wrapped in the shroud of endless night I scream aloud but no one hears, so I tell my stories to satellites and I am lost inside a memory
Rishloo — Downhill
Трогательно-хрупкая девушка, почти девочка. Острые локти, что видно даже сквозь накинутую на её тонкие плечики кофту. Такие кофты, как он успел узнать, называют кардиганами. Он часто слышал это слово. И читал его в быстро бегущих человеческих мыслях, мимолётных, как взмах крыла мухи. Тоненькая шейка, светлые, словно солома, волосы, забранные в рыхлый пучок. Два завиточка на затылке выбились из пучка и трогательно нависли над воротом кардигана. Девушка спокойно и без цели гуляла по давно не убираемой аллейке, разбитой рядом с оставленным людьми зданием. Когда-то здесь трудилась артель скорняков, позже в здании открыли училище. Потом здесь была детская библиотека, после неё — редакция городской газеты, но сейчас в здании не осталось ничего, кроме прошлого и его обломков. Почему-то он сочувствовал зданию и даже в чём-то понимал его. Но здание могут оживить, подарив ему очередную новую сущность. Или вернуть сюда библиотеку, редакцию, может, даже училище, пусть другое, неважно. Может произойти что угодно. Со зданием, но не с ним. Его уже почти нет. Вернее, он остался, но ему уже не воплотиться. Девушка, продолжая гулять по аллейке, подошла к молодой берёзке и слабо улыбнулась. То ли изящному деревцу и его трепещущим под лёгким ветром листьям и веткам, то ли просто так, от хорошего дня. Она кажется не думала ни о чём, лишь осторожно мечтала и слабо фантазировала, вернее, вспоминала свои старые фантазии. Точнее, может вспоминала свои ложные или не ложные знания о лесе, конечно росшем в этих местах в незапамятные времена. Легко думала о народе, не видимом никому, кроме знающих, придуманном ей давно-давно, ещё в детстве. Тогда девушка, точнее, ещё девочка гуляла с семьёй по лесу рядом с городом и, пока её родители отвлекались на разговоры, немного отходила от них и представляла, что народ, о котором она знает, точно где-то рядом до сих пор. Нужно лишь отойти подальше в сторону от исхоженных тропинок, протянуть руку и тогда они… Но отойти в сторону девочке не позволяли. Родители разумно боялись, что она потеряется, упадёт, споткнувшись о корешок, расплачется от боли, испугается, заблудится, попадёт к оказавшимся рядом дурным людям. Девочка повзрослела и уже не помнила ничего из тех прогулок, кроме мыслей о прекрасном народе поблизости, который сложно увидеть, но который точно рядом. Пусть и в давних временах, которым уже не вернуться, но рядом, поблизости с ней. Наверное, она верила тем своим детским фантазиям до сих пор. Не зная, насколько она права. Если бы он мог воплотиться и предстать перед ней, девушка не испугалась бы. Может, улыбнулась бы ему, как улыбалась берёзке или мечтам. Может, коснулась бы его, точнее, попыталась коснуться. А может, зажмурилась бы, ожидая, что увиденный выходец из детской мечты испарится и вернётся обратно в фантазию,не оставив следа. Но может, она надеялась и даже надеется до сих пор, что, когда откроет глаза, окажется в прежнем волшебном мире, точнее в волшебном мире, который нафантазировала себе? Если бы он хотел… Но нет. И не потому, что у него не осталось сил, чтобы захватить это хрупкое юное тело. Он не мог. Не мог уничтожить это существо, эту былинку. Она не знает и наверное, не узнает никогда, что давным-давно, так давно, что даже невозможно представить, здесь не было ни её города, ни берёзки, которой она улыбалась, ни старого дуба, что рос недалеко от дома девушки. А были леса, густые леса, напоминающие безбрежное зелёное море, в котором легко можно было утонуть, то есть, заблудиться. В тех лесах, от которых не осталось ничего, кроме воспоминаний тех, кто ушёл за Море, он и жил. И наверное, он так и останется здесь, даже не чьим-то воспоминанием, но со своей памятью.