Мизгирь

Вся техника на стройке стояла без движения. Наспех открытые дверцы изредка хлопали от порывов ветра. Двигатели гулко ворчали, создавая иллюзию кипучей работы. Из этого ровного звукового фона выбивались отчаянные вопли и сдавленное рычание. На небольшом пятачке огромного строительного объекта лежали несколько окровавленных трупов. В зеркалах авто можно было наблюдать, как шестеро рабочих, одетых в строительные каски и характерные рыжие спецовки, с непроницаемыми лицами, тащили за руки и ноги крупного человека. Упитанный мужчина извивался ужом и уже перестал выкрикивать ругательства и звать на помощь. Он вращал выпученными глазами, рычал, вскрикивал и дёргался в попытках вырваться из цепких рук. Люди же продолжали нести его в гробовом молчании. Его деловой костюм от известного кутюрье затрещал и порвался по швам, не выдержав такого грубого обращения. Остальные строители не обращали на крики никакого внимания и возвращались к работе. Двое их них, знай себе, неспешно оттаскивали трупы в сторонку, сортируя на две кучи по признакам, известным им одним. Молчаливые рабочие поднесли свою ношу к краю котлована. Сердце жертвы колотилось как бешеное. Лёгкие жгло. Он безуспешно хватал ртом воздух, задыхаясь от ужаса. Его стали размеренно раскачивать. Сначала тихонько. Затем амплитуда всё увеличивалась. С каждым качком в животе сжимался тугой узел, и кишки подпрыгивали в такт. Никакие протесты не помогали. Он крутил головой, ища спасение, и заметил, как двое окровавленных сотрудников СМИ, пошатываясь, встали на ноги. Внутри было мелькнула надежда. Да! Сейчас эти двое, которых он ошибочно посчитал погибшими, смогут позвать на помощь! Размах, ещё размах, размах... Дьявольские качельки, ценою в его жизнь... Но «восставшие», вопреки всем надеждам, присоединились к сортировке трупов своих же коллег. А рабочие, которые занимались сортировкой, неспешно побрели к ворчащей технике. Сердце мужчины упало, почти одновременно с тем, как разжались руки качавших его людей. Мир ухнул вниз. Душа чуть было не выпорхнула из перепуганного до полусмерти человека. Солнечный свет этого злосчастного лета, нещадно бивший в глаза с самого утра, сменился теньком. Короткое чувство полёта... До боли сведённые судорогой мышцы. Отбить себе всё тело, приземлившись на песок! Разбиться насмерть, попав на бетон! Оказаться прошитым арматурой, чьи штыри щедро торчали где-то внизу... Из горла вырвался слабый сиплый писк. Вдохнуть не получалось. Какие-то секунды, казавшиеся вечностью. Мгновения, отделяющие его от неизбежной смерти, либо мучительных болезненных травм... Он не мог думать. Не мог толком дышать. Даже размахивать в воздухе руками, пытаясь рефлекторно зацепиться хоть за что-то, и то толком не получалось... …И он упал на нечто, мягко спружинившее под его немалым весом. Его колотило от липкого страха. И он, чудом не потеряв сознание от испуга, жадно глотал воздух. Не верилось, что он смог так удачно приземлиться. Происходящее казалось страшным сном. Глаза слезились, и толком не было ничего видно. Что с ним будет теперь? Что это за странная подстилка? Строители отвернулись и спокойно разошлись, не удостоив жертву даже взглядом. Мужчина же замер на дне котлована в позе звезды. И весь обратился в слух, стараясь поскорее проморгаться и смахнуть слёзы, чтобы хоть как-то сориентироваться. Он слышал, как захлопываются дверцы. Как ворчащая техника то здесь, то там, взрыкивает моторами и продолжает работу. Будто бы не была жестоко перебита вся съёмочная группа. Будто бы его не бросили здесь, на дно котлована. Будто бы им всё равно, выберется он, или нет. Или они уверены в том, что он не выберется? Закопают ли его тут живьём? Зальют бетоном? «Успокоиться! Надо... Надо успокоиться...» - подумал он и решил первым делом достать мобильник. Шансы поймать сигнал в такой глуши, да ещё и с такой низкой точки крайне малы... Но... Он дёрнулся, собравшись нырнуть в чехол на поясе, где лежал спасительный аппарат, но рука не сдвинулась с места. Попытался передвинуть другую руку. Потом ноги... Тщетно. Странная субстанция, к которой он словно прилип, мягко пружинила под его движениями. Мужчина не знал, как долго он дёргался, силясь освободиться. В какой-то момент его ноги охватила странная щекотка. Он перевёл взгляд со стен котлована вниз и совался на истеричный визг, утратив всё своё самообладание. Впрочем, все, кто его услышал, не обратили на вопль никакого внимания. Примерно в это же время, когда мужчина терял рассудок от ужаса и боролся за свою жизнь, всего в паре километров от строящейся магистрали пожилой, но крепкий мужик расшвыривал кухонную утварь, невовремя попавшую ему под руки. Не то, не то, всё не то! Бутылки, миски, полупустые банки с крупами – всё летело на пол. Он даже не оглядывался, если вдруг что-то разбивалось о крашеный в несколько слоёв деревянный пол. Наконец, руки нашаривают нужную бутыль! Но его морщинистое лицо печально вытягивается. Мало! Этого слишком мало! И времени нет. Мужик мечется решаясь. Руки нещадно дрожат от волнения и нетерпения. Наконец, вскрывает бутылку и выливает содержимое себе на одежду. Несколько секунд медлит. Но всё же выплёскивает остатки на волосы и тронутую сединой бороду, растирая едко пахнущую жидкость по коже. Мужик морщится и шипит. Кожу уже начинает пощипывать. Да, от уксуса наверняка останутся ожоги. Но это неважно сейчас. Нужно ещё! Он с надеждой обводит взглядом устроенный им же погром... Память подбрасывает ещё одну деталь, и он сайгаком несётся на задний двор. Остервенело срывает пучки душистой мяты. Времени всё меньше. Сердце сжимается от страха всё сильнее. Он наскоро рассовывает по карманам мяту и шарит глазами по сторонам. Взгляд зацепляется за пожилую соседку, идущую к сараю на соседском участке. Как кстати! Не обращая внимания на несколько выпавших из кармана стеблей, мужик понёсся к ней во всю прыть, по дороге в лёгкую перепрыгнув через низенький облезлый заборчик. – Людка! Дай уксус! Уксусу! Срочно! – заорал он ей в спину, едва его ноги коснулись земли. Та, ахнув, всплеснула руками и выронила ведро с кормом. С глухим железным грохотом оно стукнулось об утоптанную землю, опрокинулось и чутка откатилось. Оттуда высыпалась кормовая крупа, щедро окатив потёртые бабьи галоши, и засыпала всё вокруг. Куры радостно накинулись на внеплановое угощение. – Тьфу, чтоб тебя черти задрали! – пожилая тощая женщина, в застиранном плотном халате в бледно-бордовый цветочек, раздражённо трясла то одной, то другой ногой, пытаясь ссыпать с себя крупу, – Ты что? Умом поехал? Мужик как раз подскочил к ней и заглянул в её глаза с полубезумным видом. Та брезгливо отстранилась и чуть поправила плотно завязанный платок на голове, скрывающий седые волосы. – Да как разит-то от тебя! Не дам! Ты что нажрался с утра пораньше? Когда успел-то, мы томко виделись! Она отвернулась и с досадой хлопнула себе по бёдрам, увидев учиненный беспорядок. Куры с тихим квохтаньем мельтешили под ногами. Крупу собирать, выгребая её из пучков травы, или сметать вперемешку с песком и землёй – бессмысленно. Пока она дошаркает до совка и метлы, куры уже успеют всё склевать... Причитания соседки мужик не слушал. Оттолкнул её, рванул в деревянный, чутка покосившийся от времени дом. Там сразу побежал к кухне. Стал шарить по шкафчикам и вываливать всё, как и у себя минутами ранее, и вовсе забыл думать о соседке. Та между тем, плюнула, высыпала на землю мизерные остатки корма и поковыляла за бесцеремонным «гостем». На голову мужика со звучным звоном обрушилось оное ведро, оглушив на несколько мгновений. Он не удержался и плюхнулся задом на скрипучие половицы. Рефлекторно поднял руки и пригнул голову. Вовремя. – Ты что?! – отслужившее свою службу ведро пролязгало в сторону печки, – А ну, дрянь такая, щас мужиков кликну! Совсем сдурел! Ты что хулиганишь? В тебя Бес вселился, штоле? Соседка продолжала визжать, возмущаться и мутузить мужика. Тот же, не отмахиваясь и лишь принимая удары на подставленный локоть, переместился с задницы на колени и продолжил шарить по шкафчикам, не решаясь встать, пока не пройдёт звон в ушах. Наконец, он нашёл бутылочку столового уксуса, удовлетворительно крякнул, неловко выбрался из-под града ударов, вскочил и убежал. Людка с досадой пнула жалобно звякнувшее ведро, погрозила кулаком в стороны двери и плюнула. – Нормальный мужик же был! Да чтоб у тебя хрен отвалился, помёт сучий! Уксусу ему невтерпёж захотелось. В жопу себе этот уксус засунь! Нет чтоб по-нормальному попросить! И вот мне теперь убирай! Ух! Мужик тем временем бежал прочь из деревни, будто бы за ним действительно гнались черти. *** Несколькими днями ранее Крепко сбитый пожилой мужик в рабочей, как говорится, «полевой» одежде, с дрожью отвращения наблюдал за небольшим чёрным паучком с красными прожилками на брюшке. Эта тварь сначала свалилась с грязно-русых волос, убранных под замызганную косынку, а затем затерялась в складках ветхого, не менее заляпанного платья, в которое была одета старуха. Стараясь особо не выдавать своё отношение, он всё же брезгливо поморщился, когда та отвернулась за тарелкой. Выдерживать этот странный кислый запах, пропитавший не только старуху, но и, казалось, всё помещение, оказалось крайне тяжело. – И зачем это нам, любезный? – наконец спросила она, не отрывая взгляда от приоткрытого оконца, из которого долетали еле слышные ритмичные звуки недалёкой стройки. – Нас-то, может, и расселят... А тебя-то? Ну сама-то подумай своей головой! Чай не первый век, небось, доживаешь... – от этой фразы из горла старухи вырвался скрипучий звук, отдалённо напоминающий смех. Мужик нетерпеливо поёрзал, словно ему стало ещё более неуютно, чем до этого. Слухи про старуху ходили самые разные. А то, что она категорически отказывалась помирать, и пережила уже многих в их деревне, заставляли в них верить. Он не собирался ронять эту фразу. Но ему очень хотелось спровоцировать её хоть на какие-то реакции или действия. Он даже толком не знал, чего хочет больше – подтвердить или опровергнуть свои догадки. – Ты хорошо подумал, милок? Назад пути не будет, – старуха с тенью иронии в глазах зыркнула на собеседника. Мужчина нервно закивал, торопливо отводя взгляд от мутных глаз собеседницы. Ему было крайне брезгливо, и почти физически больно смотреть на неё в моменты, когда она говорила. Ему мерещилось, что под кожей на её шее в этот момент раздувались и слегка шевелились какие-то шишки. – Што-ш... Да ты, видать, сглупел на старости лет, Тихон. Одного сведёшь – другие придут. Ой, не так... Ой, не так вы, люди, дела делаете и проблемы свои решаете... – прошелестел её голос. Она говорила долго, делая между фразами большие паузы, тишину между готовыми Тихон не решался нарушить. Когда же старуха замолчала слишком надолго, он, уже изрядно раздражённый, спросил: – А что ж посоветуешь, ведьма? – Тихону хотелось сдерзить. Заявить, что она сама уже одряхлела за эти годы. Он прекрасно помнил, что она уже была старой, когда он был совсем мальцом. Но последнюю фразу он проглотил. Побоялся, что оскорбится, и даже призрачная надежда на её помощь испарится. Вновь заскрипел её смех. – Вот что, Тихон. Ты поди – выясни, когда начальство на эту вашу... стройку... приедет. У... спонсора их, говоришь, должность высокая? – Да куда уж выше то, бабка Мизгирь! Эх... – старик отмахнулся. Он уже протёр подошвы, бегая по инстанциям с подписями, стремясь остановить строительство. Но его каждый раз разворачивали ни с чем, и судебные тяжбы не приносили столь необходимого запрета. – А он в городе живёт? В село не едет? – прошамкала старуха, медленно отвернув голову к мутному оконцу. – Тык откуды ж мне знать-то? Мож, и есть у него какая дача... – вопрос Тихона удивил. При чём здесь это? Какая разница, где живёт тот человек? – Не любим город. Запахов много... Шумно и... как её... химия... – старуха моргнула и вновь повернула к мужику белёсые глаза. Тихон пожал плечами. Не за беседой он пришёл в лесную сторожку, облюбованную этой старухой много десятков лет назад. Чем дольше шло общение, тем всё более он убеждался, что бабка уже давно выжила из ума. Только вот идти больше было не к кому. – Прав ты, Тихон. Стары мы стали... Пора уже... – Что пора, ведьма? – осторожно осведомился Тихон. Кроме него и ведьмы в сторожке больше никого не было. Но отчего-то возникло странное чувство, что речь шла вовсе не о нём. Тон старухи хоть и не изменился, но Тихон внутренне напрягся. Тонкие губы ведьмы исказила нелепая зловредная ухмылка, более похожая на нервный тик, чем на улыбку. – Ты, Тихон... Поди... – голос зазвучал если не ласково, то вполне себе дружелюбно, – Поди на стройку... Да прихвати нас с собой. Тихон вздёрнул бровь. Да, ведьма часто, если не всегда говорила о себе «мы». Но он эту особенность всегда приписывал либо её больной голове, либо, быть может, духам, с которыми она общается. Недаром же её прозвали «Мизгирь»? Настоящего имени он уже и не упомнил бы... Да и не знал, было ли оно у неё когда-то. Из рукава старухи по её сухой морщинистой руке, с торчащими под кожей шишками, пробежал паучок и направился к лежащей на столешнице руке Тихона. У него вмиг пересохло во рту, а на лбу проступила холодная испарина. Казалось бы, что такого? Паук и паук. Он никогда ни пауков, ни другой мелкой живности не боялся... Но очень уж не хотелось ему, чтобы эта пакость его касалась. Но убить паука – грех. Тем более, не стоит этого делать в доме ведьмы. Только Тихон хотел отдёрнуть руку, как в неё с неожиданной для сухой старушки силой вцепилась её рука и припечатала к столу. – Да не робей! Не прокусим... – прошамкала ведьма, удерживая руку Тихона, пока её паук не взобрался ему в нагрудный карман, и лишь после этого отпустила его и кивнула на выход. Тихон вскочил как ужаленный, и, даже не прощаясь, кинулся к выходу, лишь бы уйти из-под тяжёлого взгляда ведьмы. – Пока ты нам можешь быть полезен, – задумчиво пробормотала она, едва за человеком захлопнулась дверь. Тихон сбежал с небольшого крылечка и опомнился только на полпути к калитке, заставляя перейти себя на спокойный шаг. Волосы на затылке всё ещё стояли, как у кота шерсть во время драки. Хотя... Ничего же страшного не произошло. Ну что такое-то, в самом-то деле? Уперев руки в боки, Тихон остановился и поднял взгляд к небу, где из-за густой листвы пробирались лучи летнего солнца. Ощущение тревоги быстро истаивало. Просто старуха. Просто он, балбес, напридумывал себе всякого. Если так подумать, бабку-то жаль. Вздохнув, он двинулся в сторону калитки, ненадолго занырнув в воспоминания. Он бывал у ведьмы ещё ребёнком. Да что там! Всё село ходило к ней, вылечить разную хворь. Он помнил развешенные на верёвке душистые травы. Он помнил, как она сидела на крыльце, и то перебирала ягоды, то заготавливала коренья, то варила свои странные зелья из коры, трав и чёрт-те знает чего ещё... Он помнил иконы Богоматери и Чудотворца, накрытые салфеткой, стоящие на дубовой полочке так, что их видел всякий приходящий. Сейчас же... Сейчас же Тихон понимал, что никакие духи, никакие иконы не помогают ведьме от самой что ни на есть человеческой старости. Что это может быть? Деменция? В медицине Тихон был не силён. Первыми из обихода старухи ушли душистые травы. На вопросы она лишь фыркала, говоря, что ей запах тяжёл, и вообще сослалась на аллергию. Кажись, это слово сельские от неё-то в первый раз и услыхали. Он сам помогал добровольным помощникам выносить из её избы весь ведьмин скарб. Всё людям раздала, кому что надо было. Сама же какое-то время пожила ещё в деревне, а потом перебралась в лесную сторожку, к духам поближе. Сельские по старой памяти приходили к ведьме, приносили ей продукты. Отчасти потому, что было жаль одинокую бабку, отчасти – чтобы удостовериться, что она ещё не померла. Ну и, люди суеверные, до сих пор сохранялась надежда, что у ведьмы есть связь с той стороной. И с подобными сущностями люди предпочитали дружить. Тем более что слава о ведьме после той чистки жилища пошла недобрая. Если раньше лечила, то теперь могла и до смерти человека извести. Только доказать никто ничего не мог. Вот и Тихон, уставший обивать пороги учреждений, решил обратиться к ней. Правда, после разговора уже не был уверен, что бабка хоть чем сможет помочь. Жилище выглядело так, словно старуха доживала последние дни. Пол не метён, по углам клочьями висела паутина. Посуда была небрежно свалена в таз под рукомойник и выглядела так, словно стояла там уже с неделю. Иконы заросли пылью и той же паутиной так, что было невозможно разглядеть, где чья... Что говорить – у старухи разве что вода в графине казалась пригодной в пищу. Огородик, который Тихон помнил по предыдущим годам, зарос бурьяном. А за оградкой и вовсе лежал изъеденный муравьями, успевший покрыться паутиной труп лося. Тихон мысленно поставил себе заметку, что нужно будет по возвращении позвать кого-то в помощь – убрать останки подальше. Негоже оставлять дохлого зверя рядом с жильём немощной бабки. Решив, что сегодня ему тут больше делать нечего, он отправился в путь, стараясь не придавить ненароком замершего у него в кармашке паучка. *** Объект встретил Тихона привычными звуками дробления, лязга и скрежетания техники. И привычным песком на зубах. – Иван Сергеевич! – Выкрикнул Тихон, едва завидев высокого поджарого мужчину, перекрикивающего звуки стройки, и стремительно направился в его сторону. Названый оным мужчина осёкся, сощурился, приглядываясь к спешащего к нему мужику, потрясающему несколькими листовками, и закатил глаза. – Я снова к вам! – Тихон... – Иван Сергеевич приложил ладонь к сердцу и задолбанно-дружелюбно улыбнулся, – Как там-тя по батюшке... Сделай одолжение, идти-ка ты... в свой лес! У меня распоряжение. От вышестоящего, – прораб многозначительно поднял палец, другой рукой мягко отстраняя протягиваемые Тихоном бумаги. – Между прочим, вскоре сюда и начальство пожалует. Что им твои бумажки? Ты хоть утрясись, – мужчина потряс невидимые бумажки перед собой, – вам компенсацию обещали? Всей деревней же переедете в новёхонькие квартиры. Да ни где-нибудь, а в столице! – прораб изобразил широкий жест рукой, – Вот могли бы вы подумать... – Да на кой ляд мне ваши столицы! Тут мои деды и прадеды землю пахали! Тут земля заповедная! Да тут... – перебил прораба Тихон, но запнулся. И про собранные подписи, и про заповедные места, и про историческую ценность он уже пытался донести не один раз, чтобы хоть как-то выиграть время до вынесения очередных решений. По кругу мотать одни и те же доводы не было никакого смысла. – Ааа...! Вот у Вас, Тихон... – Иван Сергеевич разве что не щёлкнул по носу возмущённого мужика, – как там вас по батюшке, аргументов, то и нету! – прораб развёл руками, – Вот за что вы тут цепляетесь, а? Ни водопровода нормального, – он начал картинно загибать пальцы, – ни газ не подвести... А так – дорога будет прямая и быстрая. – И платная, небось, – буркнул Тихон. – Тык деньги ж упло́чены, – прораб потёр подушечками пальцев одной руки, изображая «уплату», – Ваши деды и прадеды барину платили... эээ... барщину? Вот и здесь полагается... мзда за вложенный труд и средства... – Иван Сергеевич развёл руками так, будто бы разъяснил малому ребёнку очевидную вещь. *** Паук с толстым, натянутым до полупрозрачности брюшком уже давно, ещё пока человек озирался в поисках другого человека, перекочевал из кармана на бетонные блоки. Огляделся и сныкался в щель, потеряв из виду спорящих людей. Забился в норку. На его хитине тускло засветились красные полоски. Тельце всё продолжало медленно надуваться. Его никто не заметил. А если и заметил, то не придал значения. Мало ли тут насекомых летает и ползает? Оводы и слепни доставляли куда больше неудобств. Ночью брюшко паука истончилось настолько, что лопнуло, и из него рассыпались мелким бисером сотни чёрных паучат. Они вгрызлись в останки матери, легко вскрывая острыми хелицерами хитин, чтобы добраться до плоти. Её слишком мало. Не хватит на всех. А особи голодны. Пока у каждого паучка не было иной цели, кроме как выжить в этой отборочной возне. Инстинкты заставляли жрать, защищаться и вести охоту на тех, кто слабее. Остаться должны лишь самые удачливые и приспособленные. Слишком мелкие, слишком мягкие, по каким-либо причинам, недоразвитые и слишком медленные паучата стали добычей для более шустрых и сильных сородичей, всё более и более растущих с каждой новой сожранной жертвой. И вот паучки сбросили первую, однотонно-чёрную кожицу. На их хитиновых тельцах проступили красные прожилки. У пауков появилась общая цель. Паучиный рой высыпался в безветренную душную летнюю ночь. Сотни мелких чёрных точек, изредка вспыхивающие тусклым багровым светом в едином пульсе, стремительно разбежались кто куда. Не всем особям везло. Часть из них завязла в незастывшем бетоне, успев дать сигнал остальным, чтобы те обошли опасное место. Неудачников сожрут чуть позже, когда в серой массе перестанут вязнуть лапки. Парочку паучков заглотила земляная жабка. Её за несколько мгновений окружили. Пока бестолковое создание примерялось к новой жертве, на неё запрыгнули двое паучков, легко прокусили кожицу и впрыснули яд, а затем и фермент, и отправились дальше. Лягушка завалилась на спину и конвульсивно задёргала лапками. К ней вернутся позже. Когда блюдо будет готово. Нескольких паучков раздавил вышедший закурить человек. Люди редко смотрят вниз, беспокоясь о тех, кому не повезло оказаться под их ногами... Так же беспечно они часто не смотрят по сторонам, уверенные в своей безопасности. Ещё одному паучку прищемило лапку дверцей бытовки, из которой заманчиво тянуло людским духом. Паучок задёргался, запищал своим собратьям о повреждении. И о находке. К нему подбежали и загрызли сородичи, продолжая путь. Кто-то пролез между стыками неплотно подогнанных досок. Кто-то нашёл дырку в антикомариной сетке. Кто-то пролез через решётки для вытяжки. Они извлекали уроки из неудач своих сородичей. Они были осторожны и забились в щели, чтобы никому не попасться на глаза. И лишь когда люди угомонились в своих постелях, паучки покинули свои укрытия и продолжили путь. *** Нестройный рой мыслей и вовсе улетучился, когда взгляд зацепился за проехавшие в сторону объекта «фургончики» со знакомым лейблом теленовостей. Вот это удача! Сегодня Тихон намеревался посмотреть в подлючие глаза виновника всех проблем. Да и высказать ему всё, что наболело. Дать в рожу тоже очень уж кулаки чесались, но Тихон уговаривал себя держаться в рамках приличий. Документы... Да, он убегался по инстанциям до мозолей. Да, на собранные подписи и заключения большим шишкам было накласть. Но вот приглашение в суд – это могло если не остановить работы, то хотя бы заморозить. Ну, и хотелось нервы попортить супостатам. А выходит, что сегодня и гости намечаются. Жаль, гостинец не успел приготовить... Одно беспокоило Тихона – не застал он с утра в сторожке бабку Мизгирь. Как бы не померла, заплутав где-то в лесу. Похоронить надобно по-человечески... Пусть и толка от последнего визита и не оказалось. Паук из кармана куда-то пропал, да и, собственно, что бы он мог сделать? Да и на что Тихон вообще надеялся, жалуясь старой, выжившей из ума отшельнице? – Тихааан! – завопила соседка, отвлекая мужика от сумбурных мыслей. – А шой-то ведьму нашу так раздуло-то, а? – Чагось? – Тихон недоумённо проморгался. Старуха всегда была на его памяти ссохшейся и тощей. Да и в деревню не выходила уже несколько лет. – Да, ведьму нашу, говорю, давеча видела, – продолжила соседка, разминая затёкшую от прополки сорняка спину. – Она поутру в сторону стройки пошла. Я ей за доброе утро, а она, представляешь, дрянь такая, мимо прошла! Да ещё и обошла огород мой дугою. Не! Я помню, что душицу ни она, ни пауки ейные не приветствуют, но чтоб так невежливо! Хотя, мож она совсем оглохла, да ополоумела на старости лет-та. Да только как ж так разожраться-то смогла чуть ли не подножном корму? – Людк, а ты сама на старости лет не подслепла, а? Я её позавчера видел – кожа да кости. Ты где увидала, что она разожранная-то? – Тьфу на тебя! Сам ты хрен слепой. Говорю тебе, разожралась! Не... – соседка небрежно отмахнулась, будто от мухи, – рожа и руки-то тощие. А пузо-то она еле волочит! – Людка как можно убедительнее надула живот и показала руками огромную окружность, – Да правду говорю я тебе, что сычом смотришь? Как бочку воды выдула... Я ей, значит-то кричу «куда идёшь, старая?». А та: шарк, да шарк, шарк да шарк, – соседка в досаде хлопнула себя по бёдрам, – И пауки её с подола разве что на землю не падают. Ну я понимаю, старость... Но это ж надо так себя запустить! Эй! Тихон? Ты куда понёсся-то как угорелый? Да что за день-то такой, а? Эх, тьфу на вас, только от дела отвлекаете... *** – Вот! С этого ракурса... Давай! Уважаемые телезрители!... Бойкая девушка в идеально сидящем костюмчике лазурного цвета и рыжей каской на белокурой голове, делала пробные дубли, дабы её коллеги могли подстроить камеры под свет, настроить звук и подобрать оптимальные ракурсы для съёмки. К воодушевлённому лицу приклеилась профессиональная улыбка. Она любила эти места. Заповедные, как их называл её дедушка. Было немного грустно оттого, что деревню, где она в детстве проводила по целому лету, вскоре снесут. Но прогресс требовал место, а работодатели требовали соблюдать сценарий. В любом случае она планировала навестить деда после окончания съёмок, и в который раз попытаться убедить в том, что на переезде жизнь не заканчивается, а природу не затронут больше необходимого для трассы. По отмашке из машины представительского класса вышел довольно-таки грузный и высокий мужчина в дорогом костюме. Подошёл к улыбающемуся прорабу и пожал ему руку. Тот протянул ему каску с не менее приветливой улыбкой. –... Но безопасность на стройке – превыше всего!..– продолжала чётко выговаривать текст репортёр, поглядывая по сторонам, пока операторы наводили объективы на упомянутого в речи спонсора. И тут улыбка сползла с её лица, и она удивлённо замерла, слегка наклонив голову набок. – Эй! Стоп, снято... Ну ты чего? Текст забыла? Давайте-ка, перерыв пять минут. Повтори всё, и будем уже снимать начистую, чтоб весь день тут на комарье не торчать... – проворчал режиссёр видеоролика, прихлопывая очередное докучливое насекомое. – От-тварь... Наконец, он обратил внимание на предмет замешательства и потери речи репортёра: – А это у вас что за... сотрудница? – вопросил режиссёр, обращаясь сразу ко всем присутствующим. Пожилая женщина в драном устаревшем платье, натянутом на чрезмерно раздутый живот так, что ткань натянулась и обнажила тощие колени, вперевалку ковыляла в сторону всё ещё показательно улыбающегося спонсора. У режиссёра задёргался глаз. Сама бабка была худосочная, с впалыми щеками на морщинистом лице с немигающим взглядом. Сухие, тонкие ножки, казалось, вот-вот сломаются под весом той туши, которую она тащила. Что-то в этой бабке ему категорически не нравилось. Он даже не сразу обратил внимание на то, что его вопрос оставили без ответа. – Уберите постороннюю с площадки! – взвизгнул режиссёр, вскакивая со своего раскладного стульчика. Ни один из строителей даже бровью не повёл. Все как были заняты своими делами, так и продолжали безучастно продолжать оговорённую для съёмок программу. – Да вы издеваетесь... Иван Сергеевич! Ну хоть вы ей скажите! Прораб тоже остался стоять с безучастным видом. Спонсор заметил, что происходит нечто странное. Дружелюбную улыбку сдуло с лица, и он грозно повернулся к прорабу. – Это безобразие и безответственность! Почему на объекте присутствует посторонняя? – не дождавшись хоть какой-то реакции, грозно повернулся в сторону ковыляющей к нему старухи, – Дамочка! Разворачивайтесь и валите к выходу! Вы-вы!... Она что, глухая, что ли? Так... Как вас... Сергеич? – всё более раздражаясь и краснея от негодования, он повернулся обратно к прорабу, – Ты тоже что ль оглох? Эй! – спонсор ощутимо хлопнул прораба по плечу. Сердце режиссёра заколотилось в бешеном ритме. Прораб от тычка лишь пошатнулся... Но в целом не отреагировал ровным счётом... никак. А странная женщина всё приближалась к принимающему всё более брезгливое выражение лица спонсору. И режиссёр со странным тянущим ощущением под ложечкой осознал, что от прораба... да и от остальных сотрудников он сегодня не слышал ни единого слова, если не считать мычания, тихих коротких хохотков... да и реакций жестами. Не выдержал один из операторов. Подскочил с мямлей извинений к женщине, когда она уже почти поравнялась с прорабом и спонсором. Осторожно потянулся к ней, предлагая помочь ей добраться до выхода или, хотя бы отойти в сторону, чтобы не мешать съёмкам. Стоило пальцам оператора коснуться рукава платья замершей на месте старухи, как прораб будто б ожил. В три прыжка подскочил к удивлённому оператору. Резкое движение! И в глаз парня вонзилась его же ручка, которая секундой ранее покоилась у него в нагрудном кармашке. Оператор упал там же, где и стоял, мазнув ослабевшей рукой по телу женщины. Словно по команде пришли в движение остальные рабочие. Они бросали технику как попало, не гася зажигание. У каждого в руках оказался зажат приготовленный заранее острый или тяжёлый предмет. Канцелярские ножи, монтировки, обломки ножки табурета... у одного из них спонсор заметил угрожающе зажатую обычную столовую вилку. Секунда. Ещё одна. Над стройкой пронёсся истошный испуганный визг. Репортёрша зажала рот руками, гася звук, в ужасе глядя на труп коллеги. Приближения остальных строителей к их съёмочной группе она не замечала. Режиссёр тихо ругнулся себе под нос и на всех парах дал дёру к машинам. Спонсор мощным толчком повалил на землю пошедшего в его сторону неморгающего прораба, зажавшего в кулаке окровавленную ручку. Съёмочная группа засуетилась, сбилась в кучу, но до них уже добрались ближайшие строители. Спонсор не вслушивался в испуганные протестующие выкрики сотрудников СМИ. Не обращал внимание на звуки потасовки и ор раненых. Не дёрнулся, заслышав выстрел, из-за которого упал замертво не добежавший каких-то пару шагов до машины режиссёр. Спонсор тараном проскочил между двумя подоспевшими строителями. Сшиб их с ног. Открыл дверцу. Вскочил на заднее сидение. Захлопнул дверцу и запер замок. – Езжай! – заорал он отчего-то до сих пор тупящему водителю. Упавшие на землю строители уже встали, но нападать не спешили. К автомобилю приближались всё новые и новые люди, сжимая его в кольцо. Ни с места. Спонсор нервно открыл шторку, отделяющую его от водителя, и шарахнулся назад, бледнея и заливаясь холодным потом. Прямо на его глазах в ухо подрагивающему водителю заползли два небольших паучка. На руке, судорожно сжимающей руль, спонсор успел разглядеть припухший укус. Руки сами стали шарить по карманам в поисках телефона. Дыша через раз, покрытый холодной испариной спонсор завертел головой, но за окружившими машину недвижимыми телами ничего нельзя было разглядеть. *** Водитель моргнул. В зеркале заднего вида отражалось, как крупный человек трясся на заднем сидении, вертел головой и рылся по карманам. Это – кстати. Руки пока слушались плохо. Всё-таки маловато времени прошло. Пальцы разжались, выпустив руль, и рука упала на дверной «подлокотник с кнопками». Конвульсивно сжимающийся палец нащупал нужную. Щелчок. Человек на заднем сидении подпрыгнул от звука. И сразу отпрянул от пришедшей в движение толпы, потянувшейся снаружи к дверце машины. Сородичи, успевшие приспособиться за ночь к новым вместилищам, распахнули отпертую водителем дверь и выволокли заоравшего человека наружу. Не без труда. Цепкий оказался. Хорошее будет вместилище. Сильное. Объёмное. Богатое и влиятельное. Водитель не наблюдал за потугами человека высвободиться. Они и так знали, что происходит с каждым из Роя. Крики и рычание человека чуть стихло, когда его бросили в подготовленный за ночь инкубатор. А когда собратья накрыли его чёрным одеялом, начав оплетать паутиной, визги возобновились. Матке нужно время. Нельзя, чтобы её вместилище поранилось. *** Как же он надеялся успеть догнать ведьму до того, как она попадёт на площадку! Но шансы таяли с каждой минутой. Скучающий вид охранника сильно сбил пыл и отрезвил Тихона. Надо было не паниковать, а «подготовиться к встрече» уже после того, как его пропустят. А так... Тихон стал нервно смахивать с волос остатки крупы. Уксусный запах охрана наверняка заметит. Да и нет у него с собой паспорта – только сложенные бумаги. И пропуск на сегодня не заказывал. Может быть, удастся заболтать охранника? Может быть, удастся убедить, что выронил какие-то документы вчера, вот и вернулся? На худой конец можно будет попытаться через несколько метров и через забор перелезть незаметно, если не выйдет... Но Тихон надеялся, что к плану «Б» переходить не придётся. Вопреки опасениям, охранник объекта пропустил Тихона, чисто формально мазнув взглядом по протянутым документам. И даже странный звук, похожий на выстрел, не поколебал невозмутимость сотрудника. Даже говорить ничего не пришлось. Кивок, да отпертая магнитная калитка – «вот и весь квест», как сказала бы внучка. «Правда, примелькался, что ли? Или из-за съёмок вход свободный? Может, ждут ещё кого? Ох, не о том я, дурак старый думаю! Ох, не о том!» Осмотрелся. Куда бежать? Фургончики видно – стоят, вон, почти у самого выезда. Место съёмок наверняка там, где толпа. «Что это? Крики?» Низкий старт. Бежать! Тихон едва не споткнулся об распростёртое лицом вниз тело, едва выскочив за фургончики. Кровь щедро пропитала лёгкую рубаху несчастного. Некто стрелял ему в спину. Но выяснять детали не было времени. Вперёд! К толпе! Может быть, его ждали. Может быть, уксусный смрад заставлял людей расступиться... Неважно. Он искал лишь двоих. Мизгирь стояла рядом с крутой тачкой и наблюдала за размеренной работой строителей. Откуда-то доносились приглушённые вопли, но на них никто не обращал внимания. С другой стороны от этой картины перед взором Тихона открылась бойня. Люди в касках, но одетые не в строительную форму, лежали на земле в хаотичном порядке. Несколько рабочих растаскивали их на две кучки. Проломленные черепа, свёрнутые шеи, перерезанные глотки, пробитые грудины... И среди них лежала и девчушка со светлой прядкой, выбившейся из-под каски. – Что, Тихон? Решил сам посмотреть, как мы исполняем уговор? – прошелестела ведьма с тихим смешком. Похоже, она уловила запах. Шагнула назад, но уходить не стала. Рабочие будто б нарочно побросали свои дела и стали подтягиваться в её сторону. – Уговор? Ты что несёшь, сволы́ч? Ты что наделала? Ты их... Ты её? Ах, чтоб тебя! – не помня себя от злости и горя, Тихон сунул руку в карман, схватил бутылочку уксуса, вытащил, сорвал пробку... Строители сменили шаг на бег, но Тихона сейчас волновали не они, а стоящая перед ним ведьма. Мизгирь отшатнулась, но не успела увернуться. Тихон щедро плеснул уксусом в её лицо. Ведьма завизжала, переходя за столь высокие ноты, что Тихон выронил бутылку, зажал уши и присел, а затем и вовсе упал. Строители словно потеряли ориентиры. Перестали бежать и хаотично задвигались, сталкиваясь друг с другом. Падали, продолжая молча и бесцельно дёргаться. Кожа старухи по всему телу пошла шевелящимися буграми. Она сделала ещё один шаг назад, потеряла равновесие и завалилась набок. Лицо ведьмы покраснело, истончилось, пошло нарывами, которые за пару мгновений вскрылись, и из них наружу высыпали мизерные паучата. Те из них, чьи лапки попадали на мокрую уксусную дорожку, съёживались и погибали с писком, создавая «мост» для других паучат. Раздался тихий хлопок, и пузо старухи начало сдуваться, выходя из-под юбки волной пауков. Тихон сдавленно пискнул, когда к нему потянулись руки опомнившихся строителей и опасно приблизилась первая «волна». Дать дёру ему не давала только надежда спасти внучку. Он поискал глазами хоть что-то подходящее для обороны, но ничего не попадалось. Рабочие же окружили его, но не спешили нападать. Будто б не смогли его коснуться. Тихон заставил себя сорваться с места. Он живо подполз к внучке, не заботясь о том, что его руки и колени давят не успевших уйти с дороги паучат. Рабочие расступались перед ним и стояли с замутнёнными глазами, будто б не зная, что сейчас нужно делать. С замиранием сердца приложил к горлу внучки пальцы, поглядывая по сторонам. Вокруг них образовалось небольшое «безпаучное» пространство, и остатки паучков огибали их, словно натыкаясь на невидимый купол. Несколько томительных секунд Тихон даже боялся дышать, чтобы не обмануться в ощущениях... Под подушечками пальцев всё же ощущался слабый пульс. Странные строители будто бы позабыли о лежащем перед ними, источающем запах уксуса человеке, и отступили, загораживая собой убитую ведьму. «А я её точно убил? И ведьму ли я убил?» – Тихон покосился на труп старухи, от которой остались, взаправду, лишь кости да кожа, висящая лоскутами. – Сейчас, милая... Я тебя вытащу... Вот так... Давай-ка... – надеясь, что ещё не всё потеряно, Тихон достал из карманов листики мяты, засунул их в рот внучки. Со скрипом и болью в каждой косточке и с кружащейся головой поднялся на ноги. Странные булькающие звуки и мокрый скрип, который он всегда так ненавидел, заставили его резко позабыть о самочувствии. Сердце ухнуло куда-то в пятки, и волосы на всём теле встали дыбом. Он подхватил обмякшее тело внучки на руки. Не удержался, бросил последний взгляд на ведьму. Горло старухи по-жабьи раздулось. Из её рта высунулись несколько чёрных острых ножек. Они шарили в воздухе, ища опору. То, что сидело внутри, оказалось слишком крупным, чтобы быстро вылезти. Кожа в уголках губ натянулась и стала рваться, пока это существо выбиралось наружу. Тихон припустил прочь со стройки во всю доступную ему прыть, стараясь не споткнуться и не уронить внучку. *** Плевать на косые взгляды и окрики соседей. Не поймут. Да и машины сейчас просить не у кого. Бабы на хозяйстве, мужики – кто в поле, кто в запое, кто в город поехал. Вызвать скорую помощь? Застрянет в раскисшей колее. Нет до их деревни прямой дороги. Да и ждать нельзя. Вдруг ведьма не сдохла? Да и ведьма ли это была? И эти странные типы со стройки... Тихон нервно шарил по шкафчикам, ища заначку и документы. Внучку он положил на кровать возле печки. «Доберёмся с внучкой до поля. Сошлюсь, что ей худо, упрошу на тракторе до города довезти. А там уже и в больничку. И ещё дальше уедем. Чтоб погорело оно всё, вместе с этой стройкой! Ну куда же?»... Размышления прервал сиплый хрип. – Внучка? Ты как? – Тихон встрепенулся и заботливо кинулся к кровати. Девушка с трудом повернула голову, сощурилась от луча света, бьющего ей прям по глазам, и застонала. – Может, водички? Кивок. Тихон сбегал на кухню, вернулся с кружкой. Увидел, как ослабевшая внучка с брезгливостью и удивлением во взгляде выплёвывает мяту. Оправдываясь, помог девушке присесть и попить. Когда та смогла сидеть без поддержки и сама держать кружку, вновь вернулся к шкафчикам. Успеет ещё объясниться. Услышал, как внучка встала, сделала пару неуверенных шагов. Судя по звукам, задела ногой неубранное поленье для растопки печи. Подошла к нему. Удар в висок. Тело Тихона завалилось на пол. В тишине прозвучали ещё несколько глухих ударов. Кочерга всё больше окрашивалась алым. Несколько паучков вылезли из уха замершей девушки, спрыгнули на бездыханное тело и стали ползать по трупу, щедро впрыскивая фермент каждые несколько шажков. «Этот сгодится лишь на прокорм». *** Зреют коконы. Ферментируются тушки. Кто на прокорм, кто на «переносчика». Каждый из Нас занят делом. Каждый из Нас играет свою роль. Сердце человека бьётся часто. Трепыхается испуганной птицей в силках. Дёргается от наших укусов. Кровь всё слаще. Но мы съедим его чуть позже. Может быть. Есть не решим, что человек пригодится нам... иначе. Их иммунитет не справляется с нашим ядом. Но и не убивает их... сразу. Они не могут воспротивиться, но они всё ощущают. Как мы проникаем в нутро. Как запускаем тонкие длинные жгуты в их плоть. Как ищем мозжечок. Как оплетаем собой их полушария и врастаем в кору мозга. Как подключаемся ко всем центрам управления прямоходящего вместилища. Затем механизм уже Наш, и «сожитель» Нам больше не нужен. Его сахар и так подпитал Нас, пока Мы располагались удобнее. Сначала Мы учимся поддерживать безусловные рефлексы. Затем Мы учимся видеть и слышать. Потом уже можно начинать движение. Мы много лет потратили, изучая их. Привыкая к ним. Залечивали раны. Учили их язык. Узнавали их планету. Они даже дали нам Имя. Мы нашли себе убежище и ждали. Они решили избавиться от Нас. Они решили прогнать Нас. Мы не хотим покидать эти места. А ещё, Нам пришла пора размножаться. Прямоходящим придётся потесниться. Пусть они и не узнают об этом.