Рубиновый манифест

Август 1993 года, Омск Тусклый свет крохотной настольной лампы служил брешью в тягучем мраке, окутавшем личный кабинет Императорского дива. Владимир вот уже несколько часов неподвижно сидел за письменным столом и в глубокой задумчивости сверлил взглядом ярко-голубых глаз собственные руки, сложенные в замок. Спина его, на удивление, была расслаблена, будто подтверждая, что день оказался довольно длинным и тяжелым, хотя осанка по-прежнему оставалась ровной, под стать ответственному, серьезному Владимиру, будто в любой момент к нему может ворваться надзор по идеально расправленным плечам и сведенным лопаткам. Мелкие капли бились о стекло, нарушая гробовую тишину; прохладный летний дождь шел с самого утра, тучи заполонили небо, мешая насладиться сначала теплыми лучами солнца, а затем и величественным полнолунием, но сей нелетной погоде все же не удалось испортить этот день. По крайней мере, для одной семьи точно. Владимир наконец поднял голову и теперь смотрел в сторону окна, но взгляд его оставался до того отрешенным, будто проходил сквозь бренный мир, впаивался туда, куда не добраться обычному существу. На то Владимир и див, не столько сильный, сколько хитрый и проворный. Не зря Иннокентий говорил: «Чертяка всегда умудряется устроиться лучше всех». Место при дворе, достойный хозяин, всеобщее уважение. Но разве когда-либо кто-то задумывался, какой ценой ему все это досталось? В последнее время Владимир чаще обычного рефлексировал в одиночестве. Минуя бесконечные вечера, а порой и ночи, раздумий, див заключил: свое счастье он опрометчиво упустил, несмотря на то, что оно всегда мельтешило поблизости. Да и было ли у него право на счастье или любовь? Мир начал меняться совсем недавно: люди осознали, что дивам тоже необходима детальная законодательная база по защите прав и улучшения существования; дивы осознали, что не все люди — чудовища, жаждущие лишь их порабощения и тотального подчинения. На собственной шкуре Владимир прочувствовал, каково это, когда дивы и люди сидят за одним столом, трапезничают, ведут беседы, смеются и чокаются бокалами с ароматным красным вином; когда колдуны, по совместительству хозяева чужих дивов, не бросают тебя в трудную минуту, спасая после тяжелого боя, доказывая, что твоя жизнь также важна, как и жизнь остальных; когда и дивов, и людей считают равными, глядят на тебя с глубоким уважением и примесью чего-то еще, очень личного, тайного и будоражащего, обнимают тебя, пока никто не замечает, и ты прижимаешь хрупкое человеческое тело поближе, вдыхая приятный аромат изысканных духов. Воспоминания о мимолетных встречах серебряным кинжалом прорезала дыру в сердце. Как бы он ни старался, рана не заживала, она словно становилась все больше в размерах, все больше черной, отправляющей, каждый раз напоминая о себе. Ученые утверждали, что дивам чуждо проявление чувств, схожих с людскими, тогда почему Владимир ощущал ноющую душевную, норовящую обернуться в физическую, боль от того, что мечты никогда не претворятся в реальность? Иннокентий ошибся: Владимиру доставалось далеко не все. По иронии, самое желанное на свете ускользнуло от него, точно песок сквозь пальцы. Судьба жестоко глумится над ним, заставляя повторно переживать то, от чего он так долго отходил в прошлый раз и что не сравнится ни с какими пытками и безжалостными методами воспитания эпохи Тайной канцелярии Российской империи. Сегодня Аврора родила дочь. Спустя семь лет после первенца, долгожданного сына, благородного наследника, она с мужем решилась на второго ребенка, несмотря на серьезные риски и весьма тяжелые роды: все-таки, мать с отцом — довольно сильные чародейка и колдун, соответственно, дети от такого союза появятся далеко не посредственные. Слава Богу, в утробе были не двойняшки. Сразу два эмбриона с подобной потомственной силой стали бы летальным исходом. Мать Авроры в свое время не выдержала и скончалась при родах, врачи спасли только ребенка. Благо, сама Аврора выдержала, а сейчас наверняка не спала, прижимая к груди и бережно покачивая дитя в такт монотонному дождю. Новорожденную девочку назвали Виолетта. Фиалка. На языке цветов — смиренность и скрытность. Согласно мифам Древней Греции, богиня Афродита создала фиалки в качестве напоминания о своем возлюбленном — смертном по имени Адонис. Дарить эти цветы следовало поистине особенному человеку, дабы выразить восхищение, верность и абсолютную любовь, как это сделал шекспировский Гамлет для Офелии. О Виолетте Владимир узнал из уст бывшего хозяина, Сергея Дмитриевича Мончинского, нынешнего служителя при императорском дворе в Омске. Его жена Любава, племянница графа Аверина, охотно передавала супругу петербургские сплетни, так что делиться новостями о друзьях, которые остались в культурной столице России, Сергей очень любил. И о детях графа Аверина от малоизвестной, но довольно перспективной чародейки, и о детях Авроры див волей-неволей был в курсе, несмотря на то, что предпочел бы лучше вовсе о них никогда не слышать, особенно об Авроре, ибо хотел просто-напросто забыть о когда-то самых близких, теперь уже сильно повзрослевших и имеющих собственные семьи друзьях. Следовало бы оторвать приросший к коже пластырь резко, быстро, но боль была слишком острой, поэтому каждый раз Владимир останавливался, кажется, даже не доходя до злосчастной середины, мысленно сдавался и возвращал отлепленный кусок на место, чтобы тот снова прирос и через некоторое время див начал заново, заранее осознавая, что потерпит фатальное поражение. Диву под силу многое: одним суровым взглядом выбить правду из лжеца, бросить вызов вышестоящему по должности при малейшем намеке на пренебрежительность, халатность или разгильдяйство, биться до последнего вздоха, выстраивать наиболее выигрышные стратегии, защищать подконтрольный объект. Однако Владимир был бессилен перед прошлым, связанным с Авророй, Сергеем Дмитриевичем, Гермесом Аркадьевичем, Кузей и Виктором Геннадьевичем. Счастливые, переполненные насыщенными событиями и леденящими душу приключениями несколько лет… Они пролетели, словно ничтожный миг. Время беспощадно. Скоро от графа Аверина останется лишь светлая память о его бесстрашных подвигах и бесценной заслугой перед Родиной, следом канут в лету и Мончинский, и, как бы печально не было, Аврора… Человеческая жизнь, очерненная болезнями и прочими невзгодами, ничтожно коротка. На контрасте с нею долголетие Владимира и Кузи кажется более выигрышным, но действительно ли это так? Фактическое бессмертие дивов — дар или проклятье? Рука Императорского дива потянулась к выдвижному ящику, откуда тот извлек слегка пожелтевший рисунок молодой и очень красивой девушки. Он нарисовал ее портрет за день до прощания. Конечно, память дивов — вещь уникальнейшая, он и так досконально запомнил каждую черту ее лица и имел возможность прокручивать это в голове, но ему очень хотелось иметь при себе материальное изображение. Фотоаппараты в то время были редкостью, так что запечатлеть портрет Авроры помогли бумага с черным карандашом. Вышло очень реалистично: Владимир воспользовался навыками художника-немца, которого ему довелось сожрать во время Второй мировой. «Поздравляю с рождением дочери, — мысленно проговорил див. Уголки губ словно дернулись вверх, но со скоростью света вернулись обратно, сохраняя сдержанное, бесстрастное выражение лица. Владимир еще минуту изучал рисунок, а затем невозмутимо вернул его в ящик, точно покончил с перечиткой наискучнейшего отчета. После распада компании друзей служба при дворе превратилась в нескончаемый, монотонный поток рутины. Конечно, были и громкие дела: торговля людьми, незаконный оборот опиума, контрабанда оружием, подпольные колдовские секты, но без друзей это больше не доставляло прежнего удовольствия. Преступники будто растеряли фантазию, и ловить их не составляло труда. А может, Владимир просто привык к каждодневному риску и аморальщине. Обычные будни, правда? От длительного пребывания в полумраке заныли глаза. Див пропустил ужин, поэтому силы восстанавливались чересчур медленно. Он не истязался тренировками, не вступал в сражение, однако мыслительные процессы отнимали энергию наравне с физическими нагрузками, а порой и куда больше. Отперев едва заметную, замаскированную в стене дверь, див оказался в своих покоях, по размерам ничуть не уступавших кабинету, хоть и не хваставшихся мебельными изысками: лишь кровать, шкаф, кресло, тумба да механический будильник на ней. Интерьер комнаты был создан под четким надзором Владимира, который не потерпел попыток разнообразить и украсить пространство совершенно непрактичными, отчасти бесполезными предметами. Все-таки, жизнь в полицейском общежитии давала о себе знать. После нее банальное одиночество в спальне — необычайная роскошь. Див переоделся в одежду для сна, повесил костюм и лег в кровать. Невесомое белое одеяло накрыло его тело, глаза закрылись. Только сейчас он обратил внимание на чрезмерно громкое тиканье часов. Тик-так, тик-так. Каждое движение стрелки отдавало диким набатом. Владимир пытался уснуть как можно быстрее, но безуспешно. Он отчаянно прокручивал в голове образ Авроры: ее аккуратные прически с завитыми кончиками, проницательный взгляд, аристократичные движения и неподдельно искренняя улыбка, которую она дарила ему и только ему, когда им счастливилось остаться вдвоем. Теперь же у нее семья, она нянчится с новорожденной дочерью и наверняка продумывает ее жизнь вплоть до совершеннолетия. В какой детский сад будет ходить, во сколько лет начинать подготовку к вступительным тестированиям в Академию, на какие секции записывать, когда приступать откладывать на приданое. Структурированный, тщательно продуманный подход к жизни делал Аврору той самой девушкой, которая пробудила во Владимире то, что испокон веков принято считать исключительно человеческой прерогативой. Удивительно: ему вновь удалось обойти все запреты и найти лазейку. Пока колдуны с пеной у рта доказывали о невозможности истинных проявлений любви у дивов, Владимир взял и полюбил. Сомнений не было: это действительно была любовь, и узы ее стократ крепче серебряных цепей, наручников, колодок вместе взятых. Но какими бы неподдельными, проникновенными и взаимными не были чувства межу чародейкой и дивом, Владимир, впрочем, как и Аврора, понимали: вместе им быть не суждено. Пусть ты заплачешь, разобьешь голову об стену, упадешь на колени и примешься молиться всемогущим Богам, пока по виску стекает алая струя крови — толк нулевой, ведь природу не обмануть. Бывший служитель петербургского Управления, что Владимир мог дать Авроре? Ничего. Абсолютно ничего, кроме страданий и осуждения со стороны окружающих. Он не сможет подарить ей ребенка; даже если бы они взяли сироту из приюта, новоиспеченную семью пришлось бы тянуть на своих хрупких плечах именно Авроре, ведь дивам не платят жалование. Сквозь опущенные веки Владимир ядовито ухмыльнулся собственным рассуждениям. Даже Императорский див всея России ни гроша не получал за доблестную службу. Люди расплачивались с существами из холодной Пустоши едой и жилищем. А что еще необходимо дивам? Кормежки и пристанища вполне достаточно для эффективного функционирования. Остальное лучше бы исключить, дабы не отвлекались от обязанностей. Деньги развращают. Владимир сталкивался не с одним князем, рост отклонений психики которого был прямо пропорционален росту его доходов. Чем выше капитал, тем больше грязных вещей человек готов был совершить. Эта душевная болезнь вызывала неприязнь вкупе с презрением. Бесконтрольные и падкие на греховность не заслуживали уважения. Тем не менее, даже у таких прав было больше, чем у дивов любого уровня. Для этого Владимир и крутится в имперском обществе — его целью является не только поддержание порядка в Империи, но и изменение текущего неравенства ее обитателей. Над этим проектом уже работала Аврора и ее величество Софья Андреевна. Его вынуждено отставили на второй план в связи с обострением отношений государств на мировой арене. Все же Владимиру не на что жаловаться. Он занимает высочайшую должность, которую только могут доверить диву, он одет, сыт, если добровольно не пропускает приемы пищи из-за дел поважнее, и имеет собственный большой кабинет, украшенный деревянной резьбой и золотыми орнаментами. Императрица любезно предоставила диву шанс отказаться от места подле трона и вернуться в родное Управление Санкт-Петербурга. Уму непостижимо — диву позволили выбирать. Варианты оказались гротескно колоритными: или погрузиться в омут бескорыстного служения империи, напрямую влияя на ход истории и наблюдая, как свита замирает при его появлении, перекашивает недовольную гримасу в ненависти и опускает взгляд в пол, за глаза поливая правительницу грязью и обвиняя в маниакальном избаловывании дьявольского отродья; или поддаться зову сердца, отказавшись от привитых столетиями назад амбиций, повернуть обратно в Санкт-Петербург и тем самым быть ближе к Авроре, постепенно отравляя ей жизнь своим присутствием и циничным эгоизмом. Владимир без чужих разъяснений понимал, как это сложно — забыть. Аврора сказала однажды: «Память дивов несравненна в запоминании мельчайших подробностей визуального и вербального контекста, тогда как память человека сконцентрирована на запечатлении эмоций и ощущений. И это диаметрально противоположные параметры». Не растрачивая ни секунды драгоценного времени на очевидно бесполезный анализ, Владимир принял единственно верное решение в пользу того, что у него получалось лучше всего и для чего он и был создан. Наконец Владимир погрузился в сон. Каждую беспокоящую мысль он педантично складывал в коробку и хладнокровно выбрасывал в кромешную бездну, пока голова совсем не опустела. Самое главное — вовремя взять себя в руки и не позволить ностальгии одержать верх над здравым смыслом. Постоянное пребывание в столице не застраховало Владимира от командировок по окрестностям империи. В Петербург Императорский див пожаловал через три месяца, застав промозглый, серый ноябрь. На фоне тусклого пейзажа императорская резиденция буквально искрилась пестрыми красками. С самого раннего утра воздух пропитался напряжением и тягучим накалом противоречивых фраз. Кабинет министров ерзал на стульях и буравил сидящих напротив коллег разгневанным взглядом, безмолвно объявляя о недовольстве сложившейся ситуацией. Всем своим видом каждый из министров показывал, мол, я святой, я не при делах, а вот этот, в метре от меня, всему виной, накажите его сполна. Вероятность конфликта увеличивалась в геометрической прогрессии. Детский сад, подумал Владимир. Он статуей возвышался за спиной ее величества, устало опустившей голову в надежде скрыться от гневных мужских возгласов. В такие моменты Софья Андреевна ненавидела свой статус Императрицы. Министры продолжали спор, не замечая женщину. Недисциплинированная горстка бездарей. Владимир, до того лишь безучастно наблюдавший, резко дернулся и ударил по столу так, что по стенам разверзлось эхо и затряслись громадные окна. — Господа, думаю, намного целесообразнее будет говорить поочередно и в спокойном тоне, — с серьезным лицом молвил Императорский див, заглядывая в глаза каждому присутствующему. — Вам требуется помощь в определении порядка докладов и коммюнике? — Нет, — послышался неуверенный тембр, — вовсе нет. Остальные скосились на дива, умолкнув. Губы императрицы растянулись в благодарной улыбке. В угоду тишины Владимир пожертвовал миролюбивым настроем полномочных. Расставил приоритеты. Нововведения пришлись ему по душе: теперь Императорскому диву было позволено не только присутствовать на совещаниях исполнительных органов, но и участвовать в беседе, внося собственные предложения и корректировки выдвинутых планов. Нонсенс. Высшая степень доверия. Он с гордо поднятой головой наслаждался превосходством. Див никогда бы не посмел пытаться подмять Софью Андреевну под себя, сломав ее волю. Это гнусное бесчестное дело, хоть нареченная на корону и была в большей степени ученой, а не политиком. Сам же он кем только ни был: стражем порядка, солдатом, разведчиком, стратегом — и это лишь малая часть из его биографии. Единственное, в чем Владимир точно не сомневался, — он никогда не был жертвой. Они ненавидели его. Все высокопоставленные члены Омска видели один и тот же сладостный сон, где Императорский див погибает в мучительных агониях, забавляя их сгнившее нутро. Пусть так. Владимир подпитывался их ненавистью и завистью, наполнялся энергией. Быть той самой переменной, на которой строится все уравнение, тем самым козырем в рукаве правителя — высшая степень блаженства, то, к чему он так долго шел. Официальные выступления министров закончились, и началось совместное обсуждение повестки дня, уже более умеренное, чем до вмешательства дива. — Наша казна стремительно пустеет, — с беспокойством пролепетал Борис Григорьевич, министр финансов, теребя массивный перстень на пальце, — проблема серьезная и вполне заслуживает первостепенного рассмотрения. Необходимо реформировать распределение бюджета. — Это случилось вследствие неимения у Российской империи союзника. При всем уважении, Ваше Величество, я считаю, вашего сына требуется в срочном порядке помолвить с принцессой Соединенного Королевства. У вас в свое время была возможность обручиться с нынешним королем Великобритании, и если бы вы тогда нас послушались, может, в настоящее время обстановка была бы более благоприятной. — Если бы да кабы, — передразнил министр финансов и уже было вновь начал спор, как вдруг встретился с многозначительным взглядом Владимира и поджал губы. — Я говорю вполне резонные вещи, — в тоне министра иностранных дел послышалась досада. Привыкший к беспрекословному подчинению со стороны сослуживцев, на собственной шкуре познавших значимость успешного ведения внешней политики, он ожидал не такой реакции. Остальные, зашуганные Императорским дивом, отмалчивались. Пустошный черт знал о процветающей коррупции в обход строгим законам, о беспределе на деревенских рынках из-за неурожаев, но до сих пор не отрапортовал об этом ее величеству. Дает фору исправить усугубившееся положение Империи. Сам вмешается в деятельность управляющих исключительно в крайнем случае. Это не доверие, а проверка навыков работы над ошибками. Доверие и Кабинет министров были едва ли не антонимами. Слова мужчин приходилось ставить под сомнение и тысячу раз отмерять в более узком кругу лиц, прежде чем единожды отрезать. — Есть и другой вариант, — Евгений Максимович приосанился, будто готовился произнести торжественную речь, — Соединенные Штаты Америки предложили занять нам денег. Час от часу не легче. Владимир еле сдержался, чтобы не закатить глаза. — Уж лучше союз с Британией, чем заем у Америки, — с тяжелым вздохом подал голос министр просвещения. — Вам, Николай Григорьевич, только бы чаи пить да хрустеть беконом с англичанами. — Ох, бросьте, не мои же образовательные учреждения повысили налоги, вызвали инфляцию и пустили все средства на реставрацию, лишь бы «иностранным гостям было приятно пребывание в России с эстетической точки зрения»? — Попрошу не вырывать фразы из контекста. Мы готовились к визиту президента Джорджа Буша старшего и его администрации. — И что нам это дало? — Подписание договора о дальнейшем сокращении стратегических наступательных вооружений вам ни о чем не говорит?! — Ах, то есть, я должен быть благодарен, что нашу архитектуру не разбомбили под предлогом превентивного удара, поводов к которому мы не даем? Конечно, я сейчас выхожу из зоны своей ответственности, но не пора ли нам поднять цены на сырье? Софья Андреевна твердым взмахом руки пресекла назревающий спор. Она умела быть убедительной, но почему-то не часто прибегала к использованию путного навыка. Уж чего-чего, а предсказуемости ей было не занимать. Владимир за годы совместной работы изучил женщину достаточно, чтобы сейчас смело утверждать, что та, изрядно раздраженная галдежом Кабинета министров, передаст слово ему. — Господа, — четко произнесла Софья Андреевна, — спасибо вам за активное участие в обсуждении. Если заем и возрождение брачной дипломатии — это все рекомендации, то мне бы хотелось послушать Владимира. Лица министров повернулись к нему в настороженном ожидании кульминации. Легкая усмешка в ответ на колкие взоры. Пришло время серому кардиналу выйти из тени прямиком к лучам Солнца. — Ни Соединенное Королевство, ни Штаты не помогут нам в преодолении кризиса. Великобритания и Франция, стремясь к стабильности в Африке, совместно работают над определением сфер влияния в бывших колониях. К тому же, реальная власть в первой сконцентрирована в руках Парламента и Премьер-министра, а королева играет декларативную роль. Сделай мы британскую принцессу невестой его высочества, успеха не будет. Шаткое положение монархии в Соединенном Королевстве потянет на дно и нас, усугубляя положение. Неудача куда масштабнее ждет при денежном союзе со Штатами. У меня создалось впечатление, будто вы, уважаемые, не совсем понимаете, с кем мы имеем дело. На вашем месте после идеи о заеме денег я бы немедленно отправил Вашингтону ноту протеста. Неужели вы думаете, что федеративная президентская республика станет оказывать бескорыстную поддержку империи? Путем денежной манипуляции Штаты загонят нас в тупик и таки добьются упразднения монархии. Исходя из перечисленного, следует ждать анархии. Вы этого хотите? Министры, словно нашкодившие подростки, отрицательно замотали головой. Ее Величество с прищуром сверила дыру в стене. Владимир продолжил: — Не стоит забывать об усилении интеграционного процесса совсем рядом с нами: Европа уже подписала Маастрихтский договор о создании Европейского союза, а учитывая приверженность большинства к демократии, вероятно, организация будет склоняться в сторону американского континента. На мировой арене у нас нет ни врагов, ни друзей. Объявление своих интересов на Западе — заведомо провальная идея. Выгодным будет налаживание отношений с Азией, особенно с Китаем, который восстановит товарооборот, и Ближним Востоком. Правильной была мысль о повышении цен на нефть и газ: Европе и Америке будет крайне непросто найти схожее качество где-то дешевле. Также необходимо обратить внимание на возрастающую значимость Индии: там, Николай Григорьевич, тоже неплохие чаи. — Спасибо, Владимир, — лицо Софьи Андреевны озарила призрачная надежда, что вскоре все наладится. — Думаю, на сегодня достаточно, можете возвращаться к работе. Завтра после обеда встретимся уже в Омске для продолжения дискуссии. Просьба явиться более собранными и подготовленными: скорее всего, к нам присоединится Его Величество император. Все учтиво поклонились и покинули переговорную комнату; Владимир вновь отступил в тень, по обыденному укрывшись за правым плечом Софьи Андреевны. Та вздохнула и спрятала лицо в ладонях. — Тупоголовые, как они мне надоели… А это только начало дня… Владимир молчал. Он не болтал с императрицей без надобности. Она желает выговориться, вставлять комментарии попросту неуместно. — У нас с тобой встречи до самого вечера, еще надо успеть Управление навестить, жаль, Гермес Аркадьевич не в городе… В общем, дел невпроворот, трапезничать будем в машине. А после я сразу лягу в постель, чтобы выспаться перед отъездом. — Хорошо, Ваше Величество, — див кивнул, — тогда с вашего позволения после запланированных встреч я отлучусь на вечернюю прогулку. — Конечно. Встретишь старых знакомых — передавай привет и зови в гости. Старых знакомых. Вот, кем они теперь являлись. Словосочетание отдавало горечью на языке и отождествлялось тягостным бременем. — Всенепременно, Ваше Величество. Императрица и див разминулись, чтобы облачиться в парадную одежду, которая запестрит на пресс-камерах новостных каналов. Минуя ближайший поворот, Владимир столкнулся с караулившим его министром иностранных дел. — Опять глумишься над нами, чертяка, — кислотная констатация факта. — Ни дня не обходится без твоих пяти копеек. — Ее Величество сама просит меня высказаться, — див равнодушно пожимает плечами. — Евгений Максимович, в ведении государственных дел довольно легко разобраться. У вас тоже получится, если вы хоть немного постараетесь. Гневно зардевшись, оскорбленный мужчина ушел прочь. Владимир снисходительно наклонил голову. Министра даже жаль: его вполне обоснованная неприязнь выходит кусками яда, медленно сочащимся изо рта после каждого оскорбления, а ведь так хочется избавиться от нее быстро, желательно одним ударом под дых. Врезать один раз и успокоиться. Насилие — действенный способ, но негуманный. Масла в огонь добавляла закрепленная на законодательном уровне неприкасаемость к Императорскому диву. Прочим сородичам Владимира, фамильярам и слугам колдунов, осталось потерпеть совсем немного: скоро это право получат все дивы. Уличная суета пребывала в подозрительном молчании, точно на ночь глядя случился апокалипсис, но стоило выйти за пределы императорской резиденции — вмиг заиграла яркими красками. Извечно занятые петербуржцы сновали туда-сюда пчелиным роем: торговцы игриво зазывали покупателей, модные неоновые вывески баров совращали на спиртной променад, из каждой кофейни или пекарни, встречающейся на пути, исходил божественный аромат свежеиспеченных булочек вкупе со сваренным кофе. Шум города сливался с песнями уличных музыкантов. Дворцовая набережная тянулась вдоль Невы подобно бархатной мантии монарха. Отражение фонарных огней в воде создавали волшебную иллюзию застывшего времени. В речной глади запечатались миллионы событий, тысячи пролитых слез и сотни улыбок, каменная дорожка пропиталась духом эпох, храня тайны правителей и революционеров, художников и поэтов. Владимир не сразу узнал ее в потоке мельтешащих людей. Только когда она неосознанно подняла светлые глаза и встретилась с его, как она любила сравнивать, аквамаринами, он замер, словно сердце напоролось на острый нож. — Владимир? — имя его прозвучало из ее уст осторожно, но с прежней теплотой в родном голосе. — Аврора, — див слегка поклонился. Больших усилий стоило сохранить сдержанную интонацию. Мир растворился, оставив лишь воссоединившихся, когда-то разделенных друг от друга долгом и социальными устоями общества. Каменная дорожка помнит и их мимолетные свидания, замаскированные под рабочие встречи во внеурочные часы, украдкой сплетение пальцев, всего на миг, пока никто не смотрит. Моменты, проведенные вместе, давным-давно утекли, но что насчет чувств? Пропали они или прямо сейчас возымеют наглости снова разгореться буйным пламенем? — Как ты? — спросила Аврора. С уложенными волосами, в пышном бордовом пальто и на каблуках, она стала еще элегантнее: семейная жизнь пошла ей на пользу. Владимир невольно залюбовался и ответил не сразу. Говорят, когда женщина любима мужчиной, она расцветает. Остается только порадоваться за нее. Она счастлива. Не этого ли ты хотел? — Я…– ошеломлен? Озадачен? — …В порядке. Сопровождал Ее Величество на деловых поездках, вот, на прогулку вышел, пока дождь не начался. Див на секунду прервал бессвязный поток слов, но все же добавил: — Софья Андреевна передает привет и приглашает в Омск. Тело бросило в жар. Аврора стояла пред ним, такая красивая и спокойная, излучала неземное очарование, а он вел себя так, словно не умел держаться себя в ежовых рукавицах, переминался с ноги на ногу и понятия не имел, куда деваться. — Пожалуй, откажусь, — на выдохе произнесла Аврора, — и без визитов к императрице забот хватает. По секрету: мы готовимся к организации отдела психологии для дивов и регулярных конференций по обмену знаний в вопросах этой области. Вытянутое по струнке тело Владимира осталось неподвижным, но зрачки на ничтожный миг стали вертикальными. — Первые хорошие новости за последние дни. Повисла пауза, но отнюдь не неловкая. Девушка и див смотрели друг другу в глаза, не издавая ни звука, и им было так же комфортно, как если бы они с энтузиазмом пересказывали эпизоды из своей жизни, перебивая друг друга и хохоча, надрывая животы. Общение будто перешло на ментальный уровень. Все было понятно без слов. Мысли вернулись к дню их негласного прощания. Для Авроры этот день означал прощание не только с дивом, но и с беззаботной молодостью, лишенной дум о том, как вести семейные дела и приумножать капитал во благо будущего любимых детей, как исполнить не только свои мечты, но и мечты тех, кто унаследовал ее заразительный смех и длинные ресницы, кто еще беззащитен перед суровостью жизни, кто нуждается в объятиях и поддержке. Тот день стал последним, когда Аврора дала себе волю побыть инфантильной и беспечной. Солнце больше не казалось таким ярким, как раньше, жажда приключений утихала. Лепестки нежной розы опали один за другим, оставляя несгибаемый стебель, на котором вырастет другой цветок, еще прекраснее, закаленнее к природным метаморфозам. Владимир множество раз ездил в Петербург, однако с Авророй пересекся только сегодня. Что она чувствует? Вспоминала ли его, или после отъезда он стал для нее, как выразилась императрица, старым знакомым? Даже для его бесконечного скитания, обреченного на одиночество, разлука с ней показалась глубоким незаживающим шрамом сродни терзаниям Аида без Персефоны. — Рада была снова увидеть тебя. — Взаимно. Див выдавил из себя самую обаятельную улыбку и, воспользовавшись моментом, аккуратно взял девичью руку и поднес к губам. Похолодевшие от мятежного ветра пальцы слегка дрогнули. Наконец-то он вызвал в ней хоть какую-то живую реакцию. Владимир по-джентельменски поклонился, развернулся и устремился обратно, по направлению к резиденции, более не обращая внимания на панораму вокруг, ибо все силы ушли на то, чтобы невзначай не обернуться ей вслед. Аврора тоже этого не сделает, и этот поступок будет самым правильным из всех возможных. Самым разумным, если угодно. Владимир уже давно осознал: в моменты, когда истошно кричит сердце, следует прислушиваться к шепоту разума. На лице не отражалась ни боль, ни симпатия, ни ярость. Снаружи Владимир оставался привычно каменным, только два аквамарина превратились в тусклые блики, а в груди паразитом зарождалась ледяная пустота. Ботинки хлюпали по не высохшим лужам. Справившись с препятствием и добравшись до парадной двери, Императорский див дернул ручкой и бесследно ускользнул от сумрачной прохлады, снова укутавшись в мрачную тень, возвращая все на круги своя. Стало легче дышать. Он снова там, где ему и место. После непредвиденной встречи с Авророй минуло двадцать с лишним лет. Политические интриги, разъезды, палки в колесах, совещания и предсказуемость преследовали Владимира. Громадный опыт в ведении дел позволял диву, далеко наперед обдумывающему каждый шаг, сохранять лицо даже в самых грязных ситуациях, однако ему все же не всегда удавалось предугадывать абсолютно все события. У Софьи Андреевны получилось его удивить, да так, что Владимир потерял целые сутки на то, чтобы просто обдумать, почему и с какой целью на фоне колоссальных трудностей во внутренней и внешней политике ему вдруг поручили именно это.