Рассвет

Кровь Кровь заливала каменные плиты пола. Кровь брызгами усеяла полированый мрамор стен. Кровь алым, бурым и чёрным выделила узоры на стали меча, некогда ярко сверкавшей, а теперь потускневшей, словно устыдившейся действа, свидетелем — и невольным орудием которого она сделалась вот уже в третий и, кажется, роковой раз. В крови были измазаны одинаковые голубые туники таких же одинаковых черноволосых и сероглазых мальчиков, пятившихся к стене от застывшего в дверях жуткого воина, словно сошедшего со страниц страшных историй, которые так любил втайне от родителей таскать из библиотеки младший близнец, после перед сном пугая старшего до дрожи в коленках. К воину, тоже черноволосому, подошёл другой, медно-рыжий, ещё более высокий, и что-то холодно отчеканил, указывая рукой на братьев, пытавшихся (как им до этого казалось, весьма успешно) слиться со стеной. Тот, первый, ответил устало, но твёрдо, и высокий махнул рукой, развернулся и ушёл, только что-то раздражённо проворчал напоследок, но первый не расслышал — или сделал вид, что не расслышал, оборачиваясь на близнецов. Его глаза, как и у мальчиков, оказались серыми, но в то же время были совсем другими. В них словно застыл свет. Не такой, как у солнца или луны, и не тот, что излучает пламя свечи или костра. Этот Свет был удивительно похож на сияние камня, который мама унесла с собой, завернув в плащ, когда до неё дошла весть о захватчиках, вошедших в город. Мама убежала к открытому балкону, с которого по утрам открывался такой чудесный вид на бесконечное и синее-синее море, и с тех пор так и не вернулась, и почему-то мальчики болезненно ясно осознавали, что ушла она навсегда. Не то, чтобы это понимание доставляло ужасную боль — скорее, в сердце образовалась бесконечная пустота, непроглядно чёрная и насквозь продуваемая стылыми зимними ветрами. Пустота постепенно расширялась, желая целиком поглотить ещё совсем юные души, но тут оба ребёнка не сговариваясь, но всё равно в одно мгновение, как это часто у них выходило, заставили её умолкнуть, захлопнуться и затаиться в самом тёмном углу. Тогда младший, всегда бывший бесстрашным заводилой в их дуэте, выступил вперёд и прикрыл старшего, более робкого, но с тем и более мягкого, терпеливого, плечом. Старший же внимательно вгляделся в лицо захватчика, по-прежнему молча смотревшего на них, и решил, что, кажется, не такой уж он злой и страшный, каким кажется на первый взгляд. По крайней мере, настоящий Маглор Феаноринг — а кто же ещё это мог быть — совсем не похож на кровожадного злодея из всё тех же любимых Элросом, младшим, страшилок. Придя к такому выводу, Элронд, старший, осторожно вышел из-за плеча брата, но так и не решился ничего сказать Маглору, поэтому продолжил смотреть ему в глаза, ожидая, когда тот объяснит, зачем же стоит в дверях и молча пялится на них с братом уже добрых пять минут. Маглор же, с удивлением обнаружив в детском взгляде не столько ненависть и страх, сколько любопытство, осторожно подошёл ближе, присел на корточки, чтобы не нависать над близнецами, и попытался ободряюще им улыбнуться, как бы обещая, что не причинит зла. Попытался, однако, не слишком успешно: вымученное кривое подобие улыбки скорее походило на оскал, и Элрос, в отличие от брата испытывающий по отношению к изгнаннику исключительно самые неприятные эмоции, вновь вылез перед Элрондом и оттеснил его себе за спину, пытаясь понять, что же нашло на его непутёвого старшего братца, что он полез к ужасному братоубийце, который таких эльфят, как они, ест на завтрак, а иногда — и на обед, и даже на ужин (да-да, и на ужин тоже, уж няня неправды не скажет!). Тем временем братоубийца, видимо, наконец-то понял, что Элрос и Элронд, сыновья Эарендиля, не лыком шиты, и соизволил наконец заговорить: — Я понимаю, что мы с братом напугали вас, но мы не причиним вам вреда, — заявил он мягко и успокаивающе по мнению Элронда или лживо и стараясь усыпить их бдительность по мнению Элроса, — вам здесь больше делать нечего, идёмте. — Куда вы нас поведёте? — скорее удивлённо, чем испуганно спросил старший из близнецов, опять вылезший из-за спины младшего, чем этого самого младшего не на шутку разозлил. — На верную смерть, куда же ещё! — заявил тот, схватил Элронда за руку и потянул в бок, надеясь проскочить мимо Маглора и броситься прямиком к дверному проёму, — Бежим отсюда скорее, что ты встал! Однако гениальный план его не возымел успеха. Неудавшиеся беглецы были тут же схвачены, и Маглор, которого всё это действо только рассмешило, перехватил близняшек поудобнее и понёс к выходу из замка, не обращая внимания на яростные попытки Элроса отбиться и его же не менее яростные крики. За десять минут, которые потребовались Феанорингу чтобы добраться до места, где верные привязали лошадей, он узнал о себе столько нового и удивительного, сколько не слышал в своё время даже от отца, который никогда не стеснялся в воспитательных целях с ног до головы поливать сыновей самыми разными эпитетами. Вдоволь наслушавшись возмущений и даже пару раз весьма чувствительно получив под дых, Маглор Песней усыпил и без того измотанных переживанием детей, бойкого со скрипом согласился взять на свою лошадь Маэдрос, а того, что поспокойнее, Песнопевец усадил в седло перед собой и укутал в свой же плащ, аккуратно придерживая, чтобы тот не свалился. Амбарусса, раненый довольно серьёзно, но не смертельно, кое-как сбежал от лекарей и тоже принялся седлать свою лошадь, а закончив, умчался куда-то в конец процессии. Нолдор выступали в сторону Амон Эреб, а за голубыми морскими волнами постепенно занимался рассвет.