Измученное сердце

Любовь невероятно жестокая вещь. Она – медленный яд, заражающий саму душу; смертельная болезнь, от которой нет лекарства. Медленная, но верная, поражающая абсолютно любого. От неё никак нельзя защититься, просто следуя мерам предосторожности. Нельзя избежать, только принять. Сначала будет хорошо, а после – больно. И поздно что-то делать. Царица не знает, когда всё это началось, когда и в её ледяное сердце успел просочиться яд. Сначала это были маленькие лепестки, которым Царица не придала значения. Не посчитала нужным. Или, скорее, предпочитала закрывать на происходящее глаза. Тогда она неожиданно для самой себя резко закашляла, а после обнаружила на ладони багровый лепесток. Никто не заметил – наверно не заметил. Это к лучшему. Царица и сама предпочитала не замечать. Наивно, должно быть, но разве могла она иначе? Архонт любви страдает от недуга, связанного с любовью – разве это не глупо? Перед подчинёнными Царица должна и дальше оставаться всё такой же сильной. Она обязательно будет сильной, потому что она любит всех этих людей, она желает защитить их. В Снежной, в стране вечных снегов, Царица подарит тепло всем, кто в нём нуждается. Она спокойно улыбается, а после продолжает свою речь. А красный лепесток – это случайность. Просто показалось. Стоит отдохнуть. И Пьеро, молчаливый новый помощник, лишь молча провожает Царицу взглядом, как и обычно ничего не говоря. Отдых не помогает, потому что следующими появляются нераскрывшиеся бутоны. Они противно царапают горло, когда Царица вновь заходится в приступе кашля; она с ужасом смотрит на окровавленный бутон – он и сам красный, и этот красный отражается в испуганных глазах. Красный – цвет всех бед. В голове набатом звучит лишь: Уничтожить красный, уничтожить красный, унич… Царица решительно сковывает своё сердце льдом. Она больше не улыбается, как прежде, но видит, с какой преданностью и верой смотрят на неё люди. И она тоже их любит. И если такова цена, то холодом она выжжет всё нечистое, что станет преградой; возведёт ледяные стены лишь для того, чтобы сберечь остатки тепла. Даже если придётся пойти против собственного идеала. Царица никому не говорит об этом, но видит, что на лице Пьеро мелькнула тень понимания – или это так только показалось? Надо уничтожить бутон. Никто не должен этого видеть. Царица, всё такая же сильная в глазах своего народа, не имеет права показать, что что-то не так. Или, скорее, она просто не желает смотреть жестокой правде в лицо. Надо отдохнуть. Надо ещё немного отдохнуть. А после раскрывшийся багровый бутон с насмешкой смотрит на Царицу; а ей нечего сказать. Любовь не щадит никого – у неё, у бессердечной, нет такого понятия. Для любви равны и Архонты, и обычные люди. Что же в любви хорошего, если она несёт лишь несчастья? Скрывать приступы для Царицы становится всё сложнее, как бы она ни старалась сделать это. Даже ей может быть тяжело – особенно когда бутоны царапают лёгкие изнутри, заставляя желать разодрать грудь, чтобы достать их оттуда. Да только и это едва ли поможет. Поэтому Царица терпит – даже когда очень больно, даже когда почти что начинает задыхаться. Она любит людей. Она хочет, нет, она обязана их защитить. И пусть приступы учащаются, а багровые бутоны анемонов цветут внутри Царицы пышным садом, она ни за что не отступит. Она заковывает свою любовь в ледяные оковы, да только лишь отсрочивает неизбежное. Можно ли пытаться избежать судьбы? И может ли Царица признаться в том, что она, Архонт любви, умирает от этой самой любви, что не в силах её контролировать? Они все ведь верят в неё. Так нельзя. Но почему-то на этот раз она чувствует невероятную горечь во взгляде Пьеро – он, конечно, никогда не осмелится выступить против, да и едва ли может печалиться из-за кого-то. Болезнь под названием «любовь» нельзя излечить, но Царица старается сделать это – пьёт специальные отвары, что не оказывают на неё никакого эффекта, старается избавиться от цветов, да только всё без толку. Становится лишь хуже. Болезнь прогрессирует – это Царица понимает, видя, как стебель осторожно, но крепко обвивает её руку. Этот стебель она вырвала с корнем; лепестки опадали вниз вместе с каплями крови, и среди этой какофонии из красного было трудно понять, что есть что. Должно быть, Предвестники, её любимые дети, это заметили – не могли не заметить. Просто они тоже не знают, что надо делать; им тоже страшно, и молчание становится лучшим вариантом. Царица не знает, когда в её сердце просочился этот ужасный яд, у которого нет никакого противоядия. «Взаимная любовь» звучит красиво, да только ей никогда не выполнить это условие – нельзя заставить искренне полюбить себя весь народ. Это тупик. Тут нечего поделать. Не всем историям положен хороший конец. Тело Царицы – прекрасный сад из багровых анемонов, выросших на её костях. Тело у неё гораздо крепче, чем у обычного человека, и именно это становится главной причиной мучений – Царица умирает медленно, постепенно. Ей становится труднее дышать, но она не может задохнуться; каждое слово отдаётся болью в груди, которая не сможет её убить. Правду утаить сложно. Царица скрывает вросшие в кожу цветы за длинными рукавами, но это становится всё сложнее; за ней остаётся едва заметная дорожка из багровых лепестков (или это её кровь?) Все притворяются, будто ничего не заметили, и Царица лишь вздыхает с облегчением. Она ничуть не злится. Она любит этих людей. И однажды из-за этой любви в её сердце расцветёт самый красивый и самый большой бутон из всех. Да только узнать об этом никто не должен. И только одному человеку Царица готова поведать свою тайну. – Ваше Величество… – Не стоит. Царица качает головой. В последнее время даже простые движения давались ей с трудом – корни цветов переплетались с её костями, отчего она лишь чахла с каждым днём. Даже могущественная плоть Архонта может истощиться со временем. И если обычная, знакомая каждому жителю Снежной, простуда и не могла никак повлиять на Царицу, то любовная болезнь – это нечто совсем иное. И цветы в её теле растут совсем не обычные. – У меня уже не так много времени. Я больна, и эта болезнь вскоре полностью измучает моё тело и душу, но люди… Они не должны знать об этом. – Ваше Величество, я тут же пошлю за лекарем, никто не узнает… – Это не поможет. Ты ведь, должно быть, давно заметил, что это не рядовая простуда, которой подвержены обычные люди. Конечно, Пьеро уже давно должен был заметить, что что-то не так, даже если и не догадывался о самой причине. Царица уже давно замечала его взгляд. Всё-таки не зря именно он её верный и самый первый последователь. Он не мог не заметить. – Любовь нельзя излечить. Это ощущается так, будто Царица, наконец, смогла сбросить со своих плеч тяжкий груз. Она едва заметно выдыхает от облегчения, когда задирает рукав платья, показывая цветы-паразиты, что высасывают из неё жизнь; цветы, багровые, как её собственная кровь, которой они и питаются. – Только скажите, кто этот человек, я немедленно приведу его к вам! Царица улыбается. Не так, как обычно улыбается на официальных встречах или выступая перед народом. Гораздо мягче, гораздо более искренне. – Его не существует. Я искренне люблю людей, это моя участь. И это не только дар, но и ужасное проклятье. Пьеро неожиданно берёт её руку в свою. Это можно было бы назвать грубейшей бестактностью и нарушением иерархии, но Царица не сопротивляется, не отдёргивает руку и не велит уйти прочь. Пусть это и неправильно, но она сейчас совсем не может злиться. Ей тоже тяжело. Они с Пьеро оба жестоко переломанные жизнью (не совсем) люди, и, наверно, это и объединяло их так сильно. – Я готов любить вас. За всех, кто не хочет любить или просто не может. Если только это поможет… – Ты тоже можешь заразиться и я не могу этого допустить. – Если это сработает, то я положу свою жизнь на возможность спасти вашу. Царица думает, что это правда слишком наивно – верить, будто бы любовь одного человека сможет правда её спасти. Если бы это было так просто… И всё же, в груди расцветает не новый цветок, а что-то гораздо более тёплое. Она не верит – но очень, очень хочет.