Передел

1613 год от Рождества Христова, Москва

      Утро выдалось на редкость холодным для середины мая. Дул ветер, светило солнце, птицы радовались скорому лету. Государство постепенно приходило в себя после долгих лет голода, смуты и лишений. Рынки были ещë не так полны, как раньше, да и людей не так много, однако Москва уже цвела, хотя одной душе этого казалось безнадëжно мало. На Соборной площади в окружении огромных храмов стояла девушка лет 16-ти. Она глазела по сторонам с неприкрытым удивлением. Успенский собор снаружи был довольно неприметным, однако изнутри...не понять, на небе ты или на земле! Знала бы Прося, как выглядел этот собор до Смуты... Залюбуешься!!! Но и сейчас он оставлял неизгладимое впечатление. Да и что говорить: в родном Нижнем Новгороде таких построек ей не приходилось видать! Вот только насмотреться вдоволь Прасковье не дал властный голос матери: —Прося, чего стоишь на одном месте? Иди же в храм. Девушка обернулась. Еë встретила женщина лет 35-ти, с красивыми зелëными глазами, в ярко-красном сарафане, расписной узорчатой телогрейке, и не менее богатом головном уборе. Вот только портило всë это великолепие обильно смазанное белилами и румянами лицо. Просе никогда не нравился этот способ сделать себя краше, но так обязывало положение матери. Она пусть и была дворянкой по происхождению, но замуж вышла за родовитого боярина, что и вносило свои правила в еë жизнь. —Да я, матушка, уже сходила в храм, вот только вышла, - ответила Прося, улыбнувшись. Анастасия Алексеевна, именно так звали маму нашей героини, не очень одобрительно посмотрела на дочь. —Девушке на выданье не пристало ходить по площади, полной народу, в одиночестве. Где твои дядя и брат? Прося немного виновато глянула на мать и неловко улыбнулась. Этого для опытной женщины было достаточно, чтобы понять: Прасковья снова удрала. Едва только Анастасия открыла рот, чтобы в очередной раз отругать нерадивую дочь, как со стороны храма послышались голоса. —Прося! Вот ты где! Я везде тебя искал! - на одном дыхании выпалил мальчишка лет 13-ти с кудрявыми светлыми волосами, веснушчатым носом и чëрными глазами, что отливали синевой на солнце. Богатый кафтан и красные сапоги выдавали его боярское происхождение, а сбивчивая речь - недавний бег. —Ваня, а вот и ты! Я везде искала тебя и дядьку Васю! В церкви было полным-полно народу, так что не углядела за вами! —Знал бы, что ты стала такой неглядучей, так не отпускал бы ни на шаг. За спиной Анастасии вырос довольно высокий тучный мужчина лет сорока пяти, с густой тëмной бородой, морщинами, округлым лицом и немного острым взглядом, по которому сразу становится понятна его непростая жизнь. Мужчину звали Василий Мирской, он был дядей Проси и Вани. —Дядя! - в унисон воскликнули девушка и мальчик. Прося поняла, что теперь так просто отделаться ей не удасться. Она понурила голову и опустила глаза. —Дядя, прости, что убежала, мне жаль. Василий не успел и слова вставить, как это за него сделала невестка: —Вот горе-то какое! Девка на выданье, а ребячиться продолжает! Если с тобой что-то случится!... Дальше речь матери Прося не слушала. Она проходила через это постоянно, но перестать гулять в одиночестве не могла. По сравнению с другими барышнями, Прося не имела того воспитания, которое заставило бы родителей гордиться ею. Девочка росла во время Смуты, в тот период, когда жизнь висит на волоске, когда она не представляет никакой ценности... 1606 год. Нижний Новгород.       Городской рынок гудел привычно громко, не переставая поражать воображение любого путника обилием яств. Казалось, что после голодных лет все люди стремились поделиться своим счастьем есть такую вкусную, красивую еду. Хотя на наш взгляд, ничего необычного на столах увидеть было нельзя: репа, коей там было больше всего, свекла, морковь, редис, молоко, пироги, горячий сбитень и много всего другого. Нижегородский рынок славился своими товарами всегда, ведь здесь собирались купцы как с южных, так и северных земель. По крайней мере, так думала девочка, бегущая сейчас по улице вдоль рядов. Еë бы любой сейчас принял за простую крестьянку, вот только выдавали маленькие ручки, не знавшие тяготы работы в поле, а также две дородных нянюшки, всюду следующие попятам за нею. —Просюшка, не беги же так! —Детонька, мы уже умаялись, пожалей уж нас! Прося не особо обращала внимание на слова двух "наседок", вечно идущих с ней. Она лишь проверяла, чтобы те не отстали, и в случае чего немного замедлялась. Визиты на рынок были довольно частыми для девочки. Мать раньше ходила с ней, но после рождения Феди времени на это у неë становилось всë меньше и меньше. "И почему мама вечно отправляет со мной этих куриц? Они только мешают." - подумала Прося, в очередной раз заворачивая за угол. Скрыться в толпе для маленькой девочки было проще простого, поэтому она частенько сбегала куда-нибудь подальше от глаз назойливых нянек. Прося увидела вдалеке телегу с сеном, за которую поспешила скрыться. —Ой, что творится, что твориться! Говорят, будто царевич Дмитрий жив! —Да, да! Верно говорят! Пора бы уже Шуйскому потесниться и уступить место истинному государю! —Враки! Дмитрий убит. У меня родич в Москве, так он сказывал, будто его в пушку посадили и отправили к ляхам, откуда он и пришëл, супостат. —Так то был самозванец, настоящий Дмитрий ещë лет десять назад убит в Угличе, мне про то дядька сказывал, он тогда при Шуйском был, в помощниках. Девочка слушала всë это, но не понимала и не хотела понимать о каких таких самозванцах идëт речь. Но уж лучше так, чем снова быть под присмотром все дни напролëт. —А кто-то сказывает, будто в Арзамасе уже присягнули на верность царевичу. —Брешешь. —Да нет, я тоже слышал. Воевода тамошний, Борис Доможиров, говорят, собирается на Нижний Новгород идти. —А ведь многие дворяне уехали в Астрахань с Шереметьевым! Кто же защищать город будет!? —Отстоим! А Димка Мирской на что? Он всем растолкует, как да что, да и воевода он знатный... При упоминании отца у девочки пропало желание слушать дальше. Тятя сейчас был далеко, и она слышала от мамы, будто он может не вернуться. Вдруг послышался топот шагов. Под телегу заглянул крестьянин, очевидно, хозяин. —Ох ты! Кто это тут? Прося вылезла и тут же узнала его. Это был Мина, крестьянин, служивший у них дома. Он приехал сюда издалека, говорят, с самого севера ещë года 4 назад, когда есть нечего было. Деревня его вымерла, поэтому он и двинулся на юг, в Нижний, авось тут хоть прокормиться можно. Тятя взял его к себе на службу конюхом. Тогда многие померли, работать некому было, а здесь сильный малый, да здоровый, раз путь такой проделал. В общем, теперь живёт наш Мина под защитой воеводы и не жалуется. Правда, жадоба тот ещë, ужасно не любит делиться, что уж поделать. Прося и сама последнюю краюху хлеба под страхом смерти не отдаст: мама запрещает. Так что теперь, может, не получиться у неë уйти от наказания. —Барышня, чего ж ты тут делаешь? Где ж Груня с Маней? Аль ты снова в бегах? —Потеряла из виду. Ты б лучше вместо нравоучений помог найти их. —Я б с радостью, да только сено лошадям везу в дом, не до того сейчас. —Так я тебе и поверила. А с Груней встретиться ты, стало быть, не хочешь? Мужчина почесал голову, подумал, да и плюнул. Права детонька, права. Давно уж он к Груне неровно дышит, да вот только взаимности добиться пока не может. Так отчего же ему не пойти к ней? Авось, сейчас созреет девка? —Так уж и быть, давай, девонька, залезай. Прося радостно уселась на телегу и принялась рассматривать город. Народ только и твердил, что о татях, самозванцах, Шуйском да воеводе. Да разве ж это интересует ребëнка? Она лишь вертела своей маленькой головкой, пытаясь запомнить как можно больше нового. Мимо мелькали церкви, дома, люди. Все спешат кто-куда. Тут повозка остановилась. —Мина, что стряслось? —Да вот, народ собрался. Пойду погляжу. Он ушëл, оставив девочку одну. Прося была бы не сама собой, если бы просто покорилась, поэтому быстрые ножки уже через пару минут бежали сквозь толпу к центру, поближе... В самое пекло.