Они должны

— Они хотят, чтобы я выступила в телешоу. Телешоу. Уютная гостевая спальня растворяется в свете софитов: слепящем и готовом выцепить каждую морщинку. Ведущий с громким голосом и громоздкими очками один за другим вонзает каверзные вопросы. Ослабить. Деморализовать. Разбить покой в дребезги на потеху публике ради заветных цифр рейтинга. «Телешоу, мать его», — Джей Джей закрывает глаза. Как будто погружение в темноту, это исчезновение заделанного под дерево окна с заедающей форточкой, картины с загородным пейзажем, односпальной кровати и Кесселя на ней поможет разуму абстрагироваться от окружающего пространства и переварить эту глыбу абсурда. Нет. За закрытыми веками от проблем не укрыться. Телешоу. При мыслях о сочащихся желчью вопросах ведущего, массовке со стеклянным взглядом и о ней самой в эпицентре абсурда внутри всё скукоживается, будто её органы погружают в лимонный сок. — Неудивительно. Для правительства ты — звезда, а твоя популярность у народа — ресурс. Так что жди: сейчас присосутся и будут выжимать всё, что только можно, — Кессель разводит руками, и с языка Джей Джей почти срываются остроты вперемешку с напоминаниями о том, какой мудак прославил её на всю страну. А ещё его сломанное колено — оно как большая красная кнопка, по которой так и хочется вдарить — и чтоб до хруста. Вдарит. О, да, она вдарит, если этот ублюдок даст хотя бы один повод, но поводов нет: он всё так же спокойно сидит на кровати, периодически морщась от боли в раненой груди. Разумеется, о том, чтобы предложить ему обезболивающее, не идёт и речи. — И как долго, по-твоему, это будет продолжаться? — Пока не начнут падать рейтинги — а начнут они нескоро, ибо правительству это невыгодно, ведь через тебя действующая власть популяризирует себя в глазах народа. Идеальный симбиоз. Ну или паразитизм, — Кессель спокоен и искренен. Скользнув равнодушным взглядом по звёздному поздневечернему небу, он возвращает своё внимание к Джей Джей, которая так и стоит в дверном проёме, скрестив руки на груди. — Я могу отказаться. — Не думаю: тебе не позволят. Популярность в глазах избирателей — это то, за что любой представитель американской власти задушит кого угодно, а на сегодняшний день ты — звезда мирового уровня, любимица американского народа. Поздравляю. Джей Джей обрушивает на Касселя яростный взгляд. Злость разгорается, клокочет, распирает изнутри ставшую вдруг тесной грудину. — Это из-за тебя, ублюдок. — Ага, — он даже не отрицает, — но напомню: я предлагал тебе взять деньги и уйти, позволив мне сделать то, что должно. Сейчас жила бы спокойно с другим лицом в сотнях миль отсюда и горя бы не знала. Или осталась бы здесь: мы обстряпали бы дело так, будто ты сопротивлялась до последнего, но так и не смогла ничего мне противопоставить. — В сотнях миль... от трупов, ты хотел сказать? Кессель закатывает глаза, и в этот момент рука предательски дёргается. Джей Джей стискивает пальцы, удерживая меж горячих фаланг остатки хладнокровия. Бить его бесполезно: пока заказчики ядерной атаки на свободе, Кессель — единственная зацепка. Да и он, разыскиваемый своими же, заинтересован в том, чтобы помочь, поэтому ломать ему кости сейчас бессмысленно, а проиграв эмоциям, Джей Джей только станет слабее. — Я создал вводные. Ты сделала выбор. — И ни о чём не жалею. Джей Джей не врёт. Если на мгновение предположить, что этот диалог в новом, пока что чужом и непривычном, доме — лишь бредовый сон, если она всё ещё посреди океана, а предложение Кесселя забрать тридцать миллионов долларов и просто ничего не делать до сих пор в силе... Она моргает. И переносится в собственную квартиру, по которой так скучает. Вот только любимая уютная квартира — неиссякаемый источник спокойствия — изувечена. Оскорбления, обвинения, угрозы хлестки как удары вымоченной в солевом растворе плети. Закрыть глаза не получается: оставленные на стенах надписи уже впечатались в сетчатку. Джей Джей моргает. Смотрит на Кесселя и стену за его спиной: чистую, с простеньким пейзажем там, где нет никаких оскорблений. Джей Джей Коллинз спасла эту чёртову страну, и за это американцы благодарны, а тупого шоу недостаточно, чтобы это изменить. — Изменить что? — голос Кесселя, озадаченно почёсывающего затылок, окончательно возвращает в настоящее, где тикает стоящий на комоде механический будильник и стучат в окно тонкие ветки. И нет никаких ранящих надписей. — Что? — Джей Джей удивлённо приподнимает брови. Мысль о том, что она что-то пропустила, отпадает сразу: даже задумавшись, Джей Джей не выпускала из поля зрения ядерного террориста и слушала, что тот говорит. — «Недостаточно, чтобы это изменить». Можешь пояснить, о чём речь? Я немного упустил ход мысли. Мысли, вырвавшейся откуда-то из глубин во внешний мир. Мысли, которой здесь не место. Джей Джей морщится. Джей Джей отвечает: что-то простое и логичное, и Кессель кивает, удовлетворённый пояснением. Поплывший было фундамент реальности твердеет обратно, но иначе и быть не может. Она, чёрт побери, героиня, и миллионы людей искренне ей благодарны, а те оскорбления, ненависть и злость — отныне в темнице памяти, откуда им не вырваться никогда. Никогда. ... Вот только судя по недоумённому взгляду Кесселя, последнее Джей Джей снова произнесла вслух.