В нём – душа моя

В столовой было людно, как и всегда. Тлалок не пришла бы сюда без особой надобности, ни за что, слишком много незнакомых слуг. Но желание выпить горячего шоколада пересилило все интровертные наклонности. Комната светлая и просторная, столов много, и ей стоило покинуть её сразу же после получения заветной чашки. Но что-то заставляет её остановиться. Она оглядывает всех собравшихся – самый большой стол заняли рыцари Артура, чуть левее расположились писатели и один из них встал, что-то рассказывая остальным, бурно жестикулируя. Осматривает дальше и натыкается на одиноко сидящего слугу – мужчину с тёмно-русыми волосами. Это и есть причина? Неужели он как-то связан с ней самой или это связи иного рода? Будь он ацтеком, она бы сразу поняла, значит, дело в другом. Тлалок подходит к нему и от незнания решается на излишнюю вежливость в обращении; подобие короны на его голове смущает её. И от фигуры его веет необъяснимым спокойствием и в то же время величием. — Я прошу у Вас прощения за подобную грубость... — он поднимает на неё глаза, смещая в лёгком удивлении брови. — Присаживайтесь, прошу. Я слушаю Вас, — Тлалок садится и встречается глазами с ним. — Вы случайно не были связаны с каким-либо известным городом? Может, Вы были его правителем или архитектором? — говорит она медленно, наблюдает за реакцией собеседника. Лицо его вновь принимает тот же вид, что и до вопроса – он кажется более расслабленным. — Моё имя – Константин Одиннадцатый из рода Палеологов. — Я Уицилопочтли, приятно познакомиться, император, — чуть склоняет голову, уводя взгляд вниз. — И мне крайне приятно познакомиться с Вами, но оставьте формальности. Вы действительно хотите знать о моей жизни? Боюсь, рассказ станет слишком долгим. — Расскажите о нём, прошу, — говоря это, Тлалок стискивает кружку в своих руках сильнее и чуть поддается всем телом вперёд. Ей нужно понять, почему он кажется таким похожим на неё саму. — Вижу Ваше рвение и не смею отказывать, — немного отпив чего-то из чашки, он начинает. — Мой собственный век, по сравнению с его, был крошечным. Не ошиблись Вы, назвав меня императором, но, боюсь, годы моего правления коротки были и привели лишь к несчастью. А Константинополь стоит и по сей день или, по крайней мере, стоял, — название его он произносит отлично от всего остального, она подмечает эту интонацию. — Он воистину прекрасен. Люди называют его отражением Небесного Иерусалима и не ошибаются. В дни служб колонны людей тянулись к собору, и высоко стоящеее солнце в небе блистало в мраморе, который был повсюду. Константинопольские рынки ломились от богатств, жители никогда не были обделены вниманием. Он приковывал множество взглядов, становился театром мировых событий. Но мне было не суждено увидеть его великолепие. На секунду Тлалок забывает о реальности – образы города стоят перед ней, стоит коснуться и вот под пальцами скользит его холодный мрамор. Она кивает ему в ожидании продолжения. — Я вступил на престол в январе 1449 года. Страну раздирало изнутри, кроме Константинополя остались малые земли от тех огромных территорий империи. Ровно через два года османы начали своё наступление, войдя в Босфор. Мои попытки найти союзников были практически безуспешными, потому я решил бросить все силы на его укрепление. Их атака, начавшаяся в апреле 53-его, оказалась стремительной, с суши и воды они осадили его. И сразу же мне стало ясно, поражение неизбежно. Я собрал жителей, им нужно было знать о состоянии дел, о возможностях сдачи Константинополя. Я дал им выбор, они решили держать оборону до последнего вздоха, и это было великое счастье для меня. Константин замолкает, воспоминания всколыхнули старую рану и нужных слов не удается найти. Но ей они и не понадобятся. Тремя кольцами охватывают каменные стены город, люди за ними не спят ночами, боятся пропустить очередную атаку, очередной удар. Среди них он, император, в точно такой же одежде, точно так же запачкан пылью с грязью. Падение первого кольца отдаётся ударом в сердце каждого жителя. Туркам чужды эти переживания, важна лишь успешная осада и получение богатств столицы. Ранним утром последняя опорная стена рушится, и открывается проход внутрь. Тлалок никогда не была там, но чувствует каждый кирпичик, ломающийся под натиском врага. Мощным ураганом они врываются в город, сметая дома, роняя мраморные колонны, и болью в груди отдаются эти мысли. — Наверное, я утомил Вас, — он улыбается, улыбка горькая. — Нет-нет, что Вы, — претендер вздрагивает, отметая тени городища, спешно делает глоток – шоколад давно остыл. — До сих пор я сожалею, что не существует возможности возложить цветы на могилы городов, ровно как и этих самых могил нет. Люди не осознают, насколько много боли они приносят своим разрушением. — Вы правы. Но перейдя к совершенно другой теме... — Да? — Как из всех находящихся здесь Вы выбрали именно меня для подобного вопроса? — особой проницательностью это быть не может, он уверен. — Возможно, это моё классовое умение или же личный навык, исходящий из прошлого. Войдя сюда, я почувствовала что-то близкое и знакомое именно в Вас. Это означало, что Вы связанны с великим городом, — она не спеша отвечает, тщательно подбирая слова, не хочется оказаться странной перед ним. — Так и Вы связаны с ним? Мне хотелось бы выслушать Вас, Уицилопотли,— имя выходит с ошибкой, на что собеседница полуулыбкой тянет губы. — Тлалок, Вам будет легче называть меня так, — девушка двигает плечами, вынуждая позвонки сменить положение, и садится чуть удобнее. — Прошу извинить меня. — Я не могу сказать, что моя история также масштабна. Теночтитлан был душой ацтеков, их венцом и великим детищем. Покидая Ацтлан, они скитались многие годы в поисках места для жизни и нашли озеро Тескоко. Остров посреди него и стал основанием его. Жестокие ацтеки вложили всю свою любовь в Теночтитлан. Во снах я вижу его. Тысячи людей собирались на рынке, желая узреть горы у торговцев. Вода плескалась в каналах, пронизывающих его; дворец возвышался над обычными домами, теряясь на фоне великих храмов, тянувшихся к небу, и в них алтари, залитые кровью. А обсерватория... — Тлалок закрывает глаза на мгновение, невыносимая боль оседает в груди. — Мы могли бы продолжить в другой раз, — его голос звучит очень мягко, он понимает её страдания. — Всё в порядке, сейчас. Она глубоко вздыхает и продолжает: — Я была влюблена в Теночтитлан и до сих пор он – моя колыбель. В конце концов, именно Уицилопочтли указал ацтекам на эти земли. Но Вы знаете, чем закончилась их история. Испанцы назвали его самым красивым городом на земле, а затем уничтожили до основания ради золотых запасов. Словно грубым плевком Тлалок отзывается о Кортесе. — Оказавшись в Халдее и узнав о Мехико, я ощутила жгучую обиду. Теночтитлан стал отголоском прошлого, эфемерным образом, от которого есть лишь руины и записи. Слова, рисунки, схемы – но в них нет его самого. Бездушное восстановление не вернёт той красоты. Мехико-сити в Миктлане был таким же, думает про себя она и предпочитает не говорить об этом. Константин некоторое время молчит после окончания её рассказа, смотря на Тлалок, и ей становится неуютно под взглядом его карих глаз, но всего на секунду. Кажется, что он был свидетелем падения и её города, он был там среди тех наблюдателей, тех, кто не препятствовали и не помогали. — Я бы хотел оказаться там, пройтись по его улицам и ощутить запахи рынка в своих лёгких. Мир так жесток к собственным творениям, и люди в погоне за лучшим, не замечая того, разрушают самое прекрасное, то, что они создали своими руками, — он отставляет чашку, — А ведь знаете, здесь, в Халдее, мы с Вами могли бы придумать способ почтить память Теночтитлана. — Вы... полагаете, это возможно? — она удивлена такому предложению. — Тлалок, ваша история тронула меня до глубины души. Вы, как и я, были погребены вместе с ним, хоть и никогда не являлись человеком. Я понимаю Вашу боль, Ваши чувства, это груз, который постоянно существует с нами. Именно поэтому я хочу помочь, — вновь Константин улыбается. — Как думаете, мы сможем отыскать бархатцы здесь? — Конечно. Пойдемте же.