Что такое любовь?

- Посмотри на меня. Улыбки были разными - мягкими, нежными, ироничными, ласковыми, развязными, пошлыми, хитрыми, но никогда - искренними. А зачем? Он не видел в искренности никакого смысла. Прикосновения были разными - томными, едва болезненными, горячими, словно текущий по телу ещё слишком теплый воск; едва ощутимыми, как выбившаяся прядка волос, щекочущая шею, на которую совершенно не обратишь внимания; задумчиво замирающими на участках открытой кожи, как когда ты сам под ними замираешь и понять не можешь - зачем исследования, когда и так известен каждый милиметр. - Посмотри на меня. Контекст слов всегда был разным, и сколько не старайся, не выкорчевать, что из них правда, а что - сладкая ложь, срывающаяся с губ тягучим потоком шепота во взмокшую шею, где после обязательно останется след. - Посмотри на меня. Взгляд... Он её всегда выдавал. Он был одним, неизменно болезненным, пьяно влюбленным до боли, ласково-любяще-больным, и всегда, какие бы чувства не были продемонстрированны этими малахитовыми глазами, одно неизменно - боль. А ему это было забавно. Когда-то давно, когда они договорились между собой с пьяну, что у них будет лишь секс без каких-либо обязательств, она поставила ему условие - что согласна только в том случае, если кроме неё у него никого больше не будет. Конечно же, он дал согласие. И смеялся над её детским доверием вместе с ещё одной своей помощницей, с которой спал, стоило Эве куда-то уехать. В конце концов, он мужчина, ему это необходимо, и плевать он хотел чего хочет Эва. Безусловно, она была хороша - исполняла, в отличии от той же Феонои, все его прихоти, и не только в постели, многие в поселении даже думали, что он - её мужчина, а ему, откровенно говоря, на эти слухи было плевать. Он то знал - она не дотягивает, ни одна женщина не дотягивает. В конце концов именно он - именитый, талантливый лекарь, и мало кто из женщин мог бы хотя бы коснуться его уровня. А такие шлюхи, как она, по его мнению, вообще не заслуживают ни одного мужчины. Даже та же Феоноя была лучше - она хотя бы дотягивала до уровня его помощницы, знала тонкости врачевания и с ней было о чем поговорить. А что Эва? Она ведь ничего не умела. Единственные её способности - умение работать ртом и вилять бедрами, когда надо. Симпатичная пустышка, только и всего. Он и не пытался что-то узнать о ней или понять - не видел смысла, знал, что это просто дешевая, доставшаяся ему совершенно бесплатно секс-кукла с дополнительными функциями в виде "принеси-подай", а большего он и знать не хотел. А зачем, верно? В этот раз Эвтида возвращается в поселение на день раньше, не предупреждая никого. Мало того, что сорвалась практика, что умудрилась пролить чернила и на себя, и на внезапно ворвавшегося в библиотеку Тизиана, так ещё вишенкой на торте - поцапалась с эпистатом в очередной раз. Взбешенный случайно ею же мужчина в порыве злости надавил на некоторые больные точки для неё, и впервые довел до слез. Благо, не при нем - к себе убежать успела, но из-за её незапланированной истерики отъезд отряда задержался на полчаса. Когда ей стало совсем стыдно и она немного пришла в себя, то собралась с силами и поплелась к колесницам, уже издалека видя, насколько недоволен эпистат и догадываясь, сколько всего сейчас услышит. К собственному удивлению, стоило ей подойти ближе к колесницам, он лишь осмотрел её с ног до головы и губы поджал, не сказав ни слова. Что уж говорить, покрасневшие и опушхие девичьи веки он заметил и без внимания не оставил, решив не доводить девушку до новой волны слез. Всё же, как бы он не был недоволен, но заставлять девушку плакать - кем бы она ни была- было не в его правилах и желаниях. Поэтому ехали молча. Стоило слезть с колесницы, она обхватила руками плечи и поплелась в единственное место, где могла бы отвлечься. Хотела немного прийти в себя рядом с тем, кто ей не казался настолько чужим и отталкивающим, как все остальные в поселении люди. Ливий всё же лекарь, может, он и её разбитое состояние сможет вылечить? Она задумывается о нем, не замечая, как собственные губы едва заметно растягиваются в мягкую улыбку. В конце концов, лекарь ей искренне нравился, и пускай не говорил ей того же никогда, в глубине души она верила, что она ему - тоже. Ведь не может быть так, чтобы всё, что между ними происходило, было лишь игрой с её сердцем и не более? Она хотела верить, что её хоть капельку, хотя бы на одну сотую любят. На тихие улочки опускалась темная, теплая ночь, нарушали тишину которой только отряд охотников, разбирающий вещи из колесниц, но стоило ей свернуть на "улочку богачей", как в Фивах её любили называть, шум начался другой - она услышала из единственной хижины, где был виден свет и куда она направлялась, громкий женский смех. Слух сразу определил - не Герса. Та девушка смеётся мягко и мило, безумно располагающе, ласково, да и так поздно у лекаря делать ей нечего, тогда кто это был? Эва второпях подходит поближе, стараясь делать всё настолько незаметно и бесшумно, насколько может - хочет понять, не вторая ли эта помощница лекаря, которая всегда смотрела на них как-то странно. Аккуратно заглядывает в неприкрытое окно, стараясь не выдать своего нахождения здесь, и вмиг увлажнившиеся глаза широко распахиваются - на абсолютно голом лекаре сидит абсолютно голая Феоноя, та самая вторая помощница. Видимо, заниматься сексом они закончили, но почему-то он всё ещё из неё не вышел. А смеётся та на слова лекаря о... ней? - ...ну она же вообще нихера не умеет! - смеясь, восклицает Ливий, оглаживая голую женскую грудь с очевидным желанием. Феоноя смеётся вновь. - Бедняжка ты, Ливий, такую неумёху приходится и трахать ещё. Но Эва хоть чему-то научилась - ублажать. Будет куда работать пойти, если что. - на этих словах смеётся и сам Ливий, пока сердце стоящей за окном девушки дробится в мелкие крошки стекла. Она в шоке - и моральном, и физическом, настолько, что сил едва хватает сделать пару шагов прочь от окна, как она падает на колени, широко распахнутым взглядом вперившись в теплый, темно-коричневый песок. Руки безумно дрожат, и она пытается хоть как-то унять жуткую дрожь, сжимая ткань платья в районе груди одной рукой, пока второй упирается в землю, чтобы просто не упасть здесь же пластом. Какой-то шум она всё же издает, и реакция следует - она слышит, как парочка в до этой секунды такой родной хижине закопошилась, и она спешит подняться, но ноги просто не держат. Отползает за угол дома, не позволяя увидеть себя, и лишь слышит, как лекарь провожает Феоною, видимо, поцеловав на прощание. Звонкий "чмок" стоит в ушах набатом, а в голове одна мысль - он для неё даже такого не делал. Феоноя уходит, а лекарь решает обойти вокруг хижины, проверить, что был за шум, и находит её - прижавшуюся к стенке, прижимающую ладонь к груди, как и колени и смотрящую куда-то в пустоту. Стоит ей заметить его ноги, когда он подходит к ней, как она тут же вздергивает голову, и ему - впервые в жизни - становится страшно. - Не смей ко мне приближаться. - голос охрип, до того севший, что она прокашливается, с трудом опирается спиной о стену хижины, поднимаясь. Смотрит ему в глаза, пытаясь понять - как одна секунда может так уничтожить, как и зачем он это сделал именно с ней? - Э-эва... Я всё объясню. - Ливий, пребывая в шоке от того состояния девушки, в котором нашел её, пытается сказать хоть что-то, но его прерывает смех. Отчаянный и дикий, низкий, негромкий, но до того пропитанный болью пополам с безнадёжностью, что у него мурашки по коже. - Ты? Мне? Объяснишь? - она смеётся, и смеётся, и смеётся, совсем не заметив, как по щекам катятся градины слёз, которые она не может остановить, да и не пытается. Не обращает внимания и на поплывший от слёз макияж, губы кривит в каком-то припадке. Затихает, пытаясь дышать и смотрит на него - впервые - с отвращением, и лишь где-то в самой глубине малахитовых глаз всё ещё существующей любовью. Выдыхает с трудом, собирается с силами. Она не станет позволять ему говорить - точно знает. - Что ты мне объяснять собрался, Ливий? Почему она сидела на твоем члене? Почему вы обсуждали, какая я неумёха никчёмная? Почему ты, оказывается, ахуенно искал мне работу тем, что "учил ублажать"? ЧТО ТЫ МНЕ, СУКА, ОБЪЯСНЯТЬ СОБРАЛСЯ? - срывается на крик, который может перебудить и половину поселения, но ей так плевать на самом деле. - Эва... - на его лице проступает злость, но в секунду сменяется тенью страха, когда она смотрит на него - прямо в глаза, и он впервые в своей жизни наблюдает, как чьи-то чувства, которые он разбил, сменяются всепоглощающей ненавистью. - ЗАМОЛКНИ! -кричит так, что у него на секунду уши закладывает, и он действительно закрывает рот. Внутри копошится что-то совершенно незнакомое, неприятное. Она переводит дыхание, продолжая чуть тише, но оба не замечают неподалеку мелькнувшую габаритную тень. - Чего тебе, блять, не хватало? Я никогда не нарушала твое пространство, никогда не делала того, чего ты не хотел, всегда к тебе прислушивалась, никогда не жаловалась на проблемы и решала их всегда сама, ни о чем тебя не просила, кроме одного единственного гребанного условия. Я всегда исполняла все твои хотелки, была кем угодно, когда угодно и во сколько угодно, так скажи мне, блять, чего тебе не хватало? - голос затихает до шепота, но криком стоит у него в ушах. Внутри ядовито разъедает от этих слов, противно становится, но от чего - не поймет. Злится, и понимание того, что она такого отношения не заслуживает, особенно сейчас, его совсем не трогает. - ДА ПОТОМУ ЧТО ТЫ ШЛЮХА! - орет в ответ, наотмашь дав девушке громкую, звонкую пощечину, из-за которой та падает, едва успев выставить руку, чтобы не удариться лицом о землю. Он не успевает и повернуться, услышав быстрые, тяжелые шаги за спиной, как его одной рукой резко разворачивают за плечо и кулак второй ломает челюсть с громким хрустом. Дезориентированный, пытается вырвать плечо из крепкой хватки, но понимает, что не сможет, когда прилетает ещё раз - на этот раз в район кадыка, одно увидел - бьёт его верховный эпистат, а значит, ударить в ответ не имеет права. За спиной мужчин раздается копошение, тяжелое дыхание, а через полминуты, мужские руки его таки отпускают, и он валится на землю, слыша лишь знакомый голос. - Амен! Амен, стой, пожалуйста! Не надо! - когда он с трудом разлепляет один глаз, он уверен - она сейчас кинется к нему, но её фигура и близко не стоит возле него. Она держит запястья эпистата тонкими пальцами, стараясь не трогать разбитые в кровь костяшки мужчины. Он едва слышит, как она просит его остановится и думает - вот, сейчас она кинется к нему, как только этого сумасшедшего успокоит. Через пару минут она всё же подходит к нему, присаживается возле его разбитого лица на корточки, и он видит яркий красный след на её щеке от собственной ладони и едва выступившую кровь на разбитой случайно губе. Она его, почему-то, не трогает, лишь глазами рассматривает с непонятными ему эмоциями. - Забей себе в голову один факт, Ливий. - её голос звучит надломленно хрипло, и ему едва, но видно, что даже Амен прислушивается. - Шлюхи - не девушки, которые согласились на секс без обязательств с тобой, имея к тебе симпатию и желая стать ближе, не те, кто в попытках стать для тебя кем-то исполняли всё, чего ты бы ни захотел. Шлюха - это тот, кто готов разменять это всё на ещё один раз потрахаться с кем-то другим. Шлюха - это ты, Ливий. И если ты это когда-то поймешь, скажи той, кого ещё разобьешь - оно того стоило? - она поднимается, не предпринимая попыток хоть как-то ему помочь, и отходит к эпистату. - Прошу прощения, господин. Зайдем ко мне, я вам руку обработаю. - Амен кивает на её слова, придерживает раненой ладонью за дрожащее плечо, видя, что девушке трудно далась эта ночь, эти слова, трудно стоять на ногах, и Ливий смотрит, как они уходят, навсегда запечатлев в памяти темную ночь, девушку в легком, развевающемся платье, с трудом шагающую прочь и приобнявшего её за плечи мужчину, идущего рядом и о чем-то её спрашивающем. Он закрывает глаза, проваливаясь в небытие.