Он и она

      Пульс громким эхом раздавался в ушах. В горле застрял неприятный сухой ком. Пальцы стали ледяными и влажными. Прятать руки в карманы было нельзя, она запретила. Горбиться, переминаться с ноги на ногу и опускать голову — тоже. Он не мог отказать ей. Должно быть, ей стоять рядом было ещё сложнее. Ему жалко было видеть, как её и без того тонкий стан грубо затягивают тугим корсетом в четыре руки. Зачем это? Разве его ночная странница не красива по своей природе? Разве может кто-то оторвать взгляд от её сияющего лика? Он помнил, как она, снимая туфли, жаловалась на их тесноту, показывая кровавые мозоли. Он ласковыми прикосновениями и добрым словом врачевал их, между тем касаясь её нежных колен носом и губами. Ему впервые в жизни голову кружило от любви. Он хотел вечность пропускать меж пальцев эти волосы цвета зрелых колосьев пшеницы, придерживать большой ладонью по-птичьи хрупкие лопатки и узкие плечики, вдыхать аромат кожи с её шеи и покрывать теплыми прикосновениями губ всё её тело. Он был самым счастливым человеком на свете, пока гулял с ней под луною, пока прятался в её покоях от всего мира и пока слышал её смех — теплый, нежный, звонкий, ласковый. Рядом с ней ему хотелось стать котом и растечься по её коленям, мурчать, подставляя то одно ушко, то другое, бодать её мохнатым лбом и обнимать руку пушистыми белыми лапками. Она была недосягаемо красивой и столь же мудрой. Иногда глядя на неё со стороны хотелось плакать: ну какая это женщина!       Юная королева, прекрасная, как сама жизнь, стояла рядом с ним, приподняв подбородок уже привычным движением, и мизинчиком слегка коснулась руки супруга, напоминая ему, что его голова должна смотреть прямо, а не на неё. Забывшийся муж, стушевавшись, тут же повернул голову вперед, поняв, что все это время смотрел прямо на неё, а не на зал, полный людей. Что ещё хуже, он прослушал всю речь, так что теперь чувствовал себя вдвойне глупо. Прикосновение пальца супруги казалось ему теперь журящим. Кончики ушей его покраснели, и он собрался, расправив плечи и приподняв голову. Девушка рядом едва заметно улыбнулась ему одним лишь уголком губ. Соприкосновение рук их было так мимолетно, что теперь молодой король даже не понимал, было ли оно на самом деле.       Вся жизнь его теперь проходила словно бы в тумане. Никого и ничего вокруг себя он не видел, кроме возлюбленной. Раньше он думал, что так не бывает. Смеялся над рассказами о глупых подвигах влюбленных. А теперь сам бы шагнул в пропасть за возможность целовать её ноги. Он хотел стоять перед ней на коленях и обнимать её щиколотки, хотел, чтобы она была всем его миром, хотел видеть лишь её одну. Ему казалось, ничего больше не интересовало его так, как прежде: ни магия, ни зельеварение, ни золото, ни еда, ни собственная красота. Все его мысли были теперь лишь о Ней. О великой и прекрасной Ней, что стала его богиней, его музой и душой.       Бледность кожи выдавала волнение молодого короля. Он чувствовал себя вором, пробравшимся на большое торжество и без причины вставшим подле юной прекрасной королевы. Ему хотелось вжать голову в плечи и спрятаться от этих назойливых взглядов, что поминутно оценивали их пару и особенно его партию для юной красавицы. Должно быть, не такого выбора ожидали вельможи от своей королевы. И это осуждение в их взглядах заставляло его ещё сильнее почувствовать себя преступником. Холодные капельки пота уже скопились на загривке, и молодой человек с трудом сдерживался, чтобы не стереть неприятную влагу с кожи, нарушив свою позу. Раньше он терпеть не мог богатеньких королевских особ, завидовал им, обворовывал. А кто он теперь?       Бродя по банкетному залу, он невольно вглядывался в блюда, чтобы заранее решить, что попросить у слуг, когда все сядут. Королева тут же нырнула ему под руку, заботливо направляя и уводя его дальше своими короткими, но быстро семенящими шажочками, что так легко, красиво и музыкально частили по паркету. Он чуть виновато опустил голову, ускоряя шаг, чтобы поспеть за возлюбленной. Он знал, что не должен бродить по залу, как неприкаянный, но и куда идти тоже не знал. Она так легко и незаметно подхватила его, что со стороны все выглядело так, будто король ведет свою даму ко главе стола.       Она мило улыбалась во время приёма и всегда вежливо отвечала гостям, сидя подле мужа, а тот практически всё время скромно молчал, будто воды в рот набрал. Раньше ему казалось, что он безумно красноречив. Теперь же сладкие речи лились потоком со всех сторон, и он не успевал нащупать в них второе дно, как тут же поспевали новые. Было слишком шумно, слишком много. Он не привык к такому, из-за чего в висках немного пульсировало. Когда он пропустил обращенный к нему вопрос, она так легко смогла привлечь его внимание, кокетливо повторив содержимое похожими словами, что тот быстро сумел сообразить, что к чему, и даже понять, кто из близ сидящих задал вопрос, дабы обратить на него свой взгляд.       Он уже научился не есть жадно, не класть в рот большие куски. Каждый раз, глядя на стол перед собой, он вспоминал ласковый голос супруги, что объясняла ему, какой прибор для чего нужен, как каждый из них держать и как следует водить руками, чтобы не запачкать рукава. Он правда старался. Каждую секунду напоминал себе расправить плечи, не наклоняться над тарелкой, не менять приборы в руках местами, использовать нож, не брать за один раз больше, чем можешь прожевать, не добавлять в уже набитый рот, вытирать губы при малейшем подозрении на загрязнение, трапезничать неспешно, тщательно прожевывая и оценивая каждый кусочек. Голова шла кругом от всего этого, но он держался молодцом, даже успел несколько раз улыбнуться своим новым приближенным и немного поговорить с ними, когда бокал вина слегка развязал язык королю и задобрил гостей.       Он даже не заметил, что, немного расслабившись и заслушавшись разговором вельмож, начал незаметным движением, совершенно естественным и невзрачным, проталкивать кусок хлеба в свой рукав. Мудрая супруга, улыбаясь гостям, мягко коснулась руки мужа, скользнув пальцами по тыльной стороне ладони, будто хотела погладить любимого, и незаметно для гостей слегка сжала его запястье, останавливая. Тот пристыжено одернул руку, откладывая её подальше от булки, что едва не оказалась в его рукаве.       Королева даже не показала виду, что что-то не так, не позволив никому из посторонних заметить эту маленькую сценку. Король стыдливо замолчал, поджав губу, и уставился в тарелку, на полминуты выбившись из колеи. Она же играючи подхватила разговор гостей, чтобы никто не обратил внимание на молчащего короля. Будто то было лишь уважение к супруге — не перебивать её.       Под руку они шли даже в покои. Он хотел держать ее руку обеими своими, но того не позволял этикет. Она легко смеялась над его шутками, такая воздушная в своих невозможно-пышных платьях. Это правда была она? Та самая, которая звонко смеялась, упав в траву и случайно наступив в студеный ручей? Это она, глаза которой сияли золотом в лунном свете? Она, тонкий стан которой в ночной тиши казался ему сном?       Пока она, сменив с помощью служанок своё платье на ночное, прихорашивала волосы у зеркала, молодой король, расстегивая свой плащ, с облегчением слегка улыбался самому себе, понимая, что сегодня смог удержаться и ничего не утащить даже со стола — рукава были пустыми. Мысленно он уже обнимал любимую на их супружеском ложе, прижимаясь к ней сбоку крепко-крепко, как вдруг, сбросив с себя плащ, услышал, как оглушительно ударился о пол золотой гребень.       Весь мир вдруг померк у него перед глазами и сузился до точки. Все звуки затихли, осталось только оглушительно громкое дыхание и собственный пульс. Лицо его резко побледнело, пальцы задрожали. Лопатки мгновенно взмокли, и по всему телу пробежали мурашки. Вдруг стало очень холодно. Он хотел уже сунуть руки в карманы, чтобы узнать, сколько на самом деле своровал, сам того не заметив, из-за своей чёртовой клептомании, но вдруг почувствовал, как супруга, подойдя сзади, легонько прильнула к его спине и обвила его запястье пальцами.       — Робби…       Он сглотнул ком. Ему было стыдно. Ужасно стыдно за то, что она видела это. За то, что он не мог от этого избавиться, сколько бы раз она ни говорила с ним по этому поводу. Она была такой идеальной, просто заоблачной. А он был таким пропащим, безнадежным. Пальцы мелко дрожали. Она гладила его руку.       — Тише… — она обняла его со спины, бархатистыми ладонями успокаивая его сердце, бешено стучащее под её тонкими белыми пальцами.       Он смазанным движением схватился за её руки, как утопающий за соломинку, и сильнее прижал их к своей груди, поджав губы и чуть сгорбившись, чтобы всей спиной ощутить тепло возлюбленной.       — Это пройдет, нужно только немного времени… Тебя никто не выгонит… Никто не отберет еду… Ты можешь не прятать куски хлеба в рукава… Если ты захочешь есть ночью — ты попросишь слуг, и они достанут для тебя всё, что угодно… Не нужно воровать у самого себя, милый, весь этот замок твой…       Её шелестящий мягкий голос околдовывал молодого короля, и он, доверчиво прикрыв глаза, внимал ему одному. Ему страшно хотелось излечиться, он хотел перестать воровать, но он делал это не специально, он даже не замечал, что тащит что-то в карман, и окружающие тоже не успевали увидеть. Сноровка его была так хороша, что он сам уже не мог понять, когда ворует что-то. Он делал это бездумно, как дышал.       Мудрая юная королева ласково прижималась к мужу со спины, ластясь к его лопаткам щекой.       — Ты дома… Этого у тебя… У нас никто не отнимет…       У него в груди разливалось тепло от каждого её слова и прикосновения. Она осторожно поцеловала его в плечо сзади, вызвав новую волну мурашек. Так и не озвученная благодарность повисла в воздухе, он не смог сказать и слова. Только сгорбил плечи, доверчиво вверяя себя в руки мудрой юной возлюбленной.       — Утром я верну всё на место, никто не заметит, — шепнула она ему на ухо, поднявшись на носочки, и, улыбнувшись, чмокнула мочку.       Губ молодого короля коснулась робкая улыбка.