У меня его лицо

Когда Вениамин Самуилович открыл дверь в свой кабинет, он обнаружил, что рядом с его столом стоит человек с острой бородкой, в очках, облаченный в белый халат и роется в сверхсекретных папках. Доктор удержал себя от резких движений, несмотря на бурное негодование, которое вызвала у него эта ситуация. Он неторопливо подошёл к неизвестному и заговорил с ним своим обычным, чуть насмешливым тоном: — Добрый день. Не соблаговолите ли представиться? — Да, конечно, — незнакомец положил дело одного из пациентов на стол и сделал шаг вперёд, протянув доктору ладонь для рукопожатия. — Профессор Александр Николаевич Стравинский. Доктор пожал его руку, представившись в ответ: — Вениамин Самуилович Рубинштейн. Рубинштейн некоторое время с интересом рассматривал черты лица профессора и, наконец, не выдержав, спросил: — Тот самый? Александр Николаевич вопросительно поднял брови и ничего не ответил. Доктор тоже замолчал на некоторое время, краем глаза пытаясь разглядеть, дела каких пациентов его неожиданный гость успел просмотреть. — И откуда же вы взялись? — лицо Рубинштейна не выражало никаких эмоций, но внутри он поморщился. Грубовато получилось. — Меня прислали. Сверху, — противореча своим словам, профессор мазнул взглядом по полу. — Для проверки в вашей, я уверен, замечательной лечебнице. — Меня не предупреждали… — В этом и смысл проверок. Ну что? Ваш кабинет я уже осмотрел, проведёте мне экскурсию? Заодно обсудим некоторые интересн ые моменты, — Стравинский с намёком постучал пальцем по верхней папке.- Да, конечно, пройдёмте. Но, может быть, вам бы больше понравилась экскурсия от моей секретарши? Софочка, подойдите, пожалуйста! — Рубинштейн повысил голос, ожидая, что после его окрика, мгновенно, как это всегда происходило, раздастся цоконье каблуков. — Не стоит, к тому же, я отослал Софью Владимировну. Сегодня она нам не понадобится. Голос профессора звучал мягко и вежливо, но Рубинштейн не мог отделаться от ощущения, что всё не так просто. Он молча кивнул, закрыл дверь на ключ за вышедшим Стравинским и опустил ключ в карман халата. Спустя пару коридоров они вышли в комнату с витражами и очень высоким потолком.- Здесь у нас холл и переговорная. Туда — он указал на комнату за решёткой, — приводят пациентов для разговора с психиатром, — Рубинштейн скромно умолчал, что психиатром является он сам. — А здесь пациенты, которым это дозволено, проводят свободные дневные часы. — Очень жаль, что в вашей лечебнице невозможно оборудовать место для прогулок на свежем воздухе, — добродушно посетовал Стравинский. — Да и климат у вас… А уж про лодки я вообще молчу, — засмеялся он. — Вы же понимаете, мы судебно-психиатрическое заведение, у нас важна безопасность. — Да-да-да, конечно, я понимаю. Хотя я слышал о паре случаев… И сам я, кстати, тоже не заметил усиленной охраны. На это Рубинштейн решил ничего не отвечать и торопливо провёл гостя дальше. Хозяйственные помещения повышенного интереса у Стравинского не вызвали, хотя он всё тщательно осмотрел и бросил: — У меня в Москве, конечно, питание было организовано гораздо лучше, но тут тоже славно. Ну а какой там климат… — Так вы из Москвы? И какую больницу вы там возглавляете? — с иронией отнесясь к столичному снобству, спросил Рубинштейн.- А вы не знаете? — профессор обратил к Вениамину Самуиловичу удивлённый взгляд. Тот хмыкнул, но ничего не ответил. В палатах для процедур оба доктора взбодрились, будто охотничьи собаки, почувствовавшие дичь, и сходство между ними усилилось до безобразия. Стравинский с величайшим вниманием рассматривал всякие шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами, кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и другие, совершенно никому не известные приборы. — Славно, славно, — бормотал Александр Николаевич. Рубинштейн приосанился, словно гордый отец. — У нас самое лучшее и разнообразное оборудование! — Да, недурно. Видно, что финансируют вас хорошо. Ну, это и понятно. Всё-таки у вас такое важное для города заведение, можно и поторговаться с властями, — лукаво усмехнулся профессор. — Но кое-что можно было бы и добавить. Но об этом я расскажу вам потом. Сперва я бы хотел посмотреть на пациентов, в особенности, на вашего любимчика, — блеснув стёклами очков, Стравинский первым направился в жилое крыло. Рубинштейн, скрипя зубами и недовольный тем, как хорошо приезжий осведомлён о его делах, последовал за ним. — У вас в Петербурге так мало психически нездоровых преступников? — с исследовательским интересом разглядывая очередного несчастного сквозь прутья решётки, сказал профессор. — А в Москве их больше? — со всей доступной ему учтивостью поинтересовался Рубинштейн. — Ох, — Стравинский засмеялся. — Замечательный вопрос. В Москве они другие… Да и условия у нас по-цивилизованней. — Я чрезвычайно расстроен вашим упрёком, — начал Рубинштейн (Стравинский тут же всплеснул руками, мол, что вы, я вас ни в чём не виню, у вас самая славная лечебница на всём белом свете), — но я надеюсь, вы поймёте, что по-другому с этими людьми нельзя, когда увидите, как вы выразились, моего любичика. Пойдёмте, пойдёмте. В другой ситуации Рубинштейн бы сто раз подумал, прежде чем показывать его незнакомому человеку, но сейчас ему очень хотелось щёлкнуть заносчивого, как ему показалось, профессора по носу своим последним козырем. Камера Сергея Разумовского отличалась от других. Явно более усовершенствованная защита и от внешнего, и от внутреннего воздействия. Но и сама камера просторнее. Рисунки на стенах и на разбросанных по мягкому полу листах. Ни один пациент, кроме Сергея, не мог даже мечтать о пишущих принадлежностях и бумаге. Но Разумовский умел торговаться. — Сергей! — окликнул его Рубинштейн. — Как у вас сегодня дела? Разумовский, до этого сидевший спиной к гостям, резко обернулся, вскочил и с яростью ухватился за прутья решётки. Докторам пришлось отпрянуть. — Я же просил вас больше не задавать этот дурацкий вопрос! — раздражённо воскликнул Сергей. Но уже через секунду его настроение переменилось. — У нас сегодня гости? — вкрадчиво прошептал он, просчитывая, какую выгоду можно извлечь из присутствия постороннего. — Профессор Стравинский, из Москвы, Сергей Разумовский, — Рубинштейн нехотя представил их друг другу. — Здравствуйте, Александр Николаевич, — скромно потупив глазки, произнёс Разумовский. — Приятно познакомиться, Сергей, — дружелюбно кивнул профессор. — Есть ли у вас какие-нибудь жалобы? Предложения? Ваш доктор, например, утверждает, что вы заслужили обстоятельства, в которых находитесь. — Я говорил не это… — вмешался было Рубинштейн, но его никто не услышал. Разумовский не отводил взгляда от заинтересовавшего его профессора. — А вы, Александр Николаевич, — он сделал упор на имя и до Вениамина Самуиловича, наконец, дошло, что Сергею имя-отчество профессора знать было неоткуда, — вы, значит, считаете по-другому? — Конечно! — Стравинский всплеснул руками. — В нашем деле главное комфорт и, не побоюсь этого слова, добровольность. — Надо же… — Сергей деланно цокнул языком. Ему нравилось смотреть, как Рубинштейн бесится на заднем плане. — Ну что ж, Сергей Дмитриевич, вынужден откланяться. Надеюсь, в будущем наши встречи станут регулярными, с вами приятно иметь дело. До свиданья.И, оставив озадаченного Разумовского позади, профессор двинулся к дверям соседней камеры. Не дав плетущемуся за ним Рубинштейну начать требовать объяснений, он спросил: — В деле было написано, что соседние с Разумовским камеры никто не занимает, потому что он часто шумит и буйствует. Это так? Он не показался мне… А, впрочем, я могу ошибаться. Покажете мне эту камеру изнутри, раз она всё равно пустует? Рубинштейн тяжело вздохнул, но подумал, что больше в его больнице обозревать нечего, значит, этот муторный визит скоро подойдёт к концу, и приободрился. Стоило ему открыть дверь, Стравинский тут же впорхнул в камеру, оглядываясь и приговаривая «Славно, славно». У доктора в голове даже мелькнула соблазнительная мысль запереть его там, но он подавил её волевым усилием и поёжился, переступая порог камеры вслед за своим визави.- Ну что же, в целом, я доволен своим визитом. Есть правда, пара мелочей, которые было бы неплохо исправить. Но это потом. Сейчас давайте поговорим о другом, — Стравинский внезапно сильно постучал в перегородку, разделяющую эту камеру с камерой Сергея Разумовского. С той стороны раздался удар, будто кто-то всем телом врезался в стену. Профессор довольно улыбнулся.- В своих бумагах вы описали природу расстройства Сергея. Но, к моему удивлению, вы отрицаете, что у него диссоциативное расстройство личности и не предпринимаете необходимое лечение. Присаживайтесь, пожалуйста, — заметив, что Рубинштейн неловко мнётся посередине камеры, он указал ему на кушетку. — Более того, по-вашему, выходит, что тело Сергея захватила некоторая сверхъестественная сущность. Не могли бы вы объяснить, что привело вас к этой мысли? Рубинштейн ответил не сразу: он замялся, раздраженный тем, что ему, в его же больнице, предлагают сесть. Однако, затаив внутри себя приятную мысль, что стоит им вернуться в его кабинет, приезжий профессор окажется под властью часового механизма, он всё-таки заговорил. — Вы обратили внимание на цвет глаз Разумовского? — Честно говоря, нет, — Стравинский пожал плечами, но взгляд его лукаво блеснул. — Сейчас они жёлтые. А у Сергея Разумовского всю жизнь были голубые глаза, — торжествующе заметил Рубинштейн. — И на этом основании вы делаете вывод о влиянии на него потусторонней сущности? Вениамин Самуилович хотел кивнуть, но что-то его остановило. Формулировка вопроса была какой-то… подозрительной. — А кто-нибудь кроме вас видел, как его глаза меняют цвет? — вкрадчиво спросил профессор. — Да, — мгновенно, без единого сомнения заверил его Рубинштейн. — Кто? — Майор…- Игорь Гром? — вежливо перебил его Стравинский. — Я видел, что его карточка у вас тоже есть. Кажется, он является вашим пациентом? — Он им станет. — Интересно. Но всё же? — Вы должны были видеть фотографии в деле Разумовского, которые подтверждают… — Голубчик, доверять настолько легко фальсифицируемым источникам это просто смешно. — Да, но… — Были ли у этого явления другие свидетели? — Нет, но… — Может быть, вы можете предоставить ещё какие-нибудь доказательства? — Нет, но в нашей науке должно быть место и тому, что невозможно доказать! — Славно. Стравинский немного помолчал, что-то обдумывая, а потом вновь обратился к Рубинштейну. — У меня для вас хорошие новости: ваша лечебница имеет все перспективы для дальнейшего развития. Завезём новое оборудование, немного изменим обстановку. Обязательно нужно поменять рацион! Вернём и судачки а натюрель, и стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой, и яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках, и филейчиков из дроздов с трюфелям, и перепелов по-генуэзски, и суп-прентаньер. Всё будет самого высшего класса! — Но это же получится не больница, а ресторан! — жалобно попытался возразить шокированный Рубинштейн. — Правильно! — радостно кивнул Стравинский. — И те, кому нужно, об этом узнают. А за вереницей помещённых в лечебницу богатых жён, сыновей, родителей, племянниц и братьев потянутся и деньги. — Но у меня же не только психиатрическое, но и судебное заведение. — А вы думаете, что богатые не совершают преступлений? Между прочим, у вас здесь — профессор легонько постучал по перегородке и из-за стены донеслись какие-то невнятные звуки, — уже есть первый пример. А то ли ещё будет. Вы же не знаете, что скоро начнётся… — Но… — Жалко, конечно, что у вас такой климат, да и вид из окон депрессивный. Но это изменить уже не в моих силах. В отличие от всего остального. — Вы собираетесь остаться здесь? — как можно более вежливо поинтересовался Рубинштейн, некоторое время назад переставший понимать к чему ведёт этот человек. — Конечно, кто-то же должен возглавлять лечебницу. Глаза Рубинштейна расширились от удивления. — А я? — А вам я бы посоветовал немного отдохнуть. Вы явно переутомились. Галлюцинации, обсессия пациентом. Да и потусторонние силы, о которых вы пишете… Вы правда верите, что они существуют? Давайте так, — Стравинский наклонился к сидящему на кушетке Рубинштейну и завладел обеими руками Вениамина Самуиловича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя ему в глаза, повторял: — Вам здесь помогут… Вы слышите меня?.. Вам здесь помогут… вам здесь помогут… Вы получите облегчение. Здесь тихо, всё спокойно. Вам здесь помогут… Рубинштейн, вначале чуть не засмеявшийся от такого простого приёмчика, неожиданно зевнул, и выражение лица его смягчилось. — Да, да, — тихо сказал он. — Ну, вот и славно! — по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, — до свиданья! На прощание он пожал руку Рубинштейна, а из кармана его халата забрал связку ключей. Не торопясь вышел из камеры, насвистывая мотив какой-то песенки, запер дверь. — Софья Владимировна! Софочка беззвучно вышла из тени. Сегодня она была в удобной обуви, а каблуки испарились вместе с раздражающим цоконьем. — Напомните мне заполнить карту нового пациента и закажите оборудование. Список я вам уже дал. Только поторопите их, можете даже доплатить. С завтрашнего дня мы должны начать курсы электросудорожной терапии. Начнём, пожалуй, с него. Стравинский кивнул на Рубинштейна, который, уже начав приходить в себя после внушений профессора, внимательно вслушивался в указания, которые тот давал его собственной секретарше. — Хорошо, Александр Николаевич, — Софья Владимировна кивнула и удалилась. Стравинский тоже пошёл к выходу, ему не терпелось начать обустраивать свой новый кабинет. — Почему вы здесь? — крикнул ему в спину Рубинштейн. — Плачу за свои грехи, — не оборачиваясь, кинул профессор, многозначительно улыбнувшись.