"Что ты со мной сделал?"

             Бесконечно толстая кромка льда сдавливала слабую грудь, обездвиживая тело и обжигая нежную кожу холодом. «Ах, а где же профессор? А где же Нед Ленд?» — думал умирающий от удушья разум, прежде чем в его мыслях появлялось всё больше и больше чёрных пятен размером с Марианскую впадину. А потом наступала темнота и…       Консель проснулся с резким, непростительным по своей глубине вздохом. Лёд всё ближе обступал «Наутилус», стискивая металлического гиганта в своих смертельных объятиях. Воздуха не хватало, из-за чего в голове уже давно поселился неприятный гул, а размышлять становилось сложнее день ото дня. Некоторые члены экипажа со слов на неизвестном наречии перешли на совершенно нечленораздельные хрипы. Долбить лёд было уже бесполезно. Они были обречены умереть в этой ледяной могиле. Консель вытер пот со лба и посмотрел на спящего рядом друга. Нед Ленд, здоровяк каких поискать, угасал на глазах. С момента их заточения в морозной хватке и без того несловоохотливый гарпунёр стал ещё более молчалив. И оно понятно! Сил на разговоры почти не оставалось после тяжелого дня безрезультатных попыток разбить лёд, окружающий «Наутилус».       Слуга снова вздохнул, как внезапно одёрнул себя. Нельзя! Непозволительно! Этот воздух нужен его другу! Да как он посмел израсходовать эти живительные молекулы на своё жалкое существо!       После того как «Наутилус» попал в ледяной плен, чувство вины уселось на плечах Конселя, стегая его кнутом за каждый сделанный вдох.  «Нельзя! Слишком много воздуха! Воздух нужен Неду! Воздух нужен Капитану! Воздух нужен профессору! Тебе — он не нужен!» — эти мысли крутились в истомлённом разуме слуги, если у него хватало сил на то, чтобы подумать вообще о чём-либо.       «Воздух нужен профессору. Он важен. Я — нет», — именно это он подумал, когда натянул на голову своего господина шлем с такими нужными для жизни молекулами. Именно это он подумал, когда оставил его, уйдя в свою каюту, чтобы дать себе умереть в покое. Нед безмолвно последовал за ним. Похоже, такой сильный и бесстрашный гарпунёр, больше всего на свете боялся быть один. «Раз ему это поможет, то пусть он будет рядом», — подумал Консель прежде чем уснуть беспокойным сном.        И вот, посмотрев на своего спящего друга, он нежно провёл рукой по его спине прежде чем лечь обратно. «Надеюсь, с профессором сейчас всё хорошо», — подумал слуга, закрывая глаза и в очередной раз падая в объятия Морфея… или Танатоса. Он не мог сказать наверняка. Чувство вины, потрепало его по загривку. «Теперь ты наконец-то станешь по-настоящему полезным!» — нашептывал до приторного сладкий голос ему в ухо. «Может и так», — согласился Консель перед тем как его сознание окончательно отключилось.       Но умереть несчастному слуге было не суждено. Он снова проснулся от резкого удара о железный пол. И ругани друга, которому тоже не посчастливилось заработать пару новых синяков. Как позже выяснилось, «Наутилус» протаранил стену этой ледяной темницы и, развив бешеную скорость, помчался прочь. А на затылке у Конселя после этого появилась небольшая шишка, которая, впрочем, быстро прошла.       Итак, они остались живы. «Наутилус» всплыл на поверхность, чтобы пополнить резервуары с воздухом. Немного восстановив силы очередным сном, Консель наконец-то вышел из каюты, а за ним, как будто это само собою разумеется, последовал и Нед. Он всё ещё молчал, но выглядел чуть более бодро.       Они заглянули в каюту, где несколько часов назад в агонии бился профессор, и где, пытаясь его спасти, друзья отдали ему шлем от водолазного снаряжения, подсоединённый к почти пустому баллону с кислородом. На трясущихся ногах Консель подошёл к телу своего господина и, услышав тихое дыхание, просиял. Он выжил! С ним всё хорошо! Казалось, сам факт того, что грудь Аронакса вздымается, что его сердце бьётся и что ему ничего не угрожает придал фламандцу больше сил, чем снова появившийся воздух.       Улыбаясь до ушей, Консель невольно повернулся на Неда. Гарпунёр посмотрел на него в ответ и его выразительный и всегда такой холодный и пронзительный, словно лезвие ножа, взгляд сейчас был чрезвычайно мягок. Никогда слуга не видел глаз добрее и красивее. Казалось, будто все черты канадца стали намного мягче и по-спокойному прекраснее.       И никогда прежде Консель не хотел никого так сильно обнять, но вместо этого лишь похлопал канадца по плечу и кивнул в сторону выхода. Когда они поднялись на палубу, морской воздух показался им слаще мёда. Нед широко раскрыл свою по-акульи огромную пасть, смакуя каждый вдох. Фламандец лишь мягко усмехнулся и, облокотившись о перила, не мог налюбоваться небом, которое он уже был готов никогда не увидеть. Он ощущал себя лошадью, с которой наконец-то сбросили стесняющую сбрую и которая уже никогда более не испытает на своих лоснящихся боках шпор и кнута хозяина.       Через некоторое время на лестнице послышались шаги. Друзья обернулись и счастье их от увиденного невозможно было передать словами. Профессор, живой и здоровый спускался к ним.       Они обнялись и Пьер тепло отблагодарил своих товарищей.       — Ну полно вам, господин профессор! — сказал смущённый канадец.       — Не полно, дорогой Нед! — мягко засмеялся учёный. — Я, немного-немало, обязан вам жизнью, друг мой!       Нед не нашёлся что сказать и лишь мягко улыбнулся Аронаксу. Консель лишь продолжил наблюдать за ним. Они были живы, пусть и заперты здесь, в этой железной плавучей крепости, называемой «Наутилусом». Но всё должно было наконец наладиться! Они могли вернуться к, ставшему уже привычным, быту здесь. Консель бы снова занялся классификацией всевозможных морских созданий вместе со своим господином. По вечерам бы они бы втроём сидели в библиотеке, окутываемые облачками табачного дыма от сигары профессора и трубки Неда Ленда. А перед сном Консель бы болтал с гарпунёром, который обязательно бы вспомнил парочку историй из своих приключений. Прежняя жизнь заиграла новыми красками.       Вот только краски эти были совершенно не такими яркими как раньше.       Он не чувствовал радости. Это осознание обрушилось на него, как снег на голову, проникая под одежду и обжигая кожу до боли. Он не был счастлив по-настоящему.       Почему? Что же он чувствовал тогда? Консель сам не понимал. Раньше ему бы хватило одного осознания, что профессор жив и здоров, чтобы умереть счастливым. Что изменилось?       Консель завёл руки за спину и сжал кулаки, продолжая улыбаться как ни в чём не бывало. Эта неожиданная перемена в настроении настораживала, но сейчас об этом нельзя думать.       «Нельзя!» — снова удар кнута рассёк его спину. Очередной запрет на саму мысль, на саму эмоцию.       Ногти сильно впились в ладонь, оставляя глубокие следы. Слуга отвернулся в другую сторону, притворившись что любуется волнами. Нельзя было позволить, чтобы они увидели злобу в его глазах.       Глубокий вдох и выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Всё должно быть не так. Неужели это — та жизнь, которую он заслуживает? Жить как узник на борту «Наутилуса»? Жить как узник в собственном теле? В собственной личности?       Из ранок от ногтей потекла кровь.       Заметив это, Консель разжал кулаки.       — Если господин профессор позволит, — сказал он, учтиво улыбаясь Аронаксу, — я бы хотел спуститься обратно, дабы привести каюту их чести в порядок.       — Но Консель, — воскликнул учёный, — останься! Отдохни хоть немного. Позволь себе насладиться свежим воздухом.       — Я настаиваю!       Пьер, пораженный рвением фламандца, растерянно кивнул.       Консель же откланялся и направился к лестнице. Когда он наконец спустился в длинный коридор, залитый белым электрическим светом, он смог выдохнуть. С каждым шагом злоба нарастала всё сильнее, а вместе с ней недоумение от этой вспышки агрессии, совершенно ему не свойственной.       «Что происходит? Откуда такая ненависть?» — вопрошал голос в его голове.       «А оттуда, откуда у нас взялись замашки домашнего пуделя!» — отвечал ему второй.       «Я тебя не понимаю,» — продолжил недоумевать первый. — «Мы же были счастливы, разве нет?»       Но второй не ответил. Новый укол ярости. Слёзы обиды начали подступать. Нет, ну это не дело! Консель шмыгнул носом и протёр глаза. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Уже неплохо! Эмоции немного его отпустили. А теперь думаем о чём-то отвлечённом!       Рубашки! Профессору, наверное, нужно будет постирать одежду, ведь в связи с последними событиями, времени на стирку и уборку совершенно не было. «Итак, что же нужно сделать?» — размышлял Консель, открывая дверь каюты своего господина.       Заглянув внутрь, он ахнул. Какой же кавардак царил внутри! Когда «Наутилус» таранил лёд, и без того не шатающийся письменный стол в каюте Аронакса перевернулся, разбив чернильницу и разбросав все записки по полу. Постельное бельё скаталось. Одежда разбросана. Как же много работы предстоит здесь!       «И этого ты хотел?» — спросил тот самый голос.       

      ***

             — Консель, что с тобой? Ты сам не свой в последнее время, — Нед вытянул ещё одну карту из колоды. — Ха!       Он выложил свой рукав на стол.       — Двадцать одно! — горделиво воскликнул он.       — Поздравляю, Ленд, — выдохнул слуга и его губы чуть изогнулись.       Гарпунёр нахмурился. Что-то было не так. Пусть даже Консель улыбался, но всё же он ощущался таким отстранённым.       — Что случилось? — спросил он.— О чём вы? — поднял взгляд Консель, тасуя карты. Эти глаза… Серо-голубые, ясные и всегда такие спокойные, казались неожиданно чужими. За чернотой зрачков скрывалось что-то ещё, едва различимая, но чертовски яркая эмоция.       — Ты, — замялся Нед, — ну…       — Что я? — слуга улыбнулся. И в самом деле, что не так?       — Нет, ничего, — Ленд махнул рукой. — Не бери в голову.       

      ***

             Рука профессора невольно дрогнула, расплескав кофе.       — Ах! — выдохнул учёный, удивляясь своей неуклюжести, пока желтоватая, сладкая, до отвратительного липкая лужица растекалась по белой скатерти.       — Позвольте мне убрать, — Консель подскочил, взял салфетку и принялся убирать остатки кофе, пока оно не успело окончательно въестся. И всё же это было тщетно. Белоснежную, чистенькую, свежую скатерть придётся отправить в стирку. Так ещё и кофейное пятно! Консель тяжело вздохнул и нахмурился.       «И этого ты хотел?» — снова зазвучал тот самый голос, который «сказал, как отрезал».       «Но господин сделал это не специально!» — возразил голос, которого про себя Консель прозвал Слугой.       Пьер с удивлением посмотрел на раздраженное лицо друга, сверлящего злобным взглядом светло-коричневое пятно.         — Прости, Консель, — виновато сказал он.       Салфетка смялась в кулаке.       — Если бы их честь был более аккуратным, мне не пришлось бы застирывать кофейное пятно, — обычно тихий голос теперь звучал чётко и холодно. Губы поджались, пытаясь сдержать бурлившие эмоции. К горлу подступила рвота, словесная рвота, и Конселю стоило огромных усилий, чтобы её сдержать. — Впрочем, полагаю, их честь совершенно не понимает что же он сделал не так, ведь за всю свою жизнь так ни разу не постирал себе сам, не приготовил ничего себе сам. Конечно, ведь их честь выше этого!         Аронакс с изумлением таращился на него. Он не узнавал человека, с которым был знаком уже десять лет. На секунду Пьер даже поймал себя на мысли, что Конселя подменил его доппельгангер.       — Прости, — растерянно выдавил он.       Консель мотнул головой и вздохнул. Его черты смягчились, снова вернув ему привычное спокойное, почти безразличное, выражение лица.       «Да,» — пролепетал Слуга, — «так-то лучше. Так и должно быть.»       — Ничего, — выдохнул Консель. — Позовите меня, когда закончите трапезу.       Он поклонился и покинул комнату.       «Нет, не должно,» — ответил ему второй. Другой.       

      ***

             Щупальца обвивали чувствительную кожу шеи, оставляя на ней склизкий след. Ещё пара обвивала торс, сдавливая его как игрушку и не давая двигаться рукам. До боли знакомый гул звучал в ушах. Перед лицом Конселя разверзлась огромная пасть, полная тысячами зубов, больше напоминающими сталактиты и сталагмиты в пещере. Бороться было бесполезно. Кричать тоже. Никто не услышит его криков. Прийти на помощь некому.         Он глядел в эту зубастую бездну и чувствовал, что она глядит в ответ. Внезапно хватка ослабла. Пасть на мгновенье раскрылась ещё шире, прежде чем закрыться, проглатывая добычу. И на долю секунды, прежде чем свет для него пропал, он разглядел внутри глотки шесть пар пронзительных глаз, наблюдающих за ним. Да, они всегда здесь были. Они следили за каждым его шагом с самого его рождения.       «Нельзя!»       Они говорили это. Они превратили его в животное. И, как высшую степень издевательства, они заставили его полюбить их так сильно, что, даже злясь на них, Консель не мог перестать заботиться о них.       «Ты правда хочешь так жить?» — гулким эхом отозвался Другой, как только зубы клацнули где-то над головой Конселя.       Громкий вздох. Он проснулся и резко сел на кровати. На груди чуть звякнул позолоченный кулон. В каюте было темно. На соседней койке, почти свалившись с неё, посапывал Нед Ленд.       Консель тихо выдохнул, стараясь успокоить сердцебиение. Очередной кошмар. После инцидента на Южном полюсе кошмары снились ему каждую ночь. А какая разнообразная у них была тематика! В одном Конселя держали в темнице, заковав в кандалы, за какое-то идиотское преступление. Он сидел, не имея возможности двигаться, пока его не вывели на улицу к разъярённой толпе, которая так и желала убить его, что, к слову и сделала, разорвав преступника на куски.       В другом он жил на ферме в собачьей будке. Носил ошейник, ходил на четырёх конечностях, ел и пил из миски, охранял территорию. Только в отражении в металлическом дне, он видел своё отражение. Он видел своё отражение в пруду, когда пас овец. Он видел своё нагое измождённое тело. У человека нет шерсти, из-за чего в его будке ночами было безумно холодно. От чего он умер в том сне не ясно. Может от истощения, может замёрз насмерть, но всё одно — там он тоже умер.       «Хватит думать о таких мерзостях! Живот крутит!» — воскликнул Слуга. С каких пор у внутреннего голоса есть телесные ощущения?       «Это фигура речи!»       А, впрочем, неважно.       Рука невольно нащупала кулон и, достав его из-под ночной рубашки, открыла его. Часы не ходили уже давно.        

      ***

             Нед огляделся по сторонам, убеждаясь что их никто не видит. Табачный дым заполнял библиотеку. Гарпунёр наклонился к профессору.       — Что произошло с Конселем? — зашептал он.       Вопрос застал Аронакса врасплох, от чего тот, сделав неудачную затяжку, поперхнулся. Ленд похлопал его по спине, продолжая сверлить учёного взглядом.       — О чём вы? — сдавленно прохрипел Пьер.       — Вы знаете о чём я! — шептал Нед. — Он же сам на себя не похож!       Пьер нахмурился. Он тоже заметил изменения в поведении слуги. Обычно медленные, но точные движения, сменились резкими и неаккуратными. За каждым сказанным им словом чувствовалась едва сдерживаемая ярость.       — Действительно, — тихо ответил Аронакс, — Консель ведёт себя странно, но я не думаю, что эти изменения значительны.       — Как?! — Ленд подскочил.       — Тише! — шикнул Пьер схватил его за плечи, усаживая на место и осматриваясь по сторонам.       Нед сел. Его тонкие губы кривились в неприязни.       — Как ты можешь так говорить?! — зашипел он. Здесь было уже не до формальностей, тема была слишком трепетная. — Ты же его друг!       Аронакс вздохнул, затушив сигару.       — Дай мне объяснить, — учёный покачал головой. — У людей бывают в жизни разные периоды, как хорошие, так и плохие. Я не знаю почему Консель себя ведёт так, но, полагаю, что нет смысла у него выпытывать ответы.       — Ты с ума сошёл? — глаза гарпунёра широко раскрылись. Он почти задыхался от возмущения. — Мы не можем его так бросить!       — А я и не говорю, что мы его бросим, Нед, — в голосе Пьера послышались нотки раздражения. — Мы должны наблюдать за ним и, если я окажусь прав, оно просто пройдёт.       — А если нет?       — Если нет, — Аронакс снова вздохнул, — то мы будем рядом и выясним что же не так.       Ленд кивнул. На том и порешили.       И всё же, не смотря на слова Пьера, он не мог перестать беспокоиться. Консель, один из добрейших людей, которых Нед когда-либо встречал, внезапно без видимой причины начал отдаляться, закрываться в себе. Находиться с ним в одной каюте становилось дискомфортно. Что бы Ленд не делал, что бы не говорил, на всё Консель отвечал взглядом, полном скрытой ярости. И пусть его лицо, его улыбка были такими же, глаза выдавали его. Розовые щёки впали. Консель стал спать намного меньше, а если и спал, то беспокойно. Несколько раз Нед просыпался от того, что во сне его друг начинал метаться в кровати, громко мыча. Но на все расспросы обеспокоенного Ленда, Консель отнекивался. Запах кофе в их комнате стоял постоянно. Неужели Консель избегает сна? Почему он так переменился? Кто в этом виноват?       Гарпунёр тяжело вздохнул и потёр переносицу.       — Ох, как же это всё паршиво.

      ***

             Каблуки звонким эхом отдавались в пустом металлическом коридоре. Водолазные костюмы, будто солдаты, стояли у стенки по стойке «смирно». В руках Конселя был небольшой таз, в котором были сложены всякие принадлежности для умывания.       «Не «сложены», а «сброшены»,» — возмутился Слуга. — «Боже, да кто так вещи комкает?!»       Плевать.       Стоял уже, наверное, второй час ночи и собирался в душевую, чтобы хоть немного взбодриться. Предстояла очередная долгая, почти бессонная ночь. Кошмары продолжали терзать его, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как изнурять себя так сильно, чтобы спать без снов. Именно поэтому он не спал по два дня, чтобы в конце-концов свалиться от усталости.       Однако у такого режима сна тоже были свои последствия. Помимо вечной сонливости, Консель становился всё менее внимательным, голова постоянно болела, читать было практически невозможно, буквы плясали прямо перед носом, выделывая целые пируэты. Впрочем, даже речь человеческую стало сложно понимать. Больше двух-трёх слов в предложении Консель воспринимать перестал. Стоило профессору начать очередную лекцию о морской флоре и фауне, как все сказанные слова превращались в тарабарщину, понимать которую Консель мог лишь отрывками. Вскоре и Аронакс понял, что говорить со своим слугой стало бесполезно, поэтому оставил беднягу в покое. А тот был только и рад! Наконец-то его перестали донимать бессмысленными россказнями! Нед тоже вскоре отстранился, стараясь общаться лишь при крайней необходимости.       «И неужели тебе не стыдно?!» — негодовал Слуга. — «Они твои друзья! Они на тебя полагаются! Как ты можешь себя так с ними вести?!»       В сердце больно кольнуло. Кажется, будто тени в коридоре начали сгущаться.       «И правильно, что они тебя бросили, ведь никто с таким как ты водиться не захочет!» — продолжал он.       Консель встал как вкопанный.       «Они больше не хотят тебя видеть,» — не унимался Слуга. — «Никто не будет бежать за тобой после того, что ты сделал!»       Таз вдруг стал слишком тяжелым в руках.       Тишина коридора ударила по ушам. Водолазные костюмы стали такими большими и уставились на крошечного Конселя своими чёрными, стеклянными лицами с немым укором.        «Это ты виноват.»       — Нет, постойте, — зашептал Консель. — Я не хотел…       За чернотой защитного стекла шлема показались пронзительные глаза. Острый, будто лезвие ножа, взгляд. Снова.       По щекам потекли тёплые слёзы.       Со всех ног Консель бросился бежать, стараясь не смотреть по сторонам и не оборачиваться. Тяжёлые, медленные шаги следовали за ним. Из каждого тёмного угла на него пялились шесть пар глаз.       Забежав в душевую, он мигом заперся и включил свет. Сердце колотилось как бешеное. Каждый вдох отдавался болью в груди.       «Прекрати хлестать кофе и тогда боли не будет!» — снова начал умничать Слуга.       «Чёрт тебя дери, да заткнись же ты наконец!» — закричал Другой.       Как ни странно, но это сработало.       Консель отдышался и огляделся по сторонам, ожидая что из-за угла снова появится его преследователь. Но ничего не было. Желтый свет ламп заливал комнату, чуть отражаясь в в воде на полу. Душевая представляла собой просторное помещение, где было десять или двенадцать (Консель никогда их не считал) кабинок. Каждая из них находилась на выступе и имела углубление в полу, чтобы вода не выливалась за пределы отведённого ей пространства, а также имела металлическую дверцу, которая закрывалась изнутри на задвижку. Из оснащения также были пять умывальников, стоявших у самого входа и зеркало над ними. В какой-то из кабинок протекал кран. Звук капель казался почти оглушительным в наступившей тишине.       Стараясь успокоиться, Консель подскочил к одному из умывальников и, выкрутив воду на полную, принялся жадно пить.       «Так ли нам нужны друзья, если они не могут нас принять такими какие мы есть?» — голос Другого будто отражался от стен комнаты.       Консель поднял глаза и ужаснулся. Перед ним предстал человек, не имевший совершенно никаких общих черт с ним. Он вгляделся в отражение. Волосы начали редеть, щетина не сбривалась уже пару дней, а глаза, обрамленные тёмными, почти чёрными кругами, покрыла сетка из красных тоненьких линий.       «Посмотри до чего тебя довели.»       

      ***

             — Нед! — внезапный окрик Конселя заставил Ленда вздрогнуть в полудрёме.       Он лениво открыл глаза и приподнялся на койке.       — Что такое? — сонно пробубнил гарпунёр.       — Часы! — фигура друга нависла над ним. Глаза Конселя метали молнии. — Где мои часы?       — Что? — Нед моргнул в непонимании. Когда его взгляд сфокусировался, он разглядел за спиной товарища вывернутый комод. Вещи были разбросаны по полу. Даже постельное с койки Конселя было сдернуто.       — Ты знаешь что! — воскликнул Консель. — Где мои часы, Нед?       Часы… Да, эта безделушка, которую Консель постоянно носил на шее. Маленький позолоченный медальон с часами внутри, которые перестали ходить после того как их смыло за борт во время нападения на «Авраам Линкольн». Но Консель наотрез отказывался выбрасывать их. Нед не знал почему такая безделица так близка сердцу его друга, но ничего против не имел.       — Я не знаю, — пожал плечами Ленд.       Консель фыркнул.       — Вставай!       — А? — гарпунёр вскинул брови.       — Вставай, чёрт возьми! — он схватил канадца за плечи и почти стащил с кровати.       — Ты что творишь? — закричал Нед, почти упав на пол. — Совсем что ли рехнулся?!       Но Консель его не слышал, перерывая теперь постельное бельё Ленда.       — Куда ты их спрятал?! — наволочка полетела на пол.       — Я никуда их не прятал! — Ленд сам уже начинал злиться. Ладони сжались в кулаки.       — Где мои часы, Нед? — продолжал кричать Консель, быстрым движением рук вытащив одеяло из пододеяльника.       — Я не знаю! Мне тебе по слогам повторить, чтобы до тебя дошло? Я не знаю! — Нед повысил голос ещё сильнее.       — Вор! — завизжал Консель. — Лжец и вор!       Гарпунёр схватил за грудки своего друга и уже было замахнулся, чтобы ударить его, но остановил себя. Консель всё ещё его друг. Близкий друг. Как бы ему не хотелось его заткнуть, успокоить эту бессмысленную истерику, нельзя это было делать так.       Нед ослабил хватку.       — Я не знаю где твои чёртовы часы! — прошипел он и быстрыми широкими шагами покинул каюту, громко хлопнув дверью.       Электрический свет заливал душную и, несмотря на вентиляцию, пахнущую сыростью комнату. Звук капающей воды в одной из кабинок душевой отдавался эхом в просторной комнате. Матрос, занимавшийся уборкой и чисткой, заметил какой-то странный золотистый блеск на полу рядом со стоком. Протерев близорукие глаза, он убедился, что это ему не показалось, и подошел к стоку. Склонившись над стоком, он поднял на свет позолоченный маленький медальон.        

      ***

             — Консель, будь добр, помоги мне кое с чем, — Аронакс учтиво улыбнулся наклоняясь над своим подчинённым, который пил уже третью чашку кофе за день.       — Что опять? — пробубнил он, не поднимая на профессора усталых глаз.       — Мне нужно помочь классифицировать некоторые виды морских змей.       — Так почему же господин профессор не может этого сделать сам? — он поднёс чашку к губам и отхлебнул немного. Горький горячий напиток разлился в его рту.       — Это сэкономит время, если ты мне поможешь. А я в это время займусь своей работой.       — Какой же? Любоваться капитаном Немо?  — Консель поднял голову на своего господина.       — Что? — удивился тот. — Я не...       — Конечно же нет, ведь наш великий и гениальный профессор Аронакс никогда не занимается какой-то ерундой! — протянул раздраженный Консель.       — О чем ты говоришь? — Пьер ошарашенно моргнул.       — Вы знаете о чем я говорю! — подскочил Консель. — Мы заперты в этом железном ящике как в гробу, но вместо того чтобы хотя бы заниматься своей работой, не говоря уже о попытках сбежать отсюда, вы лобызаетесь со своим капитаном!       Пьер сжал кулаки       — Довольно! — закричал он. — Я не намерен слушать этот бред! "Лобызаюсь"! Да мы обязаны жизнью этому человеку!       — И что теперь мы ему отсосать должны?! — Консель тоже повысил голос.       Пьер встал как вкопанный. Он впервые слышал, чтобы Консель, его Консель, говорил так грубо. Нет, это не может быть Консель! Его Консель бы так никогда не сказал! Его Консель так никогда бы не сделал!       — Консель, —  его тон заметно смягчился, — что с тобой?       — Что со мной? — воскликнул тот. — Со мной всё в порядке! Это с тобой что-то не то! Как ты можешь кормиться с его рук? Как можешь ты сидеть сложа руки? Ты не нужен ему, как ты не видишь? Он держит нас как домашних животных здесь до той поры, пока мы ему интересны!       — Неправда! Консель, прекрати!       — Да как ты можешь быть таким слепым! — негодовал Консель.       — Достаточно! — снова повысил голос Аронакс. — Я не желаю этого слушать! Ты, если вдруг забыл, мой слуга, а я — твой господин! И я не позволю себе "тыкать"!       Свист плети. Очередное «нельзя».       — Ах, простите, — процедил он сквозь зубы и поклонился. — Простите, господин профессор. Прошу прощения, что указываю их чести на вещи, которые он не хочет видеть. Но ничего, скоро мы выберемся отсюда, я вам обещаю.       Он снова поклонился и, прежде чем Пьер успел вставить хоть слово, ретировался.       

      ***

             Консель бродил по коридору, пытаясь сделать всё что угодно, лишь бы отвлечься от этого вязкого чувства сонливости. Кошмары становились невыносимыми, отчего он готов был хоть на стену лезть лишь бы не спать. От литров выпиваемого кофе болел живот. Голова раскалывалась от боли. Руки тряслись.       И всё равно он стоял в библиотеке, сортируя книги в алфавитном порядке.       «Если бы кое-кто складывал книги на место, нам бы это не пришлось делать!» — негодовал Другой.       «Ну хоть какая-то работёнка,» — спокойно отвечал Слуга.       «Существует тысяча и одно занятие, вместо того как складывать книги, потому что какой-то великовозрастный кретин не мог так сделать!»       Рука замерла, так и не добравшись до полки.       «Что?!» — казалось восклицание Слуги пронеслось эхом по всей библиотеке. — «Не смей его так называть!»       «С чего бы?» — фыркнул Другой. — «Мы все есть Консель. Если я так считаю, то и Консель так считает. А если так считает Консель, то так считаешь и ты!»       «Нет!» — завизжал Слуга. — «Ты просто другая личность! Альтер-эго! Ты появился здесь, потому что мы пережили сильнейшее потрясение, и ты решил начать этот бессмысленный бунт против нас всех! Я был здесь раньше тебя! Я есть эго! Ты должен мне подчиняться!»       «Я был здесь столько же, сколько и ты! Мне надоело смотреть как мы пресмыкаемся перед другими, будто черви, лишь бы не умереть в одиночестве. Мы вцепились в этого старого болвана, который никогда сам-то посуду и не мыл, будто он — единственный человек на планете!» — от слов Другого, Консель почувствовал как колени подкашиваются и осел на пол. Живот болел с удвоенной силой. Сдерживая стон, Консель стиснул зубы. Нельзя, чтобы кто-то его услышал.       «Нельзя!» — ещё один удар плетью по искалеченной спине.       Глаза наполнились слезами.       «Прекрати это сейчас же!» — верещал Слуга, что отдалось ещё одним сильным спазмом в голове. — «Видишь до чего ты нас доводишь? Этот «старый болван» любит нас, а мы любим его! Не смей так говорить о людях, которые тебя любят! Ты и без того заставил нас наговорить много гадостей нашим друзьям!»       «А по-настоящему ли он нас любит?» — издевательски усмехнулся Другой. — «Мы ему удобны. Конечно, он не захочет нас терять!»       «Да что ты несёшь?!» — от этого крика Слуги, у Конселя зазвенело в ушах.       — Хватит! — в тишине библиотеки слабый голос звучал также громко, как и разорвавшаяся бомба. — Прекратите вы все! Заткнитесь!       «Если Слугу ты и заткнёшь, то меня — нет, милочка,» — засмеялся Другой. — «Я стал сильнее, чем этот святоша.»        Белая рука схватила Конселя за подбородок, повернув его в голову в сторону, откуда звучал голос. Но перед глазами всё ещё была пустая библиотека.       «Нам нужно выбраться отсюда. Нельзя жить как мыши в коробке.»       «Нельзя!» — свист плети. Консель вздрогнул.       Если бы у Другого было тело, он бы ухмыльнулся.       — Я ничего с этим не сделаю, — прошептал Консель. — Аронакс не хочет бежать.       «А я не говорил о побеге.»       — О чём же тогда?       «Об освобождении. Твои друзья заслуживают его, не так ли?»       — Да, — кивнул Консель. — Нед тоскует по дому, а Пьер слишком тесно общается с капитаном. Я боюсь за них. Я боюсь, что с ними что-то случится.       «Я знаю. И я люблю их так же, как и ты. Мы едины в конце-концов.»       — Так что я должен сделать? — он вперил умоляющий взгляд куда-то в стену, как если бы там стоял настоящий человек.       «Ты должен позволить мне взять всё в свои руки, чтобы меня не останавливали никакие другие голоса в твоей голове. Я должен стать твоей личностью. Ты должен заткнуть это идиотское эго.»       Убить свою личность ради спасения друзей? Кажется, он снова почувствовал как воздуха в помещении становится меньше, а за толстым стеклом иллюминатора сплошной лёд. Никто не отдавал ему приказов, когда он прыгнул за Аронаксом в воду. Никто не отдавал ему приказов, когда он успокаивал Нед Ленда во время очередного приступа хандры. Получается, он сделал это по собственной воле? Это был настоящий он? А «настоящий» Консель стал бы обвинять Неда в воровстве? Стал бы говорить те вещи, которые говорил Другой?       «Нет «настоящего» и «ненастоящего» тебя,» — неожиданно мягко и спокойно сказал Другой. — «Мы все есть ты, а ты есть мы. Человек полон противоречий, внутренних голосов, но это не делает какую-то часть его «ненастоящей». Личность многогранна, а я — лишь одна из них. Любая из твоих граней пожертвовала собой ради твоих друзей. И каждая из них любит тех, кого любишь ты. Мне лишь нужен контроль над ситуацией, чтобы я мог сделать нас наконец-то свободными.»       — Но как ты собираешься это сделать?       «Ты знаешь как. В твоём сознании уже давно созрел этот план, но ты не решался его осуществить.»       — Я не понимаю.       «Понимаешь. А даже если нет — может, оно к лучшему. Так ты согласен?»       Кивок.       «Отлично.»       Живот заболел ещё сильнее. Консель всё ещё сидел на полу, скрючившись от боли. Как давно он не ел нормально? Комната кружилась вокруг него. Дыхание стало прерывистым. Какая-то неведомая сила стягивала его лёгкие, не давая вдохнуть нормально. Сердце стучало в груди так, будто готово было сломать рёбра изнутри. Голову пронзил очередной спазм. В глазах темнело.       Он упал на пол, всё ещё зажимая болевший живот, прежде чем окончательно потерял сознание.       

      ***

             Зевок. Очередная долгая ночь, которую Аронакс провёл за чтением. Ну а что поделать? В изоляции нужно держать мозги в тонусе, иначе интеллект начнёт бесконтрольно падать. Это уважаемый профессор естественной истории прекрасно понимал. Именно поэтому до четырёх утра он листал собрание сочинений Эдгара Аллана По. А какая разница во сколько ложиться спать, ведь здесь, под водой, нет ни дня, ни ночи!       Конечно, ведь всегда проще забыться в маленьких радостях, лишь бы не вспоминать о большой проблеме. В этом и суть сублимации. И если бы по ней выдавали учёную степень, то Аронакс уже давно был бы её обладателем. Все те эмоции и беспокойства, вызываемые поведением Конселя, он переносил на работу или чтение, отдаляясь всё сильнее. Оставаться наедине со своими мыслями было невозможно. Неужели десять лет дружбы можно так легко оборвать? Неужели всё пережитое ничего для него не значит? Почему Консель так поступает? Пьер не находил ответа ни на один вопрос. Какая злая ирония! Профессор, уважаемый учёный и врач совершенно не представляет как решить личную проблему! Таким ослом он себя никогда ещё не чувствовал.       Пальцы, скользнувшие по корешку, прежде чем мягким толчком толкнуть книгу в небольшую щель между другими томами, ощущались очень неловко. Некогда элегантные и точные движения становились всё более несуразными.       Не думать. Не думать.       Книга выпала с полки и с громким хлопком приземлилась на пол. Тихо выругавшись, Аронакс наклонился над ней, чтобы поднять, как вдруг замер. Краем глаза он заметил что-то лежащее на полу и стоило ему осознать что это было, как сердце упало в пятки.       — Консель!       Аронакс подбежал к телу своего друга.       — Боже мой, боже мой, — причитал он себе под нос, пока тряс его за плечи.       На мгновенье веки задрожали.       — Консель, очнись! — не унимался Пьер.       Он звал и звал его, пока Консель наконец не открыл глаза. Аронакс тихо выдохнул:       — Консель?       Серо-голубые глаза прояснились. В них промелькнуло узнавание. С приоткрытых губ друга сорвался едва слышный хрип. По впалым щекам покатились горячие слёзы. Консель потянул к нему трясущиеся руки так, как если бы в Пьере было спасение, как если бы он был тем самым глотком воды в пустыне, как если бы он был его родной матерью, как если бы всё снова было так, как раньше. Аронакс замер в недоумении, наблюдая за этим внезапным эмоциональным всплеском. Консель заключил его в объятиях, прежде чем снова обмякнуть. Голова сползла упала на плечо Аронакса, а тело тяжелым грузом навалилось на него. Пьер не успел даже понять что сейчас произошло, как за спиной распахнулась дверь.       В дверном проёме стоял заспанный канадец со всклокоченными волосами. Он встретился взглядом с профессором. Никакие разговоры не позволяли им достичь большего понимания, как в то мгновенье немых взглядов, говорящих больше, чем что-либо.       Пьер подхватил Конселя за ноги, а Нед под мышками. Так они и потащили его в каюту.       — Что делать-то с ним будем? — тихо сказал Ленд, помогая уложить Конселя на его койку, чья голова болталась на шее будто кукольная.       — Вынужден признать, — выдохнул Аронакс, — я понятия не имею.       Канадец закатил глаза: «Ох уж эти учёные!»       — Надо поговорить с ним! — воскликнул он. — Нельзя постоянно бежать от проблемы!       — Вы правы, — кивнул Пьер.  — Я принимаю свою неправоту и прошу вас поговорить с ним. Я понял насколько я ужасный хозяин и, ещё хуже, какой я отвратительный друг, раз за десять лет, как выяснилось, я совершенно не узнал о Конселе ничего.       Тонкие аккуратные пальцы учёного нежно гладили спутавшиеся пряди его слуги и товарища. Пристальный взгляд из-под нахмуренных бровей гарпунёра следил за каждым его движением.       Нед покачал головой.       — Ну в одном мы согласны, — выдохнул он, — вы действительно отвратительный друг.       Пьер замер как громом поражённый. Он убрал руку от волос Конселя и сжал её в кулак.       — Давайте не будем выяснять отношения сейчас, — наконец сказал он, стараясь придать голосу как можно более спокойный тон. — У нас есть проблема посерьёзнее.       Нед не мог не согласиться.       — Но что делать с ним? — пожал канадец плечами. — Ну, он-то в обмороке сейчас.       — Всё, что мы можем сделать — это дать ему поспать наконец-то, — сказал Аронакс и тихо прибавил: — И быть рядом, само собой.       

      ***

             Его оторвали от пола. Это точно. Чьи-то сильные руки держали его под мышками.       «Не сжимай так, больно же!»       Ещё пара рук тащила его за ноги.       «Аккуратней, увалень, ты меня об косяк ударил!»       Где-то на периферии сознания были слышны голоса, то один, то целый хор. Впрочем, здесь было невозможно разобрать о чём они говорили. Консель плыл по бесконечно длинному коридору. Ни проблеска света, чтобы можно было понять где именно он находится. Стоило протянуть к стене руку, как она с громким хлюпаньем отодвигалась, так что даже на ощупь идти было бесполезно. Оставалось только наугад следовать случайному направлению, пока не упрёшься куда-нибудь.       Зловоние стояло невыносимое, как если бы все жидкие помои слили в одно место. Под ногами тоже что-то хлюпало и заливалось в туфли, делая гольфы отвратительно мокрыми.       Консель сам не заметил в какой момент он начал идти, а не просто парить.       Он пробовал идти на голоса, но они будто были слышны отовсюду, где-то за этими стенками, и следовали за ним, не давая и приблизиться, ни отдалиться.       Консель шёл вперёд, выставив перед собой руки, будто сомнамбула.       В какой-то момент он заметил, что пол под ногами начал меняться, уходить куда-то вниз. Он остановился и присел, пытаясь нащупать куда именно наклоняется пол и стараясь сдержать рвотные позывы, подступившие к горлу.       Под всей этой жижей, пол оказался до отвратительного гладким. Да, действительно он наклонялся где-то впереди. Выбора особо не было, и без того неясно что это за место, поэтому разницы идти вперёд или назад особо нет. Ну, будь что будет. Консель выпрямился и сделал шаг вперёд, потом ещё один, два, пять, тринадцать. Он спускался в какую-то зловонную тёмную клоаку.       Спускался, пока не почувствовал, как пол под ногами пропал, и не полетел вниз. Куда-то, куда стекала вся эта помойная каша. Спустя несколько секунд свободного падения он шлёпнулся в эту зловонную жижу плашмя. Рвота наполнила рот, пока он не сглотнул её. Боже, какая мерзость! Пальцы нащупали что-то в этой массе неизвестного происхождения. Никакого огня всё ещё не было, поэтому пришлось ориентироваться на ощупь. Это был какой-то маленький шарик, не больше головки одуванчика, мягкий и склизкий, от него отходила какая-то тоненькая ниточка. Скривившись, Консель отбросил находку куда подальше. Лучше не думать что же это было!       Чумазый и теперь такой же зловонный он поднялся. Голоса звучали в этой части тоже и даже отчётливей, чем наверху. По крайней мере, можно было точно сказать, что голосов двое и даже различить отдельные звуки, произносимые ими. Правда сложить хотя бы слова из этих звуков всё ещё не представлялось возможным, как и ориентироваться по звуку.       «Леди и джентльмены! Сегодня на сцене выступает дуэт заслуженных артистов нашей страны! Вы точно слышали их песни, написанные на ангельском наречии. Вы все их знаете и все их любите! Поприветствуйте их бурными овациями, ведь они будут на сцене всю ночь!»       Ах, ну и гадости же в голову лезут!       Консель тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. Край глаза выцепил что-то. Какой-то объект лежавший в грязи. С такого расстояния определить что именно это за объект было сложно. По его поверхности мягко скользил тусклый свет, струящийся откуда-то с потолка. И как он раньше не заметил его? А был ли здесь свет до этого?       «Леди и джентльмены! Сегодня вы увидите настоящее шоу иллюзий! Вы воочию увидите настоящее чудо, истинную магию! Обратите внимание на этот большой мешок картофеля, высвеченный прожектором! Посмотрите внимательнее, ведь он вас ещё удивит!»       Хватит!       Консель сам вздрогнул от громкости этой мысли. Он двинулся к лежащему объекту, раз, видимо, само место желало чтобы он обратил своё внимание на него. По мере приближения, глаза выхватывали всё больше и больше элементов окружения. Белые гольфы окрасились в желтоватый, желчный цвет. Неизвестная масса всё ещё неприятно хлюпала под ногами.       — …о…ы… ал…       Хрип определённо исходил от этого…предмета? С каждым шагом, глаза высматривали всё больше деталей, дорисовывая, завершая мерзкую картину. Это был человек, это точно. Кожа его обвисла. Жирные волосы слиплись. Несчастный лежал в позе эмбриона на хлюпающем полу. Всё его тело было покрыто желудочным соком существа, во внутренностях которого они сейчас находились. Не было сомнений, что они находились в желудке какого-то огромного монстра. Этот запах, желчь… Ещё немного и уже желудочный сок Конселя окажется здесь.       Слуга поднял взгляд на него. Оголтелый, по-рыбьи стеклянный взгляд.       — Что ты со мной сделал?       Консель в изумлении уставился на него в ответ. Лицо, которое он видел в зеркале, которое долгое время считал своим, лицо «славного малого», верного друга и слуги Аронакса было искажено ненавистью. Румяные пухлые щёки висели как у бульдога. Глаза обрамляли тёмные, почти чёрные круги.       — Что ты со мной сделал?! — закричал Слуга, бросаясь на Конселя.

***

             Голова гудела. Сознание понемногу возвращалось к нему.       — Консель, этот сукин сын, — сказал тихий голос, укладывая все ещё не очнувшегося Конселя на койку.       — Не просто «сукин сын»! Я ненавижу этого ублюдка, — выдохнул второй, знакомый баритон.       Слишком знакомый. Настолько знакомый, что сердце будто полоснули ножом, когда Консель осознал кому принадлежали голоса, говорящие такие ужасы про него.       — Я бы его удавил! — воскликнул Нед Ленд над его головой. — Таким мразям нельзя жить на белом свете!       — Вы правы, — согласился Аронакс. — Задушим его и выбросим тело в океан. Там его никто не найдёт.       Консель почти вздрогнул, когда тонкие пальцы запустили в его волосы и принялись водить ими, больно срывая спутавшиеся узлы.       — Значит, мы согласны, — вздохнул Ленд. — Убьём выродка, а его вещи поделим.       Руку убрали от волос.       — Давайте только подождём, когда он проснётся. Я хочу посмотреть как он будет мучиться.       Нед, видимо, кивнул.       — Но что делать с ним? — Консель узнал эту интонацию, именно с нею Ленд разговаривал, когда пожимал плечами. — Ну, он-то в обмороке сейчас.       — Всё, что мы можем сделать, — это дать ему поспать наконец-то, — сказал Аронакс и тихо прибавил: — И быть рядом, само собой.       Сердце билось в груди как бешеное. Как можно спать в таких обстоятельствах. Ну уж нет! Терпеть это он не будет!       Глаза открылись, тело поднялось на локтях. Он резко сел на кровать, с гневом глядя на своих «друзей».       — Консель! — воскликнул Пьер, заключая его в объятия. — Как же я рад, что с тобой всё хорошо!       Что за дела? Фламандец замер в недоумении, прежде чем силой оттолкнуть Аронакса.       — Прекратите! — закричал он. — Предатели! Сволочи! Вы мне противны!       Профессор посмотрел на своего слугу округлившимися глазами.       — Консель? О чём ты говоришь?       — Вы прекрасно знаете о чём я говорю! — кулаки сжались так сильно, что костяшки побелели. — Вы решили меня убить!       Нед Ленд нахмурился:       — Что ты несёшь?! С чего бы нам тебя убивать?!       — С того, что вы меня ненавидите! — голос Конселя с крика сорвался на истеричный визг, как визжит раненное животное. — Вы всегда меня ненавидели! Я вам нужен до тех пор, пока со мной удобно, пока я вам услуживаю!       — Прекрати говорить глупости! — воскликнул Пьер. Его тело нервно подрагивало при каждом вздохе. Он потянулся было к своему другу, но сразу же одернул руку. — Ты наш друг. Мы ни в коем случае…       — Замолчи! — закричал Консель, которого самого уже трясло от переполнявших его эмоций. — Просто замолчите и оставьте меня!       На секунду в тесной каюте воцарилась тишина, пока её не прервал тихий вздох, сорвавшийся с уст Аронакса:       — О Боже.       И учёный снова заключил в объятия своего товарища. Тот пытался отстраниться, но в этот раз хватка Пьера была сильнее.       Нед Ленд наблюдал за происходящим в полнейшем недоумении. Его ладони были сжаты в кулаки от напряжения, зубы стиснуты. И без того тонкие губы превратились в одну белую линию. В голубых пронзительных глазах читалось лишь: «Да что вы творите, чёрт возьми?» Это была далеко не первая истерика, которую видел гарпунёр. Матросы во время длительного плаванья и пьянства могут рвать и метать ещё хлеще. Но этот раз был другой. В этот раз никто не портил мебель и предметы утвари, не бил посуду, не рвал одежду, не пытался с кем-то подраться. Нет, в этот раз кто-то залез ему под кожу, добравшись до самых внутренностей и будто сжал их, стянул тугим канатом и завязал в морской узел. Так сильно, так больно, что дышать стало сложнее.       «Быть рядом».       Легко осуждать кого-то, упрекать в бездействии, пока сам не осознаешь, что твоё тело замерло, будто олень, почуявший опасность. Колючий взгляд смягчился. Нед Ленд подошёл и обнял Конселя, который всё ещё пытался выпутаться из хватки Аронакса.       Зажатый в бутерброд между своими друзьями, Консель в отчаянии закричал. Нечленораздельный, животный звук, плавно перерастающий во всхлипы.       — Мы никуда не уйдём, Консель, — тихо сказал Пьер, поглаживая спину своего слуги. — Мы твои друзья и мы будем здесь ради тебя.       Тот лишь громко хлюпнул носом, утыкаясь лицом в жилет профессора.       — Всё хорошо, всё хорошо, — продолжал тихий голос над ухом. — Мы обсудим всё. Ты нам скажешь почему ты думаешь, что нас ненавидишь. Расскажи нам, что ты чувствуешь.       «Что я чувствую? Я лучше покажу».       Учёный вскрикнул, почувствовав как острые зубы впились ему в плечо.       — Ты что творишь?! — закричал Нед Ленд, пытаясь оттащить фламандца от своего товарища.       Унижение. Отвращение. Боль. Они смели ему врать. Притворяться друзьями. Это непростительно.       Консель ещё сильнее впился зубами в плечо, заставив Аронакса практически осесть на пол от боли. Рука, которая мгновенье нежно гладила его по спине, даря тепло и заботу, теперь пыталась тянуть его за волосы.        Он готов был оставить свои зубы прямо там. Челюсть сжималась сильнее и сильнее. Во рту смешался вкус мокрой тряпки и соли от собственных слёз.       «Вот это деликатес, а?»       Наконец, Нед смог оттащить невменяемого.       Пьер упал на пол, хватаясь за плечо. Глаза сощурились, а челюсти сжались от боли.       — Ты совсем из ума выжил? — кричал разъярённый канадец, но Консель его не слушал. Тот лишь уставился на своего господина, пустым взглядом. Лицо его не выражало никаких эмоций, лишь крупные солёные капли продолжали стекать по впалым щекам.       — Оставьте его, Нед, — Аронакс поднялся на ноги, всё ещё держась за больное плечо. — Зайдём позже.       Ленд замер на мгновение как громом поражённый.       — В каком это смысле? — возмутился он.       — В прямом, — отрезал профессор неожиданно строгим тоном. — Идёмте.       И учёный проследовал к выходу. Гарпунёр посмотрел ему в след, прежде чем повернуться к Конселю, которого всё ещё держал за шкирку.       — Мы с тобой ещё не закончили, — процедил он сквозь по-акульи острые зубы, прежде чем последовать за Аронаксом, оставив взбунтовавшегося наедине со своими мыслями.       Консель всё таким же отсутствующим взглядом проводил гарпунёра. Металлическая дверь захлопнулась. Внезапно осознание свалилось на него, заставив упасть на кровать под тяжестью своего веса. Глаза округлились и вперлись в потолок.       — Я понял, — прошептал тихий хриплый голос. — Я всё понял.       

***

             Аронакс снял рубашку, осматривая своё раненное плечо в зеркало.       — Какой же он, — возмущался Ленд. — Я даже слов подобрать не могу! Какая низость! Мы ему всё, а он вот так!       Гарпунёр протянул ему грелку со льдом, которую Пьер сразу же приложил к тёмно-фиолетовому синяку на месте укуса, тихо зашипев от боли.       — Успокойтесь, Ленд, — сказал он, морщась немного. — Можно подумать это вас в плечо укусили.       — Подумать можно всё что угодно, господин профессор, — отвечал Нед, меряя семимильными шагами комнату. — А делать? Делать-то что?       Учёный тихо вздохнул.       — Попытаемся поговорить ещё раз.       — Ещё раз?! — канадец остановился. — Вы хотите, чтобы вам второе плечо укусили?       — Вы можете предложить что-то получше, Нед? — Аронакс посмотрел на отражение друга в зеркале.       Тот пожал плечами:       — Может запереть его в каюте на денёк-другой? Он и одумается может.       — Ни в коем случае! — Пьер повернулся к нему. — Это же бесчеловечно! Он не животное какое-то, чтобы так с ним поступать!       — Но он…       — Я знаю прекрасно что он сделал! — перебил Аронакс. — И это всё равно не даёт нам права запирать его! Послушайте, я знаю этого человека десять лет! И я знаю, что Консель очень славный. Да, он сделал так впервые. Да, он никогда так себя не вёл. Но я не верю, что он может вот так в раз измениться! Я не верю, что личность, которую я знаю четверть своей жизни, так легко может испариться без следа! Не верю! Слышите, не верю!       Нед Ленд смотрел на этот внезапный всплеск эмоций с выражением непонимания на лице.       — О да, давайте терпеть его поведение! — съязвил он. — Потерпим-потерпим, а потом ещё потерпим. Он будет продолжать, а мы как соберёмся и так потерпим! Так потерпим, что он в следующий раз вам руку отгрызёт!       Профессор смотрел ему в глаза с выражением нескрываемой злости. Брови сдвинуты. А из глаз будто сыплются иглы. «Понабираются же от своих этих капитанов!» — подумал Нед, скрестив руки на груди и, впрочем, не пряча собственного раздражения.       — Консель не такой, — тихо отрезал профессор.       — У вас все «не такие»! — воскликнул гарпунёр. — Что капитан, что это чучело!       — Не смейте его так называть! — закричал тот. — Он же ваш друг тоже!       — Да с такими друзьями как вы и врагов не пожелаешь! — закатил глаза канадец. — Один на людей бросается, а второй его только и жалеет!       — Мы должны просто с ним поговорить.       — Поговорили уже! — Ленд указал на синяк на плече друга. — Ну неужели ты, башка учёная, не понимаешь, что я и за тебя боюсь?! Боюсь, что он чего похуже сделает.       Слова эти, к удивлению Неда, возымели эффект и Аронакс задумался. На секунду воцарилось молчание, прежде чем учёный его наконец-то прервал.       — Нед, — сказал он в этот раз намного спокойнее, — я всё же настаиваю на том, что бы мы с ним только поговорили. Но, если разговор ни к чему не приведёт или эскалация в его поведении продолжится, поступим по-твоему. Согласен?       — Согласен.       Они пожали руки и переглянулись. Оба обеспокоенные, безумно уставшие и раздражённые, что всё, что им остаётся делать — ждать нужного момента. Нед заключил Пьера в объятия, а тот и ответил.       — Как же я надеюсь, — тихо прошептал гарпунёр, — что всё будет так, как ты сказал.       

***

             Консель проснулся с громким вздохом. Свет в каюте уже не горел. С соседней койки слышался храп.       «Уже так поздно?»       Скоро глаза привыкли к темноте и он наконец смог различить очертания комнаты. Чёрт, как же долго он спал? Впрочем, он не мог не радоваться одному наблюдению: головные боли наконец-то отступили, а в теле появилась бодрость, которую он не ощущал уже очень давно.       Сев на кровати, Консель осмотрелся. Нед Ленд лежал на боку лицом к стене. Взглянув на него, в животе появилось неприятное чувство.       «Должно быть, он меня теперь совсем ненавидит».       «Тем лучше,» — отозвался Другой. — «Так ему будет проще тебя отпустить».       «Отпустить?»       «Именно. Освобождение. Неужели ты забыл?»       — Ах, нет, — прошептал он, сам того не заметив.       Кровать тихо скрипнула, когда Консель встал и тихо шлёпая босыми ногами по металлическому полу подошёл к гарпунёру, чей сон ни разу не прервался, наоборот — его храп стал ещё громче.       Консель нежно провёл рукой по его обнажённой широкой спине.       «Должно быть, он приболел,» — подумалось ему. — «Он никогда прежде не храпел».       Исхудавшие пальцы, едва касаясь тела своими кончиками, поднялись чуть выше, и проникли в густые, но сильно выгоревшие на солнце, волосы.       «Интересно, когда они успели?» — размышлял он. — «Неужели он так много времени проводил на палубе? Хотя, впрочем, неудивительно. Я ему противен. Он не хочет находиться здесь, со мной.»       Консель нежно гладил голову друга, пока свободная рука метнулась к прикроватному столику, нащупав продолговатый предмет.       Храп стих. Глаза гарпунёра сонно раскрылись.       — Что за? — повернулся он. Рука Конселя всё ещё была в его волосах.  — Что такое?       — Ничего-ничего, дорогой Нед, — шептал тот, продолжая гладить его волосы. Широко раскрытые глаза бешено вертелись. — Всё хорошо. Всё будет хорошо.       — Консель, что за дела? — сказал Ленд уже громче. Его голос всё ещё звучал хрипло из-за прерванного сна.       — Никакие дела! — лепетал Консель, нежно проведя рукой по щеке друга. — Я просто хотел сказать кое-что. Кое-что важное. Но я думаю, ты сейчас не в духе. Да? Не в духе ведь?       Канадец нахмурился.       — Что ты хотел сказать?       — Это кое-что важное.       — Так что это? — даже нельзя сказать что распирало его сейчас больше: раздражение, от того, что его разбудили среди ночи, удивление, от перемены в поведении фламандца, или любопытство.       — Кажется я знаю как нам отсюда выбраться, — сказал Консель, чуть наклонившись к нему.       Глаза гарпунёра округлились.       — В самом деле?       — В самом деле!       — Так что же ты молчал? Расскажи! — теперь от сонливости канадца не осталось и следа. Он хотел было сесть, но Консель подался вперёд, практически вдавив его в кровать.       — Я знаю один способ, — прошептал он над самым его ухом. — Хочешь покажу?       — Хочу ли я? — воскликнул Ленд. — Глупости какие! Покажи, чёрт тебя дери!       Он хотел было сказать что-то ещё, только горло пронзила острая боль. Изо рта лишь вырвался тихий хрип. На постель стекала теплая кровь.       Сильным толчком, Нед отбросил от себя Конселя, всё ещё сжимавшего в руке нож. Его нож. Глаза гарпунёра округлились, когда он осознал что произошло. Он готов был разразиться проклятиями, но мог лишь глотать ртом воздух, будто рыба выброшенная на берег. По тонким губам стекала кровь, казавшаяся чёрной в темноте, вперемешку со слюной, образуя маленькие пузырьки.       Консель встал на ноги.       — Скоро это закончится, — сказал он не своим, другим голосом. Уверенным, стальным, чужим. — Я планировал перерезать тебе сонную артерию, но, к сожалению, немного промахнулся с ударом. Так бы ты ничего и не понял. Но, — он пожал плечами, — так уж получилось. Извини за это. Впрочем, не переживай. Скоро ты будешь наконец-то свободен, как ты и хотел.       Нед Ленд смотрел на него с выражением нескрываемой ненависти и боли, пытаясь зажать рану рукой.       — «Да что ты, чёрт подери такое несёшь?» — сказал Другой, пытаясь подражать голосу друга. — Это ты хочешь сказать, не так ли? — он усмехнулся. Мерзкая, циничная усмешка. — Не переживай, скоро ты поймёшь. Благодарить меня будешь за это ещё.       Обессиленное тело рухнуло с кровати. Перед глазами всё помутилось. В голове, впрочем, тоже. Мысли, некогда быстрые как молния, становились медленнее, тусклее, почти не слышными. Нед чувствовал как медленно его конечности холодеют, коченеют, превращаются в неподвижные деревяшки. Он знал, что однажды умрёт в чреве кита или, может утонет, а может спьяну подерётся с кем-то в таверне и наскочит на нож, а может… в собственной постели глубоко старый, но окружённый своей семьёй. Но это была несбыточная мечта. Теперь уже ничего не имело значение. Нед Ленд, Король китобоев, человек, который иной раз по значимости стоил всего экипажа, погиб от руки своего бывшего друга. От руки человека, ради которого он готов был когда-то отдать свою жизнь. От руки человека, которому мог доверять. Консель или кто бы это ни был, нагнулся над его телом, и на мгновенье он ощутил что-то тёплое и мягкое на своём лбу. Губы.       — Всё будет хорошо, дорогой, — до умирающего мозга донесся тихий шёпот. — Скоро всё будет хорошо.       А дальше шаги. Открывающаяся дверь и щелчок замка.       Нед Ленд остался лежать на металлическом полу. В остекленевших глазах застыл страх. Он был один.       

      ***

             Аронакс даже не обернулся, когда услышал, что дверь его каюты распахнулась. Рука ни на секунду не останавливалась, выводя на бумаге всё новые и новые слова. Казалось, он готов был взорваться, если хоть куда-нибудь не выльет накопившееся мысли.       — Да-да, Нед, — сказал он не отрываясь. — Я почти закончил. Ещё чуть-чуть и я пойду отдыхать, там что-нибудь придумаем.       — Вот ваш чай, господин профессор, — Аронакс почти подпрыгнул от звука этого голоса и обернулся на Конселя, который поставил чашку на его письменный стол. — Их чести не стоит засиживаться так поздно.       Пристальный взгляд слуги скользнул по удивлённому лицу господина, на секунду сместившись на его записки в дневнике, но сразу же вернувшись в исходное положение.       — Консель? — в недоумении спросил Пьер, как если бы пытался удостоверится не оборотень ли это перед ним. — Что ты здесь делаешь? Зачем ты пришёл?       — Я пришёл поговорить с их честью, — ответил Консель, потянувшись за чем-то в карман. — Я слышал капитан Немо пытается сейчас производить шоколад из морских водорослей. Я захватил немного для Их чести.       Он положил на чайное блюдце маленькую плитку шоколада. В нос Аронаксу ударил сильный запах миндаля и только сейчас он понял как сильно проголодался.       — А, — выдавил профессор, — спасибо, Консель.       — А пахнет она так, — продолжал слуга, — потому что туда добавили какой-то мусс из орехов, которых мы тогда собрали на необитаемом острове. Помните?       Пьер чуть нахмурился. Да, они набрали орехов, фруктов и дичи, когда «Наутилус» сел на мель и они могли прогуливаться по острову, который, впрочем, оказался обитаем. Правда он не мог вспомнить, чтобы среди добытых припасов был миндаль.       «Впрочем, возможно, нос меня подводит,» — подумал профессор, отхлёбывая чаю.       — Как чувствует себя плечо господина профессора? — спросил Консель, стоя прямо за ним.       — О, неплохо, — ответил учёный, свободной рукой отодвигая дневник и чернильницу. — Там остался небольшой синяк, но он почти не болит.       — Прошу прощения за это.       На мгновенье воцарилась тишина. Слуга подошёл к пустому стулу у кровати и пододвинул его к письменному столу.       — Прошу Их честь попробовать шоколад, — сказал Консель, усаживаясь рядом. — Он должен быть великолепен.       Аронакс кивнул и откусил кусок от плитки. Его лицо слегка поморщилось от горького вкуса, но он сразу же запил это сладким чаем.       — Благодарю покорно, Консель, — сказал он, отставляя чашку. — Но я всё же не понимаю зачем ты пришёл ко мне в столь поздний час.       — Я пришёл поговорить, но в первую очередь извиниться перед господином профессором за своё неподобающее поведение.       Пьер удивлённо посмотрел на своего слугу, на что тот чуть улыбнулся.       — Я должен быть пристыжен, раз мои извинения так удивляют моего дорогого господина. Это означает, что мои поступки испортили обо мне всё то положительное, что я строил годами, — слуга тихо вздохнул. — Впрочем, это полностью моя вина. Поделом мне! А перед господином профессором я искренне извиняюсь за своё поведение и поступки. Я понимаю, что Их честь больше не хочет иметь со мной ничего общего, и не смею надеяться на Их милость.       Профессор замахал руками.       — Ой что ты! — воскликнул он. — Я на тебя ни в коем случае не сержусь. Мне, конечно, было обидно, что ты обвинял нас в том, чего мы не делали. И меня очень задевали твои ужасные слова, — признал Аронакс, на секунду отведя взгляд, но почти сразу же добавил более тёплым тоном: — Но я не держу на тебя зла! Даже за укус этот на моём плече! Наверное, частично, это также моя вина, что я не заметил как ты страдаешь. Тебе ведь плохо было, да?       — Чудовищно, — кивнул Консель.       — Но почему? — сердце Пьера бешено и хаотично колотилось. — Что я сделал не так?       — Когда мы оказались в этой ледяной ловушке, я понял одну вещь. Я есть, — ответил тот. Липкий, иррациональный страх волной прокатился по телу учёного. Что-то в тоне фламандца показалось ему странным. Холодным. Другим.       — О чём ты говоришь? — недоумевал он. — Ты был, есть и будешь. Ты человек, Консель. Ты не мог не быть. В конце-концов кто в таком случае был моим слугой и верным другом последние десять лет?       — А это вторая вещь, которую я понял — Консель по-хозяйски откинулся на спинку стула. — Единственная причина, по которой у нас с тобой сложились такие тёплые отношения, так это потому что ты единственный кто говорил мне, что есть моё «я».       Глаза профессора на мгновенье округлились от резкого перехода к такой фамильярности.       — Что ты мелешь? — наконец сказал он.       — То, что во мне «меня» не было, — продолжал тот, разговаривая так, будто объясняет азы арифметики ребёнку.       — А кто тогда в тебе был, Консель? — недоумевал Аронакс, вытирая холодный пот со лба. Сердце всё ещё бешено, аритмично колотилось. В животе будто завязали узел. В горле стоял ком. — Я ничего не понимаю. Ты был несчастлив со мной? Ты был несчастлив всё это время? Почему ты не ушёл тогда? Почему ты…       — Я понял ещё одну вещь, — перебил его фламадец и подался вперёд, глядя прямо в лицо. Его зрачки расширились, как у кошки, готовящейся поймать мышь. Профессор ощущал его тёплое дыхание на своём лице. — Когда лежал тогда без сознания. Я понял кое-что. Я понял почему меня преследовали кошмары. Я понял всё.       — Что ты понял? — Пьер слушал его, чувствуя как его икры сводит судорогой. Ком в горле становился всё больше, мешая дышать. Живот будто резали изнутри ножом.       — Я понял, — сказал Консель, выпучивая глаза, словно лягушка. — что мы никогда не выбирались из льда, — его руки схватили профессора за плечи, с силой сжимая их. — мы всё ещё там, заточённые. Но я спасу нас. Я уже спас Неда Ленда, а теперь спасаю тебя.       Аронакс больше не мог это терпеть.       — Да что ты несё…       Но он не смог окончить фразу из-за рвоты подступившей к горлу. Через мгновенье весь его скромный ужин уже был на полу вместе с ним самим, упавшим со стула. Ноги и руки сводило судорогой, а сердце, казалось, вот-вот сломает грудную клетку изнутри. Жалкое зрелище. Именитый учёный, важный член научного сообщества, открывший тайну морских глубин, валяется на полу, словно пьяница, не в силах двинуть и мышцей.       — Не переживайте, господин профессор, — сказал Консель, склоняясь над ним. Черты его лица снова смягчились, возвращая добрую улыбку славного малого, его друга. — Скоро это всё закончится. Осталось совсем чуть-чуть, всего пара минут.       Мягкая рука слуги нежно гладила Аронакса по волосам. Внезапно осознание пришло к нему в голову. Они никогда не собирали миндаля.       — Сволочь, — прошептал он, подняв глаза на кого-то, кто когда-то был его другом. Тёплые слёзы заструились по его щекам. — Ты подсыпал мне цианид.       — Я знаю, я знаю, — Консель нежно гладил щёки Пьера. — Мне самому недолго осталось. Он хочет, чтобы мы все были свободны. Прошу, не сопротивляйтесь, иначе он будет причинять вам боль такую, какую он причиняет мне.       — Кто он?       — Он — это я, но не тот я. Он убил ещё одного меня, бросив его тело разлагаться где-то в чреве моего подсознания. Он хочет свободы. Вы не представляете какого это, когда впервые тебя не преследует чувство вины. Какого это, когда появляется «я».       Аронакс в ужасе слушал этот поток сознания, понимая как сильно Консель — его Консель — погряз в собственном безумии. Его снова стошнило.       «Кажется, даже если бы не было яда, меня бы всё равно вырвало,» — подумал он.       Тело немело всё сильнее. Судороги становились невыносимыми. Беспорядочное сердцебиение звучало в ушах как барабан.       — Скоро всё будет хорошо, — сказал тихо Консель, нежно прильнув губами ко лбу Пьера. — Скоро мы встретимся.       Он поднялся на ноги, прежде чем оглянуться через плечо на неподвижно лежащего на полу господина. Тот лишь что-то простонал в ответ. Беспомощный, тихий звук.       Консель покинул комнату.       Аронакс остекленевшим взглядом вперился в дверь. Как же много всего он не успел узнать.       

      ***

             Другой проверил насколько хорошо была закреплена верёвка на люстре в библиотеке.       — А она выдержит? — тихо спросил Консель.       «Ещё как! Люстра же не на ниточке держится!»       — Хорошо, — он встал на стул, прежде чем Другой надел петлю ему на шею и чуть стянул её. Неприятная боль на глотке. Сердце колотилось как бешеное.       «Правильно, осталось только избавиться от стула,» — сказал Другой.       — Но зачем всё это было нужно? — тихо спросил Консель. — Они не заслужили такой участи.       «Ты не находишь, что задавать вопросы слишком поздно? Они уже мертвы. И ты убийца.»       — Но я не хотел. Это ты меня заставил.       «Я и есть ты. А у нас не было другого выбора. Иначе мы никак бы не выбрались.»       — Нет, — уже чуть громче возразил Консель. — Выбор есть всегда. И мы могли поступить иначе! Мы могли позволить им жить! Это ты подтолкнул меня к этому! Всегда есть другой выход!       «Поезд ушёл. Ничего ты назад не вернёшь, поэтому смысла их жалеть нет. Прекрати трусить и присоединись к ним.»       — Но ведь…       «Или это сделаю я.»       Консель кивнул и посмотрел на пол, но что-то всё равно мешало привести ноги в движение.       «Жалости к себе у тебя нет. Ни в одной из твоих личностей она не предусмотрена. Ты всегда хотел это сделать, пусть даже и не догадывался об этом.»       — Откуда тебе это знать? — прошипел Консель.       «Ты споришь с собственным разумом, кретин!» — рассмеялся Другой. — «Я пришёл из самых глубин твоей глупой головки, из самой её мёртвой зоны. Я знаю обо всех твоих потайных желаниях.»       — Лжец! — воскликнул тот. — Я бы никогда не сделал тех вещей, которые делал ты! Я бы…       Другой толкнул стул. В гробовой тишине библиотеки раздался громкий хруст.       «Что ты со мной сделал?» — простонал Слуга, прежде чем последняя крупица разума окончательно растворилась во тьме.