цветение: в железных банках

lana del rey – brooklyn baby u2 – volcano pt.1 кассиэль берет с полки энергетик, на секунду застывает, берет второй, с голубикой – для одри. просит на кассе сигареты. поднимаясь по лестнице, надеется, что одри снова будет сидеть на подоконнике, надеется снова застрять с ней между этажей – впервые позволяет желаниям стать мыслями, которые все же гнетут голову: он не собирался привязываться к ней, потому что всегда запрещал привязанности, разговоры друг о друге, ассоциации (заколки в виде солнца, оторванные пуговицы, голубика в сахаре, сонеты шекспира, флейта вместо глотки, соловьи вместо смеха). зеленые стены снова давят, темнеют вместе с заходящим солнцем, выливаются болотом под ноги. он замечает ее сразу. волосы волнами падают на плечи, на коленях привычные учебники. – здесь плохое освещение, – говорит кассиэль прислоняя холодную банку к ее лбу. – я ждала тебя, – забирает энергетик, благодарит, отрывая крышку. змеи шипят ноктюрн. – зачем? – кассиэль щелкает зажигалкой, протягивает ей свой энергетик, почти по привычке: одри говорила, что она любит открывать железные банки. – весь день сегодня к зачету готовилась. устала. – когда зачет? – на следующей неделе. – волнуешься? – очень. одри ломает пальцы – вместо пуговиц. крутит между ними оторванные черные крышки из-под банок. больше молчит, чем говорит – необычно для нее. волнуется так, будто сейчас идет отвечать преподавателю. кассиэль забирает с колен учебник, накрывает ее руки своей ладонью. – прекрати. одри закусывает губу. одна крышка приглушенно падает под ноги. кассиэль наклоняется, возвращает ее обратно в чужие руки. – у тебя еще неделя. ты успеешь все выучить. зачем волнуешься раньше времени? – не знаю. – в твоих учебниках так и написано? – нет, там написано, что важное событие, которое скоро должно произойти, может вызывать сильное волнение из-за ожидания, иррациональный страх... кассиэль громко выдыхает, заставляя одри замолчать: он не любит психологию, но не против, когда одри много разговаривает, рассказывает про учебу или личную жизнь, пересказывает учебники и лекции, но сейчас ему хотелось, чтобы она перестала об этом думать. одри, наверное, тоже, раз пришла сюда и ждала его. – меня на свидание пригласили. – кто? – я отказала. кассиэль царапает локти: облокачивается на подоконник, смотрит на одри снизу вверх, ожидая, когда она подробнее расскажет историю. – он мне не нравится, – качает головой, возвращается взглядом к кассиэлю, – я знаю, что ты сейчас скажешь про дать шанс, но я не дам. он противен мне, как человек. хотелось бы, чтобы я нравилась не ему, не такому, как он. – и кому ты хочешь нравится? одри с момента их знакомства была слишком открытой. в первую неделю он узнал про ее любимые книги и фильмы, цветы, цвета, энергетики, кофейни. потом узнал про любимых преподавателей, подруг, про парня, который ей нравится, но которому не нравится она. потом одри рассказала, что мечтает съездить в финляндию, что у нее с детства остался некрасивый шрам, который постоянно прячет, что ее раздражают споры, строящиеся на субъективности. если бы она знала свою группу крови или особенности отпечатков пальцев, то, кассиэль уверен, рассказала бы и про это. но сейчас одри молчала. – я не знаю, – хмурится. отводит глаза в сторону лестницы. делает так постоянно, когда о чем-то задумывается. о чем-то важном для нее самой. о чем-то, о чем никогда не делилась с кассиэлем – и, видимо, ни с кем. одри снова ломала пальцы – из-под них расцветали крокусы, акации, сирень, стерлиции, ирисы. – я сегодня стакан разбила. руки дрожат. – из-за зачета так волнуешься? – не из-за зачета. из-за пустяков. одри прислоняется виском с стеклу окна, теряется взглядом в сияющих окнах одинаковых домов. – поделишься? одри качает головой: – нет. луна раскрывается в полнолуние. в ее волосах теряются светлячки – блики лампы в отражении стекла; заколки переливались (но челка все равно лезет в глаза). кассиэль думает о том, что одри сегодня ведет себя странно. много задумывается о чем-то, хмурится, не шутит над ним. кассиэль любил тишину: без музыки, без шумящего на фоне телевизора, без машин и громких соседей – так слышно мысли. одри тишину дальних спальных районов постоянно нарушала. постоянно беспокоила что-то внутри кассиэля: то дыхание сбивается, то сердце быстрее бьется, то легкие покрывались новым лесом и заливались карамелью. заглушала мысли. сейчас одри беспокоит воспаленный мозг и самопожирающееся нутро. хочется к ней прикоснуться. – смотри, фейерверки. кассиэль смотрит куда показывает одри и ничего не видит. слышно – словно стреляют по голове. кассиэль возвращается в свои кошмары. – подойди ко мне, – говорит одри, – отсюда видно. он приближается к ней – и снова спокойствие, – наклоняется к окну, задевая виском ее висок. расставляет руки по обе стороны, (не)случайно касается бедер. голову разбивает мысль о том, что он смотрит на фейерверки не потому что интересно, а потому что для него важен тот факт, что одри делится такой мелочью. хочется посмотреть на то, что одри ему показывает. он чувствует, как одри застывает взглядом на шраме, на седой пряди. она никогда не стесняется спрашивать, но об этом ни разу не задавала вопросы. кассиэль отвлекается на нее раньше, чем заканчивается фейерверк. он готов сказать "ты можешь спросить, я поделюсь". может рассказать, что у него есть множество жутких историй – удивительно, что с таким наличием он все еще жив и почти цел. но теряется, когда видит одри смущенную, необычную, неспособную отвести от него взгляд. он успевает наклониться к ней прежде, чем осознает это. делает что-то до ужаса иррациональное (как страх), ненормальное, неправильное – целует одри. зарывается правой рукой в волосы на затылке, большим пальцем гладит кожу. неслучайно касается талии, под футболкой ощущается ураган в ребрах. чувствует, как размазывается помада. одри дрожащими пальцами хватается за ткань его рубашки. в заднем кармане звонит телефон. кассиэль проклинает весь мир и в ту же секунду благодарит его. фел говорит ему о новом трупе, называет адрес и просит выезжать прямо сейчас. кассиэль знает, что одри все слышит. обещает обязательно извиниться потом за свою необдуманность и своеволие. одри останавливает его, запинается, путается в словах, говорит про размазанную помаду. кассиэль проводит тыльной стороной ладони по губам. – так лучше? – нет. – потом разберусь. шумно спускается по ступеням, оставляя растерянную одри на подоконнике с фейерверками, двумя банками энергетиков и стертой помадой. зеленые стены снова давят. pt.2 rain city drive, dayseeker – medicate me anberlin – body language кассиэль не успевает приехать на место преступления, как ему сразу же прилетает контрольный в голову. – с кем целовался? он еле сдерживается, чтобы не стало на одного трупа больше. перегибается через желтую ленту. думает, что у фелонии потрясающе хорошее зрение, потому что кажется почти нереальным разглядеть помаду только при свете еле горящих мигалок на полицейских машинах. – со своей студенткой? – фел, остань. – какая у нее помада? – красная. – это я вижу. – фел, иди работать, пожалуйста. кассиэль злится. немного на нее, много на себя. ненавидит убийцу, когда осматривает труп – снова без глаз. выстраивает в голове карту города с флажками, которыми помечены места преступления. рисует между ними линии, чтобы понять, где бессердечный убийца им оставит безглазого человека в следующий раз. фелония достает его всю следующую неделю, все это время одри ни разу не оставалась на подоконнике, не сталкивалась с ним на лестничной площадке, как будто старательно пытается не встречаться с ним. кассиэль продолжает покупать энергетики на двоих (и винить себя за то, что поступил так необдуманно) и оставляет в холодильнике – одри все равно прячется либо в университете, либо у себя в квартире. несколько дней подряд до ночи задерживается на работе, если бы начальство себе позволило, то не отпускало бы их домой, пока они не поймают серийного убийцу. они с фел много спорят: улики постоянно противоречат, теории не сходятся, опрошенные тысячу раз родственники больше не желают открывать им двери. кассиэль возвращается домой, ступени под ногами скулят вместе с ним – он все еще надеется увидеть на подоконнике одри, заведомо зная, что так поздно там никого не будет. особенно одри. кассиэль отсчитывает дни к зачету одри – зачем? он даже удачи не может пожелать, потому что они не видятся. одри появляется перед его дверью за два дня, как казалось кассиэлю, до зачета. держит в руках привычные учебники по психологии, толстые тетради, несколько ручек. – у меня нет света, – говорит она, – рабочие что-то ремонтируют. можно я у вас позанимаюсь? голос почти не дрожит. смотрит куда-то вниз, себе под ноги, ни в коем случае не на кассиэля, удивительно, что она избегала его всю неделю, но все равно пришла – в одри отваги, смелости и решительности больше, чем в ком-либо из всех людей, которых кассиэль встречал за всю жизнь. одри снова выстраивает между ними стену, которую так старательно ломала. снова "вы", никаких случайных касаний или шуток. только теперь совсем не смотрит – в первые дни взгляд не отрывала. ("почему смотришь?"; "вы красивый"). – зачет? – завтра. – проходи. одри заходит в тесную прихожую. кассиэль закрывает дверь, забирает учебники, чтобы ей было удобнее разуться. освобождает место на рабочем столе от папок по работе, старается спрятать всю информацию по текущему делу – одри любопытная, вряд ли сможет сдержать себя. надолго задерживается взглядом на карте над столом: спрятать не получится, убирать все – потом сложно будет восстанавливать. надеется, что одри будет заниматься, не будет обращать внимания на карту, не будет разбираться в ней и стараться строить теории. усталая квартира с приходом одри словно оживает: часы на стене громко стучат; кассиэль плечом задевает полку со старыми книгами, несколько падают на пол; с плохозакрытого крана неожиданно громко капает вода. – хочешь чай? – спрашивает кассиэль, – или кофе? – чай. спасибо. на кухне гудит холодильник и шипит чайник. кружки, ложки, сахарница в виде домика, чайные пакеты, шоколадные конфеты в синих обертках складываются в натюрморт. кассиэль сегодня неожиданно шумный – заглушает все, что творится в голове. чтобы не думать об одри. чтобы не осознавать, что она в его квартире на ближайший час, что сидит за его столом, за которым он думает над преступлениями, что ей не стоит мешать. он думает, куда себя деть, где можно спрятаться в своей квартире. чтобы не отвлекать одри, чтобы не смущать ее, чтобы не оставаться с ней в одной комнате. чайник закипает. кассиэль заливает кружки с травами, ягодами и цветами, наугад кладет сахар – надеется, что понравится. что одри оценит то, что любит он. как глупо, но избавиться от мысли было сложно: они бы могли оба любить что-то одно, не энергетики с разными вкусами, не подоконник для разных целей (убить скуку/убить усталость), не достоевского, но разные произведения, и ненавидеть любимые друг друга. – одри, я налил чай. что ты, черт возьми, делаешь? кассиэль оставляет на полке рядом с книгами и телевизором чашки с конфетами, тянет руки к одри, придерживает за талию, чтобы не упала со стула. – я знаю, где будет следующее преступление. два. – нет, – перебивает кассиэль, – ты не будешь в это лезть. – я уже залезла. он сильнее сдавливает ее ребра, опускает на пол, одри недовольно толкает его ладони, уверенно смотрит в глаза, хмурит брови – пробивает айсберги. – он рисует созвездие. – мы проверяли этот вариант, нет ни одного подходящего под рисунок созвездия. – астрея. его открыли месяц назад. – убийства начались летом. – значит, он знал, что созвездие есть и что его позже внесут в список, либо потом подстраивался. одри открывает тетрадь на пустой странице, повторяет расположение убийств, указывая флажками, как у кассиэля на карте, соединяет их, другим цветом отмечает, где по ее мнению должны быть следующие убийства, соединяет их линиями, получается что-то похожее на сердце. в телефоне находит изображение нового созвездия и информацию о нем. – на карте это примерно театральный квартал и сохо. кассиэль допускает, что одри права: не могли восемь убийств просто так сложиться в созвездие. – тогда почему глаза вырезаны? – звезды – это глаза. – ты серьезно? – что ты от меня хочешь? я не работаю в отделе по раскрытию преступлений. этим ты занимаешься. – одри попадает рукой кассиэлю в область сердца (созвездие, чтоб его), напоминая, что это его работа, что он кассиэль, что не она должна об этом помнить, а он. ураганом бьет в солнечное сплетение, – я не знаю, они видели его и все что он с ними делал, он забрал глаза – коллекционирует; не хочет, чтобы через глаза что-то поняли; может, одержим какой-то идеей. – прости, – кассиэль не понимает, что делает, но все равно делает это снова – оставляет одри на лбу поцелуй, – мне надо позвонить фел. он почти доходит до кухни, когда застывает. проходит полсекунды, почти ненавидит себя: "придурок". оборачивается, видит застывшую одри, которая ломает пальцы, пусто смотрит в стену, не шевелится, почти не дышит, на губе видно краснеющее пятно – прокусила. кассиэль успевает сделать пару шагов к ней, прежде чем врезается в стену. не успевает выдумать извинения. искренние, чтобы одри точно их приняла. – либо объяснитесь и продолжайте, либо прекращайте. – продолжать? они оба как будто бы сейчас готовы зацвести, покрыться коркой льда, снова оттаять. шел снег. не по-настоящему. это рассыпалась одри, это кромсал себя кассиэль – что-то пепельное и недоговоренное; беспорядочное, безнадежное, почти что звездное (астрея, да?) – возможно, в виду проблем или травмы, вам нужно такое выражение поддержки. стресс из-за работы может выливаться в неожиданные действия или в те, которые сейчас необходимы... издевается? – ты говоришь как психологиня, а не как одри, – перебивает кассиэль. – а вы хотите услышать одри? кассиэль цепляется пальцами за рукав ее кофты, тянет за собой вниз, на пол, ближе к замерзающей земле, ближе к цветам и корням. ближе к себе: карман с сигаретами, молчание вместо разговоров, резонирующие до головной боли мысли. пересекаются острыми коленями. – да. я всегда хочу слышать тебя. – любить невзаимно оказалось проще. я понятия не имею что делать, когда на мои чувства отвечают. одри нагружает – у нее часто получается так делать. – теперь вы. – я не знаю, одри. я не понимаю. рядом с ней кассиэль постепенно раскрывается бутонами орхидей, дельфиниума, роз, ирисов. желание прятать все в себе исчезает настолько, что сквозь него (тело, оболочку, вакуум) прорываются неосмотрительные действия. кассиэль рядом с одри тающие ледники из-за глобального потепления. "последний день помпеи" – это рассказы о шрамах, травмах, конфликтах, страхах, ломающих принципы и границы; это слабости и их признание (у одри получается, у кассиэля – нет); это не дать уйти глубоко в себя, в бесконечный мрак, в аномальные зоны разложения, трепанация и асфиксия; это делиться жвачкой, сигаретами, покупать энергетики, показывать неудачные фотокарточки, дарить оторванные пуговицы; это взять за руку, оказаться между колен, коснуться щекой щеки – непри(вы/ли)чно близко. дом старый: скрипит, кричит, воет. ветер выбивает окно, шторы задевают стол и одри, вниз летят листы, учебники, тетради, папки – так бы он объяснил то, что чувствует. одри путается в волосах, кассиэль заправляет их за уши, ловит ее непонятный взгляд, хочет сломать себе руки. – сейчас закрою. одри собирает учебники и тетради, наводит порядок на столе (не в голове, не олицетворение, не отражение). кассиэль закрывает окно, думает, что надо поменять, когда получит зарплату, накопит, найдет убийцу, возможно, закроет еще несколько дел. – приходите, когда разберетесь со своим убийцей. и в себе. – прости, одри. – было бы за что. спасибо за чай. дверь в прихожей тихо закрывается – хлопает кассиэля по голове: одри забрала конфеты. pt.3 golden child – feel me placebo – sad white reggae – вишневая. – что? – помада у одри. вишневая. – снова целовались? – нет, у нас был сеанс психотерапии. кассиэль сильнее сжимает в руках пистолет, сильнее сжимает зубы. фелония до этого ему рассказала по смерть отца. сбоку они слышали, как рассказывали про день рождения дочери: очень хотят успеть к шести вечера. ну, или хотя бы впринципе прийти. теория одри про созвездия оказалась верной: парень сам же и открыл астрею, успел до этого сойти с ума, теперь хочет повторить дома большой взрыв. кассиэль слышит, как по голове таймер отбивает похоронный марш. когда дают команду, фелония и кассиэль первыми забегают в квартиру, останавливают преступника от прыжка из окна, в последний момент успевает поймать за руку. сейчас кассиэль ненавидит его еще больше, потому что слышит как саперы заполняют квартиру, как не могут найти бомбу, понимает, что вытащить его обратно не получится, что кассиэля самого тянет вниз, за собой. – нашел. у нас минута. – надо уходить, – произносит над ухом фел, – отпусти его. в глазах, уставленных на него, видно страх смерти. у кассиэля минута, чтобы решить: упасть вместе или стать таким же убийцей. земля сильнее. тянет к себе их двоих. сначала кассиэль ничего не чувствует, потом все тело взрывается от боли – еще одна звезда рождается. глаза открыть невозможно. у него не получается встать, пошевелить ногами и руками, постепенно даже мыслить становится труднее. не чувствует, как дышит. ему снится одри. и темнота. он замечает ее почти сразу – сидит здесь каждый раз, когда он хочет остаться один, оставить взгляд в окне, покурить. солнце путается в рыжих волосах, можно ослепнуть или получить ожог, пальцы – в книге, в пуговицах (одна еле держится на петле). она могла бы выбрать любой другой подоконник в этом доме, но не его любимый. могла бы выбрать другой район, город, страну, планету, не занимать место кассиэля, не застревать здесь надолго. или хотя бы делиться, как это делал он. если делал. кассиэль останавливается рядом, открывает новую пачку с сигаретами, шумит зажигалкой. он хотел молчать, уйти и больше никогда с ней не пересекаться, пока не поймал случайный взгляд на шраме. – теперь мы здесь вместе, – вырывается. – как тебя зовут? – одри. – красиво. кассиэль. одри закрывает книгу, дарит все внимание ему – хочет разговаривать? – где вы работаете, кассиэль? всегда выглядите ужасно уставшим. – наблюдаешь за мной? – он разворачивается к ней, тушит сигарету, закрывает окно. – подсматриваю. одри кажется интересной. кассиэль детальнее рассматривает ее (потому что позволяют), замечает в волосах заколки в виде стрекоз, родинку на шее, мятый воротник рубашки, через рукава просвечиваются побитые локти, сарафан сдавливает тонкую талию, одри прячет прячет ладонями колени, как будто стесняется (но он успевает заметить пластыри с жирафами), на руках ни одного украшения, доходит до пыльных кроссовок с развязанными шнурками. – в полиции. раскрываю убийства. – тогда не стоит беспокоиться, если меня убьют: убийцу точно поймают. – не умирай, если боишься, что не поймают. – пока не собираюсь. у одри получилось его испугать при первом же знакомстве – никто еще ему не говорил о бесстрашии быть убитым. боялся даже он. и фел. и их убитая напарница. он переводит взгляд с одри на учебник по психологии, борясь с желанием завязать ей шнурки. – учишься? – да. на третьем курсе. мне нравится, наверное. пуговица все же отрывается, остается у одри на ладони восходящей звездой в вечернем небе. горела так же, как солнце. – хотите подарю? – зачем? – она почти рядом с сердцем находилась. его убивает искренностью аргумента, поэтому хочется принять подарок. – ну, давай. протягивает раскрытую ладонь, в которую одри вкладывает маленькую пуговицу. теплая. кассиэль понятия не имеет что с ней делать. и зачем он согласился ее взять – усмехается своей глупости. кассиэль не совсем понимал одри, не мог угадать о чем думает и что собирается сделать. будь она убийцей, то была бы опасна в своей непредсказуемости. – спасибо, – говорит он, – одри. он открывает глаза слишком резко, все вокруг застилает густой туман. рядом с ним, кажется, кто-то занимает пространство, дышит, тихо разговаривает. – одри? – снилась тебе? – доносится откуда-то слишком далеко. и очень близко. – да. говорить неожиданно тяжело. туман постепенно рассеивается, сквозь шум в ушах продирается писк приборов. он начинает разбирать суету за окном и черные волосы напротив. почти проглядываются черты лица. – с возвращением с того света, – говорит фелония. в голову постепенно начинают возвращаться недавние события – очень яркие и больные, он снова чувствует боль, сквозь нее продирается понимание: – сколько я был в коме? – три недели. уже зима. фел садится рядом с ним на стул, протягивает стакан с водой, спрашивает как он себя чувствует и что помнит. он не замечает, когда рядом начинает крутиться врач. кассиэлю хочется остаться с фел. одному = с одри. его пробирают слова, о которых пока что старается молчать. отвечает только на вопросы врача, отдает всего себя на распоряжение, тоже осматривает обмотанное бинтами тело. кассиэлю обещают еще несколько шрамов (на спине), не самое быстрое восстановление и долгий отпуск. – твоя студентка приходила к тебе пару раз. она милая. внутри все оживает. цветет, зеленеет, покрывается цветами, деревьями, травой, пока за окном в вальсе спускается снег. становится плевать почти на все вокруг (и на врача, и на преступника, и, ну, правда на все), приятно греет тот факт, что одри решила не оставлять его, даже несмотря на то, что в последнее время кассиэль постоянно вел себя с ней ужасно эгоистично. – как узнала? – я ей рассказала. чтобы не переживала о твоей пропаже. – не переживала? – переживала. но не показывала этого. на лице растягивается неожиданная даже для него улыбка. почему-то сейчас хочется без конца рассказывать фелоние про одри. про то что он чувствует к ней, что хочет поскорее вернуться домой, что хочет встретиться с ней, что, наверное, соврал, когда отвечал на ее вопрос, что не знает, не понимает – просто не хотел разбираться в себе. – как она зачет сдала? – кассэиль, ты дурак, – отвечает фелония, – лучше бы спросил, что с преступником. – что с преступником? – сдала на "отлично". малеку синнеру повезло меньше. умер почти сразу же. – я рад. и не особо расстроен. – тогда зачем рисковал собой? кассиэля заканчивают перевязывать, просят фелонию выйти и оставить пациента в покое. обещают скоро выписать. – не я его убил. фелония понимающе кивает. говорит, что расскажет о нем одри. обрадует. его выписывают через неделю. фел привозит одежду, помогает привести себя в порядок. заезжает по его настойчивой просьбе в магазин. довозит до дома. быстро по ступеням подняться не получается. лестничный винтаж царапает ладони, зеленые стены давят не так сильно, по сравнению с больничными – они убивали постоянным напоминанием о каждом деле, из-за которого туда попадал. когда замечает подоконник, надеется увидеть и одри. так сильно торопился домой только ради нее. волосы все так же сияют в свете зимнего солнца. поправляет сваливающую с плечей куртку, сжимает что-то в руках. на стук шагов поворачивает к нему голову, спрыгивает с подоконника, раздумывает, залезает обратно. – мы снова здесь вместе. – долго вас ждать пришлось. – прости, разбирался в себе. моя зажигалка? – фелония дала. чтобы сильно не скучала. – а ты скучала? – скорее переживала. скучать пришлось бы в другом случае. кассиэль не перестает на нее смотреть: одри выглядит немного уставшей и замученной, немного потускневшей, но волосы все так же горят пожаром, ярче, чем от взрыва. под глазами журчат озера (фелония говорила, что у "его студентки" уже началась сессия), на руке заметен ожог. кажется, одри говорила, что не любит зиму, потому что все плохое случается именно тогда: проваливаются экзамены у нелюбимых преподавателей, ломается чайник, разбивается любимая ваза, разбивается кто-то (на машине или о землю). – узнали, почему глаза? – коллекционировал синие. говорил, на звезды похожи. совсем помешался на космосе. (так люди могут помешаться на других, у которых получается быть морским тихим дном, морозящей вселенной, теплым пледом, любимым чаем). – вы не хотели убивать преступника, – одри бьет словами и взглядами в грудь, больнее, чем пули. она злится, и кассиэль видит, как винит себя за это. – одри, я никого не хочу убивать. – твой шрам связан с чьей-то смертью, да? – я тебе потом обязательно об этом расскажу, – обещает он. знает, что еще много раз будут сидеть на этом подоконнике и постепенно забираться друг к другу внутрь, оставляя что-то от себя, – лучше, расскажи мне, почему злишься. – потому что ты не думал о себе и других, когда решил прыгать из окна, – одри хмурится, сильнее сжимая в руках зажигалку, – потому что решил умереть, так и не ответив мне. потому что никто из моих близких никогда не умирал, я понятия не имею, как переживать утрату. в учебниках все до ужаса просто. – я жив, – напоминает кассиэль. позволяет себе дотронуться до ее волос, провести рукой по спине, натянуть обратно на плечо куртку, – и не собираюсь умирать. видишь, с того света, по словам фел, вернулся. ради тебя. одри опускает взгляд на ботинки, кассиэль следит за ним – снова шнурки развязались. она протягивает ему зажигалку, из кармана вынимает новую пачку сигарет: купила специально для него накануне. кассиэль достает из кармана куртки новые заколки в виде звезд. – это мне? – одри оттаивает и оживает, куртка снова спадает из-за резкого движения. она выпрямляется, неотрывно смотрит на то, как кассиэль открывает заколки. неаккуратно собирает ими волосы. чувствует, как у одри внутри все переворачивает. – красиво? – почти зачарованно тянет она. – ты мне нравишься, одри. – у него срывается бисерное признание, над которым он думал все это время и не мог сказать. – вам понадобилось умереть, чтобы понять это? – она находит его ладонь, сжимает тонкими пальцами. тянет на себя, заставляя приблизиться. – ты не это хотела сказать. – да. одри руками обвивает его шею – невозможно аккуратно и осторожно, боится сделать больно, снова поранить, чувствовать дискомфорт. кассиэль натягивает обратно на плечи упавшую куртку, ныряет под нее, чтобы сжать в руках талию, саму одри. прижимает ближе к себе, щекотит дыханием шею. ощущает, как она гладит пальцами затылок, словно колыбельная. рядом с одри не чувствуется, как болит все тело, как он, на самом деле, вселенски устал, как хочется упасть и больше не вставать. рядом с одри хочется цвести, превращаться в океан, отращивать крылья вместо рук – лететь к солнцу, пробивать орбиты, врезаться в кассиопею. в астрею? – спасибо, одри. – шепчет кассиэль. боится нарушать тишину, разбивать настолько хрустальный момент – было бы за что. – за очень многое. кассиэль гладит спину одри, под пальцами звучит позвоночник: ноктюрны, серенады, оперы (надо бы пригласить ее в театр). проходит по пуговицам на рубашке: одной нет, рядом с громко стучащим сердцем. славная шутка получилась, думает кассиэль, хорошо, что остался здесь, с ней. и наконец-то чувствует спокойствие.