Seiðmað

#Danheim — Grima

Его нет уже третьи сутки, и вечерами она бродит по дому словно неприкаянная, откладывая в сторону ставшие непозволительно-бесполезными книги и чайные чашки. Беспокойство о нём неприятно тянуло сердечную мышцу, тяготило мысли, мешало сосредоточиться. Само отсутствие Ворона не пугало её так, как отсутствие любых вестей о нём. Эстер бы посмеялась над собой, не находящей себе места из-за мужчины, если бы этот мужчина не стал для неё кем-то настолько близким — из раза в раз оберегающим от невзгод и боли. Когда (её) мир, казалось, сходил с оси, он удивительным образом возвращал его назад, просто находясь рядом. Не стал бы настолько родным. На это слово она отваживалась вполголоса даже у себя в мыслях, но она всё реже для себя сомневалась в его правильности. Часы в её спальне пробили полночь. В ответ на очередную попытку связаться с ним звучит уже постылая холодная тишина. Сон долго не идёт к ней и она бездумно всматривается в заоконную ночь уставшими глазами. В доме тихо. Когда он здесь, в доме тоже тихо. Но иначе. Эта тишина другая — уютная в своём спокойствии, осознании, что она может осторожно постучать костяшками пальцев в дверь кабинета в соседнем крыле, чтобы пожелать ему спокойной ночи, встретившись на ночь глазами и услышав уже не столь непривычно-мягкое «доброй ночи» в ответ. Она прикрывает глаза просто для того, чтобы назойливая монотонность потолка хоть немного сменилась успокаивающей тьмой, чуть просвечивающей тонким узором вен на веках — пусть эта тьма и будет не той. Её ресницы подрагивают, когда она пытается не распахнуть глаза вновь. Эстер слышит тихий плеск воды, прежде чем успевает хотя бы удивиться. *** У неё замерзли ноги. Странно — камин в её спальне вечером, как и всегда, хорошо натопили. Эстер делает нетвёрдый шаг вперёд, не открывая глаз. Потом останавливается. Шаг. Глаза мучительно пытаются состыковать с разумом резко изменившийся пейзаж. Под её босыми ногами — холодная мокрая трава. Ночной ветер тихо касался распущенных волос. Она огляделась вокруг. Лес. Деревья тянулись тонкими ветками к звёздам. Среди их тёмных очертаний она замечает тёплый отдалённый свет. Костёр? Это было бы, наверное, хорошо. Ведь если есть огонь, значит, где-то должны быть и люди. Какое-то время Эстер медлит, оставаясь на месте. Каком месте? Где она? Ноги ей не совсем верны, но она идёт вперёд — ей уже становится ощутимо прохладно, и Эстер мысленно радуется, что оказалась здесь одетой. Домашнее платье, в котором она забралась в постель, не раздеваясь, зная, что через четверть часа, скорее всего, поднимется вновь, было всё же куда теплее её тоненькой камизы. «Да и куда приличнее, уж если на то пошло — если доведётся кого-то встретить.» И было бы очень желательно, чтобы привилегия лицезреть её только в шёлковой ночной рубашке всё же оставалась у одного конкретного мужчины. Идти оказалось не так далеко — но она никогда не умела определять расстояние на глаз с хотя бы относительной точностью. Постепенно ей открывается то, что прежде было скрыто от глаз довольно плотным массивом деревьев — низкие, но надёжно выглядящие дома, казалось, уходящие основаниями прямо в землю. Крыши покрывает растительность, похожая на мох, стены некоторых укреплены досками крест-накрест — ей не доводилось видеть таких раньше. Плеск воды стал отчётливее по мере того, как она приближалась к поселению. Вот и река... Сейчас ей стало лучше видно переливающийся под лунным светом тёмно-синий муар ленивых и тихих волн. Но её внимание приковала к себе вовсе не безмятежная поверхность воды. На воде у берега виднелись плавные, почти изящные, несмотря на свою массивность, силуэты. Паруса спущены. Она замечает оскалившуюся драконью пасть. «Драккары.» Нет. Этого не может быть. Не может. Вдоль позвоночника невольно прошла лёгкая дрожь. Что-то мягкое скользнуло по ноге, и она едва не оступилась от неожиданности. Маленькая серая кошка потёрлась об её щиколотку и теперь выжидательно смотрела на неё, очевидно, ожидая ласки. Скорее всего, она жила в каком-то из этих домов. Словно в полусне — именно ведь это происходит сейчас с ней? не сон, и не действительность — она погладила животное по голове. Какое-то время в почти полной тишине раздавалось лишь тихое мурчание. Наверное, сейчас глубокая ночь. Она знала только, что вокруг неё уже темно. Неожиданно животное насторожилось, прижав к голове уши. Неотчётливо раздались мужские голоса. Она только и успела увидеть серое пятнышко, мелькнувшее среди деревьев. Звуки шагов становились ближе. Инстинктивно, и почти по-кошачьи быстро, подобно своей случайной спутнице, Эстер юркнула за дерево неподалёку. Кто знает, будут ли ей тут рады? Она обернулась через плечо. Кошки нигде больше не было видно. Дерево отчасти закрывало ей обзор, но она видела, что стало источником шума. Вернее, кто. Конечно — если костёр горит, (гореть и ведьме) значит, никто не стал бы жечь его просто так. Мужчины. Четверо. По мере того, как они выходили на свет, взгляд Эстер выхватывал из темноты крепкие фигуры, облачённые в плащи, из-под которых виднелись домотканые туники. Предчувствие, прежде ворочавшееся в груди неявным тревожным комом, теперь обрушивалось на неё всем своим осознанием. «Норманны.» Видение по пути на Тессера вновь возникло у неё в голове с непрошеной чёткостью. «Дозвалась?» Ясона с ней, конечно же, не было, и к ней вновь возвращался внутренний голос, бывший её неизменным собеседником до встречи со своим фамильяром. Эстер знала о так называемых vivi somnia, «живых сновидениях». Разве что не могла предположить, что когда-то эта информация, до тех пор мирно хранящаяся в одном из ящичков, бережно рассортированных внутри её собственной головы, будет внезапно выужена оттуда при столь странных обстоятельствах. «...связь с тем, кто станет проводником, должна быть крепка, и может быть вызвана сильным эмоциональным всплеском, сопряжённым со спонтанным высвобождением резерва.» Сильные эмоции. Она не находит места себе очередной день. А он? Кто из них кому снится? «...сопряжённым со спонтанным высвобождением резерва.» Эстер не творила магию накануне, не считая тщетных попыток послать ему зов. Значит... «Что-то случилось. С ним что-то случилось.» Мысли были какими-то угловатыми, излишне хаотичными, будто не помещались у неё в сознании. Со стороны поляны раздался глуховатый, чуть надсадный кашель. Она заставила себя вновь сфокусировать взгляд на происходящем в пространстве между домами, пытаясь успокоить тревогу на сердце. Трое мужчин сели у костра. Разве их было трое? Она чуть привстает на носочки, отчаянно молясь Гекате, чтобы та скрыла её от взора прибывших к костру, как уже просила однажды, сидя в Академии у фонтана. И по какой-то чудовищной в своей насмешке иронии одна одновременно с этим замечает фигуру, устроившуюся на земле в стороне от огня. Лица она не видит— на него не попадает свет. Руки обхватывают колено. Прямая спина, длинные тёмные волосы. Широкие, обтянутые тёмным плащом, плечи. «Занятно, что эту привычку он пронёс спустя... сколько веков, лет?» Мысль проносится у неё в голове, прежде чем она сама успевает осознать. Это не он. Нет. Это может быть кто угодно. Мало ли мужчин, сидя сцепляющих кисти рук на колене, и имеющих широкие плечи и тёмные волосы? «Много ли мужчин, чьё имя и прошлое надёжно спрятано среди фьордов и тьмы проклятия?» Эстер чуть сжимает зубы. Сквозь беспорядочное течение мыслей вновь прорвались голоса. Она напрягла слух. — ...через неделю. Позже уже нельзя. Придут первые холода, а путь дальний. Темза не должна тронуться льдом — иначе не подойдём к берегам вплотную, а это верная смерть, если Эдмунду донесут и он успеет собрать своих псов. Говоривший, хоть и был одет лишь немногим лучше остальных, оставил у неё впечатление человека, наделённого властью — настолько безапелляционно и непреклонно звучал его глуховатый голос. Вождь, глава общины? Тот, кого она мысленно обозначила главным, неожиданно обратился в сторону. — Сейдмад. Она коротко, почти беззвучно выдыхает. В ответ не последовало ни слова. Мужчина, прежде сидящий на земле, медленно поднялся на ноги. Её пальцы вдавливаются в шершавый ствол дерева всё сильнее, оставляя ранки на мягких подушечках пальцев, но она даже не чувствует боли, почти отчаянно, с замиранием сердца, всматриваясь в приближающийся к костру силуэт. В неторопливости его шагов ей чудится что-то почти издевательское. Сейдмад подходит, коротко кланяется, и у неё кружится голова — при свете костра она ясно видит прорезавшую тёмные волосы белоснежную прядь, пущенную в тонкую косу. Он стоит к ней вполоборота, всё ещё достаточно далеко — и профиль его видится ей очертанием маски. Или ей только кажется? Но не лицо. Не его лицо. Сердце колотится где-то в горле, пока она безотчётно впивается тонкими пальцами в кору вяза. Ей слышится, что в голосе старейшины звучит неудовольствие, когда тот обращается к нему. — Ты так и не дал мне ясного ответа. — Боюсь, сегодня вы ещё не задали мне достаточно ясного вопроса. Она будто предчувствовала, что услышит именно этот голос — уже знала наверняка. «Геката, какой же несносный...» Сердце переполняет причудливая смесь щемящей нежности и какой-то безотчётной тревоги — и вместе с тем губы всё же невольно трогает улыбка. «Всегда был, оказывается.» Эстер очень хочется увидеть выражение лица спрашивающего, но она разумно остаётся на месте, опасаясь быть замеченной. — Хорошо. Я повторю, если у тебя вдруг стало скверно со слухом. Ты сможешь укрыть корабли, когда подойдём к берегам? Молчание. Думает? Наконец сейдмад проговаривает. — Да. Но не все. — Сколько? — Не больше пяти. — Из двух сотен? Да какой от тебя тогда толк? Эстер не знает тонкостей сейдов, но зато прекрасно осознаёт всю сложность задачи покрыть хотя бы один исполинский деревянный силуэт, оскалившийся драконьей пастью, и чувствует странное желание защитить, вступиться. — Вы правы – сам себе задаю тот же вопрос, как встаю поутру. Эстер кажется, что этим тоном можно было бы вполне отравить какую-нибудь неугодную особу, будь способ выделить из него дистиллят. Он продолжает говорить — и ей отчего-то становится страшно за него. Мысль бьётся где-то в висок, будто раненая птица в стекло. осторожнее, пожалуйста, осторожнее Разумеется, её беззвучную мольбу внутри собственной головы он слышать не мог. Да и вряд ли перестал бы острить столь опрометчиво, даже услышав. — Не тратьте время – уверен, вы прекрасно обойдётесь и своими силами во время подхода к берегам и изучения местности. Англы, очевидно, ослепнут все разом, как будете подходить по воде. Молва гласит, это по воздуху передаётся. — Не забывай о договоре, Ингвар. Ты остаёшься здесь, пока от тебя есть польза. Сейдмад негромко смееётся, и этот смех будто резонирует в ней. Он знаком ей. Любим ею. Она понимает, чем он отличается от того, что ей довелось слышать прежде —сейчас этот смех не приглушён маской. — Ты забываешься, сейдмад. Это был приказ, не просьба. — Предлагаю выбрать каждому наиболее приятную для себя формулировку, чтобы никому не было обидно, старейшина. — Очень надеюсь, что подобный трюк ты попытаешься провернуть и в присутствии конунга – я наконец-то смогу полюбоваться твоей головой, скатившейся в близлежащую канаву. — Хоть что-то украсит бедные земли того края – видит Фрейр, им не сравниться с нашими красотами. — Ингвар. Она бы улыбнулась его неуёмности, не будь её тело напряжено каждой мышцей от осознания, что ему будет достаточно лишь поворота головы, чтобы увидеть, что за деревьями кто-то есть — к ней он стоит ближе всех из них. «Ингвар.» Она даже не шепчет его имя; её губы словно мягко очерчивают эти контуры — шесть букв, почти тысяча лет проклятия, светлые глаза, море и соль. И он тут же чутко вскидывает голову, едва она успевает закончить этот странный обряд. Сердце пропускает удар. ...Триликая Геката, и все остальные боги — — Невозможно. Эта фраза звучит среди ночного леса его голосом поразительно отчётливо, так же, как она звучит и в её воспоминании о поездке на Тессера. — Что значит «невозможно»?! Как понимать твои слова? Сейдмад не удостаивает старейшину ответом. Он всё ещё напряжён, словно почуявший опасность хищник — Эстер видит это, и понимает, что он сейчас обернётся, ища то, что его потревожило. И он действительно разворачивается в её сторону — будто слышит её безотчётный страх. Не смотри. Не смотри. Нельзя. Эстер и сама толком не может дать себе ответ, почему — просто знает; и осознание оглушающе звенит в голове набатом за эти доли секунды. Она почти инстинктивно закрывает лицо ладонями, вслепую шагает назад — лодыжка цепляет корень, есть смутная надежда, что трава немного смягчит падение, но Эстер всё равно успевает сжаться, предчувствуя боль удара и вероятность того, что её услышат ...и наконец, просыпается (возвращается?). *** Она медленно выпрямляется в постели. Свешивает ноги, отстранённо разглядывая ступни. Возле косточки на щиколотке расплывается медленно багровеющий кровоподтёк — на подошвах она нащупывает тонкие травинки и мелкие камушки. Не удивляется. Спустя пару мгновений прострации она выскальзывает из постели, зябко кутается в шаль и выходит из спальни, чтобы спуститься вниз, в кухню. Дом, прежде уютный, напоминает ей странный и мрачный колодец, заполненный воспоминаниями — его ли? её ли? — и она тихо ступает босыми ногами по мраморным ступеням, будто боясь вспугнуть то, что таится на дне. По этой же причине и не зажигает свет. Хотя стоило бы, возможно — разбить этот странный вакуум оцепенения, вернуть себе ощущение настоящего. В кухне она ощупью призывает чашку — и округло-гладкая поверхность почти прорывает эту странную пленку ирреальности, сквозь которую всё ещё липнет к ногам мокрая холодная трава мечется среди деревьев костровой отблеск слышится тихий шелест ветра белая прядь прячется в тонкой косе плетённой от виска Какая странная ночь. Чашка выскальзывает из её рук, острый осколок режет пальцы, и она равнодушно наблюдает сколько-то, как кровь методично разбивается дробно-алым о плиты пола, прежде чем запечатывает порез тихим Sana. Шёпот ветра в её мыслях стихает. Пол постепенно обретает твёрдость под ногами, успокаивающую, осязаемую. Она так и не заваривает чай. *** Эстер, изначально осознавая тщетность попытки, вновь пробует дозваться его, пока вновь поднимается наверх, но в ответ уже предсказуемо слышит лишь гулкую тишину. «Берегите себя. Пожалуйста.» Эти слова она проговаривает еле слышно, но отчётливо. Будто надеясь на то, что он услышит её. Снова? Она игнорирует тихий непрошеный вопрос, боясь опять погрузиться в прежнее состояние. Нужно поспать. Нужно поспать хотя бы чуть-чуть. День будет долгим. Невнятным оттиском в памяти всплывает лицо златовласого каперанга. Ещё одним — немигающий взгляд Надежды Ланской. Эстер идёт в сторону, противоположную от своей спальни. *** Она берётся за ручку кабинетной двери без особой надежды, что будет открыто — его владелец, как известно, не раскрывает своих тайн просто так. Но ладони внезапно касается мягкое, бархатное, знакомое. Она почти безотчётно нажимает на ручку двери вновь. И та поддаётся. Можно ли поставить такое защитное плетение, что чувствует, кто именно хочет вторгнуться к владельцу в столь поздний час? Этого она не знает. Сказала бы раньше, что такого не бывает. «Как не бывает и беспортальных перемещений засчёт внутреннего резерва.» Насмешливо возражает сама себе, прежде чем зайти. Немногие его вещи, привезённые сюда с собой, книги — она странным образом успокаивается почти сразу же, хотя бы на короткий срок вновь ощущая его присутствие. На столе лежит очередной незаконченный корабельный чертёж, и она, осторожно, чтобы не потревожить ничего из лежащих на нём писчих предметов, легко проводит по нему ладонью, ощущая карандашные выемки знакомого почерка и незнакомых пока пометок — Эстер совершенно не разбирается в судостроении; однако зачем-то выпросила у него книгу с неделю назад. Что значит зачем-то, впрочем? Ответ был вполне очевиден обоим; иначе он бы не объяснял ей вечерами столь терпеливо разницу между кливерами и стакселями, пока она сидела рядом, тихо устроив голову на его плече. Эстер устало касается лбом сложенных на столешнице рук. Утром её будит створка окна, с грохотом распахнувшаяся от ветра. Восемь часов утра. Четвёртые сутки. Его всё ещё нет.