Сквозь отчаяние

Двадцать один — двадцать. Это последняя партия, решающая. Ещё одна ошибка — и игра окончится. И больше ничего нельзя будет сделать. Но пока волан в воздухе, пока не прозвучал финальный свисток, всё ещё можно изменить. Дыхание то и дело сбивается, каждый шаг сто́ит огромных усилий, а волан никак не падает, будто издеваясь. С каждым разом упорно возвращается и возвращается. Андрей и сам не понял, как потерял контроль над игрой. Первую партию он взял так легко, что позволил себе расслабиться во второй и теперь ужасно об этом жалел. Неожиданно соперник изменил тактику, и парень был вынужден защищаться, проигрывая очко за очком. Он был так обескуражен, что почти не слышал слов тренера в тайм ауте перед началом третьей партии. Кажется, он говорил, что нужно собраться. Андрей собрался. Он честно боролся за каждый розыгрыш, но усталость начала побеждать, а счет никак не хотел становиться в его пользу. Волан наконец-то коснулся пола на его стороне. К счастью, в ауте. Подумать только, всего какой-то сантиметр решает, проиграет он прямо сейчас, или ещё будет шанс вырвать победу. Двадцать один — двадцать один. Снова невыносимо долгий розыгрыш. Приходится бегать из одного угла площадки в другой, стараясь удержать волан в воздухе. Кажется, что кто-то специально расширил корт на его стороне, чтобы бежать было дольше. Перейти в нападение всё никак не получается. Желая поскорее закончить, Андрей попытался пробить смеш, но не успел выйти под волан и ударил слишком поздно и низко. Сетка. Двадцать два — двадцать один. Черт, зачем нужно было так торопиться? Почему снова в сетку?! Парня накрыло отчаяние, в глазах защипало. Он через силу поднял руку с ракеткой, приготовившись принимать подачу. Удар — раздался судейский свисток. Аут. Двадцать три — двадцать один. Из глаз сами собой потекли слёзы. Он знал, что нужно держать себя в руках, но ничего не мог поделать. Накопившиеся эмоции прорвались наружу и выплеснулись одновременно. Он так долго шел к этому, столько тренировался, вложил столько сил, и всё ради такого глупого, жалкого итога, чтобы даже не войти в четверку. От злости Андрей швырнул ракетку об корт и направился забрать воду с полотенцем. Подошел Виктор Николаевич. — Подними ракетку, — он говорил спокойно, но явно сдерживаясь, чтобы не отчитать подопечного прямо здесь и сейчас. Андрей никак не отреагировал. Тогда тренер повторил гораздо жестче: — подними! Мальчик коротко взглянул в его сторону и нехотя вернулся за брошенной ракеткой. — Давай её сюда, — продолжил Виктор Николаевич. — Зачем? — не понял Андрей. — Затем, что не надо кидать её об пол. В твоем проигрыше она не виновата, — пояснил тренер и забрал ракетку из рук парня. Тот ничего не ответил, взял свои вещи и направился в раздевалку. Настроение было и так ужасное, а тут ещё подошел Даня и начал успокаивать. Андрей взорвался. Вся ярость выплеснулась на не вовремя появившегося друга. Плохо понимая, что делает, он налетел на парня и с размаху впечатал его в серые металлические шкафчики. — Да заткнись ты! Хватит меня утешать! — Ты чего, — Даня смотрел на друга круглыми глазами, — я же помочь хотел. Ну подумаешь, проиграл, с кем не бывает. Зачем так психовать? — Не психую я! Чего привязался? — закричал Андрей и ещё сильнее прижал Даню к шкафчикам. — Это я-то к тебе привязался? — удивился парень. — Рудаков, ты что устроил?! Что на тебя нашло? — Андрей почувствовал, как его хватают за плечи и оттаскивают от Дани. Он хотел было огрызнуться, но, повернувшись, встретился с яростным взглядом тренера. Внутри затянулся неприятный холодный узел страха. Кажется, еще никогда на него так не сердились, и никогда он не чувствовал себя от этого настолько плохо. — Живой? — обратился Виктор Николаевич к Дане. — Всё нормально, — заверил парень, оправившись от шока. — Хорошо. Я жду объяснений, — тренер красноречиво перевел взгляд на опустившего голову Андрея, но, так и не получив ответа, вздохнул: — понятно. Значит, разговор переносится на лучшие времена. Андрей, приводи себя в порядок, и оба марш в зал. Там наши девочки в четвертьфиналах играют. Остаток дня и на следующий день, в поезде, с Андреем почти никто не разговаривал. На самом деле ребята старались не трогать его лишний раз, потому что он был похож на вот-вот готовую взорваться бомбу. Но мальчику казалось, что все вокруг специально его избегают. Виктор Николаевич тоже не предпринимал попыток поговорить о случившемся: не было ни времени, ни подходящей обстановки, да и надо было всё обдумать.

* * *

Впервые в жизни Андрей намеренно пропустил тренировку. Матери сказал, что плохо себя чувствует. Та лишь поворчала: “Это ты где-то на соревнованиях своих заразу подцепил. Я же говорю, нечего постоянно куда-то ездить, деньги мои тратить. Лучше бы учебой занялся”. Андрей вздохнул. Мама никогда не понимала, как важен для него бадминтон. Всегда говорила, что лучше бы Андрей хорошо учился, и так ни разу и не пришла на его игру. Оставшись наедине, мальчик снова почувствовал, как накатывает грусть. Он лег на кровать и обреченно уставился в потолок. Думать ни о чем не хотелось, в голове царила пустота. Телефон издал сигнал уведомления. Андрей нехотя глянул на экран и тут же выключил его, даже не прочитав сообщение. Оно было от Виктора Николаевича. Ужасно страшно смотреть, что там написано. Но через пару минут он всё же решился и прочитал: “Мы не можем возобновить твои тренировки, пока не разберемся с произошедшим. Так что приходи, когда будешь готов”. “Когда будешь готов”, — еще раз перечитал он. Кажется, никогда. Может и не нужно ничего возобновлять? Бросить и все. Существуют сотни вариантов, так почему бы не попробовать себя в чём-то другом, раз уж тут не сложилось. Или заняться учебой, в конце концов. Мама точно будет в восторге. Взгляд упал на непривычно пустое место ракетки, и сердце сдавило от грусти. Андрей крепко зажмурился и сжал кулаки.

* * *

Уже минут десять мальчик стоял в небольшом коридорчике перед дверью в спортзал. Он вслушивался в до боли знакомые звуки игры, но не мог набраться смелости чтобы войти. Так бы, наверное, там и остался, если бы тренировка не закончилась, и в открывшуюся дверь не вывалились уставшие, но веселые ребята. Они с удивлением поглядывали на Андрея, кто-то бросал короткое “привет” и “как ты”. Даня просто прошел мимо, ничего не сказав. Зал опустел, и Андрей понял, что если не решится сейчас — потом будет намного сложнее. Он сделал глубокий вдох и проскользнул в приоткрытую дверь. Как можно тише прошел по непривычно пустому залу, где каждый звук отдавался и усиливался эхом, и остановился перед дверью тренерской, снова чувствуя, как тяжелеют ноги. Андрей поднял руку, чтобы постучать, но в последний момент замер в нерешительности. Зачем, если проще развернуться и уйти? Зачем испытывать этот жгучий стыд, зачем извиняться, пытаться что-то наладить? Неизвестно, что удержало его на месте. Наверное, все те же окаменевшие ноги, не дающие сделать шаг вперед, а может и что-то другое, но он остался. Еще один вдох — почему-то это придает немного уверенности — и негромкий, осторожный стук. — Входи, — ответ последовал почти сразу, как будто тренер был уверен, кого увидит за дверью. Андрей беззвучно шагнул внутрь и, прикрыв за собой дверь, вдруг понял, что совершенно не знает, что сказать. Хотя если бы и знал, произнести что-либо стоило бы огромных усилий. К счастью, начинать ему не потребовалось. — Я рад, что ты пришел, — сказал Виктор Николаевич. И хотя в его тоне не было и намека на веселье, Андрею очень хотелось верить, что тренер и правда его ждал. — Садись, разговор будет долгим. Парень послушался, осторожно присев на край предложенного стула. — Прежде, чем говорить, я хочу услышать тебя, — начал Виктор Николаевич. — Мне важно знать, что с тобой случилось и из-за чего, — он выжидающе посмотрел на своего воспитанника. Андрей лихорадочно пытался сообразить, что сказать. Мысли предательски путались и ускользали. — Я… — сделал он попытку, но запнулся, перевел дух и продолжил: — я не знаю, просто сорвался. — Но почему? Кажется, раньше у тебя такой проблемы не было. — Да, наверное, — неуверенно кивнул парень. — Этот чемпионат… для меня это было важно. Я долго готовился, много тренировался… я правда очень старался! Но этого оказалось недостаточно, я не смог ничего сделать. И… — на глаза навернулись непрошеные слезы, — я не знаю, как мне дальше играть после такого. Я не смогу. Мальчик оставил попытки сформулировать свои мысли вместе с усилиями сдержать слезы. Все, что он так долго держал в себе вырвалось само, как тогда, после игры, но теперь уже не было той злости, лишь давящее чувство беспомощности и отчаяния. Он нагнулся и закрыл лицо руками. Вдруг теплая рука успокаивающе легла на плечо. Тренер присел перед своим подопечным, внимательно и терпеливо давая ему время выплакаться. — Не переживай, — он аккуратно погладил Андрея по дрожащей спине, от чего тот еще больше напрягся, — такое бывает. Поверь, я видел, как ты старался и сколько сделал. Ты уже многого достиг, а впереди еще больше. Парень не ожидал получить поддержку, но это было именно то, что сейчас ему было так важно услышать. Слова проникали в душу, постепенно заставляя отчаяние отступать, вселяя надежду и новые силы. — Я знаю, как обидны такие поражения, но без них не бывает больших побед. Все спотыкаются время от времени, но нужна смелость, чтобы встать и пойти дальше, несмотря ни на что. И у тебя она есть. Мы учтем ошибки и продолжим работать над их исправлением, правда? Парня уже не трясло от рыданий, он явно начал успокаиваться, а вскоре вовсе затих, стараясь не пропустить ни одного слова тренера, и несколько раз кивнул. — Простите, — наконец смог выдавить он, пытаясь вытереть мокрые глаза, — я вел себя ужасно глупо. Я постараюсь, чтобы такого больше не повторилось. — Уже простил и надеюсь, что у нас с тобой и правда больше не будет разговоров на эту тему, — в голосе Виктора Николаевича послышалась улыбка, однако его лицо оставалось серьезным. — Но ты сам понимаешь, что и просто так спустить с рук твое поведение я не могу. —Знаю, — Андрей снова напрягся, втянув голову в плечи, словно ожидая удара. Но тренер продолжил, ничуть не смягчившись: — Ты отстраняешься от всех соревнований на три месяца. И еще месяц будешь бегать по десять штрафных кругов после каждой тренировки. — Видя, как поник мальчик, Виктор Николаевич подбадривающе похлопал его по плечу: — Я понимаю, ты и так уже усвоил урок, но это нужно для того, чтобы он не забылся слишком быстро. Заодно выносливость потренируешь, тебе не помешает. И хочу чтобы ты понимал: бо́льшая часть наказания — не за психи, а за то, что чуть не устроил драку. Повторно я такого не потерплю: буду применять гораздо более серьезные меры. Это понятно? — Понятно, — тихо ответил парень. — Ты еще должен извиниться перед своим другом, потому что поступил с ним, мягко говоря, отвратительно. Андрей почувствовал, как загорелись щеки, ведь за все это время почти ни разу не подумал о Дане. И какой же он после этого друг? — Да, Виктор Николаевич. Я обязательно извинюсь, — заверил мальчик. — Вот и хорошо. Не волнуйся, все непременно наладится, — Виктор Николаевич поднялся и вернулся к собиранию инвентаря. — Ну а вообще, как тебе твоя игра? — Ужасно, — пожал плечами Андрей и тут же ойкнул, не успев перехватить волан, который прилетел прямо в лоб. — Чтобы я такого больше не слышал, — предупреждающе выставил указательный палец тренер. — Почему? — возмутился парень, обиженно потирая пострадавшую голову. — Неконструктивно. — Но вы же сами так говорили! — не сдержался Андрей. — Во-первых, я говорил только «плохо», а в этот раз даже я не могу так сказать, потому что играл ты вполне хорошо. До определенного момента, конечно. Во-вторых, мне можно, я тренер. В-третьих, ты все еще не ответил. И, кстати, верни волан. Мальчик тихо фыркнул и кинул обратно поднятый с пола снаряд. — Ну, — задумался Андрей, — в конце я не успевал или забывал возвращаться в центр, из-за чего потом не мог хорошо выйти для удара. Часто спешил и бил в сетку. А еще до сих пор попадаю в огромные ауты. — Вот так гораздо лучше, — одобрил Виктор Николаевич, — поэтому завтра тебя ждет хорошая многоволанка. Чтобы был на тренировке с письменным отчетом о турнире, — с этими словами он протянул парню отобранную на соревнованиях ракетку. — Ну не-е-ет, — возмутился Андрей больше для вида, потому что через секунду расплылся в счастливой улыбке. Хотя он и знал, что завтра будет умирать от усталости, сейчас был этому ужасно рад.