The Turtle

— Я не опоздал? — спрашивает Гию вместо приветствия, стягивая кроссовки и аккуратно выставляя их рядом с гигантского размера красными кедами — очевидно, Ренгоку уже на месте. — Никак нет! — Тенген, как обычно, сияет со всей силы своего великолепия, заглушить которое не способны даже домашние штаны на завязках. Он принимает из рук Томиоки пакет — бутылки в нём многообещающе позвякивают — и жестом показывает в сторону кухни. — Раньше тебя только Кёджуро.       Посиделки у Тенгена и Хинацуру были своего рода традицией в их компании. Гию, как правило, пропускал примерно две трети из них, предпочитая проводить время, ну, знаете, в тишине и спокойствии, что, в свою очередь, категорически несовместимо с нахождением в замкнутом пространстве одновременно Узуя и Шинадзугавы. Но в этот раз решил присоединиться. Не то, чтобы у этого была причина. Канаэ пообещала взять с собой сестру, но Гию предпочитает не зацикливаться на этой мысли и привычным маршрутом движется в ванную, чтобы помыть руки и присоединиться к ребятам на кухне — оттуда уже доносятся умопомрачительные запахи, а также звуки того, как ругается Макио и раскатисто посмеивается Ренгоку.       За секунду до того, как Гию появляется на пороге кухни, раздаётся шум. — ЕСТЬ ЛИ ХОТЬ ЧТО-ТО… — в голосе Макио отчетливо звучат нотки зарождающейся истерики, и Томиока покашливает, привлекая внимание к себе. — О, Томиока-сан, привет.       Источником шума оказываются раскатывающиеся по полу стаканы. Сума выглядит несчастной, так что становится понятно, чьих рук дело весь сыр-бор. — Я помогу, — бормочет Гию и опускается на корточки. — Иди отсюда, — велит Макио, обращаясь к Суме. — Я же не специально! — Не хватало ещё, чтобы специально! — Ты меня не любишь! — почти натурально всхлипывает Сума. — А это-то здесь при чём? — Идите передохните, вы обе, — решает положить конец всему этому хаосу Хинацуру и выталкивает не перестающих пререкаться подруг прочь из кухни.       Пока Хинацуру заканчивает с закусками, а Ренгоку и Томиока наводят порядок на кухне, подтягиваются остальные — сёстры Кочо доставляют сладости и Токито, самого младшего в компании, который выглядит так, будто не совсем понимает, как здесь оказался. Мицури радостно щебечет, попутно расцеловывая во все щёки всех лиц женского пола. Химеджима рассыпается в извинениях за то, что опоздал, и тут же устраивается на диване с книгой, Шинадзугава и Игуро подобного раскаяния отнюдь не проявляют, хотя появляются позже всех.       Всё проходит довольно мирно — насколько это понятие, опять же, применимо к Узую и Шинадзугаве. Гию не может вспомнить ни единого более-менее достойного повода для споров, постоянно, тем не менее, возникающих между этими двумя. Сегодняшний сбор не исключение. Кажется, в этот раз они пытаются выяснить, какой из сезонов Игры престолов лучше всех. Не то, чтобы Гию вникает.       Каждый в этой комнате занимает своё место — Гию нечасто присоединяется к посиделкам, но даже он способен проследить это постоянство. Сума и Макио делят на двоих кресло, прижимаясь друг к другу, как котята, Хинацуру усаживается в кресло напротив, и Тенген располагается на полу у её ног. Канаэ, Шинобу и Мицури присоединяются к Гёмею на диване. Остальные парни, включая Токито, пытающегося занимать как можно меньше пространства, растягиваются на полу.       С тех пор, как Гию было восемнадцать, мало что изменилось, и он на самом деле ценит это. — КСТАТИ, — произносит вдруг Тенген, в одночасье потеряв интерес к дискуссии. — Я ТУТ НЕДАВНО УВИДЕЛ КОЕ-ЧТО. — Замолчи, — внезапно роняет Ренгоку, и вечеринка приобретает неожиданный поворот.       Ещё одна константа в картине мира Томиоки Гию — всеобщая любовь к Ренгоку. Серьёзно — вселенная обожает этого парня, о чём свидетельствует буквально всё, начиная от его внешности и заканчивая везением на экзаменах. К которым Кёджуро, конечно, всегда усердно готовится, потому что отвечает вселенной полной взаимностью и не горит желанием злоупотреблять её добротой.       Так вот, говоря о всеобщей одержимости Ренгоку: не меньше, чем он сам, его волосы, брови, улыбка… его что угодно, окружающих волнует отсутствие у него, так сказать, романтического интереса.       Гию не всегда легко считывает любые изменения в настроении окружающих, однако промелькнувшую на лице Кёджуро панику уловить успевает.       Что происходит?       Гию нечасто присоединяется к посиделкам, предпочитая тишину и покой хаосу в лице Узуя и Шинадзугавы, но это не значит, что он не любит своих друзей и не интересуется их жизнью. — Тенген! — предупреждающе вскидывается Хинацуру, которая, очевидно, в курсе, что именно её парень так воодушевлённо пытается предать огласке. — Был погожий денёк, один из немногих таких в это проклятое время года… — торжественно начинает Узуй, не обращая на девушку никакого внимания. — Ваш покорный слуга возвращался с отработки у небезызвестного Мудзана-сенсея, известного как Демон… — Твою же мать, — стонет Шинадзугава, которому не терпится услышать продолжение, оно же — причину того, от чего Ренгоку так очевидно переполошился. Узуй оскорблённо вскидывает брови. — Прояви побольше уважения, ты, говню… — Так, не отвлекайся, — встревает Канаэ. — Санеми, захлопнись. — Если вы все будете меня перебивать, я так никогда не закончу! — … сказал он, — вворачивает Шинобу и тут же защищается от обращённых на неё гневных взглядов. — Что? Я не удержалась. — Возможно, действительно имеет смысл дать Тенгену возможность завершить свой рассказ, — подаёт голос Химеджима, не отрывая взгляд от своей книжки. И тогда все действительно затыкаются.       Покончив с длинным и крайне пространным вступлением, включающим в себя подробное описание той самой злосчастной отработки у злокозненного Кибуцуджи Мудзана, Тенген наконец соблаговолил перейти к сути. — Короче говоря, будучи в прескверном расположении духа, я решил побаловать себя своим любимым напитком, состоящим, как вам известно, на восемьдесят процентов из сливок, сахара и разноцветной посыпки…       Возможно, вывод о переходе к сути сделан Гию преждевременно, но поторапливать Тенгена себе дороже, так что он, как и остальные, терпеливо ждёт и пытается не потерять нить повествования. — … и знаете, кто занял мой любимый столик? Не кто иной, как не менее любимый мною господин Ренгоку Кёджуро! Но что в этом такого, Тенген, спросите вы, неужели ты думаешь, что даже таким неземным существам, как Ренгоку Кёджуро, чужды обычные человеческие слабости вроде желания выпить кофе в конце тяжелого дня? А я отвечу, что дело не в этом, а в том, с кем мой лучший друг предпочёл разделить этот самый кофе. — Да неужели, — раздаётся шёпот Шинобу у Гию за спиной. — Я думала, мы будем ждать кульминацию до второго пришествия Иисуса Христа.       Гию позволяет себе коротенький смешок. — Так он был там не один! — ахает Сума, тут же получая тычок под ребро от Макио, но рассказ уже на той стадии, когда отклик аудитории всячески приветствуется рассказчиком, так что Тенген довольно кивает. Сума обращает полный праведного возмущения взор на Ренгоку. — Что за дела, Кёджуро? — Поверь, дорогая, я задался тем же вопросом, но принял решение не прерывать его свидание, а это, очевидно, было именно оно. — Поразительная стойкость духа, — ядовито комментирует Игуро, но, зная Тенгена, на самом деле поразительная. — С чего ты решил, что это было свидание? — спрашивает Канаэ, и глаза её горят любопытством, которым, впрочем, охвачены все они. В конце-концов, это же Ренгоку. — Во-первых, я видел того парня впервые, а я, уж поверьте, знаю всех, с кем учится и дружит Ренгоку. Всё-таки я его лучший друг. — И ещё никогда в жизни я не жалел об этом так сильно, — бормочет Ренгоку с несчастным видом.       Пока Тенген делает вид, что сражён в самое сердце, относительно наличия которого лично у Гию имеются сомнения, Ренгоку всё же решает внести ясность. — Это действительно было свидание.       Данное заявление производит фурор — Химеджима чуть не плачет, Сума радостно визжит, Шинадзугава с воплем «чувак!» прыгает Ренгоку на плечи. — Кто он? Как он выглядит? Как вы познакомились? — наперебой верещат Сума и Мицури. Ренгоку бросает в сторону Тенгена полные гнева пламенные взгляды, которые тот успешно игнорирует. — И молчал! — продолжает орать Шинадзугава. Он, как и Узуй, говорить тихо попросту не умеет. — Вот поэтому я и молчал, — устало произносит Кёджуро. — Вы все ведёте себя как засранцы большую часть времени — Химеджима, к тебе это не относится, — и когда это происходит… такое сложно выдержать без надлежащей подготовки. — Конечно, мы всё понимаем, дорогой, — мягко произносит Хинацуру. — Но ты не можешь прятать своего парня от своих друзей вечно.       Иногда в её тоне проскальзывает нечто, от чего становится не по себе даже Гию, и это тот самый случай.       Ренгоку встрял. Может быть, во всех возможных смыслах. — Мы пока не встречаемся, — спокойно поясняет Кёджуро, глядя на Хинацуру, словно видя в ней единственный оплот адекватности во всём этом малоадекватном сборище (возможно, так и есть). — Всё… не так просто. — Ренгоку-сан, вы всегда можете рассчитывать на нашу поддержку, — щебечет Канроджи невпопад, как обычно, но никто никогда её за это не высмеивает. — В чем может быть сложность? — недоумевает Санеми. — Это же ты, Ренгоку. — Шинадзугава, то, что ты каким-то чудом умудрился заполучить в девушки суперкрасотку и до сих пор ничего не испортить, является ошибкой выжившего, а не нормой жизни, — сообщает Макио. — Спасибо, Макио, — смеется «суперкрасотка» Канаэ. — Можно подумать, здесь только мы с Канаэ в здоровых долгих отношениях, — не сдаётся Санеми. — Взять, хотя бы, Узуя и Хинацуру, или тебя и Суму… хотя в вашем случае здоровьем тут и не пахнет. Ты вечно её пиздишь. — Заткнись, пока и тебе не втащила, — советует Макио, ладонями прикрывая уши Сумы. — Не слушай этого идиота, детка, у нас самые замечательные отношения на земле.       Санеми громко фыркает, но развивать перепалку явно не собирается — хотя бы потому, что его девушка запускает пальцы ему в волосы, а каждый раз, когда такое происходит, Шинадзугава на время теряет связь с реальностью.       Гию сидит к Шинобу спиной, но почти уверен, что она закатывает глаза в это время. — Итак, возвращаясь к Ренгоку и его любовной драме, — провозглашает Тенген. — Нет никакой драмы, — тут же возражает Ренгоку. — Ладно! К Ренгоку и его любовной не-драме. Дружище, в чём проблема? Может, есть что-то, с чем мы могли бы тебе помочь? — Да не дай бог, — ужасается Кёджуро. И его, в целом, можно понять. *** — Обанай?! — Канаэ буквально подбрасывает от воодушевления. — Серьезно, Обанай?       Бедняжка Мицури заливается краской до самых корней. Шинобу делает большие глаза, посылая сестре невербальные сигналы тут же прекратить всё начатое.       Она знала, что так будет, как только женская часть тусовки передислоцировалась в комнату Хинацуру, чтобы навести марафет для поездки в клуб. Сума и Макио, и так красивые, обосновались на диване, заново сросшись переплетенными конечностями, Хинацуру суетилась, вытаскивая на свет божий внушительные запасы косметики, а Канаэ устроила Мицури допрос с пристрастием, который Шинобу теперь всеми силами пытается предотвратить. — Ну, Игуро-сан милый, — бормочет Канроджи, теребя подол своей экстремально короткой юбки. — Милый? — Макио хмурится. — Поначалу он пугал меня до усрачки своим видом. — Я иногда до сих пор его побаиваюсь, — тоже делится Сума.       Мицури тонко пожимает плечами. На самом деле, её способность относиться к людям безо всякой предвзятости вызывает у Шинобу неподдельное восхищение. — Манера общаться Обаная-куна действительно довольно специфическая, — легко соглашается Канаэ. — Когда мы с Санеми только начали встречаться, мне первое время казалось, что он меня ненавидит. — Возможно, так и было, они ведь лучшие друзья. — Шинобу подходит к туалетному столику. — Обалдеть, Хина, это всё твоё? Ты ведь даже не красишься особо. — На самом деле, под настроение — ещё как, — Хинацуру воодушевлена и уже переодета в платье, подол которого едва прикрывает задницу — пример Канроджи заразителен. — Хочешь, помогу тебе? — Хочу, — соглашается Шинобу и присаживается на пуфик. — Мицури, не переживай. — В голосе старшей Кочо звенит самая что ни на есть твердая решимость, и вот это должно на самом деле пугать до усрачки. — Я помогу тебе.       Мицури после этих слов выглядит как щенок золотистого ретривера.       «Плохая идея» — пытается транслировать Шинобу на своём лице, но когда к ней хоть кто-нибудь прислушивался? Благо, она никогда не заинтересована в предотвращении принятия своими друзьями дебильных решений настолько, чтобы искренне огорчаться, когда последствия этих самых решений неумолимо настигают бедолаг, их принявших.       Мицури не нуждается ни в чьей помощи, чтобы заполучить кого угодно, но если ей хочется вмешательства извне — остаётся только наблюдать.       «Храни нас бог» — проносится в голове Шинобу, когда краем глаза она замечает, как Канаэ встаёт и тут же спотыкается на ровном месте. — Вся эта затея с клубом кажется мне довольно сомнительной, — признаётся младшая Кочо, однако, прикрыв глаза, позволяет Хинацуру продолжить наносить глиттер на её щёки. Не то, чтобы хоть кто-то когда-нибудь к ней прислушивался — зато, если апокалипсис неизбежен, Шинобу сможет сказать, что, вообще-то, она предупреждала.       И, опять же, если апокалипсис неизбежен, ничто не помешает ей как следует повеселиться в процессе.       Особенно после того, как несколько часов кряду она провела, гипнотизируя затылок Томиоки, пыталась острить, вызвать у него смешок или хотя бы улыбку, а он ни разу не повернулся, чтобы на неё взглянуть.       Шинобу не помнит, когда именно это случилось — настолько давно это было. Канаэ пошла в школу и завела там друга, которого пригласила в гости в первый же выходной. Шинобу накануне лишилась всех передних молочных зубов разом и отказывалась выходить из детской, поэтому наблюдала из окна, как Канаэ и её новый друг играют во дворе.       Он уже тогда был до ужаса немногословен. Иногда Шинобу нравится воображать, что кто-то, кто не знает Томиоку примерно всю жизнь, может подумать, что эта его молчаливость — следствие травмы или чего-то ещё. А он просто такой, всегда был. И она знает об этом.       Вообще, если так подумать, быть неподалёку от него столько лет — уже привилегия. Плевать, что они никогда не были по-настоящему близки — все эти годы так или иначе сделали своё дело.       Шинобу наловчилась со всем этим жить. — Мицури-чан влюбилась! — всхлипывает Сума, и Макио тут же щипает её за бок. — Ай, за что! — Заткнись. ***       Момент, когда все решают ехать в клуб, ускользает от Гию, как и то, когда он вдруг успел накидаться настолько, чтобы счесть эту идею достаточно привлекательной. Ну или хотя бы недостаточно провальной.       Но вот он — один из счастливчиков, кому выпал жребий ехать не на такси, а нахаляву с Обанаем, зажат между двумя Кочо на заднем сидении. На переднем едет Химеджима, и раз даже он согласился на эту сомнительную авантюру, Гию более-менее спокоен. — Сомнительную авантюру, — хохочет Канаэ, когда он произносит это вслух. — Гию-кун, тебе двадцать один год, а не шестьдесят один. — Что не делает авантюру менее сомнительной, — спокойно отвечает Гию. — Шинобу сказала примерно то же самое. Прямо как две бабки, ненавижу, когда вы оба строите из себя самых разумных людей на планете. — Что поделать, если это так и есть, — парирует Гию и задевает локтём Шинобу, когда тянется за телефоном. — Прости, Шинобу.       Он не удерживается от того, чтобы взглянуть на отражение младшей Кочо в окне — после вмешательства Хинацуру её глаза выглядят ещё больше, чем обычно, а на щеках мерцают какие-то блёстки. Гию от всего этого почти больно, и он отворачивается, утыкаясь в телефон. — Ничего, — тихо отвечает Шинобу спустя несколько секунд. Экран телефона загорается новыми сообщениями. Узуй, 23:59 ВСЁ ПУТЁМ МЫ В ТАКСИ Узуй, 23:59 НЕ СПУСКАЙТЕ ГЛАЗ С ХИМЕДЖИМЫ ***       В «Черепахе» ожидаемо творится хаос, но это тот самый хаос, который лёгок и привычен. Девчонки и Узуй с Шинадзугавой гурьбой врываются в самый центр танцпола, Ренгоку сразу же отделяется от коллектива и загадочно растворяется в толпе, Гию устраивается за барной стойкой вместе с Игуро, Химеджимой, и, что самое удивительное — Токито, который снова (или правильнее будет сказать — как обычно) выглядит так, будто сам не понимает, как здесь оказался. — Тебе вообще восемнадцать-то есть? — спрашивает у него Обанай. Все знают, что Муичиро — младший в их компании и на своём втором курсе — своего рода вундеркинд, закончивший старшую школу экстерном, и всё такое. Сколько лет ему на самом деле, не знает никто.       Токито в ответ туманно пожимает плечами и отворачивается к своему стакану с колой. Игуро не настаивает на получении ответа и тоже пожимает плечами.       Не то, чтобы Гию специально ищет взглядом Шинобу — скорее, у него просто нет сил смотреть куда-либо, кроме как на неё. Проклятый алкоголь. Проклятые сомнительные авантюры.       Она танцует и смеётся, запрокинув голову, закидывая руки на плечи такой же во всех смыслах сияющей — на них что, одинаковые блёстки? — Канроджи.       Гию не знает, когда это началось. Они с Канаэ знакомы сто лет, ещё с младшей школы, и столько же он знает Шинобу, потому что сёстры Кочо действительно близки, но эта Шинобу — как будто другая и одновременно та же, что и всегда была.       Гию почти испытывает боль, глядя на неё, но не может перестать смотреть.       А Шинобу танцует, танцует, танцует — одна, с Канроджи, с каким-то непонятным типом (что-то горячее и злое тут же вспыхивает у Гию в груди, хотя он не имеет права на это. Не имеет права).       Шинобу распускает волосы, позволяя им свободно падать на плечи и на лицо, и Гию со всей ясностью осознаёт, что совершенно не готов к этому. Он знает Шинобу всю жизнь, но ни одно событие этой жизни не смогло подготовить его к этому.       Она такая красивая.       И Гию ничего не остается, кроме как принять эту боль, позволить себе окунуться в неё с головой.       И нет ничего удивительного в том, что в конце концов он пропускает момент, когда Химеджима уходит в свободное плавание — Тенген орёт что-то про «всего одну задачу» и отправляется на поиски друга, который при всей своей внушительной наружности совершенно не умеет пить. *** — А Мицури ты пообещала, что поможешь, — ноет Шинобу по дороге домой. — Почему ты не можешь сделать то же самое для меня? Я и на эти ваши идиотские сборища-то таскаюсь, только чтобы посмотреть на него… ну ладно, ещё и на Ренгоку, но за это никто винить меня не станет. За столько лет… Господи. Меня саму бесит то, сколько лет я встреваю по одному и тому же чуваку, и даже универ не помог! Помоги мне ты, Канаэ, сделай что-нибудь!       Иногда Шинобу нравится включать младшую сестру, хотя, будем честны, два года — не та разница в возрасте, которую можно ощутить. Тем не менее, если кто и может понять Шинобу лучше всех, защитить, помочь, да даже ничего не делать, но просто быть рядом — это, конечно, Канаэ. — Я не даю обещаний, которые не уверена, что смогу сдержать. — Тон Канаэ мягок, как и её рука, перебирающая волосы Шинобу, пока та лежит головой у сестры на коленях. — По Гию никогда не понятно, что у него на уме. — Хочешь сказать, что по Игуро понятно? Он же самый странный, пугающий… — Вообще-то я всё слышу, — вклинивается в диалог Обанай. Он, как обычно, не пил, и теперь развозит всякую пьянь по домам. — И да, Кочо, что тебе там понятно? — Тебе нравится Мицури, — безапелляционно заявляет Канаэ. — А Мицури нравишься ты. Так что здесь и делать-то нечего. ***       Светофор загорается красным, и Обанай поворачивается к вжавшейся в переднее пассажирское сидение Канроджи, о существовании которой в этой машине Канаэ, судя по всему, успела позабыть. — Сёстры Кочо — это катастрофа, — тихо произносит Игуро.       Мицури, красная, как помидор, ничего не отвечает.       Дворовую территорию дома, где снимают квартиру Кочо, Обанай знает, как свои пять пальцев. Как только машина перестает двигаться, Канаэ выбирается из неё и помогает вылезти Шинобу, после чего замечает застывшую на пассажирском Канроджи. — Мицури-чан, так ты всё это время была здесь! — впрочем, удивлённой Канаэ отнюдь не выглядит, пока упомянутая Канроджи безуспешно пытается ещё сильнее слиться с пейзажем. — Может, это и к лучшему. — Доброй ночи, Кочо-сан, — отвечает Мицури ни жива ни мертва. — Проваливайте, — ласково произносит Обанай.       Он в бешенстве. Проклятый алкоголь, с появлением в крови которого у некоторых личностей начисто пропадают кости из языка и инстинкт самосохранения. — Не благодари, — громко шепчет старшая Кочо, прежде чем удалиться под руку с сестрой.       Обанай возвращается в машину и громко выдыхает, параллельно скашивая взгляд на Мицури, которая смотрит прямо перед собой, не шевелясь. — Канаэ нельзя пить, — нервно усмехается Игуро, стараясь разрядить обстановку, но на Канроджи это не действует. И тогда он протягивает руку, осторожно касаясь её плеча. — Эй. Ты в порядке?       Мицури от прикосновения вздрагивает всем телом, Обанай тут же отдёргивает руку. — Да. — Она наконец находит в себе силы посмотреть на него в ответ. В огромных зелёных глазах — паника. — Извините, Игуро-сан, я не должна была…       Обанай не уверен, что сможет выносить это и дальше, имея в виду возникшую между ним и Мицури неловкость. Против самой Мицури в его машине он ничего не имел. — Куда тебя отвезти? — спрашивает он. Канроджи коротко выдыхает и называет адрес.       Остаток пути они проводят в тишине, что в большинстве случаев приветствуется Обанаем, но он знает, что Канроджи обычно не заткнуть. То, что наедине с ним она молчит, как рыба, расстраивает Игуро, хоть и причины такого её поведения предельно ясны. — Приехали, — тихо говорит он, паркуясь неподалеку от входа в общежитие. — Большое вам спасибо. — Голос Мицури звучит на несколько тонов выше, когда она наконец-то открывает рот. И тут же хватается за ручку дверцы, как за спасательный круг, стремительно выскальзывая наружу.       Обанай чувствует себя полным идиотом — и ещё большим идиотом он почувствует себя, если позволит ей просто так уйти после всего, что здесь устроила Канаэ. Какими бы ни были намерения Кочо, ситуация приобрела крайне неловкий оборот, и Обанай, в конце-концов, не какое-нибудь ссыкливое мудило, чтобы спустить всё на тормоза.       Так что он тоже вылезает из машины и преграждает Мицури путь, становясь напротив. — Канроджи-сан.       Мицури снова крупно вздрагивает и поднимает на него взгляд. Обанай слишком взволнован, чтобы пытаться его прочитать. Мицури заговаривает. — То, о чем говорила Кочо-сан… — Это правда. — Если её глаза и могли стать ещё больше, только что они это сделали. — Ты мне нравишься, Мицури.       Она снова вспыхивает, как спичка, и Обанай почти теряет терпение, хотя сам не понимает, чего ждёт. Мицури выглядит напуганной, и Обанай начинает осознавать, что в результате всего этого сломанного телефона он всё понял неправильно. — Игуро-сан… — Извини, что ты узнала об этом таким образом. — Игуро-сан, я… — И ты не должна ничего отвечать, если не хочешь или не готова. Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовала себя неловко из-за меня. — Игуро-сан, не перебивайте! — Мицури хмурится, а потом начинает смеяться. — Господи. Можно, я вас поцелую?       С плеч Обаная валится целая гора.       Что ж, это вполне может сойти за ответ.