которые она потратила на панику за последние четыре года. Как раз хватило бы на курсы. — Ну же, — придурок выжидательно смотрит на неё, — мы ждем. Личные финансовые трудности — это не повод подводить коллектив. Мудак. Она закатывает глаза, но все равно тянется в карман за порванной купюрой, которую предусмотрительно сунула в кошелек с утра. Если ей повезет, то Игра начнется прямо завтра, и она будет свободна тратить эти десять лир на свое усмотрение. Аси уже готовиться опустить деньги в коробку, когда теплая ладонь Ямана перехватывает её. — Что, Али, ты всё-таки решил поиграть в рыцаря и снова заплатить за свою девушку? — хмыкает Рюзгяр, — Благородно, очень благородно. Но к счастью, нам всё равно откуда берутся деньги. — Аси не моя девушка, — его голос полон решительности. Не то чтобы она всё ещё на что-то надеялась, но то, как упорно Яман открещивается даже от намеков на отношения с ней, задевает, — И она не собирается играть, так что ты можешь собрать свою коробку для пожертвований и идти дальше. Лающий смех Рюзгяра почти перекрикивает музыку: — Играет или не играет, правила для всех одинаковые. Может ты и забыл об этом, Айдын, после целого года в Стамбуле, но это не значит, что здесь что-то изменилось. — Школа закончилась и ваши детские игры тоже. Аси не будет играть. Рюзгяр уже открывает рот, чтобы продолжить спор, когда его прерывает хриплый голос: — А сама Аси может что-то сказать по этому поводу? Конечно же он тоже здесь. Разве Рюзгяр стал бы вести себя так смело, если бы был здесь один? Теперь Алаз Сойсалан не опускается до того, чтобы самому собирать деньги, оставляя всю неприятную работу своим миньонам, но всегда наблюдает. Чаглы же нигде не видно, что странно — кажется близнецы всегда ходят вместе. Даже церемонию с утра они пропустили вместе. Впрочем, никого из Сойсаланов Аси там не заметила. Возможно, их семья отмечала отдельно, не желая опускаться до простых смертных. Но в прошлом году, когда выпускался Яман, и госпожа Неслихан, и сам Эршеф-бей присутствовали. Вообще-то, даже если никто не может подумать об этом, глядя на них сейчас — Алаз и Яман родные братья. Выросшие в разных домах, после того ужасного происшествия с похищением, отстраненные и совсем не похожие друг на друга, но всё-таки братья. И вот, Алаз стоит за спиной Ямана и смотрит прямо на неё. Аси нервно сглатывает, подавляя желание поежится от такого внезапного внимания к себе: — Яман прав, я не буду играть, — взгляд прямой, плечи расправлены. — Почему нет? — янтарные глаза всматриваются в неё со странным интересом. Почему он вообще спрашивает? Какая ему разница? Их жизни проходят в параллельных измерениях, которые никогда не пересекутся после выпускного. Они могли учиться в одном классе, ходить на одни и те же мероприятия и обмениваться взаимными оскорблениями пока они были детьми, но сегодня детство закончилось, и никакая сила не сможет заставить людей из настолько разных миров пересечься. В мире Аси успехом считалось получить работу со страховкой и не забеременеть в 16. Алаз Сойсалан вырос в мире больших особняком с высокими заборами и закрытых клубов. В мире частных преподавателей, дорогих машин и карманных денег, которые могли покрыть расходы на жизнь трёх поколений семьи Аси. И даже Яман, всегда сторонившийся ярких проявлений роскоши и старающийся забыть об огромной социальной пропасти, разделяющей их, однажды будет вынужден принять это. Детство кончилось. Дальше им не по пути. — Аси? — Элиф усмехается, — Аси слишком умна, чтобы участвовать в «глупых подростковых играх», — подруга специально выделяет последние слова воздушными кавычками», — Она не будет так рисковать. Это правда. Аси слишком умна для этого, у неё есть планы, но взгляд Алаза и снисхождение Элиф в этот момент оставляют ее с желанием закричать о том, что в отличие от них — безрассудных идиотов ей есть о ком, заботиться и есть что терять. Она не хочет умирать в глупой попытке получить все тогда, когда она может обеспечить себе нормальную жизнь сама. — Надо же, Аси-кыз, я всегда думал, что ты самая подходящая кандидатура для Игры. Это шутка? Он пытается её унизить, сказав, что ей как раз больше всех нужны эти деньги? Что она что кажется настолько отчаявшейся, чтобы попытаться выиграть Панику? Почему он вообще о ней думает? Что он хочет? Она никогда не понимала, почему Алаз Сойсалан так заинтересован в Панике. Все знают, что он будет играть. Все знают, что скорее всего он выиграет. Он фаворит. Но зачем это ему? Ладно, все знают, что бизнес отца Рюзгяра трещит по швам и он достаточно глуп, чтобы захотеть рискнуть своей жизнью ради сохранения привычного образа жизни. Но Алаз? У него есть все, что только можно пожелать. Чего он хочет? Что-то доказать его друзьям-идиотам? Получить очередную дозу (в этот раз) адреналина? Аси не может придумать ни одной весомой причины. — Ну, что ж, так даже лучше, — пожимает плечами он, на губах играет легкая, почти незаметная улыбка, — одним соперником меньше. — Алааз, — тянет Яман, — не затягивай. Вам пора. На мгновение, братья встречаются взглядами, и что бы не значил этот молчаливый диалог, Алаз отворачивается первый. — И правда, не будем затягивать. Пошли отсюда, — бросает он Рюзгяру и тот мгновенно повинуется. Он не смотрит на неё, когда они уходят. — Слава богу, — говорит Элиф, пытаясь помадой открыть бутылку уже нагревшегося от огня вина, — я понимаю зачем собирать деньги на игру, но почему их собирают эти идиоты? Прости, Яман, но твой брат — неприятный тип. — Не могу спорить, — тот выдыхает, — к сожалению, не могу с этим поспорить. Аси, ты же в порядке? — спрашивает он, замечая её потерянность. — Да, да, ерунда, просто не поняла, что это вообще было. — Забей, это Алаз. Я давно перестал пытаться понять, чего он хочет, — это самое большее, что Яман когда-то рассказывал о своей семье за очень долгое время. В этот момент и бутылка, и помада падают на песок, а Элиф шипит: — Твою мать! Чуть не сломала ноготь! — О боже, не трогай бутылку, я открою, — Яман отбирает бутылку у Элиф, — ты либо сама поранишься, либо обольешь нас всех. И пока её друзья разбираются с тем, как открыть новую порцию алкоголя, глаза Аси невольно находят высокую фигуру Алаза на другом конце двигающейся толпы. Он смеется над чем-то с ещё одним его другом, а Аси думает о том, что через несколько месяцев они все разъедутся по большим городам и всё это — Паника, школьные стычки и странное поведение Алаза Сойслана — не будут иметь никакого значения. И хорошо.***
Утро после выпускного встречает её головной болью и плохими новостями. Ровно в восемь утра её начальник, хозяин магазина в котором она проработала всю старшую школу, с сожалением её сообщает, что больше не может позволить себе платить ещё одному сотруднику и вынужден её отпустить. Начиная с сегодняшнего дня. И это учитывая, что она была единственной кто на самом деле делал свою работу! Именно об этом она и заявляет Яману по пути в аптеку, где этим летом подрабатывает Элиф. — Подумай об этом с позитивной точки зрения, — начинает было он, когда Аси снова его прерывает. — Позитивная эта та, где у меня нет денег на еду? — Аси! Ты всегда можешь найти другую работу! И найдешь! — Я могу. И я найду. Но мне нужна работа прямо сейчас, а в этом городе не так уж много людей, которые нанимают несовершеннолетних. Ты же знаешь, я почти накопила на учебу. Мне всего лишь нужно заработать еще 2500 лир до сентября. И у меня бы получилось! — 2500? Я могу одолжить… — Нет! Я не буду брать у тебя деньги! Как бы тяжело не было, Аси отказывается принимать благотворительность. Особенно от Ямана. — Ладно, ладно, но я и правда не понимаю зачем тебе нужны эти бухгалтерские курсы. Ты ненавидишь математику. Это старый мотив. Яман и Элиф оба отговаривают ее с тех самых пор как услышали об этой идее впервые четыре года назад. Аси закатывает глаза: — Я уже говорила тысячу раз. Год учебы и я смогу получать больше чем Севиль в два раза. И я наконец съеду от нее, заберу Умута, оформлю над ним опеку. Она придумала этот план, когда её было двенадцать лет и с тех пор каждый день, каждый заработанный куруш шел на его исполнение. — Но у тебя такой талант. Я уверен, что ты тоже сможешь поступить в Стамбул с твоими то оценками. А там есть общежитие. И стипендия. Да, у Аси есть талант. Это повторял каждый преподаватель в музыкальной школе, куда Аси получила возможность ходить в результате очередного благотворительного проекта Неслихан Сойсалан. Но что может её принести этот талант? Что хорошего этот талант принес её матери? — Ладно, — вздыхает, — я буду в порядке: общежитие, стипендия, Стамбул. А Умут? Я должна бросить его ещё на десять лет с ней? — Мой отец и Озге присмотрят за ним. Они очень его любят. Умута невозможно не любить, но доктор Гювен и тетя Озге итак делают слишком много для них. Старая одежда их сыновей, игрушки и книги, подарки на день рождения. Просить ещё и присматривать за ним пока Аси в Стамбуле — это уже слишком. — Нет, Яман, я уважаю твоего отца и тетю Озге, но нет. Это мой брат и я могу сама о нем позаботиться. Я уже все решила. Яман не продолжает. До кассы, где уже виднеется кудрявая макушка Элиф, они идут в тишине. *** Пол упрямо продолжает скрипеть под её ногами, когда Аси прокрадывается освещенную только старым ночником комнату. Телефон громким звуком вибрирует в её кармане, и она быстро достает его, чтобы поставить на беззвучный — не хватало ещё разбудить Умута. На экране одно за одним высвечиваются, продолжающие приходить сообщения.Элиф, [21.06.2024 22:43]
Асиии
Элиф, [21.06.2024 22:43]
Аси
Элиф, [21.06.2024 22:43]
Аси!
Элиф, [21.06.2024 22:44]
https://www.instagram.com*/tpg
Элиф, [21.06.2024 22:44]
Сегодня в двенадцать на обрыве
Элиф, [21.06.2024 22:44]
Начинается
Элиф, [21.06.2024 22:44]
Ты же пойдешь?
Элиф, [21.06.2024 22:44]
Пожалуйстааааа
Элиф, [21.06.2024 22:45]
Асии
Элиф, [21.06.2024 22:45]
АСИ ДЕМИР
Элиф, [21.06.2024 22:46]
Ты спишь что-ли?
22.46 Пропущенный звонок от Элиф.
Она сбрасывает очередной звонок и убирает телефон в карман. Аси перезвонит ей как только закончит все свои дела и выйдет из дома. Умут не проснулся. Он лежит, свернувшись в комочек на краю своей кровати, а синий вязанный плед вместе с подушкой валяются на ковре. Аккуратно, чтобы не потревожить его сон, Аси накрывает брата и пытается как-то сдвинуть огромного плюшевого медведя с оторванным ухом, чтобы на кровати осталось место для самого Умута. Медведь настолько старый, что Аси даже не уверена откуда он взялся в их доме. Когда-то она сама спала с ним в одной кровати и даже таскала за собой в детский сад. Может это был чей-то подарок? А может мать сама купила его для неё, когда Аси была совсем малышкой? Но теперь медведь, которому никто так и не удосужился дать имя, принадлежит брату. Когда-то давно, семь лет назад, после самой страшной ночи в её жизни, Аси держала крошечного Умута на руках, пока соседка пыталась уговорить мать всё-таки поехать в больницу. Она смотрела на его синеватое сморщенное личико и думала о том, что она непременно будет его любить даже, не смотря на то какой он страшненький. Она всегда будет о нем заботиться. Той ночью мишка уже сидел рядом с его кроваткой, а сама Аси спала рядом, на ковре, положив голову на его лапу и завернувшись в одеяло. Сейчас Умуту было почти восемь лет, он был очень милым ребенком, а Аси держала свое обещание — она позаботиться о нем. Она найдет работу, она накопит оставшиеся деньги и вытащит их из этой безнадёжности и нищеты. У Умута будет новая одежда, новые учебники и медицинская страховка. Возможно, однажды он поступит в университет. Она ещё раз проверяет дверь. Закрыто. Шаг, два, три — и четвертая половица, обычно прикрытая потертым ковриком, приподнимается с тихим скрежетом. Внутри лежит небольшая жестяная коробка в каких обычно хранят нитки. А внутри коробки храниться её надежда. Гарант их будущего. Ровно семнадцать тысяч четыреста сорок три лиры и сейчас она добавит ещё двести — зарплату за последнюю неделю работы в магазине. Но она открывает коробку и там- И там- Аси зажмуривается, в надежде, что ей просто показалось. Потому что в коробке нет ничего, кроме порванной купюры номиналом в сто лир и кучи скрепок, когда-то систематизировавших её накопления. Она забывает обо всякой осторожности, когда вылетает из их с Умутом маленькой комнаты и изо всех сил распахивает дверь напротив: — Где мои деньги? — она хочет кричать, но ей мешает ком подступивший к горлу и осознание, что Умут спит, и ему не нужно этого слышать. В клубах сигаретного дыма, в кресле около открытого окна сидит госпожа Севиль. В одной руке зажат бокал с вином. Она даже не пытается выглядеть удивленной. О, нет. Она её ждала. Точеные черты матери остаются неподвижными, когда она стряхивает пепел прямо на подоконник и игнорирует её вопрос: — Не ори и стучи дверями. Ребенок спит. Как будто ей не плевать. Как будто это не её бурная личная жизнь с вереницей сомнительных мужчин, пьянок и драк являются основной причиной того, что Умут просыпается по ночам с кошмарами. — Я спрашиваю тебя. Где. Мои. Деньги. — Какие деньги, Аси? — тонкие брови подлетают. О, а вот и второй акт нашей пьесы, думает Аси. Мы уже прошли игнорирование, и находимся на стадии отрицания. Потом будет сарказм, затем обвинения, а в конце мы перейдем к кульминации — слезам и физическому насилию. Методы матери не меняются из года в год. Из года в год не меняется и она сама. Даже годы работы по ночам, бедность и алкоголь не смогли испортить её дикую красоту. Глаза матери не горят, как когда-то в детских воспоминаниях Аси, а черные кудри не спадают на талию, но она всё ещё может запросто читаться самой красивой женщиной в любой комнате. И сейчас, глядя на её глядя на её красивое, бесстыжее лицо, Аси изо всех сил старается сдержаться и не кинуть в неё эту проклятую коробку. — Мои деньги на учебу. — На учебу? — ядом в голосе Севиль можно было бы отравить целую армию, — На какую учебу, детка? О чем ты вообще говоришь? Нас скоро выселят, а ты говоришь про какую-то учебу. В твоей жизни учеба закончилась вчера утром, — делает глоток вина, — Прощайся со своими сказками. Вернись в реальность. Значит про выпускной она помнила. Удивительно, как спустя столько лет, столько пропущенных родительских собраний и концертов, это всё ещё может ранить. — Где они? — Аси поднимает подбородок выше, а надежде казаться увереннее, решительнее. Как будто она совсем не близка к слезам. Мать поджимает губы. И видимо понимая, что в этот раз Аси от неё не отстанет, не закроет на это глаза и не притвориться утром, что у них всё в порядке, отвечает: — Хозяин дома приходил. Пришлось заплатить за три последних месяца. — Мы же платили, — осознание опускается на неё, выбивая из легких весь воздух, — ты же говорила, что всё оплатила? Мать пожимает тонким плечом, обернутым в дешевый атлас красного халата: — У меня возникли другие расходы. — Какие расходы? — горло хрипит от едва сдерживаемого крика, в висках стучит, — Какие ещё расходы, твою мать! Это были деньги на аренду! Мои деньги тоже! — Твои деньги? Твои деньги? — в два шага Севиль оказывается рядом с Аси, — Какие, к черту, твои деньги? — тонкие пальцы с острыми ногтями вцепляются ей в плечи, — Ты живешь в моем доме! Я семнадцать лет тебя содержу! Я ради тебя пожертвовала всем! Я родила тебя, я воспитывала тебя, несмотря на то, что твой папаша- Она осекается. — Ну же, продолжай, — Аси подходит ближе и шипит, — расскажи, как мое появление прервало твою великолепную карьеру певицы в каком-то притоне. Она прекрасно знает куда нужно жалить. Училась у лучших. В этой борьбе они равны. — Расскажи в очередной раз какая ты героиня из-за того, что не сделала аборт как просил отец, — челюсти матери сжимаются, а ногти впиваются в кожу так, что кажется должны остаться шрамы, но Аси не останавливается, — А знаешь, может быть было бы и к лучшему, если бы ты просто избавилась от меня тогда и- Звон пощечины оглушает её прежде, чем она может почувствовать боль. Они обе замирают. Мать и дочь. Рука Севиль всё еще висит в воздухе и в полутемной комнате слышны лишь звуки затрудненного дыхания. Две пары одинаковых темных глаз всматриваются друг в друга. — Аси… — мать снова тянет к ней ладонь, будто собирается залечить нанесенную её же рану, но Аси не дает ей такого шанса. — Не смей меня трогать. Она отступает спиной к двери. В коридоре хватает кеды, и даже не надев их выскакивает на улицу. Мать не кричит ей в след. И только дойдя до дороги, Аси понимает, что по её лицу текут обжигающие слезы. Щека горит. Это не первая их ссора, и даже не самая худшая. Но она ощущается как финал, потому что именно сегодня её мать забрала у неё единственную возможность разорвать этот безумный цикл. К черту. Разве у неё осталось, что терять?