Он боится ножей, ты не знал?

Такое случалось. Весной, летом или осенью, утром или вечером, по будням или в выходные. У "этого" не было конкретного расписания, но "оно", определенно, всегда несло за собой умопомрачительные последствия, иногда меняющие чужие жизни, привычки или желание заниматься тем или иным делом.  Причины всегда были одни и те же: Кейю кто-то доставал.  Целая гора отправленных на переделку отчетов, потому что какой-то нерадивый новичок перепутал даты и папки местами, из-за чего самая обычная статистика проверки телег на въезде превращалась в огромный список постоянного трафика на дорогах, по которому значилось, что в город въезжает как минимум пятьсот семьдесят три телеги в день. Суетливые юнцы, набравшиеся бравады, и решившие, что пойти в полной амуниции, никого не предупредив, на большой лагерь хиличурлов посреди ночи - отличная идея. Лоуренсы, со скуки нанявшие пять лучших адвокатов из Фонтейна для разбора местных законов и порядков вплоть до запятой. Добродушная мисс Пиксли с нижней улицы, чей кот любил сбегать минимум три раза в день, и если спустя час его не доставляли в лучшем виде ей на порог, помятого и недовольного, шла, потрясывая тростью, разбираться с ленивыми рыцарями лично. Знаменитая пятерка крио магов бездны, облюбовавшая третий поворот в сторону винокурни. Эмбер, решившая пройтись лично по всему рыцарскому составу с опросом о том, не сделал ли капитан Кейя им чего-то плохого. Письмо от ее деда с просьбой разобраться с бардаком, пришедшее следующим утром.  Все это, чаще всего, происходило обязательно друг за другом, примерно со вторника по субботу еженедельно, и, если кто-то спросит личное мнение Хоффмана, Кейя еще очень хорошо держался.  Выступая надежным щитом между работающей из последних сил Джинн, и всем этим безумием, фильтруя почти весь беспорядок, опуская на заваленный бумагами стол магистра только отчеты о важных проблемах, Кейя разбирался практически со всем. Практически. Но иногда и у него заканчивалось терпение.  Этим прекрасным субботним вечером по началу все выглядит как обычно.  Кейя чахнет над документами, накопившимися за неделю, каждый день из которой он провел на ногах, решая городские проблемы. Чем внимательней он вчитывается, тем сильнее хмурятся его темно-синие тонкие брови. Научившись чуять грядущую грозу по легкому эху озона в воздухе, Хоффман закрывает все окна, отсылает Мику домой пораньше, молодняк, пасущийся рядом с офисом - на тренировочное поле, а сам поддевает под обычную амуницию пару дополнительных пластин из железа. Ноги, привычные к патрульной службе, чувствуют ситуацию еще быстрее головы и уже зудят в нетерпении.  Кейя откладывает в сторону листок за листком, то вскидывая, то вновь хмуря брови, поджимает губы, закатывает глаз, берет очередной лист.... и вот оно. Если точнее - "оно". - Все, я сдаюсь! Хоффман, иди сюда, у меня для тебя есть работенка на вечер! - Кейя громко шлепает очередной листок обратно на стол, припечатав его поверх распахнутой ладонью, и между его пальцами расползается во все стороны легкая изморозь. Будь Хоффман бутылкой с вином, он бы поволновался о том, как бы не подмерзнуть. Но он не бутылка вина - он бывалый рыцарь. - Идем в патруль? - Понятливо предлагает он выбор без выбора. - Изумительная проницательность! - Кейя скалится в клыкастой ухмылке, в которой наигранность соревнуется с кровожадностью, но Хоффман служил, служит и будет служить в патруле всю свою жизнь, поэтому его такими вещами уже не напугать.  Путь до ворот, при обычном умеренном шаге занимающий двадцать восемь минут, они преодолевают за семь. Нашипев на дремлющих дежурных, Кейя отходит во тьму под навесом стен, выуживает из портсигара самокрутку, поджигает щегольской автоматической зажигалкой из Фонтейна, глубоко затягиваясь, и замирает на пару секунд. Меланхолично разгадывая созвездия в мерцающих звездах на высоком черном небе над их головами, Хоффман дожидается длинного нервного выдоха, от которого воздух вокруг них как будто съёживается, пропитываясь запахами табака, мороза и винограда, и только потом принимает вторую предложенную сигару для себя. - Будем искать неприятности, пока не найдем. - Кейя говорит тоном человека, жаждущего крови, но Хоффман знает его маленький секрет - чужие шутки уже и вполовину не такие страшные, как лет пять назад. Кое-кто вернулся, кое-с-кем помирился, потом они год водили друг друга на самые отвратительно-слащавые свидания, а после город гремел свадьбой целую неделю.  Пили даже непьющие.  Даже самые черствые сердца, не верившие в любовь, почувствовали, что... ну, вы поняли.  Хоффман был тем, кто пил и плясал первые два дня, а остальные пять помогал остальным рыцарям растаскивать вусмерть пьяных горожан по их домам. Но, в общих чертах, свадьба ему, конечно, понравилась. Спасибо ветрам, он родился в семье среднего достатка и подобное в своем собственном будущем организовать был физически не способен. Боги определенно над ним сжалились. - Надеюсь, неприятности случатся до полуночи, и потом я сопровожу вашу многоуважаемую задницу обратно в офис. - Почтенно делится своими мыслями Хоффман, не страшась чужого гнева. Уж кого-кого, а его Кейя уже точно кусать не будет. У Хоффмана в конце концов зад прикрыт литым доспехом. - Ночь субботы, середина лета, тьма, хоть глаз выколи. - Кейя уже не здесь, его единственный глаз устремлен в сторону темнеющего вдали Спрингвейла, куда из города ведет самая надежная и широкая дорога. Самый очевидный путь, но сегодня - самый подходящий. - Два часа ночи и все спокойно! Я не слышу ваших бодрых голосов! - Рявкает он напоследок в сторону ворот, припоминая старинный обычай ночных патрульных сообщать ситуации на улицах с помощью выкриков и звона в маленький колокольчик. Свен и Лоуренс покорно скрежещут доспехами в ответ, блея слова, отчитываясь. Перейдя через мост, Кейя, как и предсказывал Хоффман, поворачивает в сторону Спрингвейла, поскрипывая кожаным корсетом и побренькивая украшениями на одежде. В такие моменты он не пытается быть тихим - наоборот, он словно проявляет себя в пространстве, зовя к себе неприятности. И, как и все в этом мире, те покорно спешили случиться, подчиняясь чужому намерению. - Я уже чую запах беды. - Довольно сообщает Кейя, громко втянув воздух через нос. Принюхавшись, Хоффман чует только цветущие липы, да лёгкий запах пота от своей формы. Вслух он этого, конечно, не говорит - с Кейи станется воспринять первого же попавшегося бедолагу как недостаточно подходящий объект для вымещения своего негодования, и тогда поиски действительно могут затянуться до восхода. А у Хоффмана, между прочим, уже полчаса как выходной. Но кто если не он, в конце то концов?  Чрезмерно впечатлительный Мика? Эмбер, которой лучше вообще не попадаться на глаза ни Кейе, ни Джинн, после её абсолютно глупейшего опроса, результатом которого стало практически абсолютное недоверие к ней лично всего внутреннего состава Ордена? Эола, в тандеме с которой Кейю может остановить только шип Селестии? Да и не так страшна бездна, как о ней рассказывают. Это даже было справедливо в какой-то степени - у большинства людей не было веской причины на то, чтобы быть ублюдками на протяжении всей жизни. Кейя, решивший стать всеобщей проблемой всего на один вечер, раз в пару месяцев, имел на это полное право - таково личное мнение Хоффмана. Поэтому, наверное, он здесь.  А еще потому, что это действительно забавно.  Неприятности, как Кейя и предсказывал, находят их сами, и достаточно быстро: стоит им дойти до Спрингвейла, миновав первые несколько домов, как из первого же темного узкого переулка им навстречу выскакивает, держа в руках что-то, блеснувшее во тьме, какой-то неудачливый разбойник.  - Ага! - Громко гаркает он, выставляя перед собой свое оружие, будто длинную шпагу для фехтования. Заломав вторую руку в воздухе на манер устрашающе раскрытого крыла, незнакомец угрожающе шаркает на них ботинком, покачиваясь из стороны в сторону, будто безумная кобра, и Хоффман едва сдерживает усталый вздох.  Даже при минимуме света он прекрасно видит, что хват на ноже любительский. Стоит ему, Хоффману, просто пнуть атакующего по руке снизу вверх, как тот выпустит нож, не успев среагировать, и, судя по странной постоянно двигающейся и дергающейся позе, еще и умудрится им сам себя зарезать.  И где он этого понабрался? Даже последние пьянчуги в кабаках пародировали ограбление лучше - Хоффман знает, потому что был по обе стороны - он и пил, а потом показывал, и смотрел, а потом громко смеялся. В барах, в конце-концов, нужно не только хлюпать пивом, но еще и мотать на ус чужие истории, особенно если они рассказываются поучительным тоном.  Затерявшись в своих мыслях, Хоффман едва не пропускает реакцию Кейи. Все, на самом деле, происходит за пару мгновений: тот отшатывается назад, с громким лязганьем налетев на доспехи Хоффмана, хватается за сердце, выронив свой меч на дорогу, и начинает активно издавать целый калейдоскоп испуганных звуков. Вскрикнув, задохнувшись, закашлявшись и скрипнув давно зажившим коленом для пущей убедительности, Кейя приседает и выдает на выдохе самым наигранно-испуганным голосом из своего арсенала: - Это нож! Зная, что на него в этом представлении явно уже никто не смотрит, Хоффман позволяет себе поджать губы.  Переигрывает.  Но все еще хорошо - разбойник так теряется от хриплого возгласа, что сам отступает на шаг назад, теряя пару секунд на замешательство. За это время его смог бы разоружить даже однорукий, и запихать этот смехотворно тонкий ножик ему же в задницу, не порвав штаны в процессе. Но Кейя этого не делает. Как и Хоффман.  Шоу началось. И шоу должно продолжаться. - Только не это... я боюсь ножей! - Кейя скорбно вскидывает обе ладони, словно защищаясь от полчищ невиданных врагов. В его дрожащем тоне - осуждающий испуг всего человечества, еще немного, и его колени подломятся, и он сам опустится в дорожную пыль. Внимательно сощурившись, Хоффман проверяет дорогу на наличие коровьих лепех, чтобы, в случае чего, скорректировать чужое падение. Но дорога, слава ветрам, оказывается чистой, окна близлежащих домов - плотно запертыми на ночь, одинокий фонарь горит где-то позади них, удачно скрывая лица и отличительные знаки на доспехах. А вот разбойника видно, как на ладони: его грязное, заросшее куцей черной клокастой бороденкой лицо пораженно вытянуто, рука, сжимающая нож, уже начинает дрожать от усталости, а рот, того и гляди, сейчас отвиснет до самого пупка.  Явно не добившись желаемой реакции, Кейя бодро продолжает умирать от ужаса, не спеша сдаваться: - Я боюсь ножей, Хоффман, у него в руках нож! - он слепо хватается за чужой доспех, безвольно скользя по нему ладонями, таки падает коленями на землю и начинает дышать прерывисто и сипло. Его руки мельтешат там и тут, ноги шаркают по земле, десяток припрятанных среди одежд украшений звенят друг об друга, будто похоронные колокола где-то в далеком лесу, и все вместе это выглядит действительно внушительно.  Хоффман одобрительно кивает сам себе, подмечая, что разбойник уже успел впасть в шокированный ступор. Двигается только его впалая грудная клетка, которая ходит ходуном, да черные глупые глаза, неверяще осматривающие разворачивающуюся перед ним катастрофу.  - Я не могу дышать... - Начинает нагнетать тем временем Кейя, картинно хватаясь по очереди то за горло, то за свой впечатляющий вырез.   Испуганно пискнув, разбойник наконец роняет нож, окончательно запаниковав, и Кейя, извернувшись невиданным образом, полностью падает на землю, одним точным махом ноги отправив неудавшееся орудие нападения куда-то в ближайшую канаву. Это замечает бывалый Хоффман, продолжая возвышаться рядом, будто неподвижная статуя, но не разбойник. У того тоже начинают дрожать ноги и нижняя губа, но все его внимание, естественно, приковано к Кейе, который умело изображает бурно извивающуюся речку в дорожной пыли. - ...плохо с сердцем... - гортанно булькает Кейя, умудрившись покраснеть всем лицом на пару тонов в сторону винного бордо. Его лоб блестит от пота абсолютно не наигранно, но, опять же, так играть голосом и кататься по земле еще нужно постараться. У Хоффмана бы уже давно защемило спину еще в процессе причитания на полусогнутых ногах.  - Хоффман...передай моему мужу...что я любил его... - явно из последних сил сипит Кейя, делая внушительные паузы между каждым словом, со свистом втягивая воздух. Хоффман серьезно кивает. Обязательно передаст. Если мастер Дилюк узнает хоть что-то из этого, первую кружку сидра за счет заведения Хоффману не видать как минимум пару недель. Дернувшись пару раз особенно сильно, будто рыба, огорченная тем, что ее вынули из воды, Кейя наконец затихает. Удачно повернув голову и спрятав лицо в тени, явно для того, чтобы была возможность мерзко улыбаться, Кейя расслабляется, хрипло выдохнув под конец.  Повисает длинная, бесконечно длинная минута пораженного осознания. Каждый из них тратит ее на свое усмотрение: охотник за сокровищами мечет свой неверящий взгляд с Кейи на Хоффмана, все еще не в состоянии поверить в то, как именно обернулся привычный разбой в этот вечер, Хоффман размышляет, не попытаться ли в шутку потормошить Кейю и в процессе достать у него портсигар с зажигалкой - курить хочется страшно, особенно после такого накала страстей, а сам Кейя продолжает пребывать в мертвом состоянии. Внезапно начавшись, минута тишины так же внезапно заканчивается. - Ну вот и все. - Скорбно констатирует факт Хоффман, печально разглядывая неподвижное тело под своими высокими рыцарскими ботинками. Несчастный разбойник белеет еще сильнее, хотя, казалось бы, это физически невозможно, и начинает флуоресцировать в чернильной июльской ночи. Так и не дождавшись от него ничего, кроме сбитого, панического дыхания, Хоффман решает помочь, сгущая тучи еще сильнее.  Драматично прикрыв лицо ладонью, он сообщает замогильным тоном: - Он умер. Разбойник, наконец, оживает. Новость обрушивается на него, будто хлесткий порыв январской стужи, явно помогая хоть немного прийти в себя, но вслед за ясностью приходит и осознание. Не особенно стараясь, все же поискав, но так и не обнаружив внутри себя и капли сострадания к чужому ужасу, Хоффман наблюдает панику на сером от страха лице. - Сссовсем? - Разбойник наконец произносит первое осмысленное слово с начала их встречи, и это, конечно, банальнее некуда. Но с этим все еще можно работать, Кейя умер, поэтому Хоффману приходится на время все брать на себя:  - Да, как видишь, насмерть. - Он картинно наклоняется над бездыханным телом Кейи, делая вид, что тормошит его, затем прислоняет тыльную сторону ладони к его лицу, якобы проверяя дыхание, и скорбно качает головой. Разбойник закрывает рот ладонями, озираясь по сторонам, слово в поисках помощи и поддержки, но мирно спящий Спрингвейл не спешит ему на выручку: ведь он сам выбрал максимально тихий закоулок, чтобы никто не смог ему помешать. Вот никто и... не мешает ему пожинать плоды своего труда. - Ччто же ннн-нам тттеперь делатть? - Разбойник вскидывает круглые, выпученные от страха глаза на Хоффмана, его голос дрожит так сильно, что он умудряется дать петуха два раза, произнеся при этом пять слов. Хоффман в ответ искренне и громко фыркает, заглушая точно такой же, но едва слышный звук со стороны мертвого Кейи. Сообщником преступления он этим вечером стать никак не может - он уже занят, подыгрывая своему мертвому капитану. - Нам? Нож у тебя в руках. Поздравляю, ты убил капитана кавалерии. - Приподняв брови в похвале, Хоффман довольно вытаскивает сигарету, поджигая ее, и со вкусом затягивается. Кейя недовольно едва заметно шевелит носком ботинка, но трупам курить не положено, а вставлять в безвольно распахнутые губы тлеющий бычок тут не принято - они не в Сумерских прериях. Поэтому Хоффман имеет и наслаждается наглостью курить в одиночку. - Ккккапитана? - Разбойник тем временем быстро переживает внутри себя все стадии, начав сразу с "отрицания".  - Кавалерии. - Терпеливо подсказывает Хоффман, словно перед ним Свен, в очередной раз забывший слова городского устава.    - И чччто дальше? Пошарив у себя по карманам, бандит почему-то вытаскивает скромный кошель с парой монет внутри и пытается протянуть Хоффману, но тот лишь разочарованно морщится. И дураку будет понятно, что там от силы тридцать моры, и за это он должен притвориться, что не видел коварного убийства своего собственного капитана? Вот за миллион он бы подумал, как раз по пятьсот тысяч каждому, Кейя давно хотел купить себе новый меч, а так... ну что он купит на эту сумму? Рюмку сидра?  - Ты это не продумал? Лицо держать становится все труднее с каждой минутой. Шоу начинает надоедать, тем более жертва не обладает способностью веселить. Хоффман перемещает ногу, касаясь носком ботинка плеча Кейи, намекая на то, что выступление пора заканчивать.  - В кулаком смысле? - Со страху разбойник даже путает слова, продолжая заикаться, но Хоффману его по прежнему не жаль. Больше неоправданной жестокости его раздражает только непроходимая тупость. - Ну, ты взял нож, выскочил из за угла... на какой исход ты рассчитывал? - в голосе Хоффмана прорезаются учительские нотки, которые он обычно использует с молодняком на полигоне, убеждая их в том, что и черенком от копья можно убиться при особом мастерстве, поэтому размахивать им, пародируя Розарию, не стоит.  - Я ххххотел ограбить, я не хотттел убивать. Хоффман, чье лицо в принципе не особо располагает к активной мимике, что и помогает ему столь долгие годы двигаться по карьерной лестнице именно вверх, не сдерживается и удивленно вскидывает обе брови по очереди. - Ограбить кого, нас? Рыцарей? В этот раз Кейя фыркает так же громко, как он сам. Ну в самом деле. - Ты что, недавно переехал? - Подает ворчливый голос с земли Кейя, не удержавшись. Разбойник, даже не заметив, что с ним говорит не Хоффман, наконец оживает и начинает заламывать руки: - Как вы поняли? - Все местные давно знают, что рыцари получают чуть меньше официанток в кошачьем баре. Мы практически живем на работе, парень. Что ты собрался у нас забрать? Нашу гордость? Честь? Достоинство? - Хоффман докуривает, уронив блеснувший искрой бычок в сторону и тщательно затоптав его каблуком ботинка. Перед мысленным взором у него уже стоит сытный поздний ужин, пару стопок травяного ликера, которым мастер Дилюк взял в привычку задаривать его на каждые праздники, потрепанный детектив, который уже как неделю стоило вернуть в библиотеку, и сон среди мягких подушек. А завтра - целый полный выходной! Стоит, наверное, выйти на рынок и прогуляться по нему как штатский, ради разнообразия, и даже что-то купить. Интересно, остатков жалования хватит на два яблока или на два яблока и один закатник? - Так, ладно, у меня затекла спина лежать в этой позе. - Кейя ловко поднимается, затратив на это пару экономных движений, кидает на разбойника лукавый взгляд и принимается с шумом хлопать по своей накидке и штанам, отряхивая дорожную пыль. Сам разбойник вновь каменеет, пораженный, затем оглядывается, видимо, пытаясь найти нож или кого-то, кто будет насмехаться над ним, тыкая пальцем, терпит поражение и в этом, и склоняет голову, окончательно сдавшись. - Вы живы? - его голос полон целым калейдоскопом эмоций: здесь и шок, неверие, слабая надежда, капля осуждения, хрипотца бандитского гонора и предательская дрожь, которая все еще не спешит уходить. - А ты, я вижу, не рад? - Кейя в шутку хмурится, подбоченившись, а затем плавно скользит вбок, едва заметно. Стоит моргнуть, и руки неудачливого разбойника уже надежно фиксируются веревкой - Хоффман всегда завидовал чужой способности делать самые скучные и привычные дела с грациозностью диковинной птицы.  Однажды ему довелось видеть, как Кейя, сотворив две толстые, нерушимые стены изо льда, одной силой своей элементальной энергии зажал между ними автоматона и постепенно сжимал друг с другом, пока огромная металлическая машина не превратилась в плоский грустный поддон для пустых пивных бутылок. И даже тогда Кейя делал это так, будто ничего легче в мире попросту не существует - держать многотонные глыбы льда под огромным давлением. Если он в тот раз и вспотел, даже это он сделал с картинным роскошеством.  - Но вы схватился за сердце... и попросили передать вашему мужу... кстати поздравляю с замужеством... этот человек явно счастливчик… - Разбойник пытается вскинуть руки, но замирает на половине движения, вдруг осознав, что уже связан, осмотрен на наличие другого оружия и даже шагает в сторону города.  Кейя, страхующий свою жертву от побега с правой стороны, подмигивает Хоффману, который подпирает чужой левый бок, и продолжает пытаться получить веселые ответы: - А где я соврал? Разбойник только скорбно вздыхает, поникнув плечами. Хоффман отчасти понимает его растерянность - Кейя всегда, даже до получения своего глаза бога, был той самой снежной лавиной, которую никак не ожидаешь получить себе на голову, нежась на пляже в середине лета. Между ним, Хоффманом, и разбойником в такие моменты разница была в том, что у него хотя бы был опыт и лопата, чтобы умело выкопать потом себе выход на поверхность из снежного плена. Разбойнику же оставалось только смириться со своим положением и наслаждаться снежным пейзажем. - Я сказал, ой, плохо с сердцем, а дальше слова любви… - Продолжает развлекать сам себя Кейя, первым проходя мимо ворот и кивая настороженным дежурным, безразлично скользнув взглядом по их вытянутым по струнке позам. После Хоффман уже не слушает - он погружается в отлично известное всем рыцарям, прослужившим в ордене больше пары лет, состояние, близкое к анабиозу. Его тело движется само собой, лицо принимает дежурное выражение задумчивого яка, пережевывающего траву, а правая рука находит свое привычное положение, обнимая навершие меча. Он успевает подумать о том, что приготовить завтра на завтрак, как давно он не убирался в своей квартире, стоит ли в очередной раз заикнуться о прибавке к жалованию или с последнего прошения прошло еще неприлично мало времени, и вот их развеселая компания в количестве трех человек уже оказывается в подземельях под Орденом.  Здесь живет только печальное эхо, пара ржавых камер для временного заключения, и бани для младшего рыцарского состава. Вопрос о том, почему сам он моется с комфортом на том же этаже, на котором работает, а новички постоянно рискуют сломать себе ногу, поскользнувшись на старых стоптанных ступенях, ведущих в подвал, Хоффман логично никому не задает. Его все устраивает.  Сломанная в тех же обстоятельствах по юности нога, кстати, уже не ноет третий год - большая победа. - И чччто теперь будет. - Разбойник обессиленной долгой дорогой перелетной птицей опускается на узкую скамью, сжавшись и став словно в два раза меньше, но Хоффман все еще помнит ликующий восторг на чужом лице в первые три секунды их встречи, поэтому не позволяет себе обмануться. - Посидишь две недели, внесут залог, да выйдешь. - Кейя привычно отмахивается, умолчав о том, что еще ни единожды посетит данную камеру, спросит обо всем на свете и еще немного, потом вернется, спросит все еще раз, сверится со старыми ответами, и все занесет в личное дело. Потом портрет бедняги зарисуют для архива. И даже размер стопы измерят. В общем - по всем правилам. - Меня не будут судить? - Охотник за сокровищами, кажется, немного начинает возвращаться обратно на землю из той пучины пораженного отчаяния, в которую его играючи смахнул Кейя. - Сам же признался что хотел ограбить, а не убить. - Скучающе напоминает Хоффман, лаская взглядом ступеньки лестницы, ведущей наверх. Все, вроде, уже закончилось, остался фирменный заключительный акт устрашения от Кейи и можно заканчивать.  - Тайна в том, что  я не боюсь ножей. Но если ты кому то об этом расскажешь, я найду тебя и сделаю так, чтобы ты сам начал бояться ножей. А я смогу, веришь? - Сладко мурчит Кейя, с протяжным скрежетом закрывая решетчатую дверь. В тоне его голоса есть лишь слабый намек на холод, но этого достаточно, чтобы разбойник вновь подобрался, забился в угол скамьи и побледнел обратно до состояния незрелого закатника. - Верю, капитан, и да, капитан?  - Слушаю. - Я рад, что вы живы. - Вот и славно, отдыхай. Всего хорошего. - Кейя оглушительно хлопает металической дверью, ставя точку в этом разговоре, долго и со вкусом гремит замком и ключами, дернув его два раза для надежности, затем обшаривает карманы Хоффмана, забирая обратно портсигар с зажигалкой, и вместе они покидают это ставшее скучным место. - Спасибо, Хоффман. - Кейя раскланивается, протянув руку для рукопожатия. Хоффман крепко сжимает сильную смуглую ладонь, искренне улыбнувшись, и придерживает дверь, пропуская Кейю вперед себя. Через пару поворотов их пути разойдутся, поэтому на последом можно побыть джентльменом. В следующий раз учтивость на работе от него увидят как минимум в среду, не раньше, и скорее всего это снова будет Кейя.  - Старались. - Важно басит он, пародируя давно услышанный разговор двух надутых, будто индюки, капитанов, ставший всеобщей шуткой внутри ордена. Это было лет семь назад, высокие должности тогда занимал в основном продажный сброд вперемешку с аристократией, и, если подумать, этот разговор - единственное хорошее, чем оба этих толстяка всем запомнились. Как их сместили с должности? - Честно говоря, потраченного времени жаль. - Продолжает Кейя, пригладив несуществующие усы, прекрасно играя лысого полноватого человека в годах, чрезмерно довольного собой.  - Да. - Нахмурив брови, важно кивает Хоффман, похлопав себя по животу под доспехами. Усталый разум наконец подкидывает ему воспоминание о том, что же случилось с обоими капитанами - одного повысили и командировали на Хребет, после чего о нем никто не слышал, а второго в голову лягнула патрульная лошадь и тот скоропостижно уволился из жизни. Что делает последнюю фразу знаменитого диалога еще комичнее:  - Пятикратно переваренный конский кал. - Заканчивает, подняв вверх палец, Кейя. Затем они оба смеются, обменявшись уже более искренними рукопожатиями, напоследок Кейя хлопает Хоффмана по плечу, салютует и пружинистой походкой удаляется в сторону дежурки, чахнуть над отчетами дальше.  Хоффман смотрит вслед удаляющейся пыльной спине, заднице, на которой сухая земля оставила симпатичный отпечаток в виде большого грязного сердечка, закатывает глаза и направляется домой. К ужину, детективу, в котором, как он надеется, люди умирают взаправду, а не как сегодня, мягкой постели, ну, вот к этому вот всему. "Оно" миновало, и до следующего инцидента есть еще пара месяцев. Пока можно расслабиться.