Дева в башне

Утро выдалось тёплым и безоблачным, но стоило ветру смениться, как набежали тучи и обрушился ливень. Сцилла вышла на балкон — ветвистый купол спасал от дождя, — разделась и бросила одежду на пол с кусочком мыла и широкой веткой. Поманила двумя руками — капли, словно сдуваемые, полились на платье и рубаху, пришпиленные обнажённой ножкой. Как только ткань намокла, Сцилла опустилась на корячки и натёрла розовым мылом одежду с одной стороны, потом с другой. Хорошенько побила палкой, промяла, беспощадно сжимая в кулаках. Луж не оставалось, грязная вода с мутной пеной  утекала сквозь прорехи в корзине балкона. Ещё раз побила и снова промяла, бурча под нос проклятия. Стену дождя прорезало чёрное ядро – грач описал круг и сел на парапет у каменного льва. Мокрый, вытянулся, распахнул крылья и отряхнулся. Глянул боком на Сциллу, каркнул. — Давай без шуток, я и без тебя знаю, как выгляжу. Снова промяла, снова побила. Отставила похудевший кусок мыла и палку в сторону, одной рукой приманила дождь, другой, матерясь и отплёвываясь, простучала рубашку, потом — платье. Кое-как сполоснула, отжала двумя руками. С трудом поднялась. Матюгнулась. Пришпилила ножкой одежду и начала всё заново. В процессе иногда поглядывала на грача, который заинтересованно поглядывал на неё. Взъерошенный, он приоткрыл клюв, не двигаясь с места. Сцилла невольно улыбнулась, но заговорила лишь после того, как отшвырнула результат своих мучений ко входу в покои, чтобы развешать на парапете позже, когда выйдет солнце. — Скажи, Пернатый, ты заколдованный принц? Иначе как ещё объяснить, что ты зыркаешь на меня так вожделенно. Бесстыдник, прикрой хотя бы глазки крылом! Грач повернул голову, открыл клюв и, не шевелясь, извлёк из себя хриплое и низкое: — Глазки крылом! Сцилла лишь отмахнулась: Пернатый не впервой пародировал её. Да и не стоило тратить время на пустые разговоры, ведь дождь мог закончиться в любую минуту, а одежда не единственная нуждалась в хорошей стирке. Кусочек мыла в руке походил на размятую глину, к тому же оставшуюся в скудном количестве, но Сцилле хватило и этого, чтобы намылить себя, иногда приманивая дождь. Она тщательно растёрла и проскребла всё тело, промыла волосы, долго и не без боли расчёсывая, распутывая пальцами колтуны. С Пернатым не кокетничала, а потому спокойно и даже с наслаждением сморкалась и харкала. Грач каркнул неожиданно и так пронзительно, что Сцилла, промывавшая уши, вздрогнула и чертыхнулась. Опустила руку, которой приманивала дождь, и тут же вгляделась в лес под башней. Пернатый уже издавал подобные крики, и всякий раз они обозначали лишь одно. — Если это опять ничтожный волк или лиса, я оборву тебе… То были не волк и не лиса. У основания башни, вычищенного от деревьев, стояли люди. Трое мужчин, которые, пускай их лица и были смазаны расстоянием и к тому же прикрыты капюшонами, любовались обнажённым телом Сциллы. У последней аж сбилось дыхание и запылали щёки, но не от стыда. В одном из образов она углядела недоброго знакомого. — Эмрис! Эмрис в сопровождении двух мужчин подошёл ещё ближе к башне и тем самым пропал из виду, сокрытый чашей балкона. Сцилла, не теряя ни секунды, вознесла руки и вновь приманила дождь. От волнения аж ненадолго вернулись крохи истинных сил. Приманила слишком много — водопад с грохотом обрушился на неё, оглушил и почти сбил с ног. Вспенившаяся волна подхватила рубаху и платье, но, к счастью, унесла их за порог. Всплески прошлись и по грачу, что с яростным криком улетел в покои. Сцилла, фыркая, оплёвываясь и выжимая волосы, пошла за Пернатым. В ту же секунду, как она переступила порог, камень дальней стены задрожал, покрылся извергающими пыль трещинами, расщепился и ушёл внутрь, образуя тёмный проход. Послышались шаги, а вскоре из тьмы вышла фигура. — Какой… кошмар. — Я тоже рада тебя видеть. Эмрис был один. В полутьме Сцилле удалось разглядеть его получше, чтобы удостовериться в том, что в чертах и одежде он остался таким же, каким она его запомнила. Статусным и незамысловатым. Из нового — мокрым. Фетровый берет, обшитый рубинами, был примят, красный пелиссон потемнел от дождя, беличий мех на манжетах и вороте слипся. Расшитое драгоценностями, словно женское, красно-зелёное блио снизу было облеплено свежей грязью, однако же на шоссах с сапогами не было и пятна. — Торопился, когда читал очищающее заклинание, Эмрис? Комично выглядишь: шкурка в навозе, а хвостик чистый. Он не ответил и даже не среагировал, разглядывая интерьер. Сцилла, чувствуя нарастающую ярость, ждала, пока Эмрис насмотрится на мёртвых птиц на полу и живых – на каменных выступах. На сажу, лизнувшую стены, на уголья и хворост, лежащие в лужах, на разворочённую кровать и изодранный в клочья балдахин, а также на саму Сциллу, стоящую посреди всего этого кошмара. Больше по потребности, чем для издёвки, она почесала грудь. Эмрис кисло поморщился. — Ублюдочный педераст. — Сцилла, дорогуша, галантнее. Ты не в тех условиях, когда можно терять лицо. — Это какие же такие условия, какого рода комфорт и достаток мне следует винить за то, что приходится тебя встречать в дерьме и наготе — кричаще непристойной даже для шлюхи? Условия, говоришь? Вполне хороши твои условия для того, чтобы ублюдочного педераста назвать ублюдочным педерастом. — Хороши, согласен, — спокойно ответил Эмрис, — не царские, конечно, с небольшими лишениями, но у тебя было всё необходимое. — Например?! — вопрос эхом разнёсся по стенам. До того, как Эмрис успел ответить, с одной из колонн сорвался Пернатый, пролетел над волшебником и испражнился. Не попал, помёт мазнул лишь краешек дорогих сапог. Сцилла едва сдержала улыбку. То, что случилось дальше, вызвал нисколечко не шелохнувшийся Эмрис, — Сцилла не сомневалась в этом. Неожиданно башня шевельнулась, стены и потолок задрожали, вынуждая птиц, крича и щебеча, вспорхнуть, перелететь с одной негостеприимной поверхности на другую и в итоге вылететь на балкон. Исключением не стал и Пернатый, что напоследок громко каркнул. Как только комната опустела, пол в тех местах, где были лужи и птичьи тела, разошёлся и тут же, стоило только воде стечь, а тушкам провалиться, сомкнулся вновь. — Как понимаю, Эмрис, удушить тебя в стенах твоей же башни — дело гиблое? — Правильный вывод. — Так чего ж ты при такой мощи только обувку колдовством подсушить и очистить смог? — Сцилла… — Он выдохнул. — Дорогуша моя, нас ожидает долгий и оправданно тяжёлый разговор, во время которого, подозреваю, оба собеседника придут к осознанию, что в чём-то они да ошибались. Но до этого я позволю тебе в первый и последний раз спуститься в мои покои, чтобы принять горячую ванную, а после присоединиться к трапезе, по-королевски пышной, ведь после жесточайших лишений только такую ты и заслуживаешь. Но до всего этого, прошу, оденься. До того как Сцилла успела сказать хоть слово, между камнями стены рядом с ободранной кроватью прошмыгнуло нечто зелёное. Юркнуло под поваленный балдахин и тут же бросилось к ногам. Платье. С другой стороны, где камни разошлись чуть больше, вылетела белая рубаха. Сцилла поймала её, не дожидаясь, пока та упадёт, подняла платье, сухое, чистое, вкусно пахнущее. Глянула на Эмриса как можно более выразительно. — Дорогуша моя, повторюсь, нас ожидает долгий и оправданно тяжёлый разговор.