Падает мелкий снег...

      Падает мелкий снег. Еще только конец октября, но я уже не первый раз его замечаю. Мелкий, липкий и совсем не подходящий этому времени года. Вместе с ним усиливается прохлада, и пальцы мерзнут даже в перчатках.       Снег укрывает и без того серый спальный район, отчего кажется, что все сливается в одно белесое полотно. Но снег сразу же тает и стекает холодными каплями, разрывая единство жизни и серости.       Я задергиваю шторы и застегиваю куртку до упора. Мое извечное беспокойство говорит, что пора выходить. Но я знаю, что приду раньше времени.       Выхожу, и в лицо ударяет полный влаги ветер. От неожиданности щиплет в носу.       А снег все падает. Попадая на кожу, он тут же тает. В такую погоду легко заболеть, но она мне нравится. Только пальцы мерзнут.       Во дворе пустует детская площадка. С детского домика сползла почти вся краска, а доски от влаги потемнели. На стенах еще не соскобленные временем надписи. Думаю, им явно несколько лет, и въелись они надолго. Пара досок оторваны и кем-то небрежно брошены у входа. Этот вандализм должен меня возмущать, но мне все равно. Все, что я вижу, — отголоски времени.       Наполовину вкопанные колеса блестят от воды, и от них тянет резиной. Не новые, но такие же пахучие, как в день, когда их притащил и установил сосед по подъезду.       — Будет место поиграть деткам, — говорила его жена, держа в руках банку с желтой краской.       Но детки выросли. Теперь они либо разъехались, либо пьют пиво в том самом домике по вечерам. Заботливая женщина все также красит колеса в конце мая.       Из дома, где я живу, кто-то выехал, а кто-то продолжает в нем жить, но дом уже не такой, как прежде. В форме буквы «П», он запирает в себе детскую площадку и мои воспоминания о детстве. Самое забавное, что мне мало что приходит в голову, кроме этой площадки.       Обхожу карусель с подгнившими досками, с которой недавно сорвали последнее сидение. Осталась только основа с облупившейся краской. Она тоже темная и влажная от подтаявшего снега.       Передо мной прогнувшаяся скамья с красными цветочками. Думаю, ей осталось недолго.       Качели держатся лучше всех. Железные, с вымокшим сидением. Под ними — лужа. Что за качели без лужи под ними? Она непременно должна быть. На железном основании уже почти нет краски. И вообще поговаривают, что их скоро отправят на покой вслед за старой горкой.       Сажусь на качели и раскачиваюсь. В детстве я часто смотрела на них из окна нашей квартиры на пятом этаже, а качалась в редких случаях.       Квартира, в которой я живу с рождения, — обыкновенная хрущевка с кухней в два шага, небольшой комнатой и советским интерьером, который всех пока устраивает. А может, всем просто наплевать.       Теперь я качаюсь, и в голове особо ничего не всплывает, кроме мысли о том, сколько таких, как я, осталось во дворах нашего района? Сколько детей выросло и оставило свое детство на этих площадках?       Серый район. Такой же серый, как и мое постсоветское будущее, окутанное мелким снегом октября.       Ветер гоняет слипшиеся, размякшие листья, словно мяч. Спрыгиваю с качелей.       В ожидании пинаю листья потертыми кроссовками. Они налипают, и я тут же стряхиваю их. В наушниках играет какой-то этно-трэп, но я замечаю это только сейчас. Музыка становится голосом района и моей молодости.       Что-то мелькает. Замечаю краем глаза алое пятнышко. Шаг назад. Могла бы и раздавить. Под ногами кисть рябины, огненно-сочной, почти обжигающей.       А мне дальше. Впереди показывается силуэт. Кажется, я увлеклась, а она заждалась и успела продрогнуть.       — Долго ждала? — говорит с улыбкой девушка. — Прости. Можем идти.       — Да.       И мы идем через лабиринт светло-серых домов и заключенных в их дворах площадок. А мелкий снег продолжает падать…