Часть 1
19 июля 2024 г. в 17:20
Раст не может спать, только дремлет. Проваливается в зыбкое пограничное состояние между сном, бодрствованием и галлюцинацией, наблюдает приходящие образы. Знакомые, реалистичные и жизненные или совершенно бредовые, похожие на творения абстракционистов, они чередой проходят под его закрытыми веками. Он просто наблюдает со стороны — научился за время пребывания в психиатрии, не вовлекается больше, не переживает и не испытывает страха. Просто ждёт, когда яркие психоделические картинки сменятся желанной бархатно-черной тьмой. Тогда можно будет немного отдохнуть, но если нет — под рукой есть последнее средство. Таблетки. Только они уводят не во тьму, а в серое, пыльное кино будней. Раст видит сны, обычные, ничем не примечательные сны, в которых происходит то же самое, что и днем. Работа. Расследования, жертвы, улики, места преступлений. Он вроде бы спит, но в то же время продолжает размышлять, продумывать стратегии допросов, прослеживать связи между смертями разных женщин, которые показались ему странными и похожими на дело Доры Лэнг, искать зацепки… Его мозг не отдыхает. Отдых приносит только тьма.
Она так редко приходит, хотя зовёт его чуть ли не каждую ночь. Поет, манит сонмом сладких голосов, воет ордой голодных демонов, когда среди ночи он погружается в реалистичные бредовые видения наяву, она нашёптывает ему из-за плеча каждый раз, когда он выполняет задание и лезет в очередную заваруху, пахнущую керосином, она прямо и просто предлагает ему пулю, когда он долгими душными вечерами просиживает дома в одиночестве, таращится пустыми глазами в стену, ибо читать уже нет сил.
А он не принимает. Не слушает ее. Старается не слушать, отмахивается, затыкает уши, потому что духу не хватает согласиться и вот так просто все закончить. Ему страшно умирать, как любому биологическому виду. Свойственные всему живому страх смерти и инстинкт самосохранения сильны в нем настолько, что сознанию не удается переломить их и покончить с собственным существованием. Вырваться из замкнутого круга жизни, по которому он бежит с миллиардами других людей.
По головам, по трупам, изо дня в день они бегут по кругу, расталкивая окружающих, чтобы первыми выхватить кусок пожирнее. Без смысла, без цели, ибо все, к чему тянутся, все их дела, развлечения и удовольствия просто ширмы. Грязные, дырявые шторы, которыми каждый из них пытается прикрыть бесполезность собственного существования. Семья, работа, друзья — все это бессмысленно, фальшиво и работает исключительно до тех пор, пока от человека есть выгода. Когда она кончается — большинство из окружающих от тебя отвернутся. Забудут, как забыли бы, если б ты вдруг сдох. А в случае смерти мало кто будет искренне скорбеть, в основном все займутся своими делами, а через неделю-две уже найдут тебе замену.
Только ничего предосудительного в этом нет. Это естественный процесс жизни, который ярче всего демонстрирует бессмысленность человеческого существования. Просто ход времени, в котором жизнь одного человека на самом деле равна крошечной вспышке, меньшей, чем от частицы сгорающего пороха.
Порой Раст думает, верующим в Бога проще. Они уверены в блаженстве жизни после смерти и объясняют цель, смысл своей земной жизни, божественным промыслом. Принимают ее лишения и тяготы как испытание божие, которое если пройти с честью, обязательно будешь прощен и помилован … только Раст в это не верит. Ему не лезут на душу эти костыли. Он не хочет отводить глаза от действительности и тешить себя иллюзиями относительно божественной предопределённости своей жизни и Хэппи Энда по ту сторону гроба. Ему вообще страшно представить, что его жизнь может каким-то образом продолжиться в вечности. К тому же просто физически отвратительно искать утешения в том, чем стала вера: экзальтированные, ориентированные на потребителя проповеди, далёкие от библейских текстов, как земля от неба, зато пламенные и страстные до умопомрачения. Из тех, которыми пичкают прихожан пасторы вроде Териота, собирая попутно мзду за обещания царствия небесного и кратковременное ощущение экстатического единения с окружающими во время самой процессии.
От этих мыслей накатывает тошнота. Раст пытается сглотнуть вязкую слюну, заполнившую рот, непроизвольно кривится, понимая, что снова вместо отдыха неотвратимо погружается в илистый омут своего разума. Он не спит, глаза открыты, но тело расслаблено как во сне, от чего наваливается удушливое чувство подступающего страха. Он не двигается, поверхностно дышит, чуть приоткрыв рот, проваливается в реалистично визуализирующиеся мысли.
Время для людей плоский круг, потому что жизнь человека слишком короткая, чтобы охватить взглядом больше и выйти за его пределы. Поколения сменяются поколениями, забывают прошлое, пишут будущее и повторяют те же самые ошибки, которые успели забыть, только уже на уровне более развитом технически и более извращенном морально. Накопление технической мощи и морального уродства в итоге приведет к всеобщей гибели. Плохо ли это? Страшно ли это? Ему порой кажется, не страшнее ампутации пораженной гангреной конечности. Досадно, может, ибо со сгнившей частью будет уничтожено и то, что еще пытается бороться с разложением. Пытается найти свет.
Причисляет он себя к таким? Вряд ли. Он такой же проржавевший и изъеденный тленом, как все. Как гнилая земля Луизианы, окисленные и крошащиеся ржой трубы ее заводов, как выцветшее, сернисто-кислое небо. В нем все живое, что делает людей людьми, было переломано и коряво собрано заново мозгоправами в Норт-Шоре. Оно срослось, но стало таким же безнадежно уродливым, как выращенный в бочке человек. Актер цирка уродов, зарабатывающий на своих увечьях. Смешно, не правда ли? Ему его душевные увечья так же, как уродство тех несчастных карликов, помогают зарабатывать себе на жизнь. Смотреть на мир без розовых очков и видеть в людях то, чего не видят другие.
Возможно, он бы давно уволился к чертовой матери. Бросил бы все, спился, опустился на самое дно жизни, да там бы и сгнил потихоньку, как клочья испанского мха на дне болота, но одна деталь его работы, за которую ее проклинали другие, не давала ему этого сделать. Ее опасность. Она давала ему шанс обмануть свои инстинкты и слабость воли. Нарваться на желанную пулю или нож, и уйти, наконец, во тьму без страха, отвращения к себе и…со слабым чувством причастности к делу света.
Трудно дышать. Влажная жара облепляет тело со всех сторон, забивает теплой, мокрой ватой рот, глотку. Он пытается отряхнуться от этого ощущения, хрипит…
— Раст, ты живой? Очнись! — Голос Марти пробивается как сквозь воду, сильные руки тормошат за плечи.
— Ты чего? Дыши давай, засранец, ну же! — Хлесткая пощёчина оставляет на лице покалывающее пятно боли. — Раст!
Паника в голосе Марти действует сильнее пощёчины, он с усилием делает вдох, открывает глаза — силуэт напарника над ним расплывается, пытается прокашляться, жмурится, а когда снова открывает глаза — рядом никого нет. Только задернутые жалюзи на окне и неподвижный, спертый, жаркий воздух помещения.
Несколько секунд Раст сам дезориентировано озирается по сторонам, прислушивается к звукам — тишина. Он один в доме. Марти вернулся к Мэгги ещё неделю тому. Все приглючилось.
С тяжёлым вздохом он садится на матрасе, тянется к пачке сигарет, лежащей рядом на полу, закуривает. После третьей глубокой затяжки чувствует, как напряжение, скрутившее узлом все в животе, отступает, снова вздыхает уже свободнее, ругается.
Смотрит на часы — половина третьего ночи, потом на коробок, стоящий между двумя стопками книг у стены. Есть ли смысл пить чёртовы таблетки? До утра не так много осталось, он под ними все равно не отдохнёт, а от мыслей и без того тошно.
Чуть привстав, Раст тянется к лежащей поверх других открытой книге, оставляет ее на постели, сам снимает мокрую от пота майку и ложится обратно. Все в порядке. Все как обычно, ничего нового. Просто ещё одна пустая ночь в его жизни, которая скоро кончится. Утром он вернётся на работу и до следующей ночи будет занят тем, что придает его жизни хотя бы бледный намек на смысл.