Жидкое золото

      В тот миг, когда холодная лунная ночь вместо крови потекла по венам прямиком к сердцу, Реннале вдруг показалось, что целый мир перестал существовать. Безграничная пустота сродни безумию заполняла сознание, пытаясь на миг вытеснить мысли, чувства, воспоминания, но вдруг, в самый решающий момент, когда блестящий камень на конце посоха до краев наполнился магической мощью, готовой вот-вот сорваться, взгляд устремился на него. Она знала, что в прошлой битве именно этот мужчина, Радагон, привел войско Древа Эрд к победе, и почти не удивилась, когда он отразил удар легко, будто насмешливо: только на миг почудилось, что поморщился. Коса, в которую не так давно были аккуратно заплетены рыжие волосы, совсем растрепалась, а на доспехе уродливыми алыми пятнами выделялась чужая кровь. И все же Реннала была уверена, что среди всего золота мира не нашлось бы ничего, сверкающего ярче его глаз.       Губы сами собой растянулись в улыбке, мягкой, почти успокаивающей, прежде чем величественная Луна, которой прежде была околдована Академия Райи Лукарии, появилась за спиной. Отовсюду слышались крики и звон мечей, синие вспышки чар встречались с золотыми молитвами и растворялись, неизбежно сталкиваясь с препятствиями. Лишь Реннала и ее противник на миг застыли, глядя друг на друга, прежде чем он покорно склонил голову, признавая поражение перед могуществом Полнолунной королевы.       Радагон отступил, чтобы через несколько дней вновь вернуться без оружия, без сверкающих доспехов, но с прежней непоколебимой решимостью в каждом движении. Реннала с трудом заставила себя вежливо улыбнуться: трясущиеся руки едва держали перо, а корона сдавливала голову точно тиски. Нужно лишь пережить этот день, и вместе с крепким сном боль отступит. Нужно лишь пережить этот день.       Выдвинуть условия оказалось так же просто, как Радагону, чья королева наверняка озабочена иными сражениями, принять их. Лишь один вопрос оставался нерешенным, и от того, как губы Радагона сомкнулись тонкой линией, а прежде искрящийся уверенностью взгляд помутнел, сердце Ренналы сжалось. Не трудно было догадаться, о чем пойдет речь, когда все прочие формальности соблюдены. — Вы уже нарушили один договор, — почти мягко проговорил он, и Реннала могла поклясться, что заметила в золоте его глаз что-то еще, что-то хрупкое и едва уловимое, чего прежде не видела. Опасение? Интерес? Надежда? — Королева Марика желает более достоверного гаранта. — Какого именно? — вопрос, глупый, слишком глупый для правительницы, но закономерный — для отчаявшейся женщины, вырвался сам собой. — Вы мудры и наверняка поняли все сами.       Радагон по-прежнему говорил вкрадчиво: без капли лести, без намека на презрение — констатация факта с осторожной почти незаметной поддержкой, которая в полной мере проявится лишь тогда, когда по-настоящему потребуется. Отчего-то Реннале это даже понравилось, понравилось так же сильно, как сама мысль о том, что именно таким, решительным и понимающим, всегда видела будущего супруга. Вот только отнюдь не к воинам Древа Эрд он должен был принадлежать, но, раз выбора не оставалось, стоило отыскать хотя бы какое-то утешение. — В таком случае, должна предупредить. Хотите Вы того или нет, во главе рода Кария всегда были только женщины. — Пусть так, — он кивнул и позволил себе улыбку, а Реннала все смотрела и чувствовала, что окончательно позволила этому сладкому наваждению сковать истосковавшееся по теплу сердце. — Для меня станет честью называться вашим супругом.       Несмотря на уютную тишину в покоях, этой ночью, сколько бы она ни пыталась закрыть глаза и выровнять дыхание, сон приходить не желал. Реннала поднялась с постели, и, толком не озаботившись тем, чтобы облачиться как подобает королеве, вышла в коридор, такой же темный и безмолвный, как и все поместье. Гости давно спали, воины неустанно охраняли покой обитателей, а мудрые исследователи никогда не любили шум и не жаловали чужую компанию. Она поправила плотную шаль, которую накинула поверх длинной хлопковой ночнушки, и вышла на единственный балкон, куда никто не посмел бы пройти без разрешения. Легкий свежий ветерок потрепал распущенные волосы и, словно удовлетворенный, отправился дальше, а Реннала молча смотрела на небо. Она сама не знала, что хотела рассмотреть там, но точно была уверена: Луна уже дала все ответы, которые считала нужными дать, и больше не станет вмешиваться. Но где же тогда найти те разгадки, которых так жаждало сердце, прежде не знающее настолько жаркого беспокойства?       Позади раздался тихий звук чужих шагов, такой осторожный, что даже в ночной тишине можно было бы принять за плод разыгравшегося воображения. Разумеется, Реннала знала, что это отнюдь не фантазия: предусмотрительно поставленный магический барьер предупредил о нежданном госте и намеренно пропустил его. Похоже, не только беспокойной королеве не спалось этой светлой ночью, а ведь совсем скоро наступит рассвет, и густой туман, как и всякий раз, окутает голубые озера Лиурнии. — Не спится?       Она и обернулась, чтобы снова встретиться со взглядом, в котором плескалось жидкое золото. Луна за спиной Ренналы сияла ярко, и в ее холодном свете незаплетенные рыжие волосы словно горели, контрастируя с бледной кое-где покрытой тонкими шрамами кожей. Только сейчас вместе с легким румянцем на щеках пришло осознание, что все это время Радагон стоял наполовину обнаженный, точно пару мгновений назад встал с постели. Он в ответ покачал головой и подошел ближе, так близко, что без труда коснулся прохладной ладони обжигающе горячими кончиками пальцев. Луна, наверняка с любопытством наблюдающая за своей королевой, по-прежнему безмолвствовала, словно не желала вмешиваться, позволяла вдохнуть полной грудью и действовать по велению почти обезумевшего сердца. — Я много думал, — Радагон куда более ощутимо провел подушечками по руке, слегка надавливая. Они, ожидаемо, оказались грубыми и мозолистыми, но в этом легком движении все равно скользила трогательная нежность. — О чем же? — когда молчание слишком затянулось, вопрос последовал сам собой. Он низко опустил голову и чуть крепче сжал руку, но Реннала догадывалась, что на самом деле слова, которые вот-вот прозвучат, найдены давно. — Скоро мы станем супругами, а у супругов друг от друга не должно быть тайн, — голос звучал серьезно, но, несмотря на то, как бешено заколотилось сердце, разум заклинал не верить. Что бы ни говорил Радагон, он по-прежнему служил Древу Эрд. Он мог выдумать какую угодно ложь, лишь бы втереться в доверие потерявшему бдительность противнику, а затем ловко предать. — Я полюбил Вас в тот самый миг, как увидел. — Догадывалась, что услышу подобное.       Она покачала головой, недовольно поджав губы, и собиралась было отнять руку и уйти прочь, скрыться от такой очевидной лжи, но Радагон не позволил. Он мягко остановил Ренналу и осторожно, бережно поднес тонкое запястье к губам, чтобы опалить горячим дыханием и оставить невесомый поцелуй. Поцелуй, слишком мягкий для настолько обветренных с виду губ. Она почувствовала, как жар снова прилил к щекам, а сердце забилось быстрее, хотя, казалось, что быстрее попросту некуда. Только Луна, вопреки детским сказкам и наивным легендам безразличная к чужим чувствам, по-прежнему оставалась безмолвной. — Вы не верите мне? — Вынужденный брак не гарантия доверия, — отрезала она, пусть и понимала, что вышло совсем не убедительно.       С того самого мгновения, как там, на поле боя, их взгляды встретились, сопротивляться воле жаждущего любви сердца оказалось невозможным. Благо, Реннала пока что не позволяла себе окончательно потерять рассудок, какие бы чувства ни бушевали внутри. Если Радагон сказал правду, был только один способ это проверить. — Я по своей воле решился на этот шаг, — снова признался он, толком не давая опомниться. — Я полюбил Вас и ничто не изменит этого. — После обряда очищения, — как бы Реннала ни желала оставаться суровой и неприступной, слова все равно прозвучали мягко и немного устало. — Если повторишь те же слова, я поверю. — А сможете ли Вы сами когда-нибудь сказать их? — спросил он, и что-то хищное, опасное на миг отразилось в золоте глаз. Реннала промолчала, но похоже, что на самом деле ответа никто не ждал, по крайней мере, прямо сейчас.       Когда спустя долгие недели, после омовения Небесной росой, Реннала услышала ту же искреннюю клятву, сковывающие сердце цепи тревоги ослабли, но так и не рухнули окончательно. Они стали мужем и женой, оставили войну позади, и казалось, будто счастье должно вот-вот приблизиться достточно, чтобы сделать последний шаг и поймать его цепкой хваткой. Радагон непременно просыпался раньше. Слишком легко оказалось привыкнуть по утрам видеть его улыбку, слышать хриплый смех, когда хотелось остаться в постели немного дольше, и почти тонуть в жидком золоте, излучающем, вопреки ожиданиям, лишь заботу и нежность, а никак не жгучий разрушительный жар. Слишком просто оказалось доверить ему часть посильных обязанностей, открыть путь в библиотеку и украдкой улыбаться, когда с каждым новым изученным заклинанием блеск в глазах становился ярче. Но день шел за днем, ночь сменялась ночью, а они так по-прежнему и не касались друг друга. Тогда, в одну из таких ночей, Реннала решилась: раз именно ей нужно нанести решающий удар, чтобы сокрушить эту стену, пускай так и будет. — Ты сегодня молчалива, — Радагон, как часто бывало, нашел ее на балконе, том самом, на который теперь было разрешено беспрепятственно заходить и ему. — Я чем-то обидел тебя? — Вовсе нет, — она обернулась, а Луна вновь молчаливо сияла позади, но горящий взгляд Радагона был прикован отнюдь не к небу. Реннала теперь знала это наверняка. — Просто есть вещь, которую давно следовало отдать. — Вещь?       Он привычно приблизился и потянулся к Реннале, когда в ее руках появился большой меч, только с виду кажущийся неподъемным. Радагон слегка опешил, когда коснулся синеватого лезвия двуручника, но тут же опомнился и принял подарок, покрепче ухватившись за рукоять. Наверняка тот, кто провел в библиотеке семьи Кария столько времени, знал, что означал подобный дар, но Реннала все равно не собиралась оставлять супруга без объяснений. Она знала, чувствовала, что должна сказать эти слова вслух, хотя бы единственный раз. — Это давняя традиция. Ты мой супруг, Радагон, а значит, этот меч принадлежит тебе, — Реннала хотела опустить голову, отвернуться, убежать, но по-прежнему оставалась неподвижной, только уголок губ слегка дернулся, выдавая накопившуюся усталость. — Как и мое сердце.       Она не успела понять, кто первым подался вперед, прежде чем освобожденное от оков сердце окончательно окутало пламя желания, а в душе вновь появилась хрупкая надежда на грядущее счастье, совершенное и едва ли не вечное. Всего на миг ей почудилось, будто во взгляде супруга зажегся огонек торжества, чтобы тут же угаснуть. Уже засыпая в крепких объятиях Реннала вспомнила, что лишь единожды, кажется, целую вечность назад видела на его лице то же самое ликование, но так и не сумела вспомнить, когда это на самом деле случилось.       Все то же выражение раз за разом мелькало на лице, когда очередной свиток с чарами Радагон, даже не сворачивая, за ненадобностью убирал в сторону. Сидеть у камина в такие вечера почти превратилось в уютную традицию, известную лишь им двоим. Пока он, занятый изучением, внимательно вчитывался в тексты, порой мало разборчивые, Реннала сидела рядом, опустив голову на сильное плечо, и отвечала на редкие вопросы, но вскоре прекратились и они. Треск поленьев, шуршание бумаги и плеск жидкости в бокале успокаивали. Глаза со временем закрывались сами, а открывались лишь к утру, в ночной рубашке, мягкой кровати и прохладном почти не гнетущем одиночестве. Это означало только одно: супруг сразу после пробуждения со всей присущей ему дотошностью взялся за решение какого-то важного вопроса, к чему печалиться?       Лишь изредка аккуратные черты искажались тщательно скрываемым отчаянием, которое могло укрыться от кого угодно, кроме нее. Реннале всегда нравились его густые рыжие волосы, которые казались послушными лишь с виду, а на деле часто путались и торчали в разные стороны. Иногда перед сном она украдкой наблюдала за тем, как с ощутимым нетерпением Радагон старался расчесать их и едва заметно морщился, когда смотрел на себя в зеркало. В отличие от супруги, он ненавидел олицетворение проклятия собственного рода, проклятия, от которого все же сумел избавиться, проклятия, от мыслей о котором золото глаз раскалялось болезненной яростью. — Я помогу расчесать их.       Радагон вздрогнул, когда тонкая ладонь Ренналы опустилась на плечо. Похоже, он так глубоко задумался, что даже сидя перед зеркалом не заметил чужого приближения. Лицо снова приняло бесстрастное выражение, но она не могла не заметить, с каким трудом супруг убрал гребень в сторону и как вздрогнул, когда зубцы вновь скользнули по волосам. Когда Реннала заплела неумелую косу, из которой то тут, то там выбивались мелкие прядки, яростный блеск угас, только в самой глубине по-прежнему тлели его отголоски. Слабый отсвет сияющего золотого древа, что горделиво возвышалось над обозримым миром, проник через незашторенное окно, и на мгновение Реннале почудилось, будто Радагон взглянул на него с неприкрытой тоской. — Спасибо, — сказал он, отвернувшись.       Радагон, как и всякий раз, поймал ее руку, чтобы оставить полный нежности поцелуй на мягкой коже. Реннала улыбнулась: показалось, всего лишь показалось. Несмотря ни на что, в их уютном мире, скрытом от чужих глаз, все оставалось по-прежнему, за единственным исключением. За тем, которого супруги не первую неделю пытались добиться, и вот не так давно, наконец, сумели. — Для меня станет радостью, если у нашего ребенка будут такие же волосы.       Радагон обернулся, с удивлением посмотрел на нее и резко поднялся со стула, чтобы заключить в крепкие осторожные объятия. Даже если Реннале не почудилось, любая тоска вмиг оказалась забытой. Волосы у их сына, родившегося месяцы спустя, и правда были рыжими, точно раскаленная лава, а у другого, младшего, появившегося через годы, скорее напоминали огненную гриву разъяренного льва.       И пускай Реннала улыбалась все чаще, она ни на секунду не забывала о том, что была королевой и ректором Академии Райи Лукарии, в которой, несмотря на все когда-то приложенные усилия, по-прежнему оставались враги. Изгнание чародеев Могильной школы не прошло бесследно, и многие догадывались, что на какое-то время прочие заговорщики затаятся. Вновь укрепится уверенность в могуществе Полнолунной ведьмы и рода Кария, и блаженное спокойствие продлится еще на несколько лет. Она это знала, но все равно, как бы сильно ни старалась делать на людях грозный и строгий вид, наедине с Радагоном не могла скрывать подлинное беспокойство. Он же все чаще смотрел в окно по ночам, с пристальным интересом вглядывался в благодатное сияние Древа, лишь немного заслоняющее чарующую Светлую Луну. — Ты хотел бы вернуться? — спросила Реннала однажды, не в силах сдержать любопытства, приправленного крохой опасения. — Вовсе нет, — отмахнулся Радагон, плотнее задергивая шторы. Покои королевской семьи окончательно погрузились во мрак. — Сегодня оно ярче, чем обычно. — Как и вчера? — уточнила она, отворачиваясь на другой бок, когда супруг наконец устроился в постели, рядом. — И за день до? — Тебе только кажется, — сильная рука обхватила талию, и горячее дыхание опалило мочку уха. Реннала закрыла глаза и развернулась, чтобы податься вперед, ответить на жаждущий поцелуй. Больше для разговоров не оставалось места, и впервые за долгие недели она ни о чем не думала, прежде чем погрузиться в сон.       Следующим утром первым делом Реннала ощутила настойчивый поцелуй, чему, пожалуй, приятно удивилась. Она толком не помнила, когда в последний раз просыпалась рядом с супругом, но похоже, намечался какой-то особенный день. Именно это и сказал Радагон, когда супруга полностью проснулась и подготовилась к появлению на людях, даже протянул руку, чтобы по знакомым коридорам отвести в один из самых больших залов поместья. Пространство заполнило гулкое рычание, и в тот же миг Реннала зажмурилась от мелькнувшей вспышки холодного света, чтобы после открыть глаза уже в объятиях Радагона. Его лицо оставалось беспристрастным, но нельзя было не заметить клокочущий в глазах гнев. Несколько чародеев-наставников, облаченных в непроницаемые маски, глубоко поклонились. — Просим прощения, он слушает только Вас, Владыка, — залепетал один из них, и от гулкого голоса у Ренналы по спине пробежали мурашки. Казалось, прошло много лет с тех пор, как супруг велел приближенным к семье чародеям надеть эти маски и держать все дела в строжайшем секрете, но она по-прежнему вздрагивала, стоило только взглянуть. — Пока что он слушается только Вас! — Идите прочь.       Стушевавшиеся чародеи, впрочем, спорить и не собирались, а Реннала наконец отвела взгляд и заметила огромного почему-то рыжего волка, с не меньшим любопытством рассматривающего ее саму. Волк приблизился, и, не успел Радагон ничего сказать, улегся прямиком возле их ног, довольно виляя хвостом, почти как обыкновенная собака. Вот только совсем уж обыкновенным это существо назвать не повернулся бы язык. Реннала слишком хорошо ощущала исходящую от него неслабую магическую мощь. — Это мой подарок тебе, — без лишних предисловий пояснил Радагон. Таким уж он был: суровым и прямолинейным, когда нужно, нежным, когда особенно хотелось, и всегда, что бы ни случилось, — мудрым и достойным доверия. — Он защитит тебя, если вдруг не смогу я. — С чего бы вдруг ты не смог защитить меня? — Реннала прищурилась, и от неожиданного вопроса Радагон растерялся. Должно быть, впервые за долгие годы знакомства. — Всякое может случиться, — туманно ответил он и склонился ниже, чтобы осторожно погладить волка по голове.       Не заметив никакого подвоха, Реннала сделала то же самое, а Радагон больше не произнес ни слова. В ту ночь она засыпала в одиночестве. Луна, которая по-прежнему благоволила своей королеве безмолвно, так и продолжала молчать, пускай и знала наверняка, что совсем скоро карианская династия обретет новую наследницу.       Вопреки молчаливому недовольству Радагона, Ренни тоже родилась рыжеволосой. В ней Реннала по-настоящему не чаяла души, с каждым новым днем отдавая все больше не до конца растраченной материнской нежности и участия. Поглощенная дочерней любовью в ответ, она перестала замечать, как часто безо всяких предупреждений пропадал супруг. Он всегда возвращался, пускай немного мрачный, пускай зачастую задумчивый, пускай засыпающий сразу, едва она успевала коснуться губами лба. Реннала давно успела понять, что раньше времени Радагон никогда ни о чем не расскажет, но в то же время сама погрузилась в новые неожиданные заботы.       Луна вновь дала о себе знать, обрушившись на сознание вместе с приступом сжимающей виски боли и, зачастую, бессонницы. Это могло означать лишь одно — Ренни, еще юная, но уже достаточно способная, в одну из ближайших ночей должна встретить собственную Луну. Вот только, когда ее Луна оказалась Темной, Реннала осознала, что боль исчезнет не скоро, если исчезнет вовсе. Светлая Луна будет пристально наблюдать за той, кого избрала ее сестра, и не остановится ни перед чем.       Того, что от головы боль устремится прямиком к сердцу, Реннала никак не могла ожидать. После единственной ночи спокойного сна она открыла глаза в холодной постели, и ужаснулась. Вместо привычного порядка в покоях царил настоящий хаос: даже в особенно напряженные вечера свитки на столе Радагона не были так разбросаны. Не успел разум толком осознать случившееся, как взгляд наткнулся на записку с единственным выведенным на ней словом: «Прости». Реннала застыла на месте, чувствуя, что единственным острым касанием Радагон обрубил все связывающие их нити. С самого начала она знала, что рано или поздно окончательно утонет в океане жидкого золота, но никогда не думала, что случится, если это самое золото вдруг исчезнет. Никогда не думала, что станет делать посреди такой же безграничной пустоты. Никогда не думала, что не останется даже слез.       Вежливо улыбаться в ответ на приветствия, сохранять убедительное спокойствие на собраниях и не смотреть в сторону проклятого Древа Эрд, отчетливо видимого почти через любое окно, с каждым днем становилось все сложнее. Реннала слышала за спиной шепотки, как будто сквозь пелену, совсем не различала любопытные взгляды и почти поселилась в большой библиотеке Академии, покидая ее лишь изредка. В поместье она не появлялась вовсе, ведь там, как нигде сильно, о Радагоне напоминала каждая мелочь.       Именно в этом месте он оставил столько крупиц воспоминаний, что легче было сравнять каждый камушек с землей, чем отыскать и вышвырнуть их прочь. На этом балконе они впервые поцеловали друг друга, а там, дальше по коридору украдкой держались за руки, пока все вокруг делали вид, что не замечали шального блеска в их глазах и с трудом сдерживаемых улыбок. Виски снова сдавило, и Реннала схватилась за корону, чтобы грубо отбросить в сторону, позволяя длинному каскаду смоляных волос укрыть спину и плечи. Слез по-прежнему не было, только отчаянно хотелось кричать. «Мама…» — она вздрогнула, услышав на тонкой границе сознания обеспокоенный голос любимой дочери. Пускай Ренни была внешне похожа на отца и не по своей воле отправилась за ним, она по-прежнему оставалась единственным утешением, не позволяющим окончательно провалиться в тоску, единственной наследницей, единственной надеждой. — Ренни больше нет, — оповестил хриплый голос, который когда-то она называла родным. Прочие слова смешались в неразборчивый набор звуков, пролетающих мимо разума. Дочери здесь не было. Пришел только он. Только он. — Она сбежала. Никто не знает, куда и как.       Реннала где угодно могла бы узнать эту интонацию, ровную и напрочь лишенную былой нежности. Она едва удержалась, чтобы не повернуться, не увидеть в золоте глаз того же льда, который всего за короткий миг единственным точным попаданием сковал сердце, а затем осыпался мелкой крошкой вместе с его остатками. Ренни больше нет… но если бы это было правдой, разве ее голос прозвучал бы настолько живо и близко? Не так ли?       Радагон, как она и думала, больше не начинал никакой разговор, не стал ни оправдываться, ни повторно просить прощения. Послышался тихий звук, словно на деревянный стол позади поставили что-то каменное, а затем — шаги. Реннала по-прежнему не двигалась: мышцы свело будто судорогой, а взгляд застыл в единственной точке, которой, по злой иронии, стала его же статуя, возвышающаяся над многочисленными стеллажами. Он обхватил напряженную ладонь, по-прежнему осторожно, но Реннала не одернула руку, не повернулась, не сказала ни слова. Раздался громкий вздох, наполненный то ли сожалением, то ли облегчением, и прохладной кожи коснулись сухие губы, теперь на самом деле такие же шершавые и грубые, какими казались всегда.       Реннала не пошевелилась, когда руку наконец отпустили. Не повернулась, когда осталась в библиотеке совсем одна. Лишь спустя много бессчетных часов, когда за массивной дверью раздался звонкий щелчок, она медленно обернулась и увидела оставленное на видном месте янтарное яйцо. Стоило пальцам коснуться его прохладной оболочки, наружу вырвался тихий смех, ломкий и хриплый. По бледной щеке скатилась единственная слезинка, открывая путь оковам безумия и бесконечному колдовскому сну, которым окончательно заволокло разум. Боли больше не осталось, только безграничный туман, что каждое утро непременно окутывал голубые озера Лиурнии.