Лямуры плачут по весне

      После прибытия в Мондштадт, Итэр особенно полюбил местную библиотеку, и сделался первым среди завсегдатаев. Ему особенно нравилась спокойная уютная атмосфера, недостижимая ни в одном другом месте, безлюдность, и запах старины, навевающий грёзы. Расположившись у окна, он мог часами напролёт читать эпистолярные романы, изучать новые рецепты заграничных блюд, или, отложив книгу, предаваться томному созерцанию неторопливо протекающей городской суеты.       Иногда, компанию ему составляла Лиза, исполняющая роль главного библиотекаря. Это жеманная особа, одна из тех претенциозных женщин, рядом с которыми простодушный Итэр чувствовал себя совсем ничтожным, и тем более становилось отрадным её видимое расположение, особенно ощущаемое после месяца ежедневных встреч, не только в библиотеке, но и за пределами.       «Ждать вас к обеду?» — Могла спросить Лиза, встретившись с Итэром где-нибудь на улице.       «Я принесу сласти. Поставьте к этому часу чаю». — Обывательски отвечал Итэр.       И являлся к обеду, вместе со сладким презентом. Так происходило неоднократно, и каждая подобная встреча, наполненная пустяковыми разговорами, заканчивалась затемно, или продолжалась до полуночи, пока один из них не засыпал, слушая речи другого. Чаще всего, так происходило с Лизой. В таких случаях, Итэр укрывал женские плечи своим пиджаком (носимым, казалось, только для таких случаев) и погасив свечи, уходил.       «Удобно спать за столом?» — Наутро острил Итэр, делая свой обыкновенный визит, чтобы высказать почтение дорогой подруге, и заодно забрать пиджак. И если первое происходило с изысканностью манер, то второе всегда встречало сопротивление в лице хитрой Лиза, сидящей в этом самом пиджаке, накинутом поверх блузы, и нисколько не желающей расставаться с ним.       «Как, вы желаете лишить меня части образа?» — Притворно удивлялась она, запахивая пиджак.        Тогда Итэр напускал на себя безразличный вид, и усаживаясь на излюбленной место с новой книгой, дожидался пока Лиза, вместе с чашечкой чая, не принесёт ему пиджак. После, они могли отправиться на променад, и посетив «Кошкин хвост», как следует отобедать, занимая излюбленное место в углу, скрытое от нежелательных взглядов; заняться сортировкой библиотечной макулатуры, между делом, протирая пыль с высоких шкафов; или неторопливо разложить бостон, играя всегда ради удовольствия.       Когда настроение располагало, друзья отправлялись на вечернее фланирование. Чаще всего это случалось по пятницам, когда библиотека закрывалась раньше обычного. Одеваясь по случаю, они посещали городские салоны, становясь, как было принято говорить в обществе  «жемчужиной вечера», или, желая уединения, уходили за стены города, занимая их место под сенью яблонь. Лиза часто принимала голову Итэра на коленях, но в этом жесте, наполненном чуткой привязанности, не ощущалось особой нежности, отличающей влюблённых. Так мать, желая, насладится видами своего дитя, рассматривает его безмятежное лицо во время сна, преисполняясь особенным удовольствием, и родительской гордостью.       Итэр пробуждал в бездетной Лизе дремлющие материнские чувства, придающие их союзу особенный нежный характер. Она часто беспокоилась за его туалет, прививая чувства стиля, и советовала не носить слишком броские одежды, способные создать в глазах окружающих неверное впечатление, и тем более не подходящие под её наряды, ведь одевались друзья, чаще всего, одним фасоном; делая визиты, стыдила за беспорядок дома, и призывала к уборке, угрожая, самолично заняться этим, если просьба не будет исполнена, и действительно, несколько раз выполняла угрозу, не упуская случая пожурить за оставленные вне шкафа носки. Принимая помощь и советы Лизы, Итэр всегда платил ответной заботой, наполняя жизнь подруги, радостными мелочами. Он мог подбросить в её карман конфету, или принести в библиотеку свежесобранных цветов.        Так миновал год с начала их дружбы.       Чтобы отпраздновать годовщину отрадного союза, они решили предпринять поездку в провинцию, используя для путешествия удобный быстроходный дилижанс. Дорогой Итэр, шёпотом, чтобы не мешать другим путешественникам, читал взятый из библиотеки, томик стихов. Лиза имела удовольствие найти каждую пятую строку приятной, и притулившись к дружескому плечу, сонная от покачивания и декламации, мирно сопела, пока не представлялось случая размять ноги. Тогда друзья выходили, чаще всего в небольшом провинциальном селеньице, или костровой поляне, где делались приготовления к приёму гостей.       Во время одной из таких остановок, произошедшей на винокурне «Рассвет», водитель дилижанса объявил, что не может продолжать путешествие, пока ось колеса, вновь не будет подобающе закреплена. На починку требовалось несколько часов. Услышал об этом, путешественники единогласно решили переночевать в рабочих домах, снимая хозяйские помещения за щедрые суммы. Лизе с Итэром, предлагали поселиться в маленькой низкой комнате, столько пыльной, сколько и грязной, но после дня пути, друзья сделались, снисходительны к подобным мелочам, и довольствовались тем, что удалось получить.       «Стало быть, спокойной ночи». — Пожелал Итэр, и встал, чтобы уйти, ссылаясь на поздний час.       «Как, вы уходите?»        Вопрос заставил Итэра стушеваться. В комнате находилось только одна, да и то не слишком просторная, кровать, и он совершенно не представлял, как на ней смогут поместиться двое; поэтому откланялся, направляясь в дилижанс, внутри которого намеревался поместиться этой ночью. Не прошло и часа, Лиза застучала в дверь, держа в одной руке кувшин, а во второй, перекинутый через руку, плащ.       «Вы дурак, — сказала она, усаживаясь напротив, — если считаете, будто можете уйти такой холодной ночью. Не слова противного. Может в моей комнате и верно теплее, но вам здесь, точно будет прохладно. Простудитесь, а после станете винить меня. Ну нет, такого удовольствия у вас не будет».       Ночь выдалась холодной, но внутри кабины дилижанса, согретые вином из одуванчиков, и укрывшись одним плащом, друзьям делалось душно. Они сидели, притулившись плечами, лбом ко лбу, и вспоминая приятные мелочи, говорили тихим интимным шёпотом, будто дети, что сбежав от строгих родителей, скрываются в тайном убежище, страшась обнаружения, или подростки, впервые тайком пробующие алкоголь. Медленно и неясно, уста их смолкли, встретившись в мягком прикосновении.       «Вы совсем пьяны, мой милый друг. — Отпрянула Лиза, поправляя локон. — Отправляйтесь ко сну, и прошу, будьте благоразумны».       Наутро они встретились прежними, и продолжили поездку, посещая развлекательные и культурные места. Им выдалось летать на воздушном шаре, плавать в пещерном оздоровительном озере, гулять по руинам древних цивилизаций, и ещё многое другое, что всегда сопровождалось странным необъяснимым напряжением, проскакивающим между друзей, как горящая искра. Им стало тяжело делить досуг вместе, но отделившись — ещё сложнее. Стоило Итэру уединится для чтения, и внутри Лизы зарождалось беспокойство, развеять которое, могла только встреча. Ночью им приходилось делить одну комнату, или мучатся коротким расставанием. Обоюдно, они выбирали первое, прикрываясь будто бы экономией, ведь снимать одну комнату, куда выгодней, чем две, особенно в хорошей таверне.       Это странное необъяснимое чувство, осталось с ними на протяжении всего путешествия, и по возвращению домой, никуда не пропало. Как злобный дух, оно поселилось в библиотеке, смущая друзей своим таинственным присутствием. Ни Итэр, ни Лиза не обсуждали это, но оба понимали, что отныне их покой нарушает что-то потустороннее, что-то, не имеющее названия. Они стали осторожны в словах, и говорили отныне, подбирая выражения.       Даже за пределами библиотеки, подозрительное нечто, продолжало преследовать друзей. Стоило им уединиться, будь то в садах, или на скамье под сенью яблони, и оно являлось между ними, создавая неприятную неловкость, и нарушая прежнюю атмосферу непринуждённости. Они делались молчаливы, и неосознанно возвращались к произнесённым словам, размышляя, верно ли сказали. Если верно, то хорошо ли звучало, а если нет, пытались скорее исправиться, что лишь добавляло скованности речам.        Самочувствие их ухудшилось. Лиза стала ещё более меланхоличной, и если раньше это добавляло ей особого шарма, то теперь накладывало отпечаток болезненности. Итэр, всегда имеющий позитивный взгляд на жизнь, сделался молчаливым и угрюмым. Чем чаще происходили встречи друзей, тем хуже становилось, но прекращать свидания, становилось не только тяжело, но и больно. Одна мысль об этом, доставляла физический дискомфорт.       «Что же, мне теперь не возвращать книги?» — Говорил сам себе Итэр, создавая очередной предлог для посещения библиотеки.       «Что же, мне отныне не отпускать ему книги?» — Прихорашивалась Лиза, перед приходом Итэра.       Они продолжали проводить время вместе, разделяя будни со странной необъяснимой сущностью, всегда витающей рядом, и будто питающейся их жизненной энергией, подобно ненасытному вампиру. Так продолжалось несколько недель, пока одним днём, Лиза не обнаружила древний фолиант, труд мэтра С., под названием Sur L’amour, будто намеренно оставленный на видном месте, что лишь доказывало существования загадочного духа, совершенно нежеланного, и не имеющего никаких оснований продолжать квартировать в библиотеке. Он хотел заявить о себе, давая понять, что кроме пауков и крыс, здесь обитают куда более сложные материи.       На протяжении ночи, Лиза изучала фолиант в поиске ответов. В одной из глав, говорилось о лямуре, метафизической сущности рождаемой согласно обоюдным мыслям прародителей. Оно, как плод в материнской утробе, питается их эмоциями, пока наконец не проявляется в физическом обличии, всегда разном, но, отчего-то — был уверен автор — прекрасном.        — Занимательно, — ответил Итэр, наполняя чашку Лизы, злой и заспанной, — но кажется, ты что-то упустила.       — Я рассказала тебе всё, что отыскалось в этом труде.       — А как же лекарство? О нём ты не сказала.       — Что тут и говорить? Нам нужно расстаться на некоторое время, и этот гадкий лямур издохнет, лишённый питательных эмоций. —  Она сделала несколько глотков, пытаясь обдумать сказанное, и добавила, тоном, не требующим возражений:  — предприми поездку.       Несмотря на нежелание, расставится с Лизой, и откровенный страх утратить подругу, Итэр вынужденно согласился. Сидя напротив, он всё пытался сказать нечто, что зудело на кончике языка уже давно, но никак не хотело формироваться в логическую мысль, ни тогда, ни позже, когда двери библиотеки остались далеко позади, а ноги бесцельно поплелись по сонным улочкам города. Возвращаясь домой, он много думал об эмоциях, какими питается проказливая сущность, и признавался себе, что утратить их, означало бы потерять вкус жизни.       В тяжёлых размышлениях миновало утро, а вечер застал Итэра далеко за пределами Мондштата. Он шёл вперёд, бесцельно и понуро, а где-то в библиотеке, стоя подле окна, роняла слёзы, гордая Лиза.                                                                         ***       Через месяц тяжёлой разлуки, Лиза получила весточку от Итэра. Он писал, что неплохо устроился в Фонтейне, и намерен некоторое время квартировать у нового друга, большого повесы, который представил его столичному бомонду, впрочем, совершенно посредственного характера. Ему — говорилось в письме — ничего не доставляет удовольствия, и после отъезда из Мондштата, всё кажется пустым, и блеклым. Лямур, утратив отрадную пищу обоюдной приязни, принялся осушать бездонные моря сожаления и печали.         Последнее удручало Лизу больше остального, и она, понимающая друга и разделяющая печали одиночества, решила отправить ответным письмом, платок с вышитыми инициалами, а взамен просила небольшой презент способный всколыхнуть в душе замёрзшие воспоминания их былых удовольствий. Через неделю явился курьер с посылкой. Внутри находилась плюшевая копия Итэра, ничуть не уступающая оригиналу во внешности. Каждая деталь его повседневного костюма была передана с безукоризненной точностью, и даже завязанный лентой хвостик волос, выглядел натуральным.       Тёмными одинокими ночами, Лиза прижимала игрушку к груди, и хулила себя за проявленную твёрдость в дилижансе, понимая, что именно оставшееся обоюдное влечение и породило лямура, и за совет предпринять поездку, сделавшую их существование, ещё тягостнее. После его отъезда, она неоднократно пыталась сразить лямура разными магическими практиками, но всё становилось тщетно, и ничего не получалось. Во всех случаях, для успеха требовалось чистосердечно отречься от любимого друга, но после всего произошедшего, всех дней проведённых вместе, этому противилась душа. Как никогда прежде, Лиза мечтала вернуть всё назад, и обнимать Итэра, как обнимала его плюшевую копию.       Об этом думал и Итэр. Отправляясь ко сну, он неизменно прижимал платок к лицу, вдыхая запах Лизы, и представляя, как женские пальцы, удерживая иглу, работали на ткани, предназначенной только ему одному. В такие моменты горечь разлуки представлялась особенно сильно. Душевные боли, терзали сердце безнадежного мечтателя до раннего утра, и даже ласковые лучи рассвета не приносили облегчения, и само солнце служило напоминанием длительной веренице дней, проведённой в печалях.       Лямур, никуда не исчезнув, а претерпев изменения во вкусовых предпочтениях, и раздробившись надвое, принялся питаться всеми негативными эмоциями, присущими разлуке, и всё тянулся ко второй половине, скуля в душе, как изголодавшийся пёс. Несмотря на обилие развлечений в Фонтейне, вопреки хорошему обществу Мондштата, ни Лиза, ни Итэр, не сумела найти замены друг другу, и всё сильнее желали, скорейшей встречи. Однако помня предостережение в книге, оставались верными сделанному выбору, в сердцах презирая собственный страх, и надеясь, что один из них, нарушит обет, даже если за это, придётся расстаться с жизнями, ставшими отныне, нежеланными.       Друзья часто гадали, чем может обернуться лямур, приняв физическую форму. В книге написано, что это будет нечто прекрасное, но прекрасное не всегда безопасное, и если случится породить на свет красивое, но злое, алчущее только крови, создание, под удар попадёт Мондштадт, а может и весь Тейват. Цена за счастье представлялась слишком высокой, но с каждым днём, они всё больше убеждались, что готовы не только пожертвовать всем, но и лишить всего остальных, если не ради совместного будущего, то ради нескольких минут проведённых наедине.                                                                    ***       Занимался поздний вечер, время, когда лавки Мондштата уже закрыты, но улочки всё ещё полнятся запоздавшими гуляками. Лиза стояла у окна, как стояла каждый вечер с момента отъезда Итэра, провожая взглядом затухающее солнце, медленно оседающее за шпилями далёких гор. И размышляя, если ему надлежит взойти, значит и их встрече, рано или поздно, придётся случиться.         Часто, она ощущала фантомные ладони на своих плечах, и оставаясь в одиночестве, слышала обрывки разговоров, звучавших когда-то в стенах библиотеки. Голос Итэра, далёким эхом, волновал слух, и её собственный, отвечающий с давно забытым довольствием, ставшим отныне недоступным. Всё это были проделки лямура — Лиза знала это, и повторяла, каждый раз сталкиваясь с новыми призраками из прошлого.       — Всё это проделки лямура. — Снова повторяла Лиза, ощущая пиджак, опущенный на плечи, и тёплые ладони, медленно скользящие вдоль талии. — Всё это ложь.       Но слова звучали неубедительно, и Лиза уже не могла верить им. Медленно обернувшись, она встретила своё прошлое, не фантомного призрака, а живого излучающего тепло Итэра. Слова застыли на губах, и тысячи предполагаемых вариантов приветствия, какие строились одинокими ночами, не случились. Они поздоровались, молча, потому что слишком многое хотелось сказать, и потому что дыхание хватало только на вздох, предшествующий соединению уст — переплетению лямуров.       В отрадном забытье прошёл вечер, миновала наполненная страстями ночь, и ласковые лучи рассвета, проникнув в библиотеку, легли на тела любовников, сидящих на постеленном в углу плаще. Они всё говорили, перемежая речи поцелуями, нагие и счастливые, после давно желанной близости, и лямур, что скулил доныне в их душах, отныне довольно мурлыкал.       — И верно, — шептала Лиза, притулившаяся к плечу Итэра, — если солнцу суждено взойти, значит и нашей встрече, рано или поздно, надлежит случиться.       — Вопреки всякому лямуру.       Лиза улыбнулась, прикладывая юношескую ладонь к своему животу.       — И ради него.        Через семь месяцев, нисколько не потерявшие удовольствие близости, и лишь укрепившие свой союз кольцами на сердечных пальцах, Лиза и Итэр, убедились в словах автора Sur L’amour. Лямур, действительно принял прекрасный вид, и стал большой радостью для новоиспечённых родителей. Два месяца спустя, они покинули Мондштадт, и занимая небольшой, но хороший дом, рядом с винокурней «Рассвет», провели остаток жизни в счастливом спокойствии.