Фол последней надежды

      «Останься в моей памяти Как друг и враг, историей Титаника. Останься в моей памяти Как лекарь и палач.» из песни А. С. Эгромжана «Это было красиво»       — Андрей, ты петь собираешься?       — Да, Лёх, извини, я задумался.       — Может, всё-таки выйдем с моими музыкантами? Тебе будет непривычно и будешь меньше отвлекаться.       — Нет, всё хорошо, не в этом вопрос.       — Считаешь, что не справишься?       — Бутылки в нас точно не полетят, программа готова.       — А тебе она нужна именно в таком виде?       — О чём ты?       — Я и так носитель той же крови. Для меня быть его проводником естественно природе. Я могу общаться с Мишей посредством родства и петь в точности, как он.       Я боюсь вопроса, который Лёша задаст следующим. Вместо него он просто обнимает меня левой рукой.       — Делай, как знаешь, Андрей. Если уверен, что потянешь.       Лучше бы Лёха задал его вслух. Пока вопрос блуждает в моей голове, разрушая всё изнутри. Уйти нельзя остаться. Я так и не расставил знаки препинания. А теперь слишком поздно.       — Это фишка этого года, Лёха, на пару концертов.       Он молчит, потому что так неправильно поступать. Наверное, я просто запутался. Или настоящий подлец. Такой же, как моя бывшая группа. Гораздо хуже.       — Не уверен, Лёш, но у меня нет другого пути. И никогда не было.       — Даже, если бы вы с Мишей не пересеклись? Вот без этих всех родственных душ? Без веры в другие миры, без призраков, без бесов.       — Да. Но то, о чём ты говоришь, объективная реальность.       — Для нас. А если бы тебя убедили в обратном? Что есть только физические закономерности и ничего сверх того.       — Скажи тогда честно, Миха смог бы стать просто художником?       — Нет, музыка была частью его самого.       — Так вот, говорят, что в друзья мы выбираем людей со сходным ДНК. Это тоже закон жизни, Лёха. ------------------------------------       — А как ты пишешь тексты, Андрюха? Садишься и придумываешь?       — Ну отмечаю фразы. Там в киношках или книгах. Может, в разговоре.       — То, что цепляет, да?       — Да, Мих. Пожалуйста, не надо заставлять меня объяснять. Это так не сработает.       — Но ты же и, когда я играю, видишь?       — Вижу, но не всегда. Настроение мелодии.       — Моё состояние.       — Да, бывает… Иногда… Не обязательно… Нет, ты слишком упрощаешь, Мишка, ну если бы я только считывал твои мысли…       — Но ты их понимаешь?       — К чему ты клонишь? Если думаешь, что я цыганка или колдун какой, то нет. Хотя я иногда был бы не прочь…       — Я бы тоже хотел суперспособность. Например, замедлять вре… Подожди, если бы только мог считывать мысли?       — Мих…       — Или не только считываешь мысли? -----------------------------       — Андрей, ну они ведь в такой же растерянности, как ты сам.       — А я, Агат, максимально собран. Мы с Михой давно всё между собой решили. Сейчас время выполнить обещания.       — Но парням тоже дорог Миша, а ты, получается, начинаешь междоусобные разборки в самый тяжёлый момент. Ты же на самом деле не такой.       — Я забираю своё, Сань. Просто по праву авторской власти над ним.       — Своё и ваше.       — Моё и отчасти наше. Подчеркну специально, отчасти наше. Личная собственность Горшка в воле и доле его наследников, к коим ни я, ни остальные члены группы не относимся.       — Ребята всё равно достойны сочувствия. Они находились с Мишей рядом до конца и использовали все средства для его спасения. Возможно, они своими действиями продлили его жизнь или улучшили её качество.       — В твоих словах есть доля правды.       — Значит, ты всё-таки отнесёшься к ним с достаточной жалостью, как это сделал бы Миха?       — Нет, Агата. Значит, теперь будет совсем без жалости. Значит, только силой. Значит, в драке со слабым. Значит, ударив лежачего. Никаких переговоров. Строго бумажное судебное разбирательство по правам.       — Некрасивая ответка, Князев. Ты же мог за эти месяцы увидеть в них и что-то хорошее.       — Я не хотел и не смотрел. Не бойся, Саша, никакой мести, их больше для меня просто не существует.       — Почему, Андрей? Вас ведь связывает…       — И я устал быть связанным. Пока верёвки окончательно не пережали поток крови в моих сосудах, я их перережу навсегда. Может, я и буду выглядеть плохим человеком, но хорошего они не заслужили. И если ты и они считаете, что Горшок бы не одобрил мои текущие действия, то вы ни хера не знали его вообще. ----------------------------       — А мы, Андрюха, между прочим, здесь без тебя впахивали, будь здоров. Шлифовали стиль, выступали, писались.       — Я не хотел, чтобы так получилось. Но теперь понимаю, что в двадцать семь было бы уже поздно. Я бы не потянул.       — Да я не про твою службу. Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помогал? Ты же лезешь в мои мелодии.       — Мих, я всегда стараюсь подобрать под рыбу, но иногда получается бессмыслица. Если они меня не выводят…       — Ты идёшь от…       — Не от, а за. По направлению. Мишка, опять хочешь раскрутить меня по винтикам? А я слиток. Сплав. Неразборная конструкция.       — Типа армия тебя не обломала?       — Мих, я… Да я же каждую свободную секунду тратил на группу!       — А Шурка говорил…       — Он не прав, всё бывает по-разному. Я многому научился. Дисциплина тоже быва… Мих, а просто, вот если бы меня, предположим, целенаправленно ломали день за днём полтора года. Как бы ты поступил?       — Я не то сп......., Андрюха. Ну, дурак, порю чушь, не думая.       — Миш, ответь мне, если бы я вернулся своей тенью? Если бы стихов во мне больше не было…       — Андрей, б.…, ты и… Так не бывает.       — Декабрь. Санкт-Петербург. Солнце просто могло не взойти, Горшок.       Миша смотрит на меня виноватым взглядом. А потом аккуратно открывает мою тетрадь и внимательно читает подряд, бережно переворачивая страницы. ----------------------------       — Опять уйдёшь по-английски, Князев?       — Нет, Реник. Вот теперь всё будет по-взрослому. Придумывайте новое название и логотип.       — Не смешно, Андрей.       — А я не шучу. Вы снова сделали меня неотъемлемой частью «Короля и шута» без возможности его покинуть. Ну раз нереально выйти из группы, то я просто её уничтожу окончательно.       — Князь, тебя прямо не узнать. Почему же ты так не проявлял себя при живом Михе? Он бы зауважал тебя больше.       — А я и не стремился к этому. Мне хватило потока имеющегося респекта, что я чуть выплыл.       — Теперь будешь ругать Горшка? А как же о мёртвых…       — Правда, Ренегат. Та, что необходима мне для самообороны. Ни больше, ни меньше. Вы думали, что скушали бедную овечку? Немного ошиблись. А может, очень сильно, как считаешь? -------------------------------       — Миша, это же был эксперимент. Ну без тебя как бы я пел наши песни? У меня своя роль, я не могу исполнять твою.       — Ну так и не фигня же вышла. Запишите, что есть, и всё.       — А ты придёшь на студию?       — Буду пытаться. Андрюха, не дрейфь! Ты вон и петь раньше вообще боялся, а уже можешь тащить на себе концерты полностью.       — Мне очень ребята помогали.       — Ну и хорошо, значит, ты настоящий фронтмен, ё-моё. Лидер группы.       — Мих, это в смысле, я бы один не справился.       — Князь, просто вдумайся, парни, получается, были сразу уверены, что ты сможешь и без меня. Понимаешь? -------------------------------       — «Король и шут» был Михиным детищем и его судьбой. Сегодня их общая история закончилась вместе с гибелью Горшка. Мы с группой вместе докатаем обещанные концерты до конца этого года. А далее, по крайней мере, я буду поминать его исключительно как Князь.       Я поворачиваюсь к экрану, на котором высвечивается самый первый состав «Конторы», ещё до меня. Затем наша бравая компания без Поручика. Две Маши со скрипками, «Золотой состав», последний концерт с Балуновым. Басист, который пробыл с нами совсем недолго, костюмный период «Театра демона». И наш позавчерашний снимок. Я на нём в ярости, хотя кажется, что это обычный концертный образ. До своего ухода Горшок успешно каждый концерт доводил меня до бешенства. Я смотрю в его глаза на экране. Мы не допели. Не завершили земной путь своего дуэта. Не дописали общую книгу. Не досняли свои клипы. Остался только режиссёр. Выдержал бы я ещё десяток таких выступлений? Стало ли мне легче после Мишиной смерти? Смогу ли я ему простить последнее десятилетие? Возможно ли смириться с тем, что произошло этой ночью? Нет. На чёрном экране медленно загораются даты «1988-2013». Название «Король и шут» гаснет. И дальше весь концерт за нашими спинами находится Михина фотография в полном одиночестве. ----------------------------       — Андрюха, ну как так, не навалять какой-то там попсне?       — Мих, я борьбой занимался и то очень недолго, это они нам бока пообтёсывают, и все будут ржать.       — Я тебе покажу пару приёмов.       — Миша, нет. Мы оба сходим в зал к нормальным тренерам. Не хватало, чтобы в газетах написали, что мы покалечили друг друга.       — Да вряд ли там дойдёт до настоящего боя.       — Смотри, судя по тому, что ты рассказал: и ринг, и перчатки, и судьи будут по правилам реального бокса.       — Андрей, ну, все вместе мы сообща им покажем.       — Парни слились, Мих. Дерёмся из группы только ты и я.       — И ладно. Мы с тобой сможем ведь, да? Потянем вдвоём?       — Ну если ты не вмажешься перед боем…       — Андрюха, я чистый, клянусь.       — Миш, зачем?       — Я не выгребаю, Князь. Это тяжело объяснить. Мне просто невыносимо. Меня перее…. жизнью.       — А если попробовать лечиться?       — После наркоманской больницы хочется только одного — закинуться дозой такой силы, чтобы выжечь из памяти эти дни навсегда. ---------------------------       — Князь, т… м…, ты чуть не вывихнул мне запястье. Зачем ты сбросил звонок и не дал мне поговорить с Батоговым?       — Потому что, б…., Цвиркунов, мы прямо сейчас ничего не публикуем в интернете: некролог ещё не готов. Я тебе отдам текст и фото через полчаса, и ты выложишь их именно в предоставленном мной виде. Я чётко прослежу за этим.       — Но надо, чтобы наш директор срочно сообщил…       — Сейчас Вахтанг на связи с Олей и Лёшей. Похоронные дела полностью на нём, место прощания нам объявят после согласования с семьёй.       — Я про концертную площадку.       — Все выступления состоятся в те дни, на которые они запланированы. Я подписал бумаги на юбилейный тур, и я его отыграю. Просто с этого момента уже в память о Горшке.       — Не хочешь поехать посмотреть к нему?       — Сейчас там только родня. После концерта за нами пришлют микроавтобус.       — И ты сегодня потянешь петь?       — Я буду петь, даже если любой из вас не сможет играть. Хоть под гитару, хоть под барабаны, хоть акапелла.       — Не жалко голоса?       — Хрен вам, Яша, не переломлюсь. На год мне его точно хватит.       — Ох..... ты друг, если способен спокойно отстреляться в такой день. Ждал, пока Миха подохнет, чтобы…       — Говори-говори, Яш, у меня тоже теперь всегда включён диктофон.       — Мишка умер, а тобой движет злопамятность. Ты мог бы ради него оставить всё в прошлом и нормально договориться.       — Ух, ты! Прекрасная мысль! А что же вы не попробовали ей воспользоваться? Не поступить со мной по-скотски, а разъяснить свою позицию. Тогда я её скрепя сердце понял, а сейчас что-то не врубаюсь. Забудь, Князь, как мы надругались над твоими идеями, прости и возлюби нас, как Миху? Чёрта-с-два. Только ему было можно. Ради него было допустимо. А теперь всё. Лавочка закрыта. И вы со мной расплатитесь по всем пунктам договора. Я научился блюсти его добуквенно. ----------------------------------------------       — Мих, я не верю, что целых пять лет. Тебе ведь легче физически? И на концертах ты можешь уже не просто сидеть на сцене, а как раньше…       — Андрюха, ты ведь себя утешаешь. Это ты боишься, что спьяну провороните мою белую горячку.       — Мы не колдырим.       — Смотри правде в глаза, Князь. Полтораха как разминка. Пиво на сцене, в гримёрке, в номере, в автобусе, в поезде.       — Но не набухиваемся.       — Просто ты уже, наверное, не помнишь себя трезвым.       — Миша, всё играется и поётся, драйв есть. Пусть ты и считаешь, что это артистический приём. Но ты бы не мог так без внутреннего огня.       — Андрюха, ты очень больно ударишься о действительность.       — Мих, что опять за депрессивная фигня? Ты меня пытаешься напугать? Мы через такую грязь с тобой прошли, что ничего нас сломать уже не может. Я тебя почти похоронил, веришь? Любая хрень теперь преодолима. Дальше будет только лучше. Ну пять так пять, перетерпим. Сцепим зубы и вперёд.       — Смотри, Князь, чтобы через пять лет это их положение не вошло в привычку. --------------------------------------       — Горшок, что я скажу журналистам? Что ты слетел опять?       — Князь, если тебя е… их мнение, то ты и разбирайся. Хочешь остаться чистеньким? Типа ты никогда… Бывших наркоманов не бывает. Кололся один раз, так бойся всю жизнь. Всю свою поганую, никчёмную, жалкую…       — Миша, прекрати. Мы приехали, как ты нас позвал…       — А теперь пи...... по домам. Оля, правда, выйди по-хорошему. А то я опять наговорю тебе гадостей. Поезжай к девчонкам.       — Я вызову врача.       — У меня есть знакомый врач. Он приедет и привезёт мне лекарство.       — Миш, давай я останусь.       — Будешь капли в капельнице считать? На тебе Сашка.       — Мишенька!       — Оля! Вали. Отсюда. Пожалуйста.       — Андрей, ты побудешь?       — Князь, ты здесь ещё? А классно тебя прогнули, да? Ты же видишь меня каждый день. И не можешь, б…., не замечать следы уколов. И зрачки. И отходняк. Но молчишь. Как все. На что надеешься? Будешь единственным «Королём и шутом»? Никто уже не спросит, кто из вас кто?       — Горшок, зачем ты так?       — А для чего ты? Хули ты остался? Потому что я подыхаю, да? Тебе страшно одному. Если бы ты не был трусом…       — Ну договорились, Мих, я никчёмный человек. И с этим ничтожеством ты столько лет играл в одной группе. Пел его тексты. Отдавал ему свою музыку. Не Лёше, не сам корпел над всеми текстами месяцами, а ему. Привёл в свою группу и не отпустил. Труса. Балбес и Бывалый в одном лице. ---------------------       — Оля, я ещё не доехал на базу. Пять минут, и скажу, в каком Горшок…       Таксист паркуется в первом разрешённом месте. Я поднимаю мобильник с пола.       — Я отключу счётчик, а хочешь и бесплатно довезу. Поплачь, брат, я никому не расскажу.