Принцесса боится собак

      Принцесса просыпается в холодном поту. У неё болят мышцы, и сердце затравленно бьётся. Тот же потолок, та же кровать, прохладные мягкие простыни, но что-то не так, что-то неправильно.       Она встаёт осторожно, потирает себе щёки. Зеркало показывает, какие они красные. Может, она заболела? Вот и глаза блестят нездорово. Она опасливо дышит, оглядывается, будто опасность таится за парчовыми занавесками. У неё растрёпаны волосы, ночное платье неправильно смято, а ещё… Ещё от него пахнет. И один только запах заставляет желудок свернуться. У принцессы сжимается горло, перестаёт фокусироваться взгляд, и сердце начинает биться так, что пот на лбу выступает.       От неё пахнет псиной.       Принцесса нервно звонит в колокольчик. Служанка вбегает в комнату, кланяясь.       — Ох, вы уже проснулись, ваше высочество. Что же стряслось? Чем могу я помочь вам?       У неё на лице беспокойство.       Принцесса трёт ладони, пытаясь успокоиться. Кусает, облизывает губы. Ей даже говорить сложно, но она дрожащим, слабым голосом всё же приказывает:       — Кипятите скорее воду. И матушке с батюшкой скажите, что не спущусь к завтраку.       — Конечно, ваше высочество. Скоро всё будет.       И служанка поспешно убегает.              Принцесса трёт кожу самой жёсткой мочалкой. Трёт сильно. Сама трёт. Как будто все её служанки, мамушки-нянюшки не справятся. Втирает в тело масла. Натирает ими волосы. Душится так, словно хочет этот запах задушить. Запах, который давно смылся, который никто, кроме неё, и не чувствовал, но который до сих пор жил у неё в носу, в памяти, где-то глубоко в горле, вызывая тошноту.       Комнату её проветривают, украшают свежими цветами, обкуривают благовониями. Она иначе не может.       — Что же с тобой утром произошло, душенька? — строго спрашивает королева на дневной прогулке. Они с принцессой идут рядом по парковой дорожке, и с обеих сторон благоухают розовые кусты.       — Ничего, матушка, — отвечает принцесса, опустив глаза. Тонкая, вытянутая, с отведёнными назад плечиками. Да только пальцы нервно теребят ленты платья. — Сон страшный приснился.       — Сон? — Королева поднимает брови, а лицо её кривится от недоверия и неудовольствия. — Из-за каких снов поднимают спозаранку всю прислугу да комнату переворачивают?       Принцесса тяжело вздохнула.       — Страшный сон был, матушка. Я его толком и не вспомню, но точно знаю: был там солдат…       — Солдат?       — Да, матушка. Высокий, с усами густыми. А глаза у него чёрные-чёрные. Не помню, что он делал, но были у него собаки.       Тонкие брови королевы поднимаются ещё выше, чётко очерченные губы поджимаются, но она ничего не говорит, переводя тему на хорошую погоду и чудесные ароматы летних цветов, а по окончании прогулки цепко хватает дочь за локоть и, притянув к себе, шепчет:       — Чтоб ни снилось тебе, милочка, не верь в это. Нет собак. Нет и солдат никаких. Не бойся, но и замок будить больше так не смей.       Принцесса сжимается, сводит плечики и кивает королеве.       Ей хочется верить, что всё лишь сон и она зря переживает. Очень привлекательная, но, увы, ложь. Она знает, что собаки были. Как? Откуда? Это всё тайна, покрытая ночным мраком, но они были.       До самого ужина принцесса думает, что ей никто не верит. Всё, что её окружает, — медные стены, высокие, не впускающие в её окна ни луча того солнца, что освещает город за стеной. О городе принцесса помнит из детства, когда стен ещё не было. Последние она уже не помнит сколько лет, она не видит города, не знает, изменился ли он. Всё потому, что пришла к воротам замка однажды ведьма. Кривая, бородавчатая, в чёрной поношенной робе. Принцесса видела её из окна своей комнаты в самой высокой башне. Старуха затребовала короля с королевой, и они, к удивлению, вышли. О чём говорили — принцесса не знала, но после того разговора жизнь её незримо изменилась: куда-то исчезли из её крыла замка все офицеры, оставив лакеев в летах да придворных дам, выросла медного цвета стена, отелившая мир принцессы от мира простых смертных.       Она думала, что всё ей кажется, что всё это — какие-то крошечные изменения, никак со старухой не связанные. Теперь она знает, что связаны: она слышит об этом перед чаепитием с родителями.       Принцесса подслушивает. Невольно, на самом деле, просто голоса привлекли внимание и заставили замереть ненадолго, а слова сами собой сложились в предложения.       — Ну и что же мы можем сделать, душа моя?! — возмущается король, но голос у него выше обычного. От волнения. — Мы уже что могли сделали!       — Недостаточно, значит! — строгий голос королевы режет, как острый кинжал. Поговаривали, что и она сама ведьма, околдовавшая короля однажды: слишком мудра она, слишком властна для женщины.       — Да успокойся, душенька, — мурлычет король. — Приставим к ней служанку. Пусть следит и докладывает. Если вдруг не сон это был, то прогонит собаку, не будет солдата больше.       Слова отца в сердце принцессы пробираются, и хочется ей, чтоб правдой они были. Вот проснётся она завтра, а всё как всегда — солнце светит сквозь высокие стрельчатые окна, кисея небо размазывает, а в голове все мысли — яркие, тёплые, хорошие, все о дне грядущем, а не о сне, от которого лишь мурашки бегут по коже да желудок сворачивается.       Ей твердят, что всё сон, что бояться не стоит, но даже в руках няньки-сиделки чувствует принцесса тревогу. Та уже пропитала всё в замке: и стены, и людей, и простыни. Все будто знают что-то, чего не знает она, понимают больше, чем она, а потому лгут и успокаивают. Ах, если бы эти лживые обещания были правдой! Если бы она могла им поверить!       Но вместо этого принцесса ворочается полночи, боясь засыпать. Снова мерещится запах, которого нет. Слышатся коготки, цокающие по деревянному полу и мягко ступающие по коврам. Она загнанно гладит в потолок, боясь каждой тени, что складываются воспалённым воображением в собачьи силуэты. Принцесса хочет плакать, кричать даже, но лишь сжимает одеяло со всей силы, кусает губы и повторяет себе: «Всё лишь сон. Лишь сон. Ничего этого нет».       Рядом посапывает служанка, старая женщина в накрахмаленном чепце. Принцесса не хочет её будить и в какой-то момент сжимается клубком под одеялом, зажмуривает глаза и, ещё раз прошептав «Это был лишь сон», наконец проваливается в чёрное забытье.       И именно в тот момент огромный силуэт заслоняет окно. Створка его с тихим скрипом отворяется, и в спальню принцессы запрыгивает не простая собака — настоящий монстр! Громадная собака осматривает покои принцессы глазами размером с мельницы и удивительно легко спрыгивает с подоконника на пол. Крадётся к кровати — и бесшумно забрасывает принцессу на свою широкую спину. Принцесса вздрагивает, сжимается сильнее, но не просыпается. Она слышит запахи, чувствует что-то странное кожей, но застревает в тревожном сне, из которого не вырваться, пока лучи солнца не разлепят глаза.       Просыпается принцесса в слезах. Запах снова с ней, у неё болит тело, особенно спина и шея, в ногах слабость, а сердце снова панически бьётся, стоит мыслям коснуться того, что происходило ночью. Картинка в голове в этот раз чётче. Она помнит, как в ночи, не то во сне, не то наяву, мчится она на собачьей спине через весь город постоялому дому, как через окно прыгает собака в шикарные тёмные покои. Помнит громадные собачьи глаза, глядящие ей в душу. Глаза беззлобные, доверчивые, глупые даже, но она всё равно боится. Ещё больше она боится мужскую фигуру, которая приближается к неё из полумрака, а в ушах до сих пор звучит голос, бархатный, глубокий, который шепчет: «Ах если бы была ты моей не только на одну ночь». Она помнит горячие пальцы, касающиеся щеки, и чужие губы, ласкающие её.       Она вспоминает — и вскрикивает.       И снова ванна, снова свежие простыни. Слуги уже знают, что делать, а королева за утренним чаем поджимает губы. Она-то уже всё знает, но не рассказывает дочери, что ночью сиделка проснулась, как только собака ворвалась в спальню, а потом гналась за ней через весь город до шикарного постоялого двора, чтобы оставить на стене дома метку.       Не говорит королева и то, что позднее наведалась туда королевская стража. К досаде, наглеца поймать не смогли — кто-то изрисовал весь район белыми крестами, чтобы запутать, а сиделка отчего-то на нужный дом указать не смогла, растерявшись.       Но перед отходом ко сну королева зовёт дочь к себе и, усадив на кушетку, тихо рассказывает, как предсказала старуха-ведьма, что захочет на принцессе жениться некий солдат. Хитёр он будет, да сердце его не из благих намерений соткано — трон он захочет, ненасытный, томимый жаждой богатства и власти. Он убил ту ведьму-предсказательницу и завладел чем-то, что позволяет ему и во дворец проникать, и от стражи ускользать, и творить, что его душе чёрной угодно.       — И что же делать, матушка? — спрашивает принцесса, опустив голову. Ногтями она ковыряет обивку кушетки, думая, как переживёт третью ночь подряд, зная, что может прийти огромный пёс и унести её к человеку, который беззастенчиво пользуется тем, что она спит и не может проснуться.       — Мы поставим охрану, — отвечает королева, — а к тебе привяжем мешочек с зерном, чтобы выследить, куда собака тебя уносит. Кажется мне, не даёт чёрная магия людям вспомнить самим путь к тому месту.       Качает принцесса головой в тревоге, но снова уходит к себе. Служанка под сорочку ей мешочек крупы привязывает, а из окна принцесса видит караул, выстроившийся под балконом её башни, патрулирующий медную стену. Сиделка снова остаётся с ней, будто в этот раз всё будет иначе и её присутствие собаку спугнёт.       Но не пугает дремлющая женщина собаку с глазами-мельницами, и, как обычно, хватает собака принцессу и уносит в ночь. Она чувствует щеками прохладный ветер, огни города мелькают перед закрытыми веками. Принцесса задерживает дыхание и кажется ей, что летит она, что она свободна и вольна делать, что захочется. Но реальность встряхивает её, как только собака прыгает в открытое окно постоялого двора.       Принцесса с непонимание открывает веки, оглядывается — и с криком соскакивает с собаки. Это чудище перед ней впервые. Впервые так близко. Впервые оно реально. Принцесса не знает, куда себя деть, и весь страх перед непонятным местом затмевает паника. Страшная. Удушающая.       — Спокойно, спокойно, девочка, — слышится из темноты бархатный голос. Он заискивает, и по спине от него бегут непонятные мурашки. Чувства просыпаются склизкие.       Собаку принцесса боится. Мужчина же ей противен.       Он подходит к ней. Высокий, статный, точно — солдат. Выправку и она заметит. Чёрными глазами оценивает, пальцем чёрный же ус подкручивает. Доволен всем, а она жмётся под его взглядом в углу, взглядом то и дело к собаке возвращаясь. Та сидит неподвижно, лишь язык наружу вывалила и дышит.       — Нравится ли тебе, красавица, ночная прогулка? — спрашивает солдат.       Принцесса затравленно вжимает шею в плечи и мотает головой.       — Как же?! Хорошо же тебя моя собака катает. Ласково очень. Ни разу сорочку не повредила.       — Я бы предпочла спать в своей комнате, чтобы меня никуда не «катали», — бубнит принцесса.       — Да ладно! Неужто не знаешь ты, что мне судьбой самой сосватана? Ведьма какая-то нагадала, что принцесса выйдет замуж за солдата. Так вот он я, суженный твой.       — Я не хочу за вас замуж, — морщит нос принцесса.       — Захочешь, красавица, захочешь.       И он шагает к ней, рывком поднимает на ноги, и дальше принцесса помнить не хочет…       Во дворце она сидит бледная, подавленная. Все вокруг неё вьются, утешать пытаются. И цветов любимых нарвали, всю комнату ими украсили, и чай ароматный заваривали, и мороженое подавали. Ничто не может её утешить, ничто не может ей помочь.       После пропущенного обеда служанка заходит к ней в комнату и тихо передаёт:       — Ваше высочество, его поймали и завтра же казнят.       Принцесса поднимает на служанку пустой взгляд, и губы её наконец трогает подобие улыбки. Она кивает, и теперь нутро её жаждет на казнь ту посмотреть. Она на самом деле по утру собирает себя по осколкам, берёт себя в руки и позволяет одеть себя в лучшее платье, убрать волосы в прекраснейшую причёску, всю в цветах и драгоценных камнях. В зеркале она как невеста, но ничьей невестой быть она не хочет. Хочет лишь показать, какая она сильная, что ничто её не сломит и что, хоть и уносила огромная собака её в слезах, больше нет их, высохли.       Площадь огромная заполнена зеваками. Виселица, выстроенная посередине, уже готова, стража поднимает солдата. Тот оглядывает всех насмешливым взглядом и в ус не дует. На шею ему накидывают петлю, а он поднимает глаза к ложе королевской, смотрит на короля с королевой, замечает принцессу и вдруг смеётся громко-громко. Люди в ужасе ахают, а он звучным голосом кричит:       — Рад, что ты пришла на меня посмотреть, красавица!       Принцесса, стоя слева от отцовского трона, поспешно отступает назад, где солнце не будет касаться всех её украшений, так привлекая внимание, окутывая её волшебным свечением.       — Не прячься, не прячься! Дай перед смертью полюбоваться! А вы, ваше величество! Позвольте мне закурить в последний раз?       Король с королевой переглядываются, и он, цыкая, всё же разрешает. А что же не разрешить? Безобидное дело такое… Просит тогда солдат у стражи трубку и огниво своё, чтоб зажечь её. Зажимает трубку в зубах он, всех оглядывает, будто к фокусу готовится, — и щёлкает огнивом о кремень трижды.       Искра пасть не успевает, как перед ним вырастают три собаки. У одной глаза — словно чайные чашки. У другой — словно мельничьи колёса. А у третьей (у принцессы аж дух от ужаса перехватило) каждый глаз с круглую башню.       — Спасайте меня, — бросил собакам солдат, брови вскинув, и собаки бросились в рассыпную.       Они разбили конвой, разогнали толпу — и все втроём бросились к башне, на балконе которой королевская семьи восседала. Принцессу тут же под руки взяли и, почти в беспамятстве, потянули внутрь башни, от собак и криков подальше. Она спешит скорее за сильным уводящим её за собой стражником, но вдруг слышится лай — и с грохотом доспехов рыцарь валится на пол.       Принцесса остаётся одна, а напротив неё — собака. Та самая, что носила её по ночам. И она не знает, что делать. Позади в коридоре слышатся крики, лай, лязг. Людям там — её собственным родителям! — нужна помощь, а она тут… Одна… Ничего не может…       У неё текут слёзы, тело трясётся в рыданиях, но она протягивает к собаке дрожащую ладонь. Как её учили. Как делают все. Ей страшно, но она, щурясь, всё же смотрит, как собака отреагирует, и внутри всё сжимается от ожидания, что острые гигантские зубы вцепятся в руку.       Но собака осторожно тянет нос, чёрный, мокрый. Горячее дыхание опаляет пальцы, хочется их сжать, отпрянуть, но принцесса держится. Собака заинтересована, виляет хвостом… и тычется горячей гладкой макушкой принцессе в ладонь. «Гладь!» И та осторожно, подвывая от страха, мажет ладонью туда-сюда. Собачий хвост виляет. Приятно, значит.       — Х-хор-ош-ая… — лепечет принцесса. — Хор-ро-ошая. Сделай для меня к-кое-что?       Собака смотрит огромными глазами, высунув язык. Вся во внимании. Принцесса шмыгает носом сглатывает и просит: «Принеси мне его огниво». Собака лает, и принцессу от громкости звука отбрасывает к стенке, а собака разворачивается и скорее исчезает в темноте коридора. Принцесса всё ещё жмётся, боится, но слушает внимательно. Звук скребущих о камень коготков возвращается быстро, и со звонким «гав!» собака замирает перед принцессой. Под ноги ей она кладёт огниво и садится рядом, гордо высунув язык и хвостом подметая землю. Принцесса поднимает, заинтересованно оглядывает, вспоминая, как солдат перед казнью собак призвал, и ударяет огнивом о примотанный на кожаный шнур кремень, высекая искру. И, пока та не успевает упасть, произносит удивительно громкое, чёткое, ясное: «Хватит!»       Её голос эхом разносится по коридору, отражаясь от стен и потолков. Звенит высоко и далеко, а затем стихает. И вместе с ним утихают и крики, и звон, и гавканье. Принцесса, замерев, как истукан, оглядывается, прислушивается, но слышит лишь стук собственного сердца и собачье дыхание. Она силой воли заставляет себя отмереть и броситься по тёмному коридору туда, откуда её увели, — на балкон. Там сидят две собаки — та, что с глазами-чашками, и та, что в глазами-башнями, а люди вокруг лежат неподвижно: то ли не могут уже, то ли собак боятся. А те, принцессу увидев, хвостами виляют, пасти растягивают. Одна из них лает приветственно, и принцесса отшатывается. Собака с глазами с мельничные круги подталкивает её лбом со спины, и принцесса, давя вскрик ужаса, подбегает к балкону.       Солдат всё ещё стоит на помосте для казни, прикуривает. Другие люди не осмеливаются к нему подходить, смотрят с опаской, но не расходятся. Он оглядывает их с насмешкой, а потом вдруг вскидывает голову — и громко смеётся.       — Красавица! Снова вернулась, смотри-ка! Выходи за меня, красавица. Королевство нужно спасать. Смотри, что собаки натворили, а?       Принцесса сжимает перила балкона, собираясь с силами, и кричит в ответ:       — Это не собаки. Это вы! И больше вы такого не сделаете.       Брови солдата взлетают, он насмешливо кривится и тянет руку к карману, но осекается. Движения становятся резче, беспокойнее. Он шарит взглядом вокруг себя: вдруг обронил. Но теперь приходит время смеяться принцессе.       — Это ищете? — спрашивает она, подняв огниво, и железный завиток блестит в свете солнца.       Собаки окружают принцессу, положив лапы на перила балкона. Одна из них лает. Принцесса почти не дышит: от запаха собачьей шерсти её всё ещё мутит, по спине ползут мурашки, и она чувствует, как краска отливает от щёк. Но она держится, не давая панике и слезам вылиться сейчас.       — Да что же, красавица! — кричит ей солдат. — Всё ради любви ведь! Неужто не веришь пророчествам? Суждено тебе за меня выйти. Неужто не чувствуешь?       — Нет, — коротко говорит принцесса и, мельком поглядев на собак, командует: — Взять его.       И с громким лаем собаки прыгают с балкона. Принцесса отворачивается, чтобы не видеть, что будет происходить, но слышит крики и мольбы. Взывает солдат к ней, к собакам взывает, просит людей помочь ему, но никто не помогает. И лишь через пару минут кто-то из пришедших в себя людей на балконе сообщает принцессе, что всё кончено, нет больше солдата.       Она кивает и прячет огниво в складках платья. Она всё ещё боится собак, но теперь и остальным — всем, кто зла ей захочет, — стоит их бояться.