The power of the music of the night

Успех был ошеломляющий! Никогда ещё я не пела столь безукоризненно: мой голос то тянулся в плавном glissando, то филировал от forte к piano и обратно, то кружил в захватывающем водовороте стремительных колоратур. Я казалась сама себе мифической сиреной, заманивающей одурманенных чарами моего голоса мореплавателей на губительные скалы, возносящей их на гребне мощной волны на головокружительную высоту и низвергающей в бездонную пучину дивного Нептунова царства... А потом меня оглушили громоподобные овации – пораженная публика неумолкаемо рукоплескала, раздавались восторженные крики «Браво!», цветы летели к моим ногам... Казалось бы, вот он – триумф, миг, о котором можно мечтать! Но к моему сладкому ликованию примешивался горьковатый привкус тревоги. Видел ли Он моё выступление? Что Он скажет? И это, признаться, будоражило меня больше, чем восхищённый гул расфранченной толпы. Оказавшись в своей гримёрной, я первым делом с надеждой бросилась к зеркалу, пытаясь разглядеть в его глубине то, что так жаждала сейчас увидеть. Но его стеклянная поверхность равнодушно показывала мне моё собственное отражение в роскошном белом кринолине и... ничего больше. Я тоскливо вздохнула. Всего один поворот большой золочёной рамы, уходящий вглубь тёмный коридор и... получаса не прошло, как я уже стояла бы перед своим Мастером, с трепетом ожидая его вердикта. Но он велел встретиться с ним только завтра утром, войдя в лабиринт через старый особняк на тихой парижской улочке. И, каким бы мучительным и бессмысленным не представлялось мне это ожидание, я вынуждена была повиноваться его воле; я давно уже уяснила: спорить с моим наставником – себе же дороже.  Тут в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге возникли костюмерша и работник театра; миновало несколько минут, и крошечная комната стала походить на огромную клумбу или целый цветочный магазин – столько было корзин и букетов с самыми разными цветами. Я смотрела на них с рассеянной улыбкой, как вдруг взгляд мой остановился на узкой консоли, стоявшей в углу. На ней лежала одинокая красная роза, перевитая чёрной шёлковой лентой... Взволнованно вскрикнув, я бросилась к столику, бережно взяла цветок и прижала к лицу, вдыхая тонкий аромат. Значит, Он меня видел... Боже, как мне дожить до завтра? *** Я проснулась рано утром, даже раньше, чем следовало, учитывая, как поздно я вернулась домой после спектакля. Но это даже хорошо – будет больше времени, чтобы привести себя в порядок. К своему туалету я отнеслась со всей тщательностью, уделяя внимание каждой детали: от выбора платья до укладки локонов в причёске. Он любил безукоризненность во всём, и я изо всех сил старалась соответствовать этим высоким требованиям. Нанеся три капли духов – именно три, ни больше ни меньше, чтобы аромат был слегка ощутим, но ни в коем случае не навязчив, - я бросила на себя в зеркало последний придирчивый взгляд и, оставшись удовлетворённой увиденным, вышла из дому. Наёмный экипаж быстро домчал меня к месту назначения – на тихую безлюдную улочку недалеко от Оперы, чудом не тронутую размашистыми перестройками времён Османа. Пройдя несколько десятков шагов, я очутилась перед ничем не примечательным старым зданием, уже заметно тронутым неумолимой дланью разрушения. Ключ повернулся в дверном замке на удивление легко, и я вошла внутрь. Прежде я бывала в этом особнячке только в тёмное время суток. Тогда я всегда быстро зажигала свечу, приготовленную на столике в прихожей, и не задерживаясь, проходила по длинному коридору, ведущему ко входу в туннель. Теперь же я впервые находилась здесь при дневном свете, и мной овладело любопытство. Толкнув ближайшую ко мне дверь, я вошла в довольно просторную комнату, некогда, вероятно, служившую гостиной. Затворённые ставнями окна, потемневшие от пыли стены со светлеющими прямоугольниками, оставшимися от давно снятых картин, гирлянды паутины под потолком – всё явственно указывало, что здание пустовало уже довольно давно. И вдруг мне подумалось: а каким был этот дом, когда здесь жили люди? И как бы выглядел, если впустить сюда солнечный свет, убрать грязь, расставить мебель и всякие милые безделушки; если бы тут снова зазвучали голоса, музыка, смех?.. Разыгравшееся воображение уносилось всё дальше, пока какой-то внутренний щелчок не вернул меня в реальность. Я достала маленькие часики на цепочке и, взглянув на циферблат, досадливо закусила губу – отвлёкшись на пустые фантазии, я потратила неожиданно много времени и теперь опаздывала почти на четверть часа! Выскочив из комнаты, я в спешке зажгла свечу и торопливым шагом устремилась вглубь дома. Как назло, второй замок был более замысловатый, чем первый, и не пожелал так просто поддаваться, поэтому мне пришлось ещё некоторое время повозиться с ним, прежде чем тяжёлая створка наконец-то сдвинулась с места, открывая передо мной зияющее глубокой чернотой нутро подземелья. Каменный коридор довольно резко уходил вниз; с каждым шагом становилось всё ощутимей сыро и холодно. Пламя свечи в моей руке дрожало и шипело, словно ему было недостаточно кислорода, и я опасалась, что оно погаснет до того, как я успею добраться до подземного водоёма. Но вот, в конце концов, я оказалась на берегу озера. По его широкой гладкой поверхности, напоминающей тёмное зеркало, пушистым дымом вихрился белесый туман. Он то мягко стелился полупрозрачным покровом ближе к кромке воды, то вздымался причудливыми призрачными силуэтами вдали, словно нарочно пряча за собою то, что должно быть скрыто от посторонних глаз. Я тревожно огляделась в поисках огонька, отбрасываемого фонарём на носу лодки. Но никакого света, кроме жалкого пламенного лепестка моей свечи, заметно не было. Я почувствовала себя неуютно. Он всегда приходил первым и встречал меня, не заставляя себя ждать в пробирающей ознобом мгле. Почему его до сих пор нет? Возможно, мой Мастер позабыл о нашей встрече? Но не может быть! Он обязательно появится! Сейчас в глубине возникнет маленькая тёплая точка и... Стремясь поскорее уловить этот желанный знак, я сделала слишком порывистый жест и... От поспешного движения огонь на свечном фитильке заколебался, выгнулся дугой и, напоследок вспыхнув, погас. Оставив меня в кромешной тьме. Не могу сказать, что я особо боялась темноты, но в данный миг почувствовала себя маленькой девочкой, запертой в жутком чулане. Внутри зашевелился страх, грозящий превратиться в неудержимую панику... - Эрик! – крикнула я в чернильную пустоту, но ответом мне послужило лишь зловещее эхо, будто издевающееся надо мной многоголосой перекличкой. - Эрик!.. – мой голос почти сорвался, в нём уже звенели истеричные нотки.  Внезапно слева от меня мелькнул некий отсвет. Я резко обернулась... Он стоял в нескольких шагах от меня, держа фонарь таким образом, что золотистый свет освещал только не скрытую маской часть его лица, мягкими бликами отражался от атласных лацканов безупречно сидящего сюртука, выгодно подсвечивал всю его высокую фигуру... В это мгновение Эрик выглядел столь внушительным, притягательным и даже... красивым, что, поддайся я первому порыву, я бы бросилась в его объятья! Однако я не двинулась с места, прикованная к земле силой его тяжеловесного очарования, которую я всегда ощущала в присутствии Эрика.  - Ты опоздала! – сказал он, приблизившись ко мне. Я уже собиралась было начать оправдываться, но взглянув в его глаза, не заметила там приличествующего случаю укора, и хотя Эрик принял то бесстрастное выражение лица, по коему совершенно нельзя было угадать его настроение, я скорее интуитивно почувствовала, чем умозаключила, что он не сердится. Поэтому я решилась перехватить инициативу и навести разговор на тему, которая ещё некоторое время назад занимала меня больше всего. - Ты видел вчера моё выступление? – робко начала я. – Тебе понравилось? - Видел, - голос Эрика прозвучал до обидного ровно. Но неожиданно взор его потеплел, а на губах забрезжила улыбка. – И это было превосходно. - Правда? – тихо спросила я, чувствуя, как начинает учащённо биться сердце.   - Вчера ты пела, как ангел, милая, - мягко продолжал Эрик. – Я очень тобой доволен. Я опустила глаза. «Превосходно», «доволен»... Неужели я, в самом деле, слышу это? Мой строгий наставник никогда прямо меня не хвалил, всегда находя место для критики, и для меня было величайшим счастьем поймать одобрение хотя бы в его взгляде. А тут такая похвала! Потрясённая, изумлённая, я замерла в смущении, не в силах справиться с целой гаммой охвативших меня чувств. - Ну что ж, пойдём, - вывел меня из замешательства голос Эрика. – Ещё не хватало, чтобы ты простыла от озёрной сырости. – И он, не оборачиваясь, направился в сторону лодки, оставленной неподалёку. Впрочем, Эрику не нужно было оглядываться, проверяя, иду ли я за ним. Отринув прочее, я с воодушевлением последовала за своим тёмным ангелом в его королевство музыки и ночи. *** Лодка плавно двигалась по глянцевой поверхности озера, словно скользила по тёмному льду. Густые завитки тумана рассеивались в тёплом свечении носового фонаря, и подобно им, таяли мои собственные треволнения. Верхний мир, с его приземлённой суетой и мелкими страстями, оставался где-то позади, а на другой стороне этой своеобразной Леты меня ожидал фантастический чертог, полный искусства, магии и удивительных открытий. Вот впереди замерцали золотистыми точками огоньки свечей, усеивающих массивные канделябры, стоявшие на дальнем берегу подземного водоёма, и внутри у меня всё затрепетало от предвкушения чего-то необычайного. Я почувствовала себя гимназисткой, выпущенной из давящих школьных стен на долгожданные каникулы. Впрочем, блаженное «ничегонеделание» мне не грозило – Эрик не приветствовал праздности и постоянно находил для меня разнообразные занятия, - но я знала: скучать мне точно не придётся. Лодка мягко пристала к берегу, и когда мы вошли в дом, я ощутила непривычный сладковатый запах. В основном здесь пахло воском и писчей бумагой, а порой и некими химическими веществами, когда хозяин проводил свои эксперименты, но теперь по комнате витал пьянящий аромат, одновременно щекотавший мои обоняние и любопытство. - Чем это так вкусно пахнет? – не удержалась от вопроса я, поворачиваясь к Эрику. Он загадочно улыбнулся и, сбросив плащ элегантным движением, подошёл к столу. Изящно ловкий жест тонких пальцев – прикрывающая нечто салфетка исчезла, как по мановению волшебной палочки – и моему взору открылось большое фарфоровое блюдо, полное восхитительных сладостей... О, что за дивный натюрморт: изукрашенные кремовыми розочками пирожные, пушистые облачка нежнейшего зефира и, мои любимые, шоколадные конфеты! Я, широко раскрыв глаза, смотрела на эти шедевры кондитерского искусства, не столь удивляясь, откуда они здесь взялись, - в доме Эрика, будто по волшебству, могло появиться что угодно, - сколь опасаясь, что всё это – просто иллюзия, созданная с помощью одного из мастерский трюков, коими мой наставник владел в совершенстве. - Что это? – спросила я, не в силах скрыть в голосе восторг ребёнка, которого, наконец, наградили за примерное поведение. - Ты меня очень порадовала, - всё тем же ласковым тоном отвечал Эрик. – Так что вот тебе маленькое поощрение. Эрик всегда очень точно подбирал слова, характеризуя окружающую действительность, но в этом случае он явно поскромничал. Возможно, Эрик не хотел открывать передо мной все карты, но без сомнения он решил за один день избаловать меня, как не баловали родители едва ли ни за всё детство. Эрик позволил мне перепробовать все виды пирожных (иронично заметив, правда, что знай он, какая я сладкоежка, не стал бы приносить столько сластей), потом мы отдали должное прочим лакомствам, которые запивали собственноручно сваренным хозяином дома кофе, таким бесподобно насыщенным и ароматным, коего я не пила никогда в жизни. После трапезы Эрик объявил, что на сегодня освобождает меня от уроков и предложил сыграть для меня. На вопрос, что бы мне хотелось послушать, я предоставила ему право исполнить что-нибудь на свой выбор, полностью доверяя его идеальному вкусу. Не раздумывая, Эрик заиграл мои любимые ноктюрны Шопена. Я обычно слушала его игру сидя на диване, но сегодня мне захотелось переменить позицию. Усевшись на низенькую табуретку возле рояля, я получила возможность не только слышать, но и видеть, как играет мой Маэстро. Его пальцы двигались неописуемо грациозно; казалось, что они не перебегают и не стучат по клавишам, а словно гладят и ласкают их, побуждая инструмент отвечать звуками неимоверной гармонии, редкостной красоты... Плавные переливы мелодии завораживали, растекаясь невесомым потоком, будто музыка жила в самих руках Эрика, струилась из кончиков его пальцев. Его игру можно было слушать бесконечно, однако Эрик завершил композицию летящей гаммой и, взяв несколько эффектных аккордов, запел старую нормандскую песню. Была ли это настоящая магия или могучий гений блестящего таланта, но пение моего Ангела Музыки снова начало погружать меня в некий упоительный транс. Его голос обволакивал, зачаровывал, гипнотизировал, и в какой-то момент мне стало казаться, что я уже не владею собой, что душа моя полностью принадлежит Эрику, и прикажи он мне что угодно, я бы безропотно выполнила его повеление. И в этом одновременно было нечто устрашающее и соблазнительное... Мощный вокализ взлетел под самый потолок и замер, постепенно растворяясь в тишине. И вслед за ним стала медленно рассеиваться власть окутывающих меня чар. Я испытала странное чувство – следовало бы сказать облегчение, но, признаться, скорее разочарование. Пожалуй, и такого количества впечатлений для нескольких часов могло быть достаточно, однако впереди меня ожидал апофеоз сегодняшнего дня – Эрик разрешил мне обследовать его лабораторию. Эту святую святых, вход в которую был запрещён чуть ли не под страхом смерти! Осторожно переходя от полки к полке, я с благоговением рассматривала диковинные инструменты и сложнейшие, на мой невежественный взгляд, приборы, походившие на причудливые игрушки из металла и стекла. Особенно меня заинтересовал прибор, состоявший из покрытого лаком деревянного ящика вверху с двумя металлическими штырьками, увенчанными на концах блестящими шариками. Он выглядел довольно забавно, но стоило мне нажать на небольшой рычаг, как внезапно меж шарами пронеслась ослепительная молния, соединяя их, словно искрящимся мостиком, тонкой ярко-голубой светящейся ниткой. Я уже потянулась вперёд, чтобы до неё дотронуться, но Эрик резко отвёл мою руку в сторону, пояснив, что это электрическая дуга высокого напряжения, которая может обжечь очень сильно. - Тогда зачем ты держишь у себя столь опасную вещь? – забеспокоилась я. – Не боишься, что тебя случайно может ударить током? - Есть вещи, которые могут пронзить посильнее электрического тока, - печально проговорил Эрик, и я догадалась, что сейчас он имеет в виду вовсе не явления физики. Когда мы вернулись в гостиную, я, взглянув на часы, обнаружила, что уже довольно поздно. Впрочем, здесь не было ничего удивительного – время в компании Эрика всегда пролетало незаметно. Я вспомнила, что с утра ничего не ела, и украдкой покосилась на стол, раздумывая, не перекусить ли оставшимися десертами. Но обзор мне заслонил Эрик. - Уже несколько дней как установилась ясная погода, и снаружи довольно приятно, - как бы между прочим заметил он. – Ты не хотела бы прокатиться сегодня вечером в Булонский лес, Кристина? Откровенно говоря, предложение было настолько неожиданным, что в первое мгновение я немного опешила. Несколько раз Эрик катал меня на лодке по подземному озеру, но о том, чтобы выбраться в обычный мир, никогда не было и речи. К тому же, я не имела привычки разгуливать по ночам и всегда спешила укрыться за стенами дома, как только на улицы опускалась тьма, поэтому перспектива бродить по сумрачным аллеям пустынного парка мнилась мне весьма неоднозначной. В комнате повисло неловкое молчание: я колебалась; Эрик терпеливо ожидал мой ответ. Вдруг в гостиную кремовой тенью проскользнула кошка. Её небесно-синие глазки были сердито сужены – ещё бы, человек, которого она почитала исключительно своим мужчиной, почти на целый день позабыл о ней. И теперь зверёк явно намеревался взять реванш, готовый бороться за законную долю ласки. Нелепо, конечно, но меня просто передёрнуло от возникшего внутри напряжения. Ну, уж нет, милочка, сегодня мой день! И ты не отберёшь у меня заслуженное внимание Эрика, я тебе не позволю! Это решило всё. Ответ сложился сам собою. - Ты приглашаешь меня на прогулку, Эрик? – нарочито громко переспросила я. – С превеликим удовольствием! – последние слова я произнесла, глядя на кошку. Аиша воинственно выгнулась, сверкнув алмазным ошейником и льдинками холодных глаз, в которых – возможно, мне это только почудилось – промелькнула острая зависть. *** Поздно вечером мы выбрались из подземелья через туннель, выходящий в пресловутый особнячок. В нескольких шагах от калитки нас уже ожидал нанятый экипаж. Удивляться, откуда он тут взялся, было неуместно; за время нашего знакомства у меня не осталось сомнений – Эрик может всё. Распахнув передо мной дверцу кареты, Эрик подал мне руку, обтянутую тончайшей кожей чёрной лайковой перчатки. Я приняла его помощь и уселась в экипаж. Мой спутник сел напротив и, даже не говоря кучеру, куда следует ехать, лишь постучал золочёным набалдашником трости по стенке кареты. Однако оказалось, вознице и этого было достаточно – в следующее мгновение экипаж тронулся с места, и через минуту за окошком замелькали улицы вечернего Парижа.  Внутри кареты было довольно прохладно, я зябко потёрла ладони. И мне внезапно подумалось: во все те моменты, когда Эрик подавал мне руку, например, чтобы помочь сесть в лодку или выбраться из неё, он всегда носил перчатки. Наши руки никогда не соприкасались напрямую. Хотя дома он часто бывал без перчаток, а не далее, как сегодня, я с затаённым удовольствием наблюдала, как красиво и даже чувственно его пальцы скользят по клавишам рояля. У Эрика вообще были необычные руки, отличающиеся от других мужчин – с длинными, тонкими пальцами, с узкими, словно точёными из мрамора, ладонями. Мелькнула нескромная мысль, а какие они, эти руки, на ощупь? Твёрдые или мягкие, холодные или тёплые?.. Естественно, самый лёгкий способ узнать это – просто взять его за руку, но... Я бросила быстрый взгляд на сидящего на соседнем сидении Эрика. Он, переплетя пальцы на резном навершии трости, задумчиво смотрел на пробегающие за окошком вспышки света от газовых фонарей и сверкающих вывесок; лицо его в тот миг было столь серьёзно и сосредоточенно, что приобрело даже некий оттенок суровости. Сейчас мой Мастер выглядел таким далёким, будто нас отделяли друг от друга не каких-нибудь полметра, а целая пропасть. С моих губ сорвался едва слышный вздох. Нет, у меня недостанет решимости первой преодолеть сии, явные и воображаемые, расстояния, мне, увы, не хватит на это духу. *** Булонский лес встретил нас непривычной тишиной. Раньше я всегда посещала это излюбленное большинством парижан место отдыха при свете дня, когда широкие упорядоченные аллеи были запружены чинно прогуливающимися парами, а то и целыми семействами; когда вокруг фонтанов и геометрически правильно очерченных водоёмов с радостными возгласами носились дети; и практически невозможно было отыскать свободное место на ажурных скамеечках, извечно занятых представителями старшего поколения с рукоделием или газетой в руках. Теперь же парк выглядел тоскливым, загадочно безмолвным и пустынным. Но стоило нам углубиться в одну из тенистых аллей, как мне стало ясно, что первое впечатление оказалось ошибочным. Под покровом темноты всё здесь жило совершенно иной, тайной жизнью. Вокруг непрестанно что-то шелестело, шуршало и шепталось. И как же прав был Эрик, когда пел мне, что ночная пора Обостряет ощущенья, Дразнит мысли, Будя воображенье... Вслушиваясь в сию таинственную музыку ночи, я словно видела, как, осторожно крадучись в прошлогодней листве, спешит по своим неотложным делам маленький пугливый зверёк... Или как выразительно колышутся ветви ещё обнажённых в эту пору года деревьев, встречая лёгкие порывы прохладного вечернего ветра, будто желая поприветствовать его и обменяться новостями... А опьяняющие ароматы уже расцветших белоснежной жимолости, золотистого гамамелиса и вызывающе яркой даже в тусклом свете месяца форзиции казались просто осязаемыми!.. Поражённая этим новым, прежде сокрытым от меня подлунным миром, я настолько погрузилась в захватывающее созерцание, что абсолютно не глядела под ноги. Внезапно моя нога, обутая в высокий шнурованный ботиночек с тонким каблуком, резко заскользила куда-то вперёд, я покачнулась, потеряла равновесие и со всей вероятностью растянулась бы поперёк усыпанной мелким гравием дорожки, если б меня не успел подхватить Эрик. Я сконфуженно посмотрела вниз. На земле матово поблёскивала небольшая полоса льда, образовавшаяся из лужицы воды, замёрзшей от ночной прохлады. - Пожалуй, только я могла найти в весеннем парке замороженную лужу и поскользнуться на ней, - смущённо молвила я, как бы в оправдание за свою неловкость. - О, Кристина, тебя просто опасно выпускать из дому, - шутливо прокомментировал Эрик. И вдруг медленно, даже как-то неуверенно, выставил вперёд согнутую в локте руку, предлагая мне опереться на неё. Я в том же замедленном темпе обхватила его локоть и положила ладонь на рукав сюртука, отметив про себя, что затаила при этом дыхание. Это был не просто галантный жест, нет; то был чрезвычайно важный момент, исполненный особого смысла и для Эрика, и для меня. Мы не сказали друг другу ни слова, но оба об этом знали. Эрик заботливо поинтересовался, не замёрзла ли я? И хотя мои пальцы уже покалывало от холода, я, горячо желая, чтобы такой замечательный день не заканчивался как можно дольше, бессовестно солгала, что ничуточки не мерзну. И тут же попросила прогуляться к пруду – вдруг ещё не спят парковые утки и лебеди. Мне было известно, как Эрик восхищался этими величественными птицами, так что у него не осталось ни единой причины, чтобы отказаться. Мы вышли на вьющуюся меж открытых лужаек широкую аллею, окаймлённую по бокам низенькой филигранно выстриженной живой изгородью. Эрик заговорил о своей нелюбви к регулярным паркам, называя их вычурной и претенциозной подделкой по сравнению с истинной безыскусственной красотой настоящей природы.   Возможно, он ожидал от меня встречных реплик, но я шла рядом в молчании, едва ощутимо проводя пальцами по сгибу его локтя и пытаясь разобраться в противоречивых ощущениях, вызванных этой нежданной близостью. Его рука была такой сильной и надёжной, мне нравилось касаться её, пускай я и ведала, что ловкие руки моего Мастера за всю его жизнь отнюдь не единственно перебирали клавиши фортепиано. Как же всё-таки это странно! Эрик был самым опасным человеком из всех, которых я знала, однако именно с ним я чувствовала себя невероятно спокойно и защищено. Он открыл мне великолепный поразительный мир, полный всевозможных чудес. Впрочем... В душе вспыхнувшей кометой пронеслась догадка: что, если мне так мил этот рукотворный universum не из-за ореола мистического очарования, а потому, что его центром был сам Эрик? И что не в этом королевстве грёз самом по себе, а именно с вполне реальным мужчиной мне было так дивно хорошо, как ни с кем и никогда?.. Ответить себе на эти вопросы мне помешал чей-то визгливый смех. Я, вырванная из размышлений столь бесцеремонным образом, повернула голову в сторону, откуда долетал звук и... Глаза мои расширились от нарастающего ужаса. С другого конца аллеи прямо по направлению к нам двигались две оживлённо переговаривающихся и громко хохочущих парочки. Мужчин я не знала, а вот барышни были мне хорошо известны – Жюли и Полин – хористки нашего театра, отличающиеся особенной легкомысленностью и болтливостью. Пресвятая Дева!.. Если они меня увидят (а они, конечно, не могут меня не заметить), то не успеет завтра утром консьерж отпереть дверь служебного входа, как уже вся Опера – от директоров до последних работников сцены – будет знать, что я гуляла ночью в Булонском лесу с любовником; причем не с каким-либо заурядным повесой, а с загадочным незнакомцем в маске! Представив себе, какие в таком случае меня ожидают вопросы и замечания, я почувствовала, как внутри у меня всё холодеет... Я резко остановилась. - Что случилось, Кристина? – с искренним беспокойством спросил Эрик. – Всё в порядке? Не в силах говорить, я кивнула на противоположный конец аллеи; Эрик проследил за моим взглядом. - Сегодня воистину чудный вечер, раз даже самые заядлые любители шумных кабаков решили отправиться на романтическую прогулку в парк, - недовольно проворчал он. - Эрик... – умоляюще пролепетала я, готовая разрыдаться от отчаянности положения.   Он, понимая моё состояние, быстро огляделся. Нас окружало открытое пространство широких газонов, что абсолютно лишало возможности тайком свернуть на какую-нибудь боковую дорожку. Да и просто повернуть назад мы тоже не могли – приближающейся компании сие действие могло показаться подозрительным и вызвать вопросы, что угрожало обернуться совсем не нужными неприятностями. - Кристина, - тихо окликнул меня Эрик. – Повернись ко мне. Так сказать умел он один: за мягкостью тона утончённо маскировались отголоски приказа. Я повиновалась.   Эрик шагнул ко мне и взял меня за плечи. Его глаза ярко блестели в свете луны и, казалось, излучали магическое серебристое сияние. Вдруг он начал медленно склоняться ко мне. Я, будто околдованная, глядела в эти необратимо надвигающиеся глаза, ощущая, как сбивается дыхание и начинает неистово стучать в груди. - Так надо, Кристина, - шепнул Эрик прямо мне в губы и коснулся маской моей щеки. Сердце всё ещё колотилось в бешенном ритме, но на меня начал снисходить странный внутренний покой. Я разгадала задумку Эрика: прижавшись к моей щеке, он тем самым прятал и свою маску, и моё лицо от нежелательных взоров. Со стороны мы походили на обычную пару, не удержавшуюся от объятий во время любовного свидания. Как просто! И сколько сложных чувств это действие во мне вызвало! Близость Эрика, его жаркое дыхание, опаляющее мою кожу, пряный аромат его изысканного парфюма – всё это безумно волновало, в одночасье пугая и маня, словно непостижимая бездна... Мысли окончательно спутались, и больше не слыша их предостерегающего гласа, холодно взывающего к благоразумию, я с бесстыжей податливостью уступила зову инстинкта. Мои руки, вспорхнув вверх, невесомо опустились на отвороты его плаща, легко скользнули по плечам и, нежно обвив ладонями шею Эрика, я пылко прильнула к его груди.   Эрик слегка вздрогнул, точно по его телу пробежал разряд тока, но уже в следующее мгновение он обхватил рукой мою талию и крепко-крепко прижал к себе. И я как будто растворилась в его сильных объятьях, позабыв обо всём на свете, с затаённым удовольствием отдаваясь томительной слабости, разливающейся сладостным теплом в груди и наполняющей душу неведомым ранее блаженством. Не знаю, как долго мы простояли, сжимая друг друга в столь долгожданном объятии. Развесёлая компания, одарив нас должной мерой фривольных шуточек и поддразнивающих смешков, давно удалилась, скрывшись за поворотом аллеи, а мы всё не могли оторваться друг от друга. В сей поистине потрясающий вечер, видимо, самой судьбе было угодно, чтобы мы сделали этот шаг навстречу, отбросив терзающие сомненья и жестоко ранящие предубеждения. Стены, разделявшие нас прежде, рушились и исчезали, освобождая то чувство, что заполняет внутреннюю пустоту божественной музыкой, побуждая наши сердца звучать в унисон.   Нами овладела сила музыки ночи, которая, как я надеялась, была лишь увертюрой к нашей большой и прекрасной опере.