Мудрость дождевых червей

— Они живые. Растут, радуют глаз… Что может быть лучше, чем оставаться живым? Ли Ляньхуа плёл корзину, не подымая головы. Получалось у него плохо: неровные ряды, острые концы, торчащие прутки. Иногда он умудрялся уколоться или даже резался и с шипением дул на кончики пальцев, жалуясь на непослушные руки. И всё же продолжал, с каждой ошибкой становясь всё быстрее. — А в конце попадают в суп. Полезно и вкусно. Разве не прекрасно, лао Ди? Вполне поучительно, мне кажется. Ди Фэйшэн не видел в этом ничего прекрасного. Ему и в целом мудрость созерцания мира давалась с трудом: если бы не знание, что гармония стремится к гармонии, стал бы тратить время на любование пейзажами за чаркой вина? Нет, конечно. Простая медитация была бы куда полезнее… Так думал он в далёкой юности, пока не постиг смысл с виду бесцельного почитания природных красот. Гармония стремилась к гармонии; красивые места обладали благоприятной ци, что приносила вдохновение и омывала утешением усталые меридианы. Час созерцания горных пиков был равен трём, проведённым в сырой темноте пещер… Бесполезно было спорить. Если он желал возвыситься среди мечников, он должен был этому научиться (что он, разумеется, и сделал). Но то пейзажи. Величественные водопады, тихие долины, иссушающий степной ветер и крики орлов над вершинами неколебимых гор. Какое, демоны побери Ли Сянъи, к этому отношение имел треклятый редис? Ли Ляньхуа над ним попросту смеялся. Пышная ботва, порой поеденная жуками, толстобокие корни и вечные сорняки кругом — какое уж тут вдохновение, какой прорыв. Болото, сжирающее время и силы. Огороды были полезны крестьянам. Не воинам цзянху. Среди тысяч имен какое связано с земледелием? Ни мотыги, ни сохи не встретишь в списке оружий. Кто копается в земле, тому не смотреть на небо. Ди Фэйшэн не был глупцом, презирающим земледельцев. Миру нужны были те, кто его прокормит; без риса не будет ни клинков, ни людей. Но какое вдохновение мог отыскать в посадке и прополке Ли Сянъи? Стиль боевого дайкона изобрести решился, что ли? Ди Фэйшэн не понимал. Но всё же упрямо устраивался на рассохшихся от времени ступенях, возвышаясь над мурлыкающим под нос песенку Ли Ляньхуа, и смотрел, покуда не начинало клонить в сон, как ловкие, несмотря на все жалобы, пальцы споро сплетали тонкие ветви, гладили зелёные листья, перебирали плоды, выбирая для продажи те, что поровнее… Пыхтящий по утрам с вёдрами Фан Добин ворчал, что можно было бы нанять работников, а самому огородом только любоваться, раз так нравится. «Зачем мне работники, если есть ученик?» — лукаво щурился Ли Ляньхуа, а за вечерним чаем пространно жаловался, что юный Фан Сяобао ничего не понимает в прелестях ручного труда. Фан Добин неизменно отвечал, что вовсе он Ли Ляньхуа не ученик, а чжицзи, и ручной труд — это механизмы собирать, вышивать там, по дереву резать, а в земле попусту возиться — это издевательство над собой и окружающими, и лучше бы потратить время с большей пользой… Ди Фэйшэн в их споры не вступал, если шальным словом не втягивали. Он думал: Ли Сянъи — вернее, Ли Ляньхуа — ничего не делал без причины. А значит, есть всё же в простой редиске что-то особенное… Что-то, что не получится постичь с первого раза. Он ничего не видел. Но видел Ли Ляньхуа. И Ди Фэйшэн терпеливо возвращался на скрипучую лестницу, чтобы взглянуть ещё раз. Последний раз. Раз за разом.