Хрупкость

Профессор Лоуренс поднялся на крыльцо, помахивая стареньким кожаным портфелем, и распахнул стеклянную дверь вестибюля. Охранник у входа оторвал взгляд от установленного на посту маленького телевизора и удивленно воззрился на него: — Что-то забыли, док? Тот покачал головой и подошел ближе. — Алекс, кто-то помял мне крыло на парковке. — Ох… Сочувствую. Сильно помяли? — Да не так чтобы очень, но все равно неприятно. Можно посмотреть запись с камер? — Конечно, док, не вопрос, — пожал тот плечами. — Заходите. Сейчас мы этого паршивца мигом найдем. Лоуренс протиснулся в пост охраны, разместившись позади охранника, пока тот переключал стример на обратное воспроизведение. Изображение парковки задрожало, и фигурки проходящих людей заметались по территории. Убедившись, что внимание Алекса полностью поглощено происходящим на экране, Лоуренс протянул руку к распахнутому шкафчику с рядами подвешенных ключей и снял с крючка один из них. Алекс хмуро смотрел в экран, где вечер быстро сменялся полднем. Еще одно осторожное движение — и на крючке висит другой ключ. — Ничего, профессор, — покачал головой Алекс. — Вы сами видели. Никто даже не подходил к вашей машине. Наверное, это случилось раньше. — Похоже на то, — сокрушенно кивнул Лоуренс и, покинув пост, направился к выходу. — Жаль. Но все равно, огромное спасибо, Алекс. Тот лишь отмахнулся. — Да бросьте, какие благодарности? Вы лучше домой поспешите: «Доджерс» через пятнадцать минут играют. — Я за двадцать доберусь, — натянуто улыбнулся Лоуренс и, перехватив портфель, толкнул дверь. — На Империал пробка! — успел он услышать за спиной. Спустившись к парковке, профессор быстрым шагом миновал два припаркованных автомобиля и подошел к Аполло кирпичного цвета. Он покосился на огонек камеры, вперившей прямо в него объектив из-под навеса, закинул портфель на заднее сиденье и сел за руль. Только теперь он позволил себе шумно выдохнуть и утереть рукавом пиджака капли пота, успевшие нависнуть на кустистых седых бровях. Может, к черту все это? Рвануть сейчас домой, свернуть на сто двадцатую вместо проклятой Империал с ее безумным трафиком, да и впрямь скоротать вечер за телевизором. Последняя игра Мировой серии, у «Доджерс» все шансы на победу. И все будет идти своим чередом. Он мог предсказать свое будущее вплоть до минуты, когда пара скучающих коллег по университету прочтут у его гроба дежурную речь про годы беззаветного служения науке, про сотни благодарных воспитанников и тому подобную чушь. На этом все закончится, и ничего дальше, кроме весьма заурядных эффектов термического разложения тела в пламени крематория. Он мотнул головой, решительно потянул рычаг стояночного тормоза, вдавил сцепление и повернул ключ. Не стоит тянуть время: Алекс на своем посту, чего доброго, обратит внимание. Бьюик довольно заурчал и покатил к выезду со стоянки. Там Лоуренс вывернул руль, направляясь к шоссе, и с нарастающей скоростью понесся по дороге — вплоть до высаженного ряда деревьев, кроны которых смыкались над проезжей частью, образуя туннель естественного происхождения. Там он сбавил скорость и скользнул взглядом по зеркалам. Поблизости никого. Медленно, чтобы не пропустить плохо заметный в сумерках съезд, он добрался до развилки и крутанул руль влево. Через пять минут езды по ухабистой дороге он припарковал автомобиль рядом с мрачным зданием без окон. Одинокий фонарь высвечивал вывеску — логотип складской компании Пролоджис, на котором давно облупилась краска. Профессор выбрался из машины, открыл багажник и, крякнув, извлек увесистый предмет, завернутый в полиэтиленовую пленку с примотанной скотчем импровизированной ручкой. Тяжело, черт возьми. Он будет мокрым от пота, когда дотащит эту дрянь до лаборатории. Про больную спину не хотелось и думать. Сразу за полуповаленной оградой начиналась университетская территория, но ему еще предстояло добраться до корпуса. Шансы встретить здесь кого-то — минимальны, но Лоуренс все равно воровато пригнулся, семеня по темной аллее, куда во время занятий нередко убегали парочки — не столько из-за романтической атмосферы, сколько по причине полного отсутствия здесь камер. Ручка из скотча нещадно резала начинавшую затекать ладонь, а первые уколы боли в спине не предвещали ничего хорошего. Здорово, что завтра суббота, и можно спокойно полежать дома. Осторожно выглянув из-за ветвей и убедившись, что не горит ни одно из окон корпуса, Лоуренс добежал до тронутой ржавчиной металлической двери пожарного выхода. Дверь была закрыта, сколько он ее помнил, — со дня, когда он получил должность на кафедре органической химии. Оставалось надеяться, что замок не проржавел насквозь вместе с дверью. Опасения оказались беспочвенными: ключ легко провернулся и дверь с противным скрежетом распахнулась. Лоуренс поспешно вошел внутрь и захлопнул ее за собой. Теперь — самая опасная часть. Вход в лабораторию на нижнем ярусе на камере не виден, но вот коридор, который ему предстоит пересечь… Лоуренс бросил взгляд на часы — пятнадцать минут девятого. Остается надеяться, что внимание Алекса сейчас занято совсем другим и он не заметит промелькнувший в конце коридора темный силуэт. Обхватив тяжелый груз обеими руками, профессор повернулся спиной к левой части коридора — туда, где под потолком мерцало светодиодом зоркое электронное око, — шагнул с лестничной площадки и бочком двинулся за угол. Там он остановился, опустил тяжелый сверток на пол и без сил прислонился к стене. Руки мелко дрожали, пальцы стали ватными, пот ручьями стекал по шее. Пять минут он терпеливо ждал, поглядывая на часы и слушая, как успокаивается лихорадочно бьющееся сердце. Этого времени с лихвой хватит, чтобы нормальным шагом добраться от поста охраны до лабораторного яруса, но в коридоре по-прежнему было тихо. Пора. Лоуренс оторвался от стены и подошел к двери лаборатории. Волнение куда-то улетучилось, и на смену ему пришла сосредоточенность — как если бы он просто готовил оборудование для эксперимента. Впрочем, почему «если бы»? Он действительно готовит оборудование. Его губы на мгновение изогнула усмешка, но он тут же согнал ее со своего лица. Нечему тут радоваться. Это трагедия. Необходимая, да. Крайняя мера, на которую он пошел далеко не сразу. Но по-прежнему трагедия. Он отомкнул дверь своим ключом, плотно закрыл ее за собой и, подойдя к ближайшему лабораторному столу, с усилием взгромоздил на него сверток. В лаборатории было темно: свет фонарей вдоль аллеи снаружи пробивался через расположенные под самым потолком оконца, но его было совершенно недостаточно для работы. Лоуренс подошел к первому окну и потянул рукоять, опуская на него плотную черную штору — необходимая предосторожность при работе со светочувствительными составами. Проделав то же самое со второй шторой, он включил свет в лаборатории и встревоженно покосился на дверь: не пробиваются ли лучи в коридор? Теперь — главное. Лоуренс нажал на рукоять, открывавшую вход в экспериментальный отсек, отгороженный от основной части лаборатории толстым слоем бронестекла, и подошел к массивному стальному верстаку. На металлической плите, обильно покрытой пятнами копоти и окалины, стоял приземистый серый цилиндр. Двадцать пять фунтов сплошного свинца. Профессор сделал глубокий вдох и с усилием оторвал цилиндр от столешницы. Вытащив его из отсека, он с грохотом опустил цилиндр на стол рядом со своим свертком и стал торопливо разматывать перетянутый скотчем полиэтилен. Когда он закончил, на столе стояло два одинаковых цилиндра. Ну, на первый взгляд. Хорошо, что ничего не придется тащить домой: после сегодняшнего он и так сутки с кровати встать не сможет. Оставалось совсем немного. Уже подойдя к двери, он осмотрел лабораторию. Все ли он сделал, как надо? За бронестеклом темнел цилиндр, который он принес с собой. Старый теперь стоял в углу кладовки рядом с двумя такими же, сразу за стеллажами с химикатами. Взгляд Лоуренса остановился на лабораторном журнале. Шерман с прилежанием истинного отличника заполнял его вовремя, не пропуская ни единой мелочи, и всегда делал это загодя. Поколебавшись, профессор подошел к столу, раскрыл журнал и пролистал до последней записи. Скользнул взглядом по содержимому последней страницы. «Экспериментальная работа №38. Тема: методы определения бризантности взрывчатых составов на основе нитрата аммония. Описание: для вычисления значений бризантности состава по методу Гесса и с использованием бомбы Трауцля требуется…» Лоуренс осторожно потянул страницу. Скомкав вырванный лист, он осторожно удалил клочки бумаги из-под скоб и вернул журнал на место. Так будет лучше. Меньше объяснений впоследствии. Он еще раз посмотрел на часы. Прошло меньше часа. Еще нужно позаботиться о замке на входной двери, но много времени это не займет. Глубоко вздохнув, он собрал мусор, бросил последний взгляд на помещение, потом выключил свет и закрыл за собой дверь.

* * *

У Шермана было отличное настроение. И вовсе не из-за того, что он любил дождь: в этом году ноябрь выдался необычно холодным для Лос-Анджелеса, и потоки воды за шиворот не добавляли приятных ощущений даже ему, никогда не бравшему с собой зонта в более теплую погоду. Зато в лаборатории сегодня Саманта, и одна мысль об этом была способна согреть даже в самый дождливый день. Он взлетел по ступенькам, небрежно кивнув Алексу, мрачно смотревшему на струи воды за дверью, и свернул в коридор, ведущий в четвертый корпус. Почти пробежав несколько ярдов до лестницы в лабораторный ярус, он закинул сумку на плечо и, крадучись, бесшумно спустился по лестнице. Из открытой двери лаборатории уже доносилось позвякивание посуды: Саманта всю последнюю неделю занималась ароматическими нитроаминами, и, похоже, не очень успешно. Заглянув в лабораторию, он убедился, что его опасения верны: Саманта с выражением смертной обиды на лице смотрела на закрепленную в штативе колбу Вюрца с ядовито-желтой маслянистой жидкостью на дне. — Привет, Сэм! — крикнул Шерман, заставив ее вздрогнуть. — Привет, — кисло отозвалась она. — Не называй меня Сэм, будь добр. Просила же. — Ну извини, — пожал он плечами. — Что-то не ладится? Она раздраженно кинула ему методическое пособие. «Экспериментальные методы органической химии нитроаренов», — прочел он заглавие. «Проф. Брайан Лоуренс», — чуть ниже. — Он сам пытался повторить свою методику? — бросила Саманта и, покачав головой, рухнула на стул. Он ответил сочувственным взглядом, который она вряд ли заметила: ее взгляд был устремлен за покрытое каплями окно. Даже волосы Саманты, обычно представлявшие собой немалых размеров пушистое золотистое облако, казалось, потускнели и слежались. Впрочем, для места, где постоянно что-то горит и взрывается, это не так плохо. От одной мысли, что огонь может перекинуться на ее волосы, Шерману становилось не по себе. — Ты же знаешь, — сказал он, — преподаватель он так себе. Ну хотя бы не злобный, как эта Стоун. И на том спасибо. — Ученый он тоже так себе, — ядовито отозвалась Саманта. — Мне интересно, он никого еще не прикончил такими описаниями? Не найдясь что сказать, Шерман шагнул ближе и, наклонившись, поцеловал ее в висок, на секунду утонув в золотом облаке с ароматом шампуня. На удивление, Саманта не отстранилась, хотя обычно пресекала подобные попытки сближения. Грустно посмотрев на него, она вздохнула и спросила: — А ты что, снова с ГНЦ работаешь? — Нет, конечно. С чего вдруг? — удивился Шерман. — У меня по-прежнему аммониты. — Помочь журнал заполнить? — неожиданно вызвалась Саманта и впервые слабо улыбнулась. Шермана затопило теплой волной, и он не сразу сообразил, что Саманта ждет ответа. — Нет, спасибо, — покачал он головой, чувствуя, как его губы тоже расползаются в улыбке. — Я еще в пятницу все написал. С трудом оторвав от нее взгляд, он направился к экспериментальному отсеку. По дороге отомкнул шкафчик, где хранил промежуточные экспериментальные образцы, и достал флакон с сухим белым порошком. «Аммонит-W», — гласила написанная от руки этикетка. Шерман не считал себя особенно тщеславным, но, в конце концов, использовать букву своей фамилии в названии собственного состава, — не бог весть какая гордыня, верно? Тем более, что ему и впрямь есть чем гордиться. Бризантность почти вдвое превышает самые смелые его ожидания, а себестоимость — как у мусора. Аммонит-W можно будет производить тоннами. Осталось еще несколько испытаний — и они с доком отправят статью в «Хазардос Матириалс». Он вошел в экспериментальную секцию, едва не начав насвистывать от избытка хорошего настроения. Вовремя удержался — Саманта терпеть не могла напевающих и насвистывающих, и, пару раз застав его за этим занятием, ядовито сообщила, что передачу ведет радиостанция «Шерман FM». Плотно закрыв за собой дверь, он помахал Сэм из-за бронестекла и только тогда опустил взгляд на верстак. Что-то было не так. С момента, когда в пятницу утром Шерман покинул рабочее место, что-то изменилось, и отчего-то изменения казались ему тревожными. Вроде бы все на месте. Он принюхался. Может быть, док работал здесь после него? Но тогда он должен был убрать с рабочей поверхности оставленную Шерманом бомбу Трауцля — она же мешает. Так и не обнаружив источник своего беспокойства, он пожал плечами и, взвесив стеклянный стакан на электронных весах, насыпал в него аммонит-W, отмерив точно десять граммов. Может быть, стоит использовать больше, но его состав чертовски опасен. Есть риск, что свинцовая оболочка просто не выдержит. Пересыпав аммонит в цилиндрическое отверстие бомбы Трауцля, Шерман взял стальной пестик и с силой вдавил его в поверхность аммонита, чтобы уплотнить состав. Он не успел ни услышать, ни увидеть взрыва — нервным импульсам не сравниться по скорости с летящими осколками. Уж конечно, он не мог видеть искаженного ужасом лица Саманты за треснувшим бронестеклом. С закопченного потолка сорвалась густая капля алого цвета и с шипеньем впиталась в дымящуюся стальную поверхность покореженного верстака.

* * *

В лабораторию Лоуренса не пустили: офицер сказал, что работает следственная группа, и попросил профессора подождать для дачи показаний. Лоуренс мрачно кивнул и побрел на кафедру. Его пальцы мелко дрожали, а в горле стоял гигантский ком, мешавший дышать. На кафедре никого не было, и можно было уже не скрывать свои чувства. Рухнув за стол, он обхватил голову ладонями и всхлипнул. Ни полгода назад, когда коварная мысль впервые пришла в его голову, ни на этапе планирования и подготовки задуманного он не мог и представить себе, насколько страшным это окажется в итоге. Первое осознание пришло, когда утром ему позвонили из университета, но только теперь он понял окончательно: все уже случилось. Ничего не вернуть назад. Умозрительная возможность стала ужасающей реальностью и останется ею навсегда. Все, что он может теперь сделать, — позаботиться о себе самом. Услышав стук в дверь, Лоуренс вскинулся и поспешно промокнул нависшие слезы рукавом. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, он по возможности твердым голосом сказал: — Войдите! Дверь распахнулась. Переступивший порог невысокий мужчина был облачен в мятый и потрепанный плащ поверх костюма, причем воротник слева завернулся ему за шиворот. Судя по седеющей шевелюре визитера, это был сверстник самого Лоуренса, но благодушное выражение лица в странном комплекте с хитрым прищуром делало его внешность заметно более моложавой. Лоуренс не считал себя озабоченным собственной привлекательностью, однако открытие все равно было неприятным. Каждый раз созерцая свою угрюмую физиономию в зеркале за утренним бритьем, он и не подозревал, сколько лет ему накидывает этот нарочито строгий вид. — Доброе утро, сэр, — вежливо произнес вошедший, извлекая из внутреннего кармана жетон. — Я лейтенант Коломбо, отдел убийств… — Убийств? Я думал, что произошел несчастный случай, — быстро сказал Лоуренс. — Несомненно, так и есть, — с готовностью закивал Коломбо и, прошествовав к столу, отодвинул стул, чтобы присесть. — Вы позволите? — Конечно, лейтенант, присаживайтесь. Но, простите меня, если речь о несчастном случае, то ваше участие… гм… — О, разумеется, дело ясное, — сказал Коломбо и, порывшись в кармане, извлек внушительных размеров сигару. — Кому может прийти в голову убить такого молодого юношу, да еще и столь ужасным способом? Но вы же понимаете, сэр, полиция — во многом бюрократическая структура. Без нужной бумажки ничто и с места не сдвинется — таковы правила. Нам нужно составить картину происшествия и убедиться в том, что трагедия и впрямь была случайностью. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов? Уверяю вас, это чистейшая формальность. Лоуренс пожал плечами. — Я в вашем распоряжении, лейтенант. Только прошу вас воздержаться от курения на этом ярусе. У нас работают со взрывчатыми веществами, поэтому… ну, вы понимаете. — Конечно-конечно, сэр, — с серьезным видом кивнул Коломбо, но сигару не спрятал. — Мне и самому стоило догадаться. Вот и погибший студент, должно быть, тоже забыл об осторожности — и к чему это привело! Правда, все наперебой уверяли меня, что для него это не очень характерно. Тогда я и подумал: а почему бы не поговорить с его научным руководителем? Вы наверняка знали о нем больше прочих. Достав блокнот, Коломбо раскрыл его на столе и, обыскивая карманы пиджака в поисках ручки, машинально сунул сигару в зубы. Уловив предостерегающий взгляд профессора, Коломбо со смущенным видом вновь взял ее в руки. — Да, так и есть, — сказал Лоуренс. — Мистер Шерман Уорд был… ну, я не стану делать восторженных заявлений, но он был действительно талантлив, даже если забыть про его возраст. Из тех, кто схватывает идею на лету. — И отличником, конечно? — Верно. Даже гений может быть, прошу прощения, разгильдяем. Но Шерман был не таков. Никогда не пропускал занятия, любые задания выполнял с почти фанатичной дотошностью, просиживал часы в библиотеке и ни разу не нарушал требований университетской дисциплины. Словом, был идеальным студентом — думаю, вы не найдете здесь никого, кто стал бы отрицать очевидное. — А отношения с прочими студентами? У него были друзья или враги? — Тут я уже мало что расскажу, лейтенант. Если к нему кто-то и мог плохо относиться, то разве что из зависти… Но почему вы спрашиваете? Вы предполагаете, что несчастный случай был кем-то подстроен? Коломбо пожал плечами и попытался что-то записать в блокнот при помощи сигары. Осознав свою оплошность, он вновь сунул сигару в рот и возобновил поиски авторучки. Профессор Лоуренс, сжалившись, подвинул к нему письменный прибор. — Прошу вас, — сказал он, едва удержавшись от ироничной ухмылки. — Предполагать что-либо пока рано, — сказал лейтенант. — Но я все же хотел бы видеть общую картину. Вы знаете, как сильно влияет на поведение человека его окружение. Сильные эмоции могут привести к трагедии. Например, неурядицы в личной жизни… Кстати, а у мистера Уорда была девушка? — Не знаю, — сдержанно отозвался Лоуренс. — Вроде бы он дружил с мисс Диккерсон. Думаю, вам лучше поговорить непосредственно с ней. — Та несчастная девочка, которая стала свидетелем трагедии? Боюсь, что она в шоковом состоянии, ее сейчас отвезли домой. Но я, конечно, поговорю с ней позже. Профессор Лоуренс развел руками. — Ну, тогда мне нечего добавить. Коломбо снова кивнул и взглянул ему в лицо. Что-то в его хитром взгляде показалось Лоуренсу неизъяснимо пугающим, и профессор едва удержался от того, чтобы сглотнуть разом набежавшую слюну. Черт, неужели они знают? Нет, не может быть. Ничто на него не указывает, он продумал все до мелочей. — В таком случае, если можно, я бы хотел поговорить собственно о случившемся. Мне не очень понятно, что конкретно стало причиной гибели студента. Я понимаю, что был взрыв, но пока наши криминалисты заняты делом, может быть, вы расскажете, в чем состояла работа погибшего студента? — Вы и сами понимаете. Он специализировался на работе с бризантными взрывчатыми веществами и делал успехи. По плану он должен был проводить испытания очередного состава в бомбе Трауцля. Думаю, металлическая оболочка не выдержала. Такого почти не случается, но… — Простите? Вы упомянули какую-то бомбу? Лоуренс усмехнулся. — Так называется приспособление для измерения бризантности, — отчеканил он, но, наткнувшись на простодушный и ничего не понимающий взгляд Коломбо, со вздохом пояснил: — Бризантность — это характеристика взрывчатого вещества, отражающая… Ладно, лейтенант, если по-простому, это разрушительная мощь заряда. — О, теперь я понимаю, — расплылся в улыбке Коломбо. — Так что вы говорили про бомбу? — Это просто такое название. По сути, это просто массивный кусок металла. В нем высверливается отверстие, куда засыпают небольшое количество взрывчатого вещества и заставляют его взорваться. Чем выше бризантность, тем сильнее деформация канала. Рассказывая, Лоуренс почти забыл, где находится, и на минуту ощутил необычайную легкость: словно он стоял сейчас в заполненной аудитории, отвечая на вопрос любопытного студента. — Но, я думаю, никто не производит столь опасное измерение, стоя рядом с бомбой… как вы сказали?.. да, бомбой Трауцля. Легкость схлынула. Сможет ли она вернуться хоть когда-нибудь? — Верно, лейтенант, это было бы крайне опрометчиво, — сухо ответил Лоуренс. — Для опыта используют дистанционный взрыватель или бикфордов шнур, укрывшись за бронестеклом. — Это очень странно, не находите? — поднял на него взгляд Коломбо. — Что именно? — Я объясню. Вы знаете, однажды в детстве мой племянник Энди насыпал в стеклянный флакон много спичечных головок, плотно закупорил его и при помощи стеклянной лупы поджег их сквозь стекло. В результате едва не произошел несчастный случай. Осколки разлетелись на десятки футов, и лишь чудом ни один из них не попал в Энди. Однако он всегда был ужасным проказником и совершенно не думал об осторожности. А ваш студент — прямая противоположность. Из того, что вы успели рассказать, я понял, что он был исключительно прилежным студентом и вряд ли стал бы нарушать требования техники безопасности. Как вы считаете? Лоуренс мрачно пожал плечами и ответил: — Все так. Могу лишь предположить, что взрыв произошел, когда Шерман уплотнял взрывчатый состав внутри канала. Иногда такое случается. — Состав, с которым работал ваш студент, настолько опасен? — Не могу быть полностью уверенным, лейтенант, — покачал головой Лоуренс. — Мне известно, что он работал с аммонитами — таков был план его лабораторной работы. Однако устойчивость аммонитов сильно зависит от добавок, и Шерман мог экспериментировать с самыми разными веществами. Вероятно, сегодня утром он приготовил смесь, оказавшуюся чувствительной к трению. Ужасная трагедия. Ему следовало посвятить меня в свои планы, прежде чем переходить к испытаниям. Коломбо сочувственно покивал и вновь сделал попытку закурить, но, вспомнив, хлопнул себя по лбу и наконец-то вернул многострадальную сигару во внутренний карман. — Ну что ж, профессор Лоуренс, — сказал он, — думаю, я узнал все, что хотел. Если у меня вдруг возникнут вопросы в дальнейшем… — Конечно, лейтенант. Обращайтесь в любое время. Когда дверь за Коломбо захлопнулась, Лоуренс без сил откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул. Черт возьми, это все в десятки раз тяжелее, чем он думал. Бог ведает, как ему удавалось хранить спокойствие во время допроса — должно быть, сказалась многолетняя подготовка лектора. Ты можешь быть болен, иметь паршивое настроение и упадок сил с утра, но лекцию будь добр прочесть не дрогнувшим голосом. Не будь тряпкой — и тогда завоюешь уважение студентов, пусть этого мало, чтобы завоевать их любовь. Распаковав пачку салфеток, которую всегда держал на столе, профессор принялся утирать обильно выступивший на лбу пот. Даже когда он сгибался под тяжестью проклятой бомбы Трауцля, он так не потел. Заметил ли Коломбо? Лейтенант не казался особенно наблюдательным. Напротив, он довольно рассеян и явно не семи пядей во лбу. Но все равно следует проявлять осторожность: ему не будет везти вечно. — Прошу прощения, профессор, — услышал он и подскочил на месте, судорожно зажав мокрую салфетку в кулаке. Из-за приоткрытой двери торчала голова Коломбо. Со смущенной улыбкой лейтенант распахнул дверь шире, вошел и сказал: — Совсем забыл. А из чего состоит эта бомба… как его? — Бомба Трауцля, — механически повторил Лоуренс и безуспешно попытался улыбнуться. — Ее еще называют свинцовой бомбой. Догадайтесь почему. — Понимаю, — кивнул Коломбо. — Свинец — довольно мягкий металл, я ведь не ошибаюсь? Внутри похолодело. Неужели этот полицейский болван догадался? — Так и есть, — осторожно заметил Лоуренс. — А в чем дело? — О, ничего, сэр. Мне для отчета. — Наверное, получится очень подробный отчет, лейтенант. Если у вас больше нет… — На самом деле, извините за назойливость, еще один вопрос к вам как к специалисту. Если предположить, что смерть мистера Уорда не была несчастным случаем, тогда как, по-вашему, мог действовать возможный преступник? Профессор нервно откашлялся и окинул взглядом лейтенанта. Вроде бы искренен и ничего не замышляет: лицо спокойное, кажется доброжелательным. Вот только этот проклятый хитрый прищур… Лоуренс невольно отвел глаза: когда он встречался взглядом с Коломбо, ему начинало казаться, что он уже осужден и сидит на скамье подсудимых. Почувствовав, что пауза затягивается, он проговорил: — Мне трудно сказать, преступления — это по вашей части. Может быть, преступник заранее что-то подложил в свинцовую бомбу, вызвав таким образом взрыв. Но вы же не думаете в самом деле… — О, ну что вы, сэр. Конечно, это был несчастный случай. Но мы должны надежно отсеять все иные возможности. Не обессудьте, таковы правила, не я их придумывал. Кстати, о правилах. Кто мог проникнуть в лабораторию, чтобы устроить такую диверсию, как вы считаете? Дверь ведь запирается? — Да, конечно. Ключ есть у меня, у заведующего кафедрой и у охранника. Две копии мы также выдаем студентам, которые работают в лаборатории. В данном случае — самому мистеру Уорду и мисс Диккерсон. Коломбо удовлетворенно кивнул, сделал запись в блокнот и с улыбкой распахнул дверь. — Огромное спасибо, профессор, вы здорово помогли мне. Я непременно поговорю со всеми этими людьми. Лейтенант захлопнул дверь. Не успел Лоуренс выдохнуть, как она снова распахнулась. Профессор чуть не застонал. В полиции что, принято издеваться над свидетелями? «Над подозреваемыми», — мысленно поправил он себя. Надо быть реалистом и предполагать худшее. — Еще вопрос, сэр. Когда вы в последний раз были в лаборатории? — До обеда в пятницу, — отрезал Лоуренс, изо всех сил стараясь не сорваться. — Кто-нибудь работал там в это время? — Да. Шерман. — И больше вы туда не заходили? — Нет. — А кто-нибудь еще мог зайти? — Лейтенант, я не имею представления о том, что происходило в лаборатории в мое отсутствие, — едва сдерживаясь, проговорил Лоуренс. — Вам действительно лучше поговорить с охраной. Когда Коломбо ушел, Лоуренс минут пять сидел без движения, нацелив отсутствующий взгляд в центр двери. Нет, не так он представлял себе то, что его ждет. Почему так тяжело на душе? Он должен быть спокоен и уверен. Он должен контролировать себя и придерживаться своей версии событий: рано или поздно дело закроют, и тогда он получит вожделенный приз — то, чего он был лишен всю свою жизнь. Разве не заслужил он кусочек собственного счастья за все, что сделал? Погрузившись в мечты, впервые за день Лоуренс слабо улыбнулся.

* * *

Увидев бредущего по коридору Коломбо, Анна Митчелл выскочила из дверей лаборатории, догнала лейтенанта и схватила его за локоть. — Прошу прощения! — сказала она. — Предварительные результаты готовы. Офицер, стоявший у двери, выпучил на нее глаза, увидев настолько фамильярное обращение с прославленным лейтенантом, на счету которого такое количество раскрытых дел, что Анна поначалу просто не поверила. Когда она только заступала на должность химика-криминалиста, подобные рассказы казались ей не более чем местными профессиональными легендами, каких хватает среди представителей любой профессии. За последние два года она кардинально поменяла свое мнение. — Так скоро? — удивился Коломбо. — Я думал, не раньше вечера. — Вечером будет больше данных, — кивнула Анна. — По непосредственным причинам смерти — ничего неожиданного. Во-первых, множественное попадание металлических фрагментов в тело с повреждением внутренних органов. Во-вторых, взрывная волна, отбросившая жертву к стене: как минимум один перелом позвонка в шейном отделе и травматическая ампутация правой кисти. В-третьих, глубокое термическое поражение тканей. Мистер Уорд погиб практически мгновенно. — Это мы предполагали с самого начала, — кивнул Коломбо. — Но это не все. — Есть новые результаты? — Да. Что-то странное с этими металлическими фрагментами. Лейтенант поднял на нее заинтересованный взгляд, и она не отказала себе в удовольствии помедлить, прежде чем объявить вердикт. — В основном они состоят из свинца. — Да, профессор Лоуренс только что рассказал мне, что его студент использовал бомбу Трау… словом, свинцовую бомбу. Анна улыбнулась и покачала головой. — Вот это и странно, лейтенант. Свинец слишком пластичен. Он не разлетелся бы на такое количество осколков. Даже при мощном взрыве он бы просто сильно деформировался. — И как вы это объясняете? — Пока никак. Ну, почти. Видите ли, мы также обнаружили некоторую примесь мышьяка, но не больше половины процента. Мышьяк действительно снижает пластичность свинца, но не настолько. Больше того, нам удалось измерить механические свойства обнаруженных фрагментов. Относительное удлинение — около тридцати процентов, близко к меди. Этого явно недостаточно, чтобы сделать бомбу Трауцля настоящей бомбой. — Загадка? — Загадка. Коломбо помолчал, о чем-то думая, потом с улыбкой кивнул и сказал: — Думаю, вы разберетесь, Анна.

* * *

Алекс бросил раздраженный взгляд на выцветший плакат «Доджерс», приклеенный скотчем к стене рядом. Настроение было отвратительным. Мало того, что любимая команда самым досадным образом проиграла под завершение матча, так еще и этот взрыв в лаборатории. Жуть. Он еще помнил прошлогодний инцидент, когда едкий зловонный газ заполнил весь нижний этаж: уже тогда его довели расспросами до белого каления, хотя его там и близко не было. А теперь, после гибели человека, полиция ему точно спуску не даст. Когда непутевого вида человек в мятом плаще, представившийся лейтенантом Коломбо, сунул ему под нос полицейский жетон, Алекс лишь вздохнул и смиренно подумал: «Началось». — Чем могу быть полезен? — спросил и сам поразился, насколько вяло и невыразительно прозвучал его голос. — Всего несколько вопросов, сэр, — сказал Коломбо. — Я не заберу у вас много времени. Меня интересует, находится ли под наблюдением лаборатория, где сегодня произошла трагедия? — У нас не настолько много камер, лейтенант, — скривился Алекс. — Однако, коридор, ведущий к лаборатории, на экране виден. — Это единственный коридор? Можно ли добраться до входа в лабораторию, минуя камеры? — Исключено, — покачал головой Алекс. — Через окно разве что, но там решетки. А что, это была диверсия? Мне говорили про несчастный случай. — Это нам и предстоит выяснить. Так значит, при любом раскладе злоумышленник обязательно должен был появиться на вашем экране, верно? — Верно. Коломбо задумчиво кивнул. — А не доводилось ли вам ненадолго отлучаться от ваших экранов? Нет, я вас не осуждаю, просто… Ну, вы понимаете, нужно ведь иногда сходить в туалет, сделать кофе или что-то в этом роде. — Может быть, пару раз, — проворчал Алекс. — Но это же четвертый корпус, отсюда минут пять идти. Я бы точно его увидел. — Обычно в таких случаях используют запасной вход, — заметил Коломбо. — Уверен, в четвертом корпусе он тоже есть. — Конечно, он там есть. Только им уже несколько лет никто не пользовался, а единственный ключ — у меня в шкафу. Вот, можете проверить… Алекс, хрустнув суставами, выбрался из кресла, повернулся к металлическому шкафчику с двумя рядами висевших ключей и протянул руку. — Стойте! — неожиданно сказал Коломбо. — Возьмите его за кольцо, будьте добры. Хмыкнув, Алекс иронично покосился на лейтенанта и выполнил просьбу. Ну конечно. Отпечатки пальцев. Да к нему годами никто не прикасался. Коломбо, рассмотрев ключ, поместил его в полиэтиленовый пакетик и сказал: — Не проводите меня к пожарному выходу? Я попрошу кого-нибудь подменить вас на время. Странный этот лейтенант. Вместо того, чтобы поскорей отделаться от всей этой рутины, ныряет в нее головой, цепляясь за каждую мелочь. Может быть, хочет выставить его виноватым? Что бы ни случилось, всегда валят на охрану. Высадись завтра на территории кампуса инопланетный десант с бластерами, и тут Алексу попеняют за недосмотр. Когда они добрались до места, Коломбо скрючился над ржавым замком, пытаясь разглядеть что-то в замочной скважине. — Я больше не нужен, сэр? — спросил Алекс, потеряв терпение. — О, нет, большое спасибо, — сказал лейтенант, не прекращая своего занятия, и опустился на одно колено, чтобы было удобней. Алекс хмыкнул и, развернувшись, направился к главному корпусу. Он успел отойти на десяток футов, когда услышал за спиной: — Простите, еще одна вещь, сэр! — Да? — со вздохом обернулся Алекс. Коломбо вновь принял вертикальное положение и, поморщившись, потер спину. — Я хотел спросить… — проговорил он. — У вас же данные камер наверняка записываются на кассету? — Да, год назад поставили стример, — кивнул Алекс. — Хотите их посмотреть? — Буду весьма признателен. Какова продолжительность записи? — Двое суток точно есть. Коломбо отряхнул пыль с брюк и улыбнулся. — Тогда не будем медлить, сэр, — сказал он.

* * *

Саманту снова затрясло. Вроде бы прошел первый шок. Ужас, безудержные слезы, оглушенность — она сама толком не помнила, как проходила через все эти стадии худшим в ее жизни утром. Полицейские, так и не добившись от нее внятных ответов, махнули рукой и передали ее на попечение врачей, которые в итоге не придумали ничего лучшего, чем сопроводить ее домой и оставить в покое. В одиночестве. Может, это было и неплохой идеей. Одиночество не тяготило Саманту, и в нормальный день она была не прочь провести время с книгой в своей комнате. Ее соседка Грейс, чье присутствие и так едва замечалось, укатила во Фресно встречать День благодарения с родителями, и теперь никто не будет донимать ее вопросами, что случилось, почему на ней лица нет и что она будет делать. Ответа на последний вопрос она и сама не знала. Что тут сделаешь? Только жить дальше, надеясь, что со временем этот кошмар забудется. Живут же как-то люди, пережившие ужас войны, терявшие самых близких людей и видевшие ад на земле. Нет, только не думать об этом снова! Саманта метнулась на кухню и дрожащими руками набрала стакан воды. Глоток отозвался болью в судорожно сжатом горле, и она поперхнулась. Откашлявшись, без сил опустилась в кресло. Снова хотелось плакать — на этот раз от жалости к самой себе. Перед глазами снова началось это проклятое кино, не отпускавшее ее целый день. Улыбающийся ей через бронестекло Шерман, а в следующее мгновение — пламя, оглушительный гром и кровь. Целое море крови и страшно покалеченное тело у стены. И еще этот кошмарный запах, каким-то образом добравшийся до нее из-за преграды — а быть может, лишь додуманный ее подсознанием. Как можно забыть такое даже через десять лет? В дверь позвонили, и отчего-то она ощутила облегчение. Одиночество оказалось не столь уж благотворным, как она думала. Сейчас она порадовалась бы даже Свидетелям Иеговы у своего порога. Направляясь к выходу, Саманта мельком глянула в зеркало. На щеках все еще виднелись разводы косметики. За дверью не было Свидетелей Иеговы, вместо них там стоял смутно знакомый мужчина лет пятидесяти в бежевом плаще. Плащу, судя по состоянию ткани, было столько же. Саманта уже собралась было объяснить визитеру, как пройти к ближайшему шелтеру для бездомных, но в этот момент вспомнила. — Добрый вечер. Вы ведь из полиции? Я, кажется, видела вас в университете. Только теперь она разглядела в сумерках силуэт этого ужасного «Пежо» у обочины — Саманта обратила на него внимание, уходя утром из университета. — Здравствуйте, мисс Диккерсон, — улыбнулся гость, извлекая жетон из внутреннего кармана. — Вы правы. Я лейтенант Коломбо из отдела убийств. Не позволите войти? Она провела Коломбо внутрь и предложила кресло, в котором недавно сидела сама. — Может, кофе? — Буду признателен, мисс, — кивнул Коломбо. Креслом он так и не воспользовался, вместо этого проследовав за ней на кухню, где плюхнулся на ближайший стул. — Вы, наверное, хотели узнать, как это произошло? — спросила Саманта, засыпая зерна в кофеварку. — Если вам не слишком тяжело вспоминать это. Она пожала плечами. — Это уж точно не хуже, чем видеть воочию. Только я мало что расскажу вам. Шерман просто готовил оборудование, и неожиданно произошел взрыв. Он не делал ничего необычного: я десятки раз видела подобные эксперименты раньше, да и сама их проводила. — Может быть, он что-то упомянул о своих планах? Саманта призадумалась, вспоминая, но покачала головой. — Вам лучше заглянуть в его лабораторный журнал. Он сказал, что еще в пятницу все заполнил. Шерман всегда очень подробно составлял план эксперимента. Коломбо поднял на нее заинтересованный взгляд. — Кажется, я видел журнал, — подтвердил он. — Но последняя запись в нем сделана в среду. Не мог ли мистер Уорд забыть его заполнить? — Со мной такое бывало, — сказала Саманта. — Но Шерман… Лейтенант, вы просто не знали его. Он бы скорее забыл позавтракать. — Должно быть, я просто ошибся, — с готовностью кивнул Коломбо. — Там было много документов, и я наверняка заглянул куда-то еще. Странное происшествие, очень странное. Ожидая, когда кофе будет готов, он принялся тихо напевать под нос. Мелодия показалась Саманте похожей на старую колыбельную «Старичок», и она поморщилась. Почему всех вокруг вечно тянет издавать звуки? Даже Шерман был таким. Отчего все они не могут просто хранить молчание? Выражение ее лица, похоже, не осталось незамеченным, и Коломбо с виноватым видом умолк. Саманта горько усмехнулась и протянула лейтенанту чашку с дымящимся черным кофе. — Надеюсь, вам без молока? У меня скисло. И знаете, лейтенант, я бы использовала совсем другое слово для того, что произошло. Страшное. Чудовищное. Но «странное»? Нет, не было там ничего странного. Мы все с первого курса знали, что химия может убить, а уж когда ты занимаешься взрывчатыми веществами… Она проглотила слезы и отвернулась. — Странно, что это произошло с таким студентом, как мистер Уорд, — спокойно возразил Коломбо. — С кем-то менее осторожным — понять можно. Но ведь это не тот случай. — Случай, — повторила Саманта. — Профессор Лоуренс говорил, что есть случаи, которые не предотвратить никакой техникой безопасности. Да любой химик это знает. Ты можешь все сделать правильно, но рано или поздно происходит то, чего ты не предвидел. Не выдержав, она тихо заплакала — который раз за день. Коломбо отхлебнул кофе и выдержал деликатную паузу. — Конечно, мы не в силах устранить трагические случайности, — сказал он наконец. — Но вначале мы должны убедиться в том, что трагедия не была чьим-то злым замыслом. Саманта на мгновение застыла и медленно обернулась. — Простите? Вы хотите сказать, что Шермана… убили? Коломбо пожал плечами и снова отхлебнул из чашки. — Пока рано делать выводы, мисс. Но если вы вспомните еще что-нибудь, это нам поможет. — Я же говорю, нечего там вспоминать. Шерман сказал, что будет работать с аммонитами и пошел за свой верстак. — Он давно имел дело с аммонитами? — спросил Коломбо. — С сентября как минимум. — И вы об этом знали? — Конечно. Мы же обсуждали друг с другом то, чем занимаемся. — Тогда зачем он снова сказал вам про аммониты? Саманта подняла на него удивленный взгляд, потом нахмурилась. — Ах, ну да… Я спросила у него, не занялся ли он снова ГНЦ, потому что с утра были задернуты шторы. — Простите? — смутился Коломбо. — ГНЦ? Шторы? Боюсь, я не улавливаю… — Гексанитроциклогексан, — пояснила Саманта. — Взрывчатое вещество с высокой светочувствительностью. Шерман работал с ним в прошлом году и всегда опускал шторы — это обязательная мера предосторожности. А когда я пришла сегодня утром, в лаборатории было темно из-за опущенных штор. Я и подумала, что он снова переключился на ГНЦ. Коломбо тепло улыбнулся ей, покачал головой в восхищении и сказал: — Вы даже не представляете, как только что помогли мне, мисс. — Но… что это все значит? — Мисс Диккерсон, — торжественно заявил Коломбо, — вот теперь я с уверенностью могу вас заверить, что погибший молодой человек не был жертвой несчастного случая. Его действительно убили. И мы непременно найдем убийцу. Она без сил опустилась на стул рядом и обхватила голову руками. Слишком много всего для одного ужасного дня. — Кому это могло понадобиться? — пробормотала она. — У Шермана не было врагов. Он всем нравился. Немного зануда, но… это было даже мило по-своему. — Вам он тоже нравился, мисс? — тихо спросил Коломбо, сочувственно положив руку ей на плечо. — Да, пожалуй. Он… В общем, он был внимателен ко мне. Шерман был… В горле встал ком, и она умолкла. Слезы снова хлынули нескончаемым потоком. Коломбо не пытался успокоить ее, и Саманта была благодарна ему за это. Иногда от слов только хуже. — У вас уже есть подозреваемые, лейтенант? — спросила она охрипшим от слез голосом спустя минуту. — Конечно, мисс. С первой минуты. — И вы не скажете мне, кто это? — Пока нет, простите. Но это ненадолго. — Хорошо, — кивнула она. — Я подожду.

* * *

На следующий день, выруливая на ведущее к университету шоссе, профессор Лоуренс с легким удивлением отметил, что совершенно спокоен. Предшествующие три дня были психологическим адом. Порой его трясло от ужаса, затем ужас неожиданно уходил, уступая место угрызениям совести, а когда эти два мучителя оставляли его в покое, на смену им приходила апатия и безнадега. Продолжалось это до очередного наплыва ужаса, и тогда все повторялось снова. Сегодня ничего подобного не было. Он пережил самое худшее, и теперь возвращал себе покинутые было территории здорового прагматизма. Его настроение еще нельзя было назвать приподнятым, но он уж точно не чувствовал себя подавленным. Пусть полиция ищет улики — он позаботился о каждой. Пусть этот въедливый лейтенант вдоволь ломает голову над мотивом преступления — легче отыскать жизнь на Марсе. Когда он миновал коридор, ведущий к помещению кафедры, на его губах уже успела сложиться ухмылка. У двери кафедры ждали двое, и ухмылка рассеялась без следа. С таким трудом обретенное душевное равновесие сменилось приступом тревоги. Но нет, ему не о чем беспокоиться. Нужно лишь выдержать очередной град пустых вопросов. Полиция есть полиция: они всегда изображают бурную деятельность, не имея настоящих результатов. — Добрый день, профессор Лоуренс, — сказал лейтенант Коломбо, протягивая ему руку. — Позвольте представить: это Анна Митчелл, наш криминалист. Некоторые из наших вчерашних находок вызывают вопросы, и мы надеялись, что вы сможете дать на них ответ. Лоуренс отвесил полупоклон коллеге лейтенанта, сдержанно поприветствовал обоих и сказал: — Прошу на кафедру. Я с удовольствием отвечу, на что смогу. Они молча разместились рядом напротив Лоуренса. Взгляд Митчелл был острым и проникнутым неприкрытым подозрением. Коломбо смотрел на него по-прежнему добродушно со своим проклятым хитрым прищуром. Отчаянно захотелось вернуться назад во времени. На недельку, не больше. Как же хороша была его жизнь, пока он не решил сделать ее лучше! — Вы хотели задать какие-то вопросы, лейтенант? — нарушил молчание Лоуренс. — Да, конечно, — кивнул Коломбо. — Но для начала вынужден признать: трагедия не была несчастным случаем. Мистер Шерман Уорд стал жертвой намеренного убийства, теперь в этом нет сомнений. Лоуренс ждал этого момента, но все равно почувствовал себя оглушенным. Так скоро? Он же все предусмотрел и не оставил следов. Верно же? Черт, почему они так смотрят? Неужели они пришли арестовать его? — Я… с трудом могу поверить, — выдавил он из себя. — Почему вы так решили, лейтенант? — Например, потому что свинцовой бомбой сложно кого-то убить. Она не взрывается и не разбрасывает осколков. Вы ведь знали об этом, профессор? — Зависит от мощности взрыва, — поспешно сказал он, разом вспотев. Ответом ему был откровенно насмешливый взгляд Митчелл. Черт возьми, она специалист, ей пыль в глаза не пустишь. — И от усталости металла, — добавил он. — А может, в свинце были структурные дефекты или случайные примеси… — Примеси там определенно были, — сказала Анна Митчелл. — Мышьяк, повышающий хрупкость свинца. Лоуренс развел руками. — Производственный брак, — сказал он. — Такое случается. — Верно, — кивнул Коломбо. — Такое случается. Случайно свинец оказался более хрупким, чем должен был, причем намного. Случайно произошел взрыв во время уплотнения состава. И, конечно, абсолютно случайно мистер Уорд не описал в своем журнале план эксперимента, хотя делал это регулярно годами. И то, что в шестидесятистраничном журнале оказалось всего пятьдесят восемь страниц, — несомненно, тоже случайный производственный брак. Вы считаете это правдоподобным, профессор? — Нет, не особенно, — со вздохом признал Лоуренс. — Но рано или поздно маловероятные события сходятся в одной точке, и тогда происходит трагедия подобная этой. — Это еще не все, — покачал головой Коломбо. — Анна, вы не расскажете подробней про пластичность свинца? Я, признаться, не очень хорошо понял. — С удовольствием, — сказала Митчелл. — Дело в том, что даже с примесью мышьяка свинец все еще слишком пластичен. И мы лишний раз убедились в этом, исследовав осколки бомбы Трауцля. Она просто не могла убить человека, но все-таки убила. Я целый день думала над этим противоречием, и сегодня утром меня осенило. Убийца довольно изобретателен. Лоуренс угрюмо молчал. Черта с два они выведут его на откровения скрытой лестью. Чем меньше он будет болтать, тем больше шансов у него остаться на свободе. — Дело в том, — продолжила Митчелл, не дождавшись комментариев с его стороны, — что свинец, как и сталь, можно закалить. Резкое охлаждение почти от точки плавления — и его хрупкость становится сравнимой с хрупкостью чугуна. — Вы же сами сказали, что осколки не были хрупкими, — возразил Лоуренс, не выдержав. — В этом и состоит красота идеи. Жар взрыва устраняет все эффекты закалки, и свинец возвращается в свое обычное состояние. И никаких следов. Преступнику было достаточно подменить бомбу Трауцля, поместив на дно взрывного канала щепотку азида натрия. При его растирании с нитратом аммония, составляющим основу любого аммонита, неизбежен взрыв. — Интересная гипотеза, — равнодушно отозвался Лоуренс, выделив последнее слово. — Вот только оборудование готовил сам погибший студент в пятницу. Свинцовую бомбу он взял из лабораторных запасов. Тот, кто подменил ее, не мог знать, что она достанется именно Шерману. С тем же успехом он мог прикончить меня или мисс Диккерсон. — Если только подмена не состоялась уже после того, как бомба Трауцля оказалась на лабораторном столе, — с улыбкой возразил Коломбо. — Думаю, так оно и вышло. Больше того, нам известно время диверсии. Вечер пятницы, в промежутке между семью и десятью вечера. Лоуренсу стоило огромных усилий не выдать своих эмоций. Переведя скучающий взгяд на Коломбо, он прежним ровным голосом спросил: — Вот как? И почему вы так решили? — Ну, во-первых, все это, несомненно, происходило в темное время суток. Когда мисс Диккерсон пришла в лабораторию в понедельник утром, шторы были опущены. Это делают при работе со светочувствительными веществами, но мистер Уорд не занимался ничем подобным. Следовательно, шторы опустил сам убийца. Зачем? Очевидный ответ: чтобы никто не увидел свет из окон лаборатории. Если ему понадобился свет, значит было темно. Логично? — Вполне, — сдержанно ответил Лоуренс. — Но почему именно в пятницу? — Потому что будь это в субботу или в воскресенье, мы увидели бы преступника на записи с камер безопасности. Увы, сохраняются только последние двое суток записи. Остается пятница. — Думаю, Алекс мог бы и сам увидеть убийцу, — хмыкнул Лоуренс. — Даже если бы тому удалось проскользнуть мимо поста охраны… — Ему и не пришлось, — покачал головой Коломбо. — Он воспользовался пожарным выходом в четвертом корпусе. — Он заперт уже много лет. — Сущая правда, сэр. А единственный ключ — на посту охраны, — сказал Коломбо. — Преступник должен был похитить его, но вот незадача: ключ оказался на месте. Проникнуть под каким-то предлогом на пост и незаметно вытащить ключ — вполне реально. Но вернуть его на место после диверсии, когда вокруг полно полицейских, — крайне рискованно. Как бы вы решили эту проблему, профессор? Он что, издевается? Лоуренс с трудом удержался от резкого ответа, сделал глубокий вдох и сказал: — Откуда ж мне знать, лейтенант? Может быть, он не похищал ключ, а сделал слепок. Коломбо извлек из кармана ключ и положил его на стол. — Посмотрите, профессор. Это не замок от тумбочки. Даже с помощью лазерного гравера скопировать такое непросто. Тут нужна огромная точность, и слепок понадобится сделать с обеих сторон. И все это — за считаные секунды. — Насколько я понимаю, у вас уже есть ответ, лейтенант? — устало спросил Лоуренс. — Возможно, — улыбнулся тот. — Преступник не просто выкрал ключ, но подменил его. — Ну, проверить это нетрудно, — усмехнулся Лоуренс. — Если это другой ключ, то замок пожарного выхода им не отомкнуть. Насколько я понимаю, вы уже проверили? — Проверил. Открыть замок удалось без труда. Лоуренс молча развел руками и довольно откинулся на спинку кресла. — Следовательно, убийца заменил и сам замок после того, как воспользовался им, — сказал Коломбо. — Что? — Вы меня слышали, профессор. Сейчас в дверь врезан не тот замок, который был изначально. Очень похожий, той же модели, но все-таки другой. Почему он не испытывает паники, которая подступала к нему в начале разговора? Какое-то мертвое спокойствие на грани с фатализмом. Удивление от собственного состояния оказалось кратковременным, уступив место пониманию. Коломбо — чертов удав. Сидит перед ним, такой благожелательный, такой невозмутимый, никуда не спешит. И медленно сжимает кольца, постоянно усиливая давление. Все замечает. Все помнит. И он не остановится, пока не выяснит все. Почему именно он? Почему изо всех непутевых полицейских, которых Лоуренс повидал на своем веку, ему достался этот, методично ломающий тщательно выстроенную картину трагической случайности? — Как вы убедились в этом? — спросил Лоуренс, и прозвучавшее в его голосе смирение оказалось неприятным открытием для него самого. Вместо ответа Коломбо вогнал ключ в прорезь цилиндра и сделал три оборота. Потом протянул замок Лоуренсу. — Обратите внимание на гравировку на задвижке, — увидеть ее можно только выкрутив ключ на максимум. — Это год выпуска. Согласно документам, замок меняли пять лет назад. А этому замку — меньше года, он совершенно новый. Да, поначалу нас ввел в заблуждение слой ржавчины. Но потом… Анна Митчел с победным видом выпрямилась и сказала: — Потом нам удалось установить, что ржавчину нанесли гальваническим методом. За пару часов. Под микроскопом разница очевидна. Они безумцы. Чертовы фанатики, изучающие под микроскопом каждую крупицу. В его мире это было нонсенсом. В его мире полиция ограничивалась первичным впечатлением и не спешила подвергать его сомнению. Лоуренс продолжал хранить молчание, и Коломбо продолжил: — И вот теперь, зная все эти факты, установить время диверсии оказывается несложным. Преступник не боялся, что его изображение останется на пленке. Но его все еще мог увидеть охранник. Следовательно, нужно было выбрать время, когда тот не смотрит. Конечно, даже охраннику нужно время от времени отлучиться, но невозможно предсказать, когда это произойдет. За одним исключением. В пятницу вечером транслировали бейсбольный матч — последняя игра мировой серии, в которой участвовала любимая команда вашего охранника, «Доджерс». Убийца с полным основанием рассчитывал, что тот будет, не отрываясь, смотреть на экран телевизора и потому не увидит промелькнувший силуэт на другом экране. Зная время трансляции, мы можем с уверенностью назвать и время диверсии — с семи до десяти вечера в пятницу. Помолчав, Лоуренс покачал головой и усмехнулся. — Впечатляет. Но если вам удалось установить столь многое практически на пустом месте, чем я-то могу вам помочь? Вы, помнится, хотели задать какие-то вопросы, а не поражать меня картиной преступления. — Так и есть, профессор, — сказал Коломбо. — Видите ли, у нас получился вполне определенный портрет убийцы. Он умен, изобретателен, отлично знает химию и осведомлен о спортивных интересах вашего охранника. У него также может быть ключ к лаборатории, хотя требование это не строгое: ключ есть у многих и возможностей его на время позаимствовать — предостаточно. Отсюда мой первый вопрос: вам не приходит на ум такой человек? Лоуренс пожал плечами. — У нас много умных студентов. И преподавателей тоже, конечно. Вряд ли я могу с уверенностью назвать кого бы то ни было: проделать все перечисленное мог практически любой студент или сотрудник факультета. Коломбо выдержал паузу, не сводя с него пристального взгляда, и проговорил: — Тогда второй вопрос. Где вы были в пятницу с семи до десяти вечера, профессор Лоуренс? — Представьте себе, я был дома, лейтенант, — спокойно отозвался Лоуренс. — Смотрел тот же самый матч, что и Алекс. Расплывшись в улыбке, Коломбо закивал: — Да, отличная была игра! Я далек от бейсбола, но даже меня впечатлило. Этот хоум-ран в исполнении Майкла Пьяцца — просто нечто, не правда ли? Лоуренс сухо усмехнулся. — Майкл Пьяцца получил травму руки на двадцатой минуте, лейтенант. Его пришлось заменить. Неудачно сыграли. Но я понимаю: это ничего не доказывает, у меня было вдоволь времени, чтобы посмотреть повтор игры. Уж извините, никакого алиби. Единственное, что я могу сказать в свою защиту — мне не было ни малейшего резона убивать своего лучшего студента. Коломбо хитро улыбнулся и кивнул. — Вас не проведешь, профессор. И, конечно, расследование пока далеко от финала. Даже восстановив картину произошедшего, мы не имеем прямых доказательств чьей бы то ни было вины. Спасибо, что ответили на вопросы, и до встречи. Я непременно дам вам знать, если мы узнаем больше. — Лейтенант? — удивленно обернулась к нему Митчелл. — Разве мы… — Не будем докучать профессору, Анна, — сказал Коломбо, взяв ее под руку. — У нас еще много работы. Когда за ними закрылась дверь, Лоуренс еще долго буравил ее взглядом, ожидая, что лейтенант вот-вот вернется с хитрой улыбкой на лице и парой наручников в руках. Дверь оставалась закрытой. Профессор вздохнул, закрыл глаза и уронил голову на стол.

* * *

Лейтенант Коломбо не торопясь прошелся вдоль ряда автомобилей в поисках нужного. Найти его оказалось непросто: парковка была раза в три больше университетской. Уже сочтя, что профессор припарковал машину в другом месте, лейтенант развернулся и только теперь разглядел мелькнувший в отдалении корпус характерного кирпичного цвета. Подойдя поближе, Коломбо присел на корточки и провел пальцами по содранной краске на помятом заднем крыле. И если охранник не ошибся, значит… Лейтенант вновь поднялся на ноги и огляделся. Его взгляд остановился на изгороди из невысоких бетонных столбов с висящей на них цепью. Даже издали можно было видеть следы краски на одном из них. Удовлетворенно кивнув, Коломбо сошел с парковки и неторопливо зашагал вдоль улицы. Непременно надо позвонить профессору Лоуренсу. Но только не сейчас. Ни в коем случае не раньше десяти вечера.

* * *

Телефонный звонок в мертвой тишине был настолько неожиданным, что Лоуренс в испуге замер и только потом облегченно выдохнул. Жизнь в одиночестве имеет свои преимущества, но рано или поздно ты начинаешь сходить с ума. Человек не приспособлен к такому. После второго звонка он поднял трубку и сказал: — Профессор Лоуренс слушает. — Добрый вечер, профессор, — раздался знакомый голос в трубке. — Я боялся, что не застану вас дома. — Где я могу быть в такое время? — хмыкнул Лоуренс. — Ну, вы же не семейный человек, так что можете позволить себе вести более… свободную жизнь, — отозвался Коломбо. — Но раз вы дома, мне хотелось бы кое-что уточнить. — Я вас слушаю, — со вздохом сказал Лоуренс. — Насколько нам известно, вы одним из последних покидали территорию университета в пятницу. Полагаю, на стоянке почти не было машин? — Две или три. — Вы не обратили на них внимание? Не было ли среди них незнакомых? Тех, которые вы раньше не видели? Лоуренс чуть не рассмеялся от облегчения. Полиция ищет другие машины! А раз так, значит подозревают они кого-то другого. Это не снимает с него подозрений, конечно, но теперь есть надежда. Глубоко вдохнув, чтобы успокоить всплеск эмоций, он ровным голосом сказал: — К сожалению, не обратил внимания, лейтенант. Я был расстроен из-за своей собственной машины — вы, наверное, уже видели, как мне ее ободрали. К тому же у нас там довольно темно. Может, Алекс сможет вспомнить что-нибудь. А почему вы спросили? — Видите ли, с самого начала меня мучил один вопрос. Как именно злоумышленник подобрался к пожарному выходу четвертого корпуса? Направляясь туда от центрального въезда, он неизбежно попал бы на экраны как минимум двух камер. Конечно, мы помним, что охранник в этот момент был не слишком внимателен, но это все равно дополнительный риск. Не говоря уже о том, что кто-нибудь мог увидеть его в окно. Я долго думал над этой проблемой и задался вопросом: как бы на месте преступника поступил я сам? Ответ нашелся сразу: я бы подъехал к территории университета с обратной стороны. Входа там нет, но это не военный объект, и возможные повреждения в ограде могут подолгу оставаться никем не замеченными. — И что вы решили? — Тогда я подумал, что наш злоумышленник — человек с собственным автомобилем. Не забывайте: у него при себе был тяжелый груз. И общественный транспорт туда не ходит. — Может быть, он приехал на такси? — Не думаю, профессор. Наши сотрудники обзвонили всех основных операторов такси. Вечером пятницы никто не принимал заказов на тот район. И неудивительно: там нет ничего, кроме старых складов. — Значит, вы правы, лейтенант. Но это вряд ли поможет, если мы не знаем, как выглядела машина. — Да, я потому и позвонил. Сейчас уже слишком темно, но утром мы отправим сотрудников прочесать район складов. Поищем хотя бы свежие следы покрышек и выясним, у кого из сотрудников университета такой же рисунок. В любом случае спасибо вам за помощь, профессор, и спокойной ночи! Положив трубку, Лоуренс рухнул на диван и до боли закусил губу. Как его угораздило не подумать об этом? И, главное, что теперь делать? Он вскочил на ноги и метнулся к двери. Надо срочно ехать к складам и замести все следы. Если только он сам найдет их в темноте. Черт возьми, но тогда он неизбежно оставит новые. Лоуренс остановился, уже взявшись за ручку. Может, привязать к багажнику несколько веток, чтобы они стирали следы за ним? А если Коломбо схитрил и отправил туда полицейских прямо сейчас? Нет, не годится. Прямолинейные решения — для посредственностей. Он не таков. Он найдет другой способ. Допустим, Коломбо обнаружит следы. Что он сделает потом? Начнет изучать рисунок покрышек на каждом автомобиле и сравнивать его с оставленными следами. Следовательно, выход только один. Нужна шиномонтажная мастерская. Поблизости их не меньше десятка. Воспрявший было духом Лоуренс бросил взгляд на часы и выругался. Одиннадцатый час. Все шиномонтажки закрыты. Почти все. Лоуренс полез в ящик тумбочки, куда складывал почту. Сегодня вечером там было что-то… Да, пара рекламных объявлений. Вот только он выкинул их в корзину. Захлопнув ящик, он кинулся к мусорной корзине и, не церемонясь, вывалил ее содержимое на пол. Вот эта скомканная бумажка. Он разгладил рекламный флаер и прочел заголовок: «Круглосуточный шиномонтаж! Работы любой сложности в мастерской Канси!». Свернув бумажку, он положил ее карман пиджака и выскочил за дверь. Быть может, высшие силы все-таки проявят к нему благосклонность. Эта мастерская — просто дар небес. И совсем недалеко от дома, буквально три квартала. Уже выйдя на улицу, Лоуренс подумал, что осторожность соблюдать все равно не помешает. Вдруг за его домом установлено наблюдение? Оглядевшись и не увидев ничего подозрительного, он неторопливо направился к стоянке. Даже если его остановят, он всегда может сказать, что направляется в бар. Больше того, он, наверное, и впрямь туда заглянет после того, как поменяет покрышки. Никто не преследовал его, когда он вырулил со стоянки и выехал на улицу. Редкие машины проезжали мимо, и ровным счетом никому не было до него никакого дела. Проехав квартал, он даже позволил себе слегка расслабиться. С этим Коломбо немудрено превратиться в параноика, но и проклятый дотошный лейтенант — не всесилен. Лоуренс почти улыбался, добравшись до места. Только захлопнув за собой дверь и направившись ко входу, он осознал, что происходит что-то непонятное. Круглосуточная мастерская. Недавно открылась — он никогда раньше не слышал о ней. Вывеска с названием мастерской — «Канси» — выглядела старой. Хуже того, нежно-розовый цвет букв меньше всего ассоциировался у него с шиномонтажными работами. Но самое плохое — то, что в открытой двери стоял лейтенант Коломбо собственной персоной. — Довольно странно увидеть вас тут, профессор, — сказал тот, с улыбкой направляясь ему навстречу. Внутри все оборвалось. Разум, всегда готовый подкинуть оригинальное решение, остановил свою деятельность, и в голове царила оглушающая пустота. — Мне срочно понадобилось… — пробормотал Лоуренс. — Конечно, — кивнул Коломбо. — Почему бы одинокому мужчине не сходить вечером в женскую консультацию? — Консультацию, — тупо повторил за ним Лоуренс, глядя на двух офицеров, приближающихся к нему вдоль улицы. — Простите мне мой маленький розыгрыш, — сказал Коломбо. Хотелось упасть на асфальт, хихикая, как умственно отсталый: Лоуренс физически ощущал, как истерический смех подступает к горлу, и до боли сжал кулаки. — Рекламное объявление? — спросил он. — Так точно. Распечатано в единственном экземпляре специально для вас. Боюсь, что вы арестованы, профессор Лоуренс, по обвинению в убийстве своего студента, мистера Шермана Уорда. Офицер защелкнул наручники на его запястьях. — Вы нашли следы еще днем, верно? — спросил Лоуренс. — Ну конечно. Меня также заинтересовал эпизод с помятым крылом вашей машины, поскольку он дал вам основание войти на пост охраны. К счастью, у вас довольно-таки нетипичный окрас автомобиля, такой цвет сложно спутать. Найти место, где вы помяли крыло, было нетрудно. После этого я был уверен в вашей виновности, сэр, но прямых доказательств все еще не было. Видите ли, по меньшей мере у трех автомобилей с университетской стоянки обнаружился точно такой же рисунок на покрышках, что и у вас. И, конечно, могли быть другие. Пришлось немного ускорить события. Лоуренс пошатнулся и рухнул на заднее сиденье подъехавшей полицейской машины. — Поздравляю вас, лейтенант, — сказал он. — Действительно блестящая работа. — Не откажетесь ли вы ответить на один последний вопрос, профессор? — спросил Коломбо. — Давайте. Почему бы и нет? — Зачем? — Зачем я убил Шермана? Хотел бы я знать. Он ведь всегда мне нравился. Он стал бы таким ученым, каким всегда хотел быть я сам. — Неужели вы завидовали, профессор? — Завидовал? Нет, это не зависть. За всю свою долгую карьеру я не сделал ничего. Понимаете? Я бесплоден. Ни одной оригинальной идеи, ни одного впечатляющего достижения — только десятилетия рутины и скучных статей, на которые никогда никто не сошлется, кроме моих собственных дипломников. А Шерман… Ему хватило двух лет, чтобы создать аммонит-W. Это не просто какое-то там взрывчатое вещество. Это шедевр. Дешевое, легкое в изготовлении, смертоносное. Многомиллионные заказы, патентные отчисления, бесконечная цитируемость, известность… Шерман заслужил все это своим талантом, это несомненно. Но разве не заслужил и я? Разве я виноват, что десятки лет долбился в глухую стену без единого результата? В науке не бывает гарантий. Вот тогда мне и показалось, что я… могу просто протянуть руку и взять это. Как принадлежащее по праву. Коломбо кивнул. — Думаю, я понимаю, сэр. К сожалению, это не столь уж редкий мотив преступления. — Но знаете, лейтенант… Я пожалел о том, что сделал, в тот же день. Вы сказали как-то, что преступник — умен. Вы ошиблись. Я идиот. Жизнь — чертовски хрупкая штука. — Очень хрупкая, сэр, — ответил Коломбо. Дверь за профессором захлопнулась. Полицейская машина сорвалась с места и покатила вдоль освещенной редкими фонарями улицы. Коломбо, не торопясь, извлек из нагрудного кармана сигару, откусил кончик и щелкнул зажигалкой. Его старый «Пежо» припаркован в одном квартале, за углом. Короткая ночная прогулка не помешает. Он двинулся по тротуару, тихо напевая под нос, что с сигарой в зубах было не таким уж тривиальным занятием. Если бы кто-то оказался рядом, то, возможно, смог бы разобрать несколько слов.