Цветок лилии

      Последние сомнения отпали сами собой, когда ревнивый взгляд архидьякона уловил беглый обмен взглядами и улыбками, который произошёл между плясуньей Эсмеральдой и капитаном королевских стрелков Фебом де Шатопером. Да, разве могло быть иначе? О! Solus cum sola non cogitabuntur orare «Pater noster»! Видимо, всё между молодыми людьми произошло в тот роковой вечер, когда архидьякон между любовью к цыганке и братом опрометчиво выбрал последнего!       Теперь же Эсмеральда как будто даже стала краше, её движения приобрели особую чувственность счастливой женщины и это не могло не остаться незамеченным. Архидьякон заболел от огорчения, он отказывался смотреть на свою поруганную святыню, на сорванную лилию, упавшую в грязь. Его воображение щедро рисовало дальнейшее падение юной цыганки. Такие, как капитан, не склонны были хранить верность одной женщине! Очень скоро она ему наскучит и тогда, оставшись на улицах одна, опозоренная девушка попадёт в руки сводень всех сортов. Мысль эта терзала его, но вместе с тем приносила странное, извращённое удовлетворение, как будто гибель маленькой плясуньи служила карой им обоим: ей за беззаботность и ему за преступные желания.       Но, немного оправившись, Клод Фролло, почти против своей воли, вновь оказался в толпе зевак, глазевшей на танцы красавицы-цыганки. Выглядела она прекрасно, румянец цвёл на смуглых щеках, огромные чёрные глаза лучились счастьем. Эсмеральда не походила на обиженную судьбой неразумную пташку, напротив, весь облик её дышал такой гордостью, какой могла похвастаться только женщина, которую обожают. Проследив за девушкой, архидьякон убедился, что связь их с капитаном оказалась крепче, чем ему думалось. Молодые люди встречались почти каждый вечер и до утра не покидали случайные съёмные комнаты, где делили пополам радость чувственной любви. Архидьякон знал об этом, потому что не единожды ждал, притаившись в каком-нибудь тёмном углу, когда капитан и цыганка вновь покажутся на улице, довольные и счастливые.       А вскоре девушка и вовсе перестала показываться с танцами — и она, и её коза словно сквозь землю провалились. Тогда священник спешно разыскал Гренгуара, которого с пристрастием допросил.       — Где ваша жена, мэтр Пьер? — сурово спросил архидьякон бывшего ученика, но тот лишь плечами пожал.       — Моя жена решила осчастливить меня парой ветвистых рогов, может быть, оно и к лучшему, ведь подобное украшение уподобило бы меня царственному оленю, — философски заметил поэт.       — Что это значит, несчастный?! — вскричал архидьякон и схватил Гренгуара за руку.       — Ох, учитель! — воскликнул поэт, но, взглянув в потемневшее от гнева лицо архидьякона, живо сообразил, что от него требуется. — Отец Клод, эта женщина, моя жена, завела себе любезника из благородных и так ему приглянулась, что тот снял ей хорошенькую квартирку близ Большого Шатле и полностью взял на своё обеспечение! Эсмеральда счастлива, как никогда, хотя и живёт в грехе, что лично я осуждаю, — поспешно добавил поэт, вспомнив, что говорит со священником. — Но женщины так легкомысленны! Она даже крещение приняла и теперь её не узнать в благообразном чепце и скромном платье! Мне был больше по вкусу её африканский наряд, который показывал столь многое, не оголяя сути. Эй, отец Клод, куда же вы?!       Поэт видел лишь сгорбленную спину этого гордого человека, который стремительным шагом направлялся прочь.       — Чудак, право дело, — вновь пожал плечами поэт и задумался, как бы ему ухитриться сегодня лечь спать сытым.       

***

      Рассказ Гренгуара о счастье капитана и цыганки поверг священника в состояние глубокого отчаяния. На самом деле у него ещё теплилась призрачная надежда, что, оказавшись брошенной и опозоренной, Эсмеральда смирит свою гордыню и примет предложение самого Клода. Отчаянная призрачная надежда, которая сегодня растаяла без следа, как снег, выпавший в июле! Архидьякон брёл в родной собор, не различая дороги, все лица встречавшихся ему людей сливались в одну серую маску, он никого не замечал, оглушённый непосильным горем.       Та, ради которой следовало жить, которая была достойна самое малое царства, добровольно стала любовницей красивого ничтожества. Клоду было достаточно проследить в тот вечер за Фебом, чтобы безошибочно определить самую суть этого человека — пустой бахвал и пьяница, неспособный на глубокие чувства. Эсмеральда была для Клода целым миром, а для Феба, скорей всего, одной из многих: как только он натешится юным телом, то без сожалений расстанется с девушкой. Сердце защемило от боли, когда Клод вообразил оборванную и подурневшую Эсмеральду, пытающуюся танцевать. Только не будет уже былых лёгкости и невинности, так пленявших взгляды.       А этот самодовольный гусь — капитан женится на чистой девушке своего круга, сделает блестящую карьеру и, возможно, никогда и не вспомнит о погубленной им цыганке. Кулаки архидьякона судорожно сжались, вопиющая несправедливость добивала его. Почему одним с лёгкостью даётся всё, а другим ради этого приходится трудиться, как проклятым?! Клод оглянулся на свою прошлую жизнь и понял, что ничего не давалось ему просто так за красивую внешность или по праву рождения. Он трудился, учился, бесконечно упражнялся, чтобы отточить свой ум и подобраться к разгадке тайн мироздания. Этот же молодец, — Клод наводил о нём справки, — благодаря происхождению и красивой внешности с толикой храбрости смог сделать неплохую военную карьеру! Не хватало ни зла, ни приличных слов.       

***

      Пребывая в глубоком огорчении и балансируя на грани безумства, архидьякон довольно вяло занимался текущими делами, однако визит мадам де Гонделорье несколько взбодрил его. Почтенная дама пришла в сопровождении дочери, пригожей рослой девицы, в которой Клод Фролло с трудом мог узнать ту маленькую девочку, которая неотступно сопровождала мать на службы. Как быстро растут чужие дочери! Не то, чтобы у него были свои, но бег времени всё равно оказался прискорбно резвым. Мадам де Гонделорье повела речь о предстоящем браке между её дочерью и капитаном Фебом де Шатопером.       Это имя раскалённым железом выжгло на душе несколько слов, в том числе и не совсем приличествующих священнику. Клод откашлялся, но почтенная дама, казалось, этого не заметила. Она всё щебетала о том, как собирается украсить алтарь, какие ткани для этого были куплены и сколько цветов привезут из её поместья за стенами Парижа. Архидьякон почти не слушал это щебетание, тяжёлый его взгляд упал на ясное чело невесты. Красивая девица, богатая и родовитая — и тут негодяю капитану несказанно повезло. Клод Фролло не мог заставить себя перестать думать о том, что, возможно, на ложе этой девы ветреный Феб придёт сразу из горячих объятий красавицы-цыганки.       — Как вы полагаете, отец Клод, — донёсся до него невообразимо надоедливый голос мадам де Гонделорье, — смогли бы вы?       Вопрос повис в воздухе, дама подняла тонкие брови, ожидая ответа, которого Клод не мог дать по одной причине: он совершенно не слушал, о чём она говорила ранее.       — Сегодня мой разум несколько затуманен, — выдавил он из себя, воззрившись на мадам де Гонделорье с волчьей любезностью. –Но о чём же идёт речь?       — О наставлениях в вере моей дочери, — нисколько не смущаясь, повторила мадам Алоиза, с нежностью беря Флёр-де-Лис за белую руку.       — Наставления? — теперь он понимал даже меньше.       — Именно! Наставления будущей супруге и матери, — с гордостью возвестила мадам де Гонделорье и затем безо всякого перехода спросила. — Не правда ли, она прелесть, моя Флёр-де-Лис?       — Мама, — девушка залилась румянцем, отчего стала даже ещё привлекательней.       Клод со странным выражением лица посмотрел на девушку.       — И в самом деле, — протянул он, чем вызвал у счастливой матери очередной приступ восхваления собственного чада.       — Более благонравной, воспитанной и очаровательной девицы не сыскать во всём королевстве! — с гордостью заявила мадам Алоиза и тут же шутливо пожурила. — Повезло этому повесе-капитану, но ты, дочь моя, будь с любезным другом построже.       — Ах, матушка! — казалось, Флёр-де-Лис готова сквозь землю провалиться от материнских восторгов.       Клод лихорадочно соображал. Одна мысль мелькнула в его голове и тут же повергла его в ужас. Он задумался о том, что можно было бы посрамить капитана в его собственных владениях, отплатить ему той же монетой, взять невинность этой девушки взамен той, что утратила Эсмеральда! Но разве это осуществимо? Клод вновь посмотрел на смущённую Флёр-де-Лис: высокая, стройная, гармонично сложенная. Интересно, как она выглядела без одежды? Тут же он заставил себя прервать дальнейшие размышления и обратился к мадам де Гонделорье со строгим ответом.       — Нет, мои многочисленные обязанности требуют моего пристального внимания, — его голос звучал твёрдо и торжественно. — Любой другой каноник будет счастлив вам помочь.       Мадам де Гонделорье, сбитая с толку таким резким отказом, беспомощно разевала рот, не в силах удержать уходящего священника. Одна Флёр-де-Лис смотрела, слегка прищурившись, в спину архидьякона, который уходил от двух женщин, преисполнившись чувством собственного достоинства. Сегодня он сумел остаться победителем в схватке с соблазном! Не опустился до уровня развратного капитана и, как знать — может быть, сберёг свое спокойствие. Хотя какое тут спокойствие, когда на сердце лежал образ утраченной цыганки?       

***

      Но гордился собой Клод Фролло недолго, на следующий же день его пригласили в епископский дворец, где Луи де Бомон имел с ним тайную беседу. Суть её была проста: не следовало отвечать отказом на смиренную просьбу богатой вдовы.       — Почему именно я? — архидьякон едва сдерживал рвущийся гнев.       Епископ развёл руками.       — Госпожа де Гонделорье вбила себе в голову, что вы человек исключительной святости.       Клод стиснул зубы, аргумент со святостью ничем нельзя было разбить. Он ушёл от епископа в ужасном душевном состоянии и тут же направился к дому с колоннами. Весь цветник дома де Гонделорье, а именно Флёр-де-Лис и другие хорошенькие девушки, с любопытством смотрели на мрачную фигуру священника, который беседовал с Алоизой де Гонделорье о месте и времени будущих занятий. Амлота шепнула Диане де Кристейль, что у архидьякона вспотела лысина, и обе тихонько прыснули от смеха. Флёр-де-Лис благонравно вышивала, но краем глаза наблюдала за разговором матери и священника; когда тот удручённо согласился приходить после повечерия к ним, она едва заметно усмехнулась.       Этим вечером девушки только и говорили, что о странном священнике, о его некрасивой и отталкивающей наружности. Хотя Коломба и обронила неосторожно, что будь его лицо поприветливее, то он мог бы сойти за интересного мужчину. Но на неё шумно зашикали и замахали руками, и вновь розовые уста пересыпались насмешками, Амлота даже взялась пародировать походку архидьякона, чем вызвала дружный смех. Даже мадам де Гонделорье смеялась над проказами девушек. Она полагала, что сан архидьякона и его безупречная репутация не пострадают от пары невинных шуток, но госпожа Алоиза просчиталась в главном. До этого в дом её из посторонних мужчин мог входить только капитан Феб, который явно тяготился обществом благовоспитанных девиц, а теперь она сама добровольно впускает мужчину с таинственной репутацией святого и чернокнижника. Более прозорливая дама на её месте уловила бы опасность в шутках и оживлении девушек, но мадам полагала, что священник существо бесполое и почти бесплотное.       

***

      Занятия должны были длиться по два часа почти каждый вечер, кроме воскресенья, на протяжении полутора месяцев. Флёр-де-Лис уговорила мать выделить ей кабинет покойного отца, который представлял собой довольно глухую комнату с надёжными дверьми, лавкой с мягкими подушками, книжными шкафами и пюпитром. На последний архидьякон со скучающим видом укладывал Библио и сначала зачитывал какой-нибудь отрывок из Писания, а потом разбирал его с Флёр-де-Лис. Поначалу на занятиях присутствовала мадам де Гонделорье, но она слишком быстро утомлялась, к тому же, не заметив в поведении архидьякона никаких странностей, она предоставила им свободу действий.       Казалось, это была та самая вожделенная возможность поквитаться с капитаном. Клод находился почти два часа наедине с прелестной девушкой, в комнате с толстой дверью и мягкими подушками. Самое время для маневров по соблазнению девицы. Но, увы, за всю свою жизнь архидьякон если кого и соблазнил, так только Шармолю заниматься алхимией. Что следует сделать или сказать наедине с особой женского пола — он не знал и порядком растерялся. Ещё его смущало сходство его положения с историей Абеляра и Элоизы. Но основатель Параклета был иным, Пьер Абеляр представлял собой нечто наподобие капитана Феба в мире учёных мужей. Такому блестящему оратору и мыслителю не составило труда в свои тридцать восемь лет обольстить семнадцатилетнюю девушку. А что мог предложить архидьякон? Разве что разговоры об алхимии, но девица де Гонделорье не показалась ему сильно заинтересованной науками. Но время шло, а у Клода никак не клеилось дело с первым шагом.       В один из вечеров он мысленно дал себе пощёчину и заставил подойти к девице поближе. Та как будто ничего не заметила и продолжила читать Писание, историю Лии и Рахили. Клод встал за прямой спиной Флёр-де-Лис и совершенно растерялся. Во-первых, он не ощущал никакого влечения к ней. Да, красива, но разве она может сравниться с прелестью Эсмеральды? Во-вторых, Клод не знал, какое действие произвести дальше. Сейчас он встал так, что голова и спина девушки оказались прижаты к его телу, следовало ли положить руки на её плечи? Или это только испугает её, она поднимет крик и осрамит его? Пока длились эти невесёлые рассуждения, Флёр-де-Лис прекратила читать.       Архидьякон чуть не вскрикнул, когда она сама нащупала его руку и положила на своё изящное плечо.       — Дочь моя, — Клод не отнимал руки. — Тебе что-то непонятно?       Она не ответила, только прижалась к его руке щекой и по-кошачьи потёрлась о неё.       — Отец Клод, — произнесла девушка, поднимая голову и чуть повернувшись к нему, — есть одно место, которое мне не совсем понятно.       Он поспешил убрать свою руку и отступил от неё.       — Что это за место?       Девушка зашелестела страницами, разыскивая тот отрывок, который ей был не совсем понятен.       — «Вечером же взял [Лаван] дочь свою Лию и ввел ее к нему; и вошел к ней [Иаков]. И дал Лаван служанку свою Зелфу в служанки дочери своей Лии. Утром же оказалось, что это Лия. И [Иаков] сказал Лавану: что это сделал ты со мною? не за Рахиль ли я служил у тебя? зачем ты обманул меня?», — прочла девица де Гонделорье, затем подняла на священника свои небесно-голубые глаза. — А что значит «вошёл к ней» и как можно не понять, что перед ним не та женщина?       — Кхм, — прочистил горло архидьякон. — Он, возможно, вошёл не в ту дверь.       Но Флёр-де-Лис и бровью не повела, проигнорировав шутку, хотя, может, она и не поняла, что то была шутка.       — «Вошёл к ней» значит «сделал своей женой», — Клоду стало неприятно. Почему мать не объяснила своей уже взрослой дочери такие простые вещи?       — Как это? — она нахмурилась. — То есть они занимались любовью, но он так и не понял, что был не с той сестрой?       Архидьякон был готов под землю провалиться, но следовало не терять достоинства учителя.       — Было темно и, возможно, Иаков был пьян, — заговорил он строго.       — Ах, пьянство для мужчин оправдывает всё! — девица неодобрительно покачала головой.       Затем она поднялась и встала напротив священника.       — Знаете ли, мой жених, капитан Феб… — заговорила она, становясь так близко, что её платье соприкоснулось с его сутаной. — Мой жених мог бы спутать двух сестёр и вино он любит. Но мой Феб и не собирается становиться почтенным патриархом, — девушка обвила шею священника своими белыми руками. — И да, он бы мог зайти не в ту дверь, а вы?       Внезапно архидьяконом овладел ужас — что происходит, благонравная девица вела себя, как блудница! Он хотел было оттолкнуть её, но она притянула его лицо к себе и запечатлела на тонких губах поцелуй. Паника только нарастала, хотя желание всё же пробудилось в священнике. Он дал увлечь себя на одну из лавок, где девица расположилась, приподняв юбки, с потемневшим от желания взглядом.       Когда всё закончилось, Клод спросил у неё, что это было. Флёр-де-Лис спокойно приводила в порядок волосы.       — Я знаю о вашей страсти к цыганской девке, — произнесла она без тени смущения. — Догадалась, когда заметила, как вы смотрите на неё. И добрые люди донесли мне, что мой драгоценный Феб тоже пал жертвой цыганских чар, — она презрительно ухмыльнулась. — Я была слаба и позволила ему лишить себя невинности, но, когда он увлёкся этой цыганской тварью, то позабыл обо мне, хотя и не выкинул из головы желание жениться.       Флёр-де-Лис встала и подошла к архидьякону, она обняла его и прижалась лицом к его груди.       — Это будет наша месть им обоим, — прошептала она. — К тому же я хочу лишить моего будущего супруга главного…       — Чего же? — Клод обнял белокурую красавицу.       — Прямого наследника.       И тут ему открылся замысел девицы де Гонделорье, в тот вечер Клод поклялся помочь гордой девушке. Оставшийся до венчания месяц они потратили на усердные упражнения, которые увенчались успехом: не пришли очередные регулы и, изучив пульс Флёр-де-Лис, Клод торжественно заверил её, что она в тягости.              Бракосочетание капитана Феба и благородной Флёр-де-Лис состоялось со всей пышностью, спустя положенное время выяснилось, что Господь наградил эту пару долгожданным наследником. Клод Фролло стал личным духовником мадам де Шатопер и крестным отцом её детей. Ничего не подозревающий Феб продолжал вести легкомысленную жизнь и наслаждаться любовью девушек.       

***

      Эсмеральда тяжело переживала разрыв с любимым, но он хотя бы не наградил её ребёнком и время, проведённое с ним, она до конца своих дней вспоминала, как счастливейшее. Гренгуар по поручению архидьякона передал цыганке деньги, достаточные для приобретения небольшого дома. И вскоре один богатый мясник, сойдя с ума от красоты Эсмеральды, позвал её замуж. Девушка стала почтенной горожанкой, достаточно богатой и красивой, чтобы вызывать в окружающих одновременно зависть и почтение.       Архидьякон следил за ней издали, чтобы не вызывать недовольства Флёр-де-Лис. Мадам де Шатопер очень привязалась к нему и даже проявляла нечто вроде ревности. Сыновья Феба де Шатопера так сильно напоминали Жеана Фролло, что Клод не знал, что и думать, и как это окружающие не догадались. Но ни у кого не вызывали подозрения хорошенькие белокурые дети, рождённые у красивой и богатой пары. И на этом совесть архидьякона, а впоследствии и епископа Фролло успокоилась.