Скоро кончится лето

«И не друг, и не враг, а — так»

Каждый выбирает по себе.

Щит и латы. Посох и заплаты.

Мера окончательной расплаты.

Каждый выбирает по себе.

Ю. Левитанский

***

      Это потом оказывается, что вечером накануне дня, когда Борис Борисович доставил Венеру в МУР, Машу Горошину после основательного допроса отвезли обратно на квартиру в недавно отстроенной девятиэтажке, где обнаружились и алкоголь, и валюта, и всё остальное, чего у простой советской официантки обнаружиться было не должно. Но отвезли её домой не ради обыска и не в одиночестве, а в сопровождении пары оперативных сотрудников — с одним из них Венера как раз и имела неудовольствие познакомиться в коридоре уголовного розыска.       Сотрудники эти остались в пресловутой квартире на ночь. Как чувствовали, что ранним утром туда заявится Витя Пчёлкин вместе с товарищем и, ничего не подозревая, угодит в расставленный капкан.       — Да я ничего не крал, командир! — говорит Витя Пчёлкин, когда Венера, наплевав на все приличия, вламывается в кабинет, куда его завели минутой ранее. — Ну какая кража?!       — Какая кража?! — сурово вторит ему Венера.       — Гражданка, я не понял, — поднимается из-за стола коренастый сотрудник уголовного розыска. — Вы-то вообще по какому праву тут?       — За что вы задержали…       Договорить у неё не выходит, потому что милиционер берёт её за локоть и пытается выволочь из кабинета; но в ситуацию спешит вмешаться Витя Пчёлкин, который грозно рычит:       — Ты чё делаешь?! Лапы от неё убери! Лапы, я сказал! Убрал лапы!       И, повернувшись к сотруднику-грубияну спиной, он цепляется за край его водолазки, оттягивает на себя так, что ткань едва не трещит по швам, и пытается помешать вытолкать Венеру из кабинета настолько, насколько позволяют ему ограниченные наручниками возможности.       Сотрудник не знает, за что хвататься прежде всего: за Венеру, не желающую уходить, за Витю Пчёлкина, не желающего от милиционера отцепиться, или и вовсе — за свою водолазку, которая грозит пасть в этой битве первой жертвой.       Ему на подмогу приходят коллеги: пара человек в форме впрыгивают в пыльный кабинет, отчего внутри становится до невозможности тесто и жарко, хватают Витю Пчёлкина и усаживают обратно на простой деревянный стул, который кренится назад и встаёт на две задние ножки, отчего Витя Пчёлкин едва не рушится ниц вместе со стулом.       — Ты сейчас за нападение на должностное лицо ещё схлопочешь, ты понял? — басит грубиян-сотрудник и тяжело дышит.        Венеру эта безобразная возня приводит в чувство: она понимает, что дело пахнет керосином; что лучше положение не усугублять — ни своё, ни Вити Пчёлкина.       — Я сейчас, — кивает ему она. — Я тут с… Я сейчас всё решу. Только не наломай дров, Вить!       Венера с отчаянием осознаёт, что если кто тут и наломал дров, так, кажется, это она сама, а Витя Пчёлкин стал всего лишь одной из щепок, отлетевших при рубке леса.       — Да не… — Венера уже выбегает в коридор, когда в спину ей летит его громкий оклик: — Венька, не надо, всё нормально! Я сам! Не надо…       Но Венера, полная решимости, уже врывается в кабинет к Борис Борисовичу и Илье-муровцу, но от нервного напряжения объясниться чётко и ясно не выходит: она распахивает рот, как рыба, и бессвязно бормочет, что необходимо предотвратить катастрофу. Борис Борисович выпрямляется, хватает её руки за запястья, и его пальцы смыкаются на них, как наручники на Вите Пчёлкине. Венеру пробирает холодная дрожь. Борис Борисыч заставляет её остановиться, глубоко вздохнуть, а потом спокойно спрашивает, что стряслось; Венера просит (но по-прежнему путанно) разобраться, за что задержан Витя Пчёлкин.       Борис Борисович усаживает её на то же место, где она сидела, давая роковые показания, Илья Савельевич тут же спешно прячет под столом что-то, подозрительно звякающее, а потом, кашлянув, говорит:       — Так это… Как раз с ночи и проводим оперативно-розыскные мероприятия, — и смотрит сначала на Венеру, а потом на Борис Борисыча. — По адресу проживания задержанной установили наружное наблюдение, в ходе которого были замечены подозрительные элементы… В целях предотвращения преступления и поимки, значит, этих злоумышленников сотрудники уголовного розыска выехали вчера на квартиру и остались там на ночь, поскольку была получена информация… — он косится на Венеру, и Венера понимает, про какую информацию идёт речь. — А вам, Борис Борисыч, обо всём доложено, я лично вас в известность ставил. Группа там налицо, тут даже к бабке не ходи, двоих вот повязали, они и остальных подельников сдадут…       — Хватит, — выставляет перед ним ладонь Борис Борисович, и Илья-муровец тот же час затыкается.       Борис Борисович удаляется и оставляет Венеру с ним наедине. А она ошарашенно анализирует всё только что сказанное и приходит к выводу, что капкан, в который попался Витя Пчёлкин, расставила собственными руками.       Венера клянёт себя на чём свет стоит и тревожно кусает ногти. Во рту как наяву мерещится резкий и едкий привкус: давным-давно в детстве из-за дурной привычки пальцы мазали горчицей. Она это некстати вспоминает и кажется, что Венеру снова за что-то наказывают.       И она знает, за что. Надо же: неприкосновенность Космосу выторговать она догадалась, а вот о том, что в деле будет принимать непосредственное участие Витя Пчёлкин, даже не подумала. Ему-то никто заранее индульгенций не выписывал. И как теперь быть?       Должно быть, вся трагичность и фатальность происходящего написана у Венеры на лице, потому что муровец какое-то время её изучает молча, а потом достаёт из-под спешно спрятанную бутылку креплёного портвейна. Наливает в стопку и протягивает:       — Выпейте, успокойтесь… Надо бумажечки ещё подписать, Венера Юрьевна…       Венера не отказывается. Её потрясывает, а стопка звонко дребезжит донцем, постукивая о деревянную поверхность стола, когда Венера ставит её обратно дрожащими пальцами. Неужели в попытке сохранить будущее одному, она сломала судьбу другому?       И кому сломала!..       Вите Пчёлкину, который не отходил от неё в момент, когда ей было хуже всего…       Вите Пчёлкину, который держал для неё в кармане коробочку монпансье с всегда разными рисунками на крышке…       Вите Пчёлкину, который договаривался со всеми на свете медсёстрами, чтобы Венериному брату оказывали в больнице достойный уход…       Вите Пчёлкину, которому она так была благодарна за самый простой и самый вкусный в жизни ужин: батон белого и сладкое молоко…       — Что же я наделала? — беспомощно выдыхает Венера в пригоршню ладоней и заслоняет от ужаса лицо руками.       Ладони у неё холодные, будто она снова забыла в машине перчатки, но отогреть пальцы в карманах не может: рядом ведь нет Вити Пчёлкина, который не позволит Венере голыми руками на зимнем морозе хвататься за ручки кресла-каталки, чтобы погулять вечером с Космосом по парку.       — Вы чего, Венера Юрьевна? — перегибается через стол Илья-муровец. — Девица-то эта жива хоть? Вы не из-за неё? С ней же Митьку отправили, он без промахов работает! Вы чего, девушка?       Венера смотрит на него осоловелыми глазами.       — Нужно ведь что-то делать, — неизвестно кого убеждает она. — Это какая-то ошибка. Недоразумение. Во всём нужно разобраться…       Илья-муровец делает страдальческое лицо, кивает и говорит таким голосом, которым обычно успокаивают умалишённых:       — Разберутся-разберутся. Конечно, разберутся, Венера Юрьевна, вы что же думаете, мы тут невиновных держим…       Венера не знает, виновный Витя Пчёлкин или нет, но ей очень не хочется, чтобы его здесь держали, даже если самый что ни на есть виновный.       Витя Пчёлкин ведь не такой пропащий, как кажется: он даже работает почтальоном — почётная профессия, важная и нужная, кто же за него будет письма разносить, если его тут запрут?.. Так думает Венера — глупо и растерянно, сама понимает, — пока ждёт вестей от Бориса Борисовича.       Она с трудом унимает в себе обуявшую жажду активной деятельности: понимает, что суваться, не зная броду, слишком рискованно и прежде всего можно навредить самому Вите Пчёлкину.       Не зная, куда деваться от страха и от себя самой, Венера мечется из угла в угол, заламывает руки, щёлкает суставами, берёт у Ильи-муровца предложенную сигарету, но не курит, а под его же неодобрительным взглядом мнёт и крошит в порошок, потому что необходимо чем-то занять руки. Кожа на подушечках теперь противно пахнет табаком, а минуты ожидания текут невыносимо долго.       Борис Борисыч всё ж таки возвращается. Венера тут же вскидывается и сверлит его требовательным взглядом.       — Это ведь тот твой друг? Который караулил нас возле подъезда. Он?       — Это друг Космоса, — машинально поправляет Венера, а потом вспоминает про леденцы, батон белого и забытые перчатки. — То есть, мой… Он и мой друг, да. Почему он здесь?        — Грабёж с проникновением. Застали на месте.       Венера сглатывает острый ком под голосовыми связками, из-за которого следующий вопрос звучит сипло и сдавленно:       — Что это значит?       Борис Борисович молчит. Вместо него отвечает Илья-муровец:       — От четырёх до десяти. С конфискацией.       Венеру до костей пробирает оторопь. Ноги её не держат, и если бы не стул рядом, она бы рухнула прямо на пол.       — Как от четырёх до десяти? — шепчет она. — Чего?       — Известно, чего, девушка, — поправляет он накрахмаленный воротник рубашки. — Лет. От четырёх до десяти лет.       Реальность кажется ей засвеченным плёночным снимком: на едва различимые очертания предметов накладываются яркие вспышки. И осознать происходящее Венера не может, как ни всматривается в расплывчатые пятна перед глазами.       — Нет-нет-нет, — трясёт она головой и хочет, чтобы только это всё отмотали назад, а слова про года и конфискацию и вовсе не прозвучали. — Нет. Его нельзя… Он не может… Что это за ерунда? Какой ещё грабёж?       Венера вскакивает и мечется по кабинету. Глухой стук её невысоких каблучков набатом звучит в ушах.       — Какой ещё грабёж, я говорю?! — сверкает она глазами в сторону Борис Борисыча: он кажется ей слишком спокойным. — Какой грабёж, я спрашиваю?!       — Незаконный, — по-армейски прямо отвечает он.       — Не собирались они никого грабить, — взрывается Венера. — Они же не за этим туда пришли, какой ещё грабёж…       Она хватается за эту соломинку в попытке выгородить Витю Пчёлкина: если Маша Горохина жива и невредима, значит, приказ Хряща не осуществился. Следовательно, какая за Витей Пчёлкиным может быть вина?       — А зачем они туда пришли? — не упускает возможности подловить Венеру Борис Борисыч. — Зачем туда пришёл твой друг?       Венера осекается и понимает, что соломинка — вовсе не соломинка, а тяжёлый груз на шее утопающего. Дыхание у неё сбитое, рваное; она пробует выровнять его и зашкаливающий пульс.       — Вы же мне обещали, — жалобно произносит она.       — Не оставите нас? — любезно просит Борис Борисович Илью-муровца. — Не надолго.       Он вздыхает так, что становится очевидно: вся эта канитель ему порядком успела надоесть; но опять смиренно достаёт свою пустеющую “Приму” и выходит.       — Венечка, — Борис Борисович подходит к ней, надавливает на плечи, усаживая обратно на стул, а сам опускается перед ней на корточки и заглядывает в лицо. — Мы с тобой говорили про твоего брата. Про Космоса. Он будет фигурировать всего лишь как потерпевший, я тебе это пообещал. Так?       Венера кивает.       — Но Витя… — мямлит она и скорбно смотрит ему в светло-голубые глаза. — Я хорошо его знаю… Я клянусь, что он ни при чём. Это ужасное недоразумение, Борис Борисович… Его тоже нельзя…       — Его уже задержали, — обрывает он Венеру на полуслове и берёт её руки в свои, крепко сжимая трясущиеся пальцы. — Протокол оформляют. Они с подельником вскрыли замок в квартире гражданки Горошиной, незаконно проникли в жилище, пока внутри находилась хозяйка и оперативные сотрудники. Это грабёж, Венечка. Статья сто сорок пятая УК РСФСР…       — Да какой же это может быть грабёж, если они ничего не крали?       — А это тебе откуда может быть известно?       — Да оттуда! — хлёстко восклицает Венера. Внутри у неё клокочет смесь злости и бессилия. — Я знаю, зачем они туда пришли. Они пришли к этой Маше. Поговорить с ней, а не грабить, понимаете?! Какая может быть статья в уголовном кодексе за желание поговорить с человеком?       — А зачем же вскрывать замок на двери, если хочешь просто поговорить? — резонно возражает он. — Что-то я этого не понимаю.       Венера ссутуливает плечи. Тут аргументов и у неё не находится.       — К тому же сотрудник, осуществивший задержание, утверждает, что твой друг действительно намеревался совершить кражу личной собственности гражданки Горошиной.       — Я в который раз повторяю: это глупости. Сотруднику вашему что-то почудилось или… или, может, он врёт намеренно, потому что Пчёлкин его оскорбил, я сама при этом присутствовала! — Венера чувствует, что борется с ветряными мельницами. — Что они там могли украсть?       Борис Борисович, не вставая с корточек, чешет затылок.       — Кепку, — говорит он, наконец. — Это отражено в протоколе. Вещественное доказательство изъяли у него при задержании.       — Кепку?       — Кепку, которая находилась на вешалке в прихожей. Твой друг незаконным образом проникнул в жилище, взял эту кепку, а в то же время в квартире находилась хозяйка и оперативные сотрудники. То есть, получается, преступным путём завладел личным имуществом гражданки Горошиной в присутствии её самой и третьих лиц. Это и называется грабёж, Венечка.       Венера вспоминает кепку Вити Пчёлкина, которую она истоптала в уличной луже и которую он так и не забрал: когда грянули морозы, всем стало не до кепок.       — И что делать теперь? — одними губами спрашивает Венера, а Борис Борисович пожимает плечами. — Вы не можете как-то… посодействовать?       — Венечка, — Борис Борисович встаёт и сам меряет шагами комнату. — Ну ведь одно дело, когда это твой брат, который пострадал от злостного нападения и чуть не лишился жизни. Я ведь уверен, что он ничего такого не… Что если твой брат и связался с плохими людьми, то…       Борис Борисович останавливается посреди чужого кабинета, в котором ему наверняка тесно после начальственных хором, стоит недолго истуканом и молчит, а потом, поразмыслив, продолжает:       — Он у меня на глазах рос, Венечка. Твой брат приличный воспитанный юноша, я более чем в нём уверен. Время сейчас просто такое, страну трясёт, порядка никакого, разгул преступности. Он молодой, нашёл плохую компанию, так бывает. Но я же готов ему помочь, даже не ради тебя, а ради твоего отца, ради самого Космоса. Но этот… — Борис Борисович тычет большим пальцем в закрытую дверь, имея в виду Витю Пчёлкина. — У него на лбу написано, что он — будущий уголовник. И поймали его не на хулиганстве каком-нибудь, а на серьёзном преступлении… Это всё не шутки, Венечка.       Венера встаёт с места и смотрит на Борис Борисыча с вызовом и принятием одновременно.       — Вы не поможете?       Он неуверенно шевелит губами.       — Я посмотрю, что могу сделать. Но исключительно в рамках закона, Венечка. Если виноват — пускай отвечает. И ему так полезней, и я, в конце концов, офицер, Венечка. Я не могу вот так жертвовать своей честью ради всяких…       Венера вылетает из кабинета. Ей навстречу размашистым бодрым шагом двигается Илья-муровец, напоминающий по форме крепкий такой и вместительный шкаф; Венера даже удивляется, какой он на самом деле рослый — макушка едва по потолку не шкрябает.       — Вы уже уходите? — нахлобучивает он фуражку и становится ещё выше. — Хотя вы же всё подписали, так что ничего от вас больше и не нужно…       Венера озадаченно рассматривает блесятщие пуговицы на его кителе и спрашивает:       — Скажите, — говорит она вдруг, — а если, скажем… Ну, то есть, представим, что моего друга, его задержали за… Понимаете, он ничего незаконного не совершал, а его привели в милицию и хотят оформлять протокол…       — Протоколы не оформляются, когда ничего не совершают, — глупо ухмыляется он.       — И всё же… Там надо ещё разобраться, — на корню пресекает его иронию Венера. — Вот допустим, его привели к вам и оформляют протокол. Как мне ему помочь? Что нужно сделать?       Венера изо всех сил пытается подражать Вите Пчёлкину, от мягких улыбок и слов которого все вокруг тут же таяли и поступали, как он попросит. Но ей неловко: должно быть, это какой-то врождённый дар и Венера им совершенно не обладает.       Илья-муровец, возвышаясь над Венерой головы на две, от неловкости кашляет в розоватый кулак размером с её же голову. Но всё-таки приосанивается и расправляет плечи, вспомнив, видимо, что находится при исполнении.       — Помочь… — эхом повторяет он и ненадолго задумывается. — Ну это вам, для начала, в юридическую консультацию. Вы же представления обо всех установленных законом процедурах никакого не имеете, да?       Венера тяжко вздыхает, молча с ним согласившись.       — Так вот к ним и сходите. Вас сориентируют, что можно сделать.       — А… адрес? Адрес у вас есть? Куда нужно идти? ❣️ Любимый читатель! НЕ ЗАБУДЬ ПОБЛАГОДАРИТЬ АВТОРА ЗА ЕГО ТРУД💖       ▪️ нажми "Жду продолжения"!       ▪️ напиши в отзывах "спасибо"❣️ Я ОЧЕНЬ надеюсь на обратную связь🥺 Она помогает мне быстрее писать продолжение ✍🏻