Neon Rain

Беспощадный ливень снова заливал неоновые улицы. Стоило только густым тучам стянуться на небе, а первым вспышкам молнии разразить грязные облака, как из них толстыми каплями хлынул дождь, да так, что в мгновение ока сухие, переполненные людьми улицы потемнели от влаги, а всех, кто в это время был снаружи, застав врасплох, заставил метушиться и бегать от укрытия к укрытию, прячась от бесстыже заливающего вечерние улицы горького дождя. Снова эти неоновые вывески, болью режущие глаза, снова терпкий дым, пожирающий лёгкие и ворующий последние потоки свежего воздуха, снова жуткий запах выпивки, тенью нависающий над фигурой в плаще, медленно бредущей по опустевшей улице. Его явно не пугал этот дождь, ни эта искрящая в небе молния, ни грохот грозы, жуткими взрывами разящей окружение. Его заботило лишь то, что находилось в окружённом переливающейся красным и синим линии, тёмного, едва освещённого помигивающей лампой и вспышками с неба переулка, где в луже крови, размываемой пустившимся дождём, лежало очередное тело, обезображенное чьими-то погаными руками. Человек в плаще отмахнулся, когда кто-то из полицейских подошёл к нему с брифингом; сам разберётся и лишняя помощь ему не нужна. Он чуть склоняется над побледневшим телом и с несколько тоскливым взглядом окидывает испуганную гримасу на лице жертвы. Снова женщина, снова этот чёртов переулок. Снова дождь и дерьмовый понедельник. Он устал от понедельников, устал от металлического привкуса крови на кончике языка. Не сказав не слова, он поднялся на ноги, закурил, выудив из внутренностей своего плаща помятую пачку гадких, дешёвых сигарет. Горький дым, такой же, как и вся атмосфера в этом поганом городе с его бесконечно серыми тучами и нескончаемыми ливнями, размывающими реки льющейся крови в этом безумии преступности и беззакония. У него был шанс провести остаток лет в доме на песчаном берегу, наслаждаясь бесконечной, безграничной лазурью и противно ярким, но приятно греющим солнцем. Но он выбрал путь бесконечной погони за справедливостью в, казалось бы, стенах серости, что окружала этот грязный город и его мерзкие, режущие глаза вывески, мигающие, переливающиеся отвратно-тошнотворным спектром неонового счастья в крупных каплях, рассеиваясь и создавая вокруг себя просто какой-то цирк, где он был клоуном, по колено в дерьме, кишках и крови, каждодневно проливающейся на этих улицах. Это было цветастое безумие, от которого даже очки с тёмными линзами не спасали, чей свет закручивал сознание в водоворот, особенно вперемешку с гадким алкоголем, чтобы сбить очередное металлическое послевкусие. И память об очередном трупе, распластавшимся под толстыми, чёрными тучами, безысходно и напуганно взирая в бесконечную дождливую суматоху. Он не слушает никого, лишь что-то мрачно бормочет, мотает головой, бросает окурок на землю и удаляется к машине, насквозь провонявшей его попытками сбежать от реальности. Забыться и не думать, не вспоминать и перестать ненавидеть город, в котором он живёт, дождь, который он видит чаще, чем свои выходные, и поганый ореол запахов, преследующий его по пятам, что впитался в бледную, не видевшую солнца кожу, в синяки и ссадины, в каждый шрам и каждую полосу, оставленную бесчисленными попытками повиснуть без дела болтаясь и отдать этому жалкому городишко то, что ему нужно — жертву. И, наконец, посмертно очистить себя от бесконечно пролитых литров крови, что коркой покрыли его руки. В серой, безжизненной квартире, рука снова тянется к стволу. Верёвка давно валяется где-то в гостиной, старый табурет сломался, не выдержав бесконечные попытки владельца покончить с начатым. Оставался лишь вариант, кажущийся безоговорочным, не дающим осечек. Отсчёт, щёлканье. Раз, и два, и три. И гул, эхом отразившийся от стен. Брызги разлетаются по всей кухне, кровавым одеялом растилаясь по деревянной мебели. Неон поблёскивает в тёмных каплях, растекающихся по предметам интерьера. Тело грузно валиться на бок, разводя под собой бардак. Такой же гадкий и мерзкий, как и все окружение за окном, въедающееся во все, что можно. Дождь прекращается, гроза отходит на второй план. С ночью приходит спокойствие в город. Его тень, оставлявшая городу лишь кровь, наконец отдала свою душу грязному небу.