Ravenmates. Сквозь смерть: глазами змеи

      Оживших мертвецов становится всё больше, и избегать встреч с ними становится всё сложнее. Сообщения, которые ловит радиоприëмник Ксавье, становятся тревожнее: вот уже неделю крутятся слухи, будто заражëнные стали более организованными и начали собираться группами, у которых даже прослеживается тактика, — будто кто-то управляет ими. Слыша об этом в очередной раз за чашкой утренней бурды, которую язык не повернëтся назвать благородным словом «кофе», Аддамс кидает проницательный взгляд на парня и выкручивает рычаг громкости до положения «off». Торп хмурится и поднимает голову, пытаясь изобразить улыбку, хотя прекрасно знает: Уэнсдей в жизни не поверит, заяви он, что всё в порядке. Потому что ни черта не.       — Сколько у тебя осталось коробок с патронами? И стрел? — деловито интересуется ведьма, отставляя в сторону чашку. Художник морщится: тема болезненная и обостряющая под рёбрами чувство безнадëжности. Всё это время он старательно не посвящал Уэнсдей в истинное положение дел, притворяясь, что всё под контролем, а теперь… Попробуй не ответь ей на прямой вопрос. Ложь выжжет напрочь тонкую материю еë доверия.       — Пара коробок по 20. Может, десятка полтора стрел… Хватит для того, чтобы застрелиться, — ворчит парень, потирая ладонью лоб и украдкой глядя на призадумавшуюся чернокосую девушку. Как она отреагирует? Обвинит его в несостоятельности? Подчеркнëт его неприспособленность?.. И уйдëт, конечно же. Ксавье устало прикрывает глаза, готовясь к тому, что когда откроет их снова, Аддамс уже не будет сидеть за столом напротив него… Но она всё ещё тут. Маленькая, решительная, деловая… И жутко трогательная. О чём он вообще думает? Всё такой же идиот.       Пока в голове художника клубятся тучи недовольства собой, ведьма обдумывает перспективы. Обстоятельства неутешительны, но они ещё не пробовали побороть их.       — Мы обороняемся, но не атакуем, — задумчиво произносит медиум, нарушая молчание. — Поскольку прогресс отсутствует, очевидно, что данная тактика себя не оправдывает. Соответственно, нужно еë изменить… В идеале на прямо противоположную.       — Это… Разумно, — Торп, кашлянув, медленно кивает, едва сдерживая нервную улыбку, причину которой Аддамс едва ли поймëт, а если он начнëт объяснять, что его веселит возникший перед глазами образ миниатюрной девчонки, грозно забрасывающей мертвецов камнями, то и вовсе станет первым, в кого камень прилетит. Или, что хуже, Уэнс просто не останется в его доме.       — Итак, ты предлагаешь собрать имеющиеся ресурсы и первыми пойти в атаку? На рассвете, когда они более расфокусированы?       Уэнсдей неоднозначно выгибает бровь.       — Весьма героическое видение собственной смерти, Ксавье. Очевидно, что общение со мной пошло тебе на пользу, хотя пока твоë мышление… Слегка ограничено, — наступая себе на горло, Аддамс смягчает колкие характеристики, не желая подрывать боевой дух единственного соратника с полным набором конечностей. Безусловно, Вещь тоже весьма полезный союзник, но в таких условиях лидер должен учитывать все нюансы своих боевых единиц.       — Нам нужно атаковать их мыслительный центр, отдающий приказы, и чтобы его найти, нам нужен совет… И тринадцать свечей.       — Совет? Тринадцать свечей?.. Ладно, свечи я найду, — Ксавье неуверенно почëсывает подбородок, глядя на тëмную неверморскую лошадку со смесью удивления и любопытства. — Но чей совет тебе нужен? Ты же слышала этих людей по радио, они сами не знают, что делать…       — В противостоянии мëртвым нам не помогут советы живых, — Аддамс поднимается из-за стола, деловито одëргивая край чëрной толстовки, позаимствованной у горе-экстрасенса и потому кажущейся на хрупкой фигурке ведьмы мешковатым платьем. — Нам нужен совет мëртвого… И я надеюсь, что она отзовëтся.

***

      Хотя в тот памятный день Гуди предупредила, что больше не появится бесплотным духом перед её внутренним взором, Аддамс рассчитывает на неë, надеясь, что кровь призовëт кровь снова. Факт, что у этой части плана есть погрешность, Уэнс держит в тайне от Торпа: ей куда приятнее наблюдать за тем, как он деловито снуëт по дому, отыскивая нужное количество свечей и периодически возвращаясь в гостиную, чтобы снова пересчитать то, что удалось найти, и как придирчиво приглядывается к цвету, вычленяя белый цвет среди сливочного и молочного. Раньше Аддамс сказала бы, что тот попусту тратит время, но с тех пор, как они оказались под одной крышей, она испытывает странную нелогичную необходимость в изменении привычного поведения… Ужасно. Ужасно, что от этого становится комфортнее. Но это всего лишь показатель приспособляемости организма к окружающим условиям. Ничего более. И точно не имеет отношения к тому ритуалу, который произошëл однажды под покровом ночи и флëром виски.       Пока мел вычерчивает на полу чëткие линии призывной пентаграммы, медиум старается не думать ни о чëм, кроме порядка действий. Четыре элемента стихий собраны, и пятый — еë кровь, — в центре. Предупредить Ксавье, чтобы не подходил близко и не заступал за выставленный свечами круг: если что-то случится, сначала их нужно будет погасить… И ни в коем случае не давать пентаграмме свою кровь.       — Даже если духи захотят утащить тебя к себе? Я рассчитывал вернуть тебе долг, — юный художник скрещивает руки на груди, ухмыляется, явно желая спровоцировать Уэнсдей на эмоции, но она слишком увлечена застëжкой амулета, чтобы искать в его словах потайной смысл. Когда тëплые пальцы касаются еë шеи, чернокосая ведьма замирает, точно случайно обнаруженный в зарослях опоссум, и, кажется, почти не дышит, то ли притворяясь мëртвой, то ли прислушиваясь к себе, пока Ксавье помогает расстегнуть замочек цепочки и после аккуратно опускает амулет в маленькую женскую ладонь.       — Едва ли я окажусь между жизнью и смертью, так что это будет несоразмерный риск… И нечестная выплата долга, — пальчики сжимаются поверх серебряной буквы W, впечатанной в обод подвески. — Просто наблюдай, Ксавье.       — Я присмотрю за тобой, Уэнсдей.       Она почти чувствует эту его тонкую бесовскую улыбку, даже когда Торп поворачивается спиной, чтобы покинуть пределы свечного круга, но почему-то осознание, что он будет поблизости, придаëт решимости действиям. Стоя на коленях в центре пентаграммы, медиум оставляет перочинным ножом небольшой аккуратный надрез на большом пальце левой руки и прижимает кровящую подушечку к центру амулета, крепко обхватывая его ладонью и прикрывая глаза.       «Гуди Аддамс, я кровь от крови твоей, услышь мой зов, явись ко мне в час нужды и помоги советом во имя спасения рода…».       Порез на пальце пульсирует в такт с призывной мантрой, и вскоре Уэнсдей перестаëт ощущать что-либо, кроме этого, проваливаясь в забвение, сливаясь с темнотой и продолжая взывать в ней к духу предка. Упорно, настойчиво… Потому что обратной дороги нет. И иного способа выжить и победить — тоже. Ей кажется, точно она стоит перед зеркальной рамой с чëрным стеклом, однажды едва не втянувшим еë в себя, но на этот раз она видит не себя, — она видит Гуди.       — Ты знаешь, что поднимает мертвецов? — Аддамс прижимает ладони к раме, вглядываясь в лицо колдуньи.       — Не все они мертвы в том смысле, в каком привыкли понимать люди, — Гуди качает головой, хмурится, выражая недовольство. — Но это тëмное колдовство, слишком тëмное, способное овладевать телесной оболочкой и вытеснять душу. В нашей семье им не владели, мы лишь слышали о нëм.       — Но это не значит, что нет способа его снять, — Уэнсдей не столько спрашивает, сколько утверждает, но как же отчаянно не хочется услышать, что она ошибается!.. И дух это чувствует, приподнимает уголки губ в лëгкой усмешке и протягивает руку ладонью вверх. Аддамс без сомнения накрывает еë своей, чувствуя, как ледяная волна пробегает по телу от макушки до кончиков пальцев на ногах. Пальцы Гуди сжимаются на запястье так ощутимо, что перехватывает дух.       — Следуй за змеëй, Уэнсдей, она согласна указать тебе путь. Смотри еë глазами.       — Змея… Тоже дух? — замëрзший во рту язык еле ворочается, так что слова даются Уэнсдей с трудом. — Я пока не практиковалась в вызове других духов…       — Самое время усовершенствовать свой дар, — Гуди улыбается и рывком втягивает медиума в клубящийся в зеркальной раме мрак. Аддамс коротко вскрикивает и жмурится, ощущая бьющий в лицо ледяной холод свободного падения в никуда. Гуди едва ли желает ей смерти, но куда она отправила еë? К змее?..

***

      Ноги встречают опору так же внезапно, как и потеряли еë до этого. Расплывчатая муть перед глазами обретает очертания и контуры, и Аддамс не сразу узнаëт внутренний двор Невермора, погружённый в вечерний полумрак, не сразу различает плеск фонтана, не сразу чувствует влагу под пальцами… Что она здесь делает?       «Смотри еë глазами, Уэнсдей».       Так это и есть «змея»? Но эти пальцы, играющие с волнами в фонтане, вполне человеческие, и наброшенная на плечи белая мантия тоже не кажется необычной, разве что старомодной.       — Нагайна, ты здесь? — непривычное для слуха имя, на которое «змея» отзывается улыбкой: кажется, ей нравится голос, который его произносит… Или, точнее, тот, кто его произносит. — Нагайна, я нашëл это место, пойдëм со мной.       Женщина наклоняется над водой, и в свете взошедшей луны Аддамс видит нечëткий абрис еë отражения с тонкими чертами лица, раскосыми глазами… На мгновение ей мерещится чешуя на щеке, но это, скорее всего, всего лишь рябь на водной глади. Нагайна стремительно поднимается с каменного бортика фонтана и, приподнимая края мантии, взбегает по ступенькам, проскальзывая в приоткрытую дверь навстречу тусклому освещению холла, в котором еë уже ждут. В груди разливается странное тепло, когда она подходит ближе к высокому темноволосому мужчине. Изящные линии его лица и бледная кожа невольно навевают мысли о совершенстве мраморных статуй, сотворëнных искусными мастерами прошлого… И о Ксавье. По какой причине он вообще появился сейчас в её мыслях?.. Уэнсдей стряхивает наваждение, прислушивается к негромкому диалогу, пока двое следуют по коридору, который, как помнила ведьма, в нынешнем Неверморе ведëт к библиотеке.       — Том, — «змея» мягко окликает своего спутника, — тебе удалось найти что-то о…       — Увы, — в голосе того, кто откликается на имя «Том», вроде бы звучит сожаление, но проницательная Уэнс ловит в его тембре взбудораженные нотки. — Но я нашёл кое-что другое. Удивительно, что руководство этой… Школы, — мужчина усмехается, поворачивая к Нагайне голову вполоборота, — держит такие книги на виду. Будь она моей, я бы спрятал её надëжнее. Даже забавно, что сельские колдуны смогли создать нечто подобное.       Уэнсдей чувствует, как в груди «змеи» просыпается тревожность, как она липнет к нутру, как оплетает сердце. Будто времени до наступления чего-то становится всё меньше, и это событие невозможно ни предотвратить, ни отдалить… Еë ждëт смерть? Значит ли это, что то тëмное колдовство, о котором говорила Гуди, началось с этой женщины?       — Надëжнее всего спрятано то, что лежит у всех на виду, — голос Нагайны звучит мягко и безмятежно, она убедительно скрывает свои тревоги и, кажется, в данный момент еë больше беспокоит находка Тома, о которой ей ещё предстоит узнать. — Хочешь забрать эту книгу себе?       — Ни к чему. Для меня она не имеет ценности… Но я хочу показать её тебе, — Том останавливается перед двустворчатыми дверями, запертыми на массивный замок, и, осмотревшись, достаëт из внутреннего кармана мантии длинную палочку, вид которой вызывает у Уэнсдей откровенное недоумение: время для фокусов едва ли подходящее, да и у духа рода в лице Гуди Аддамс не может быть настолько дурное чувство юмора. Однако мужчина касается кончиком палочки замка, тихо шепча под нос, — и замок с тихим щелчком повисает на дужке.       — Твоя идея выдать себя за преподавателей из Махотокоро оказалась блестящей… Хотя мы могли бы без труда обвести их вокруг пальца: такие же простаки, как маглы, и бестолково распыляют свой дар, пытаясь приспособиться к обычной жизни, хотя могли бы возвыситься и править в ней, — пренебрежение и презрение в голосе делают воздух вокруг тяжёлым. Подсвечивая путь белëсым светом из кончика палочки, Том ведëт «змею» за собой, следуя по одному ему известному маршруту между книжных полок. Глядя на идущего впереди мага глазами Нагайны, Уэнсдей чувствует… Боль. Нежность. Снисходительность и смирение. Желание смягчить острые углы агрессивной натуры, чтобы уберечь от потерь, пусть даже ценой своих собственных.       — Здесь ещё жива память о временах инквизиции. Когда на тебя ведётся охота, страх попасться впитывается в кровь и передаётся из поколения в поколение…       — Рядом со мной тебе не придётся бояться, Нагайна.       Том замедляется и поворачивается лицом к своей спутнице, бережно сжимая её пальцы в своей ладони. О нет, она для него явно больше, чем просто компаньон в путешествии… Как и он для неё — судя по обжёгшей рёберную клетку искре, пробежавшей внутри от его касания. И почему все эти ощущения кажутся Аддамс чертовски знакомыми?       — Вот она, — светящийся кончик палочки упирается в потрëпанный книжный корешок с выцветшими буквами, которые с трудом удаëтся сложить в надпись «Maleficium & Exorcium». — Я мог бы перенести твою душу в сосуд и сохранить твоë тело таким, пока…       Ледяные пальцы сжимают сердце. Её или «змеи»?..       — Том…       Она касается его запястья. Она… Готова согласиться?       — Том, не нужно, — даже выдыхать эти слова больно, так сильно они режут гортань, выпутываясь из голосовых связок. — Позволь моей душе быть рядом с тобой до самого конца. В любом облике.       — Но почему?       Мужчина пытливо вглядывается в её лицо, вздрагивает, оборачиваясь, — и кончик палочки стремительно гаснет, а вместе с ним и присутствие Аддамс в теле женщины-"змеи» по имени Нагайна.       «Теперь у тебя есть подсказка, Уэнсдей. Тебе пора просыпаться… Тебя ждут».

***

      —… Уэнсдей? Уэнсдей! Чëрт бы побрал эти дьявольские ритуалы и твои дурацкие запреты для меня! — в ожидании еë пробуждения явно не собирались соблюдать риторические приличия, но такой монолог грех было прерывать: судя по всему, Ксавье представилась возможность отвести душу в откровениях, и он на них не собирается скупиться. — Тебе никогда не приходило в голову, что было бы проще, если бы я был в курсе всего? Когда ты уже поймëшь, что когда я ближе, это не угроза безопасности, и рядом со мной тебе вообще не придётся бояться?! Я просто идиот…       Ведьма осторожно приоткрывает глаза, обнаруживая себя по-прежнему на коленях в центре пентаграммы, упирающейся ладонями в половицы у внутренней границы круга из свеч. Ксавье стоит на коленях напротив неë, по ту сторону круга, нервно поигрывает перочинным ножом, упираясь взглядом в пол. Уэнс пристально осматривает его руки и облегчëнно выдыхает: этот бедовый художник всë-таки обошëлся без самодеятельности. Кто знает, к чему бы привело ещё одно смешение их крови… Последствий одного раза достаточно.       — Самоуничижение не самая благородная пытка, — хрипло отзывается медиум, пытаясь подняться, но затëкшие ноги отказываются подчиняться, зато охотно лишают еë остатков равновесия, которое восстанавливают ладони художника, вовремя обхватившие плечи такой же бедовой, как и он сам, колдуньи.       — И какую же пытку ты мне предложишь? — Торп изо всех сил старается быть невозмутимым, но губы то и дело растягиваются в улыбке, которую он поспешно скрывает. Что же, сейчас Уэнсдей Аддамс еë легко сотрëт, потому что вряд ли его обрадует то, что она предложит.       — Совместную. Нам нужно вернуться в Невермор.       Ксавье реагирует смехом, от которого Аддамс вздрагивает и скептически выгибает брови, терпеливо дожидаясь, когда смех перейдëт в стон осознания серьëзности её намерений.       — О нет, Аддамс… Ну что тебе стоило поставить точку после слова «совместную»? Меня бы это вполне устроило…       Уэнсдей сдержанно усмехается, поднимаясь на ноги: им предстоит непростая подготовка к тому, что даже для Аддамса сойдëт за абсолютно жуткое и дерзкое безумие, — как, возможно, и то, на которое когда-то решилась Нагайна.