Да простит меня Хайа София

      Великий торг возле священного для каждого православного человека - Собора святой Софии, был в самом разгаре. Подворье было наполнено обыденными для этого места людьми - варягами, русами и множеством разномастного народа. На брущатке были расстелены ткани с диковинными товарами: браслетами тонкой восточной работы, амулетами во славу скандинавским и славянским богам, серебряными фибулами, шишаками и кольчугами, остриями копий и стрел. В пухлых бочках кисла рыба. Ее запах охватывал свежие заморские фрукты - виноград, персики, груши и финики. На русской половине купцы-воины предлагали покупателям мед и соты, рыжий янтарь и воск. Но общим товаром для варягов и русов были рабы. Их выстроили рядком вдоль храмовой стены; тугая веревка, смазанная ароматным маслом, крепко связывала каждого раба друг с другом за шею, отчего убежать от грозного хозяина было невозможно.       Здесь давно обосновались двое крепких парней. Один в богатой шелковой рубахе до колен, опоясанной бархатным поясом и украшенным драгоценными камнями и золотом. Узоры на пластинках были вырезаны очень тонким инструментом и изображали силуэты коленопреклоненных мужчин и женщин. Потертая куртка из кожи висела на плечах. Мятый плащ в полах был изорван. Греки косо глядели на него, на что парень самодовольно улыбался и взглядом указывал им на множество мечей и топоров, которые он при любом дурном знаке готов применить по прямому назначению. Образ викинга на торге довершал совершенно странный шлем: с двумя крупными рогами по бокам. Если прохожих не смущал рваный плащ или старая куртка, то с большим негодованием они глядели на его голову.       Второй парень носил более скромные одеяния: та же рубаха, только льняная, домотканные штаны и новая куртка, отороченная бобровым мехом. Только плащ выделялся среди несколько бедной одежды - бархатная ткань переливалась волнами словно море. Вокруг него золотыми нитями вышита рамка на манер той, что будет использована на гербе Шотландии. Внутри золотых границ серебром нашиты узоры волка, медведя и лисы - животных, издревле почитаемых не только викингами, но и всем европейским севером. Глаза волка сверкали рубинами, медведя - танзанитами, а лисы - янтарем.       Викинги своим контрастом привлекали внимание. Многие греки почтительно кланялись парню с богатым плащом и старались обходить юношу с богатым поясом. Что было неудивительно, ведь в те далекие времена убранство плаща указывало на высокий статус. Но обделенный вниманием викинг мог добиться должного почтения - стоит только выхватить топор и угрожающе засверкать белками глаз.       Кроткий взгляд второго метнулся по толпе на площади. Постепенно она расступалась, а до ушей доносились стуки копыт и колес. Жители города стремились быстрее исчезнуть с дороги, но не уйти далеко, дабы увидеть известных им посетителей. Гости столицы Византии вопросительно оглядывались, но следовали примеру горожан, и только нищие и юродивые ликующе вопили, заламывая руки к небу.       - Император едет на службу в храм, - кротко бросил викинг в богатом плаще.       - Как говорят арабы на торге: собака лает, корован идет, Стенквиль, - внемлил ему викинг с поясом, голодно глядя на золото и славу императора.       Названый Стенквиль (воплощение Норвегии) обреченно закатил глаза.       - И не мечтай, Бервальд, ты не получишь это золото, даже если вооружишь всех викингов и русов нашим добром.       Бервальд (он же воплощение Швеции) громко засмеялся.       - Быстро ты сдался, друг. Не мы ли в ватаге люда из Гардарики грабили Царьград по множеству раз? С каких пор тебя пугают христианские ножи?       - С тех пор как ряды наших братьев редеют не от их мечей, а от их слов.       Стенквиль вновь глянул в приближающуюся свиту императора и призвал шведа поглядеть на всадника в легких доспехах, чьи глаза блестели от общего триумфа, а рот подернулся широкой улыбкой умиления. Бервальд настолько сильно сжал челюсти, что Стенквилю послышался мерзкий скрип зубов.       - Ах, и он здесь, жалкий трус! Смотри, как лыбится, сейчас рот разорвет. Гляди! Да гляди же! Какие у него браслеты на руках! Никак в дар от императора получил, за то что променял честь и славу наших отцов! Проклятый дан, где твоя честь! Лучше бы ты погиб от моего топора, чем сейчас, как дорогая публичная девка, купался золоте!       - Мы легко можем отнять это золото, стоит ему вернуться на родину. Я не против устроить парочку набегов на его земли.       - Единственное, что мы должны с него взять - кровь!       Бервальд бешено смотрел на людей вокруг, будто выискивая кого-то.       - Провались все пропадом, где Новгородская земля! Где этот чертов рус?! Я хочу показать ему позор дана. Может, это ободрит его после поражения русов Византии и он решиться выплыть с нами в Европу по христианские головы.       А процессия приблизилась к площади. Их путь лежал далее, до железных ворот Софии. Константин, на великолепном скакуне и в сопровождении четырех стражников, венчал великолепную свиту и защищал от малейших притязаний врагов императора и его семью. Воплощение долго оглядывал варягов, будто ожидая от них подвоха. Швеция и Норвегия ответили на долгий взгляд: первый презренно, второй хмуро. Колесница с императором и императрицей медленно проехала мимо торга, следом за воплощением. Позади них едва-едва двигался дан с остальными людьми. Он старался не опускать глаз на недавних товарищей, хотя испепеляющие взгляды недавних боевых товарищей не могли остаться незамеченными. Уважение к варварской храбрости еще сохранилось в крови недавно обращенного дана и он опустил взгляд на Бервальда, словно бросая ему молчаливо вызов. Но яркая белизна глаз, медвежий оскал и рука, что успела выхватить метательный топорик, испугали дана и он скорее отвел взор и схватился за рукоять меча в ответ.       Бервальд позабыл о всякой осторожности. Рука уже поднялась в метательном жесте, все тело напряглось в предвкушении битвы с ненавистным предателем. Стенквиль хотел остановить его, но за плечо шведа уже успела ухватиться некая девушка. Одета она была в очень великую ей по размеру куртку из медвежьей шкуры. Лишь волосы ее, как серебро, струились по плечам. Стенквилю не нужно более времени догадаться, кто решился потревожить шведа, а потому норвежец кинулся спасать неразумную девушку от возможного удара.       - Бранислава, не подходи к нему!       Бервальд тут же в испуге обернулся и дернул руку с топором чтоб раскрошить человеку сзади голову, но девушка эффектно увернулась. Лезвие топора пролетело над ее головой. Она заливисто засмеялась на недоуменный взгляд викинга. Секунды, и суровый швед расплылся в радостной улыбки, а крепкие руки обхватили девушку в объятия.       - Бранислава! Как я рад тебя видеть!       - Да конечно, не знала что у вас, варяги, друзей кровных топором привечают, - Русь засмеялась вновь и старалась выпутаться из крепкой хватки.       Стенквиль невольно улыбнулся одними губами.       - Лихоимство тебя погубить, сестра!       Через толпу к ним пробился юноша. Борода его едва-едва начинала расти, а потому многие люди уже нарекали его мужем. Темные волосы струились по плечам, едва касаясь красного плаща. Кольчуга туго облегала его тело. Девушка на замечание высунула язык и показала знаки пальцами, на что Стенквиль нахмурился, а Бервальд залился долгим смехом.       - А я не боюсь медведей! Смотри, Осмомысл, я в медвежьей шкуре, он меня от своих не отличит!       - Только клыки его чуть не своротили тебе головы, - юноша укоризненно дернул девушку за щеку, и коротко поздоровался с викингами.       Бервальд еще с минуту приходил в себя после долгого смеха, а после лицо его вновь загорелось огнем гнева. Всплыли в памяти старые обиды, а звуки процессии напомнили о ненавистном дане.       - Взгляни, Фроуд, взгляни на него! Да туда же, они сейчас уйдут! Шутка ли это, Новгородская земля!       Бранислава посмотрела в сторону, куда указывал викинг, и обомлела. Там же был ее давний знакомый - Константин! Вспомнила девушка, как стоял он на коленях в ее шатре и ввергал себя в ее победу. Не настоящую правда, но остроумную. Наказала она тогда припоминать греку о поражении. Но теперь не смотрел он на нее, хотя Русь была уверена, что грек ее видел. Ощутила она на себе его незримое наблюдение краем глаза.       Каждый жест грека выражала праздное безразличие. Не позволяла ему ситуация открыто глядеть на дикарку. Стоило только варягам появится на торге, как напряглась вся душа Константина. Где их ватаги, там и ходит Бранислава и позорит честь женскую.       "Хотя о какой чести я говорю, обращаясь к Браниславе?" - подумал грек.       В голове промелькнул недавний образ Руси лишь в исподнем. Византия замотал головой с такой силой, что все сознание его помутилось, а в лоб и затылок ударила неприятная волна боли. Губы зашептали молитвы.       Русь усмехнулась.       "Не-е-ет, не будешь ты молчаливо меня избегать. Проучу я тебя, гордый грек".       Толпа недовольно забурчала. Русь бежала, расталкивая всех вокруг, не спуская взгляда с лошади Византии. Его очертания то резко пропадали среди множества людских силуэтов, то появлялись, стоило толпе расступиться. Словно волны люди накрывали собой девушку, то расступилась. Русь представляла себя дракаром, бороздящим моря в поисках богатых земель и сытной добычи.       Ее добыча остановилась возле ворот. Огромная дверь раскрылась, и пред императорским поездом и всеми людьми на площади предстал патриарх. Духовный владыка всего православного мира осенил крестным знаменем народ, на что горожане пали ниц, а люди из свиты императора перекрестились. Лишь варяги и русы остались недвижимы, между собой перебрасываясь крамольными словами.       Патриарх заговорил. Вокруг воцарилась абсолютная тишина. Казалось, даже птицы перестали голосить, собаки и кошки прервали свои перепалки, даже ветер не свистел над землею, дабы не мешать струится речи святого человека. Словно сам Бог приказывал тварям земным слушать и внимать.       - О народ великой империи! Ужасные времена настигли землю нашу. Правда Христова и вера оставлены на поругание дьяволу. Доколе короли германские, потомки вождей варварских, именуют себя потомками римских императоров и называют царство свое Священной Римской Империей? Правду ли говорят эти великие мятежники? Так ли благостны деяния их? От сердца ли чистого идут помыслы их? Сошел народ их с пути праведного, но правильно ли винить овец, когда пастух отдает пастбище на корм волкам? Престол римский, осененный святостью апостола Петра, и мученичеством Александра, чьи каноны почитаемы велико в церкви римской, и мудростью Ипполита Римского, чьи труды о возникновении ересеучения приняты должны быть к изучению во всех домах божиих, как звезда Вифлиемская, - он истово перекрестился, - нес свет яркий над тьмою языческого мира. Но где вся слава Рима? Где великодушие и праведность его, коли папа римский величает самозванцев короной величия чужого. Где стыд и совесть их? Нет, пала римская курия, не осталось в ней ничего святого. Власть антипап, светский князей и герцогов наступила, грядет Страшный Суд на головы наши.       Народ бесновался. Испуганные люди падали на колени, взывали к милости божией и просили патриарха о милости. Проклятья посыпались на папский престол, злословили нового римского императора и трон его. Всеобщее смятение нервировало Браниславу. Она потеряла в толпе и викингов, и Осмомысла; будто все превратилось в море в шторм, и уносило оно девушку все дальше и дальше. Но Русь собралась с силами и добежала до стены храма, на которой располагались ворота и крыльцо, откуда вещал патриарх. Прислонившись к ней, Бранислава продвигалась к высокому крыльцу. На белоснежном кирпиче ее темная куртка казалась грязным пятном.       - Первый Рим пал, второй держится и ничто не пошатнет его. Наш Рим - Константинополь, а не кострище вождя иль ставка германского короля; не имеет они права стоять не то что рядом - лежать у ног наших. Как сказал Иисус: "Не из Моей среды вы, отойдите от Меня, не знаю Я вас", так и мы не знаем и требуем отойди их из среды нашей. Пусть не затмевают они тенью своей свет божий. Вот истина того, что Византия и народ его - наследники великого Рима: победа оружия нашего над варварами северными и мятежными болгарами. Бог наш защитник и поддержка, Его призрением стоит наш престол...       Более Бранислава не слышала речи его. В груди растеклось горячо разочарование. Не было для Браниславы новостью, что вельможи Византии относятся к ней высокомерно, но пред всем людом города позорить ее и народ ее - невыносимо терпеть такое унижение.       А Константин широко улыбался. Доволен был словам патриарха.       "Наконец мне удалось поставить ее на место. Пусть знает, что триумф ее - издыхание гордости".       - Стоит, хвалиться, - прошипела тихо Бранислава, - ну ничего, сейчас я тебе устрою...       Девичьи руки вцепились в трещины кирпичной стены. Пальцы горячо обдало острыми краями, кожа заболела, но это только подзадорило девушку продолжать. Кожаные сапоги соскальзывали, несколько раз Бранислава падала на землю, но бросать задуманное не собиралась. После нескольких попыток, ей удалось добраться до ограды крыльца. Вцепившись в нее двумя руками, она подтянула себя вверх, закинула ногу на мрамор, и с легкостью ступила на твердую поверхность. Патриарх, внимая шокированным вздохам толпы, оглянулся и увидел перед собой девушку.       Бранислава, ухмыляясь во весь рот, натянула на голову капюшон, подняла руки вверх и зарычала страшным голосом:       - Как посмел ты клевету доносить о ратниках Святославовых! Не ваши ли греки бежали от лошадей печенегов, не они ли попали в полон русский?       Патриарх в ужасе отпрянул, схватился за золотой крест на груди и направил его в сторону Браниславы.       - Сгинь, нечистая сила, порождение дьявола!       - Не дьявол я, а мудрый медведь - клеветы мне не снесть! - Бранислава встала на четвереньки и приготовилась метнуться к мужчине подобно тому, как медведь готовиться кинуться на жертву.       Опомнившись, Константин выхватил из ножен меч и направился к крыльцу. За ним последовали его воины. На первой ступеньке храма опознал воплощение по ярким голубым глазам Браниславу. Чувствовал нутром всем, что была она в толпе, но не мог додуматься увидеть ее здесь и сейчас, да в таком положении. А это она рычала и ходила на четырех ногах пред всем светом, позорила святость патриаршью и честь Византии. Из толпы послышался смех. Варяги и русы пустились смеяться, многие покатились на землю. Бервальд схватился за живот, приговаривая: "Ну, Бранислава, на шутки горазда!". Норвежец хихикал, прикрывая рот ладонью и только Осмомысл глядел на нее укоризненно, а как завидел Константина и сталь в руках его, бросился на помощь сестре.       Но Византия не продолжил пути. От смеха в среде варягов и горожан, коим потеха русской девушки показалась забавной в немыслимости произошедшего, колени воплощения дрогнули. Меч выпал из рук на камень; Константин пал бы оземь, но вовремя ему удалось удержаться за мраморные перила. Стыд вместо крови клокотал в сосудах и голове.       "Боже мой, за что мне позор такой! Почему посылаешь Ты унижения на главу мою?"       Воины продолжили путь, лишь коротко осведомившись о здравии воплощения. Он лишь махнул рукой и приказал привести к нему девушку немедленно. Да только не разумел, зачем ей представать пред ним, ведь нового появления этой дикарки нервы воплощения не выдержат. Он или убьет ее, либо сойдет с ума от стыда и невыносимого притяжения.       Патриарх бегом сошел с крыльца и кинулся под защиту телохранителей императора. Бранислава же раскрыла руки, поклонилась толпе и соскочила вниз там, где поднялась. Коричневым пятном мелькала ее куртка среды толпы, пока полностью не исчезла в мареве люда.       Осмомысл скрылся в толпе, в поисках сестры. К Стенквилю вернулась его обыденная рассудительность. В приподнятом настроении его лицо казалось мягче; от прошлой угрюмости не осталось и следа. Бервальд же продолжал хихикать, утирая слезы.       - Б-Бранислава молодец! Поставила грека на место, добро!       - Взгляни на Хенрика, как взгляд в пол опустил и стыдливо глаза прикрывает. Куда подевалась его удаль?       - К Локи его! Я хочу отыскать Фроуда; его сестра показала, что нести чушь пред викингами - плохая идея. Где он, фенрир его раздери!       - Он пошел искать Браниславу.       - Вот уж нашлась матушка. Ладно, коли ему неймется, пускай. Мы же больше сможем продать - видишь, сколько народа.       - Который мы будем грабить в последующие разы.       Оба засмеялись и вернулись в лежанкам с товарами. Рога шлема шведа неприятно били по голове Стенквиля. Тот в конце концов не выдержал:       - И Бервальд, могу я попросить тебя кое о чем.       Бервальд приподнял бровь.       - Сними уже этот идиотский шлем, ради Одина прошу. Выглядит глупо и несуразно.

***

      К вечеру толпа около храма рассеялась. Лишь воины изредка прохаживались под его стенами. Ночной конвой выполнял свое дело основательно, но с течением ночи сон постепенно захватывал их взоры. Что-то ускользало от глаз, а чему-то не придавалось большого значения. Короткая тень мелькнула по белым стенам.       "Кошка" - подумала стража и продолжила путь.       А тем временем площадь покидала девушка в куртке из шкуры. В руках ее красовалось точило с белыми крошками на острие. Лишь под утро обнаружит сонный горожанин, спеша на утреннюю молитву или ремесло надпись:       "Здесь был Хальфдан".