Золотая секвенция. Манипулятор.

Предисловие. Секвенция — это повторение на разной высоте одного и того же гармонического или мелодического оборота. Золотой секвенцией обычно называют такую последовательность аккордов, при которой каждый последующий аккорд отстоит на кварту (квинту) от предыдущего. Анна Виленская. Золотая секвенция. Эпиграф. Помни — ничто не длится вечно, но это еще не значит, что оно того не стоит. Туве Янссон. Весна. Когда по весеннему небу плывут лёгкие белые паруса облаков — на душе легко и радостно. Весной быть счастливой очень легко. Герда Росси сидела на нагретой крыше, и читала Агату Кристи. Так клёво, так потрясающе клёво сидеть на нагретой весенним солнцем черепице, и ни думать ни о чём серьёзном. Дурацкая, надоевшая зима наконец-то закончилась. Герда зажмурилась, взглянув вверх, на сверкающий солнечный диск. Блаженно улыбнулась, подставляя лучам свои щёки и нос. Даже веснушки на её лице побледнели за зиму. Хочется, чтобы они снова весело рассыпались по коже, хочется загара, испанской гитарной музыки, танцевать сальсу. Хочется перемен и свободы. Герда завила на указательном пальце пружинистый локон. Тяжёлая волна кудрявых волос щекотала шею и грела затылок. Герда откинула книгу и легла на рельефную поверхность, раскинув руки и ноги в разные стороны, словно изображая морскую звезду. Больше всего в этом мире Герда Росси ненавидела выворачивать свою душу наизнанку. Раньше ей хотелось быть той, кем её видели другие: дисциплинированной, контролирующей свою жизнь девушкой, отвечающей, за всё, что попадало, так или иначе, в её орбиту. Но у этого желания были побочные эффекты: близкие люди стали считать её удобной, готовой поступиться своими чувствами и желаниями ради высших целей и долга по отношению к друзьям и обществу. Это было мерзко. Герда поняла однажды, что быть удобной — противно. Солнце же словно кричало девушке, эй, хорош страдать, я здесь, я вернулось после долгой зимней спячки, живи и радуйся жизни, Росси! — Радуешься жизни, Росси? — ленивый бархатный голос тягуче произносит над ухом Герды. Девушка подпрыгивает от неожиданности, открывает глаза. Ну конечно, кто ещё мог так обломать кайф. — Хоффман, какого хрена ты тут делаешь? Серые глаза сужаются, шныряют по её лежащему силуэту. — Загорать в одежде. Ну конечно, ты же слишком страшная, чтобы обнажаться, для тебя это самое то… Герда свирепеет. Куда-то испаряется то беспечное весеннее настроение, что было лишь минуту до этого. — А не пошёл бы ты, Хоффман! — кричит она. Она сейчас искренне не понимает, почему в этого прохвоста влюблена половина девчонок Борварда. Когда с губ Меркуцио Хоффмана срываются такие гадкие слова, Герда не замечает тонких, словно умелой рукой прорисованных, черт бледного лица. Ей просто хочется съездить по этой ухмыляющейся наглой физиономии. — Зато ты, Хоффман, настолько красив, что готов и зимой щеголять раздетым догола, чтобы все могли оценить твоё великолепие! — бросает она. — Оставь свои влажные желания при себе, Росси, — кривится блондин. — Мне не нужно прилагать какие-то усилия, чтобы продемонстрировать свою красоту. В отличие от тебя, серая мышь… Герда тихо шипит от злости, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу слова. Слова, от которых потом будет гадко во рту. Потому что нецензурная брань всегда оставляет после себя такое противное послевкусие. Короткий миг облегчения, от того что излил своё раздражение, — и потом неизбежная волна снова злости, но уже на себя. За то, что уподобилась и повелась на эту постоянную уловку Меркуцио Хоффмана. Который просто обожает показывать своё превосходство посредством вытаскивания на белый свет твоих застарелых комплексов. Герда всегда была не уверена в своей внешности. Она старалась компенсировать это своей отличной учёбой, своей успеваемостью, чтобы не зацикливаться, не думать об этом. Что она — страшная. Она — серая мышь. У неё совершенно дикие, какие- то львиные кудряшки — пружины, на которых ломаются гламурные чары, отлично работающие на других девочках. Бальзамы и кондиционеры из обычного мира тоже выкинули белый флаг перед шевелюрой Росси. Мы сдаёмся, расти, как хочешь! А ещё её манеры. Герда очень старается, она честно работает над собой. Но всё побеждает её темперамент. Из-за него девчонка иногда разговаривает слишком громко и быстро, и ещё она очень порывистая. Где плавность движений, манящий взгляд, загадочность облика? Герда ловит себя на мысли, что все вышеперечисленные достоинства совершенно точно ей не присущи, но вполне наблюдаются у самого Хоффмана. Вот у него- то как раз, движения высокой худощавой фигуры плавные, взгляд меняющихся глаз порой манит, и от него нехило штормит, и сейчас Росси потряхивает, когда она встаёт с нагретого солнечного пятачка, и оказывается вдруг совершенно, чересчур близко к блондину. Внезапно она окунается в его личное пространство, и вдруг погружается в древесный запах можжевельника, совершенно неожиданный. От такого напыщенного и лощëного придурка, каким является Хоффман, должен, по идее, исходить какой- нибудь классический аромат, фужерный, слегка сладкий. Но Меркуцио пахнет лесом, можжевельником, и ещё так, как чёрная кожаная куртка байкера. Нагретая на солнце, чёрная косуха. Герда ни с чем не спутает этот крышесносный аромат. Так пахнет свобода. Она всё детство своё, которое не касалось Борварда, провела в соседском гараже. Её друг детства был повëрнут на всей этой дворовой романтике — косухи, байки, гитары, гаражи, костры, ночные дороги. И мир Герды вдруг переворачивается на сто восемьдесят градусов, её сердце куда-то обрывается, как будто она падает вниз с Астрономической башни, и она цепляется за взгляд Хоффмана, чтобы удержаться. Напрасно она это делает. Потому что он смотрит, и её душа рвётся на части, и разбивается вдребезги, и осколок её души напрочь осядает в этим цепком Хоффмановском взгляде, злом и насмешливом. Герда роняет книгу, и забыв то, что хотела сказать, поспешно срывается, и уносится от него. Меркуцио задумчиво смотрит вслед взметнувшейся львиной гриве, потом опускает глаза и упирается взглядом в забытую Гердой книгу. Насмешливо морщит нос. Карамба! Заучка Росси забыла свою книжку. Это что-то новенькое. Это, прямо — таки из ряда вон! Поднимает её, читает название. Агата Кристи. «Смерть на Ниле.» Адреналин. Каждый человек — как айсберг. Видно только макушку, небольшой край души, жизни, мыслей. Всё основное и главное — спрятано. И можно всю жизнь проходить рядом с человеком, думая что знаешь его, но на самом деле не понимая о нём ровным счётом ничего. Потому что все зациклены на себе, на своих переживаниях, своих комплексах, и когда вдруг в какой- то момент люди сталкиваются неожиданно своими галактиками, показывая себя не с того ракурса, с которого привыкли их видеть- иногда происходит взрыв. Вселенская катастрофа. Потому что ломаются стереотипы, стираются границы, и волки прорываются через красные флажки… Просто начинаешь видеть в ком-то и понимать о человеке больше, чем обычно. Это сложно, наверное, но это цепляет. В этот раз ничего вроде не произошло. Просто сладкий мальчик, блондин со смазливой внешностью, пах лесом и свободой… Герда брела по коридорам Борварда, не понимая, почему её так задел за живое этот внезапно узнанный факт о Хоффмане. Почему от этого её так нехило кроет, и даже сейчас слегка потряхивает. Что это? На солнышке весеннем перегрелась? Почему её это так заводит? Какая разница, каким парфюмом орошает себя этот пижон? Она устало прислонилась затылком к холодной кирпичной стене, ощущая выпирающие шероховатые камни. Да потому что она первый раз по-настоящему сегодня увидела Меркуцио Хоффмана. Несмотря на то, что они проучились бок о бок семь лет, — лишь только сегодня, сейчас, на этой нагретой солнцем крыше, Росси как в первый раз увидела его беспечно взъерошенные белые волосы. Его лениво расслабленный силуэт, ещё по-мальчишески изящный, но уже с расправившимися, окрепшими плечами, подтянутый из-за постоянных тренировок. Его острые розоватые скулы. Его чувственные, насмешливо изогнутые губы. Всё, хватит, это бред просто. Иди дальше, Герда, и выброси всё это из головы. Не было ничего особенного. Просто у придурка Хоффмана оказался целый космос во взгляде… Некоронованный король, Берущий всё по праву. Я пригубила то вино, Несущее отраву. И я без страха От тебя Приму Любую муку. Лишь поцелуем Пригублю ту Царственную руку. Пои меня Своим вином, И смейся Надо мною. Совсем неважно, Что потом. Ты здесь И ты со мною. Лишь только Это помню я. Лишь только Это знаю. Ты мой Король. Я вся твоя. Колени преклоняю. Не оскорбит Пускай тебя Признанье той, Что ниже. Любовью оскорбить нельзя. Ведь мы не стали ближе… Меркуцио. Меркуцио бездумно шёл по влажной, покрытой прошлогодней листвой, тропке. Из-под старых листьев проклёвывалась нежная молодая зелёная травка, в воздухе пахло клейкой молодой листвой и свежестью. Апрельское небо сияло ясной голубизной, напоминая Меркуцио цвет любимой краски в коробочке акварели его мамы. Кажется, она называлась берлинская лазурь. Шаги замедлились. Что это? Первоцветы? Мило, мило… Если бы я вдруг сбрендил, и решил написать эссе по травологии для профессора Стебель, то там было бы что — нибудь про первоцветы, «храбро поднимающие свои сиреневые головки навстречу весне.» Хочу в Мэнор. Чтобы не было постоянно толпящихся вокруг идиотов. А, тысяча горбатых моллюсков! Он пнул шишку, и насвистывая, дошёл до маленького озерка, где надрывались лягушки, самозабвенно выводя свои рулады. Вдруг ему на плечо что -то невесомо опустилось. Парень повернул голову, и увидел маленькую бумажную птичку, клюющую его в щеку. Карамба, что за шуточки? Бумажный птенец. Это что, первокурсники развлекаются? Меркуцио снял с плеча бумажного птенца, и он сам развернулся в листок в его ладонях. Лист был исписан небрежным почерком. Без тебя не могу я дышать. Что мне сделать с этим, скажи? Запрети ты птице летать, Ну а мне не любить прикажи. Ничего у тебя не получится, Ведь без неба птице не жить! И как птица летать в небе учится, Так и учится сердце любить… Вот так, с ходу… Вот это поворот!.. Вираж, даже сказал бы я. Сто акул в глотку! Что это такое? Стихи, разрази меня гром!.. Хоффман сдул прядь волос, упавшую на лоб. Строки плясали перед глазами. Что — то непонятное происходит сейчас. Меркуцио почувствовал, будто его переносят в другую реальность. Каждая строчка дышала неприкрытым живым чувством, и парень почти слышал голос, когда читал их. Он оторвал взгляд от листка со стихами, и огляделся по сторонам. Девчонка, что это написала, сейчас где-то поблизости. Интересно, интересно… Надо поближе познакомиться с этой таинственной незнакомкой. Забавно… Стихов мне ещё не посвящали. Йо-хо-хо! Кто же это написал? Меркуцио не сомневался, что стихи не списаны из какого либо литературного источника. Это чувствуется. Стихи написаны для него, это несомненно. Очень трудно порою бывает, Ведь учится летать нелегко. Ветер встречный крылья ломает, Но взлетел — так лети высоко. Меркуцио бережно, как сам от себя не ожидал, сложил лист бумаги и аккуратно убрал в нагрудный карман. Адреналин. Герда с друзьями сидели в любимом кабаке, «Весёлый Роджер», теснясь на длинной узкой скамье за массивным дубовым столом у самой стены. Тёплый и уютный полумрак. Весенние сиреневые сумерки вползают в помещение. Здесь повсюду были развешаны канаты, стояли бочки и сундуки, а на стенах висели старинные карты и оружие. В центре зала располагалась огромная барная стойка, за которой стоял старый морской волк по имени Билл Тëрнер, который знал все секреты приготовления лучших коктейлей. Он готовил их так, словно смешивал зелья в своей каюте. На потолке кабака «Весёлый Роджер» красовался огромный штурвал, который вращался от малейшего дуновения ветра. А на стенах висели портреты знаменитых пиратов, среди которых были и капитан Флинт, и Джек Воробей, и капитан Крюк. Герда сидит, уставившись в кружку с фирменным коктейлем под интригующим названием «Поцелуй русалки «, и понимает, что снова выпадает из реальности. Пытаясь сосредоточиться, поднимает взгляд на пристроившихся напротив Патрика Шмидта и Селену Ливси. Милый, добрый Патрик. Милая, рассеянная и тоже добрая Селена. Они негромко разговаривают о свойствах болотной наперстянки. Это ядовитое растение. Патрик обожает всяких диковинных представителей флоры. Мои милые друзья. Как же я вас люблю, когда вы просто болтаете между собой, и не докапываетесь до меня. Ведь в этом редком прекрасном случае я спокойно могу дать порезвиться тараканам в своей голове, которые активизировались после маленького происшествия на крыше школьной подсобки… — Герда, твои мозгошмыги просто роятся вокруг тебя! Герда Росси вынырнула из своего подсознания и встретилась глазами с невинной улыбкой Селены. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам, облачëнным в розовую мантию с белой пушистой оторочкой. Голубые прозрачные глаза смотрят в упор. — Мозгошмыги? Герда растерянно улыбается в ответ, ерошит свои и без того растрëпанные волосы, сыпется в своих мыслях, блуждает взглядом по лицам смеющихся друзей. Что она пропустила? Видя, что разговор за столом продолжается своим чередом, девушка расслабляется, и делает ещё один глоток пива из кружки. Входная дверь, спиной к которой сидит Росси, тихо открывается, и кто-то входит. Герда не может видеть, кто это, у неё нет глаз на затылке. Но. Ощущение неуловимо меняющейся атмосферы. Ползущие по спине мурашки. И главное. Привет, безумие… Запах, опять этот долбаный дикий запах можжевельника и нагретой на солнце кожаной куртки. Привет, Хоффман… Герду накрывает с головой, захлëстывает и утягивает за собой этот дикий неправильный аромат. Её снова штормит. Внутри всё скрутилось в узел, и она алчущим ртом присасывается к пиву, потому что в горле вдруг стало сухо, как в пустыне Сахаре. Что это, Хоффманн? Почему моё тело так странно на тебя реагирует, ты же просто Бусолейский придурок, я же тебя тыщу лет знаю?! Герда поджимает колени, вдруг ставшие совершенно ватными, и старается дышать ровно. Раз — два — три — вдох… Селена Ливси как — то странно смотрит на неё. Раз — два — три — вдох… — Хоффман, caro amico, давай лучше накатим, не стоит загоняться из-за sciocchezza. Китти, тебе «Поцелуй русалки», как обычно? Пора промочить горло. Эй, Билли, плесни — ка мне «Пиратской радости», да не жалей рома! Мы не какие- то салаги -первокурсники, нам можно и покрепче! Это голос Лоренцо Феллини. Лучший Хоффмановский дружок, доверенное лицо и постоянный собутыльник блондина. — Карамба! Лоренцо, я не загоняюсь… И тебе не кажется, что здесь не место обсуждать наши дела? Ты громкий, как корабельная пушка. Бархатистый ровный голос негромко раздаётся совсем недалеко от Герды, и у неё трясутся руки, словно сейчас должно что-то случится. Да что со мной такое?! Это. Просто. Хоффман. -А ты, Меркуцио, богатый, как губернатор Ямайки, и потому хватит мне уже читать проповеди, и отсыпь пиастров, чтобы оплатить выпивку. Lа mia cara mamma опять поставила не на того рысака в тотализаторе, и я теперь на мели… — на весь кабак весело орёт Феллини, энергично размахивая руками. Герда осторожно косится на продолжающего свой захватывающий рассказ Патрика, чтобы проверить, не заметил ли друг её неадекватного поведения. Нет вроде. Всё нормально. Герда никогда не понимала тех девчонок, которые подвисали на одного парня, и больше ни о чём другом думать не могли, лишь о его глазах, руках, что сказал, как посмотрел, что подумал. А сейчас она сама сидит за столом с бешено колотящимся сердцем, пытаясь не выдать своего смятения, не спалиться по полной. Она сидит, словно приросла к этой грёбаной скамье, а саму так и подмывает повернуться и посмотреть на обладателя бархатистого вкрадчивого голоса. Герда начинает обратный отсчёт. Три. — У меня коктейль закончился. Она встаёт. Два. — Пойду, ещё принесу. Выбирается из-за стола. Один. Герда поворачивается, и сердце её прыгает вверх, а потом летит вниз. Он сидит совсем неподалёку, с вжимающейся в него Китти Холмс, руки его собственнически блуждают по её телу, обтянутому узким коротким платьем, губы его находятся где-то в области шеи млеющей сокурсницы, и та стекает по торсу Хоффмана, впиваясь ногтями в его плечи. Герда задыхается, и к горлу подкатывает тошнота. Она глаз не может оторвать от целующихся Хоффмана и Китти, взгляд её выхватывает всё новые и новые подробности. Упавшая на прикрытые глаза белая отросшая чёлка. Прерывистое дыхание. Сильные руки с золотистым загаром. Дыши, Росси, ты же не хочешь упасть в обморок просто от вида целующегося с кем-то Хоффмана. Иначе тебе не долго жить на этом свете, ведь он каждый день с кем-нибудь целуется и обжимается, внаглую, совершенно не стесняясь. Вероятно, только приватным разговорам с Лоренцо не место в публичных местах. Для всего остального публичные места вполне годятся. В том числе для таких вот прелюдий. Святые моллюски!.. Герда сглатывает, и в несколько неуверенных шагов оказывается возле барной стойки. Стукает кружкой о поверхность выскобленной почти добела деревянной столешницы, совершенно сумасшедшими глазами смотрит на что-то говорящего ей бармена Билла. В её ушах только хриплое прерывистое дыхание Хоффмана. Она снова сглатывает, и пытается сосредоточиться на словах, которые ей говорит бармен за стойкой. — Тяжёлый день? Росси кивает. Словами не передать. Но вслух говорит, слегка пожимая плечами и натянув на лицо беспечную улыбку. — Совсем чуть-чуть разве что. — Может, тогда что покрепче? Бармен подмигивает и толкает к ней маленький стаканчик с ямайским ромом. О, да. Почему бы не надраться в хлам из- за Хоффмана. Отличный повод, спасибо. Отродясь в рот ничего не брать крепче коктейля, а потом вдруг — раз! И во все тяжкие. И из-за чего? Герда снова улыбается, вернее, пытается улыбнуться, потому что мышцы лица сводит, и её снова колотит, морской узел в животе затягивается туже. Пора сниматься с якоря! — Пожалуй, мне достаточно… Спасибо, Билл… Она идёт к туалетной комнате на подкашивающихся ногах, и боится услышать насмешливый шёпот за своей спиной. Закрывает плотно за собой дверь, и как к колодцу в пустыне, припадает к раковине. Кран открыт на полную, струя хлещет по белой керамике, а девушка стоит, склонившись над раковиной, почти уткнувшись в холодные бортики. Хоффманн. Святые Моллюски… Ледяные прозрачные водяные брызги отскакивают от керамической чаши, и остаются на её лице, стекают тяжёлыми каплями по шее, и ворот чёрной футболки уже промок насквозь. Герда поднимает глаза и смотрит на себя в зеркало. Сумасшедшая. Ты сумасшедшая. Она шепчет сама себе, и осознаёт весь масштаб катастрофы. Девушка вздохнула и прислонилась лбом к холодной поверхности зеркала. Подышала на запотевшее стекло, и вывела пальцем красивые вензеля инициалов. М. М. Х. Мрако Меркуцио Хоффман. Пару секунд смотрела на них, потом торопливо стёрла. Герда Росси всегда была честной сама с собой. Она смело смотрела правде в глаза, какой бы странной и нелицеприятной та правда не была. Герда возвращается одна по тёмным улицам, неторопливо шагая под высоким ночным небом, глядя, как выползают на чёрный небосвод яркие созвездия. Мысли девушки бродили, обрисовывая знакомый до боли образ. Тогда, на крыше сердце первый раз пропустило удар, всего лишь от встречи с взглядом лениво прищуренных глаз. Хоффман всегда присутствовал в её жизни. Он был злым гением, который будил самое тёмное в её душе, изводил её, и заставлял видеть своё несовершенство. И Герда снова и снова принимала вызов, поднимала брошенную перчатку и занимала новый пьедестал. Лучшая ученица. Лучшая подруга. Лучшая студентка. Но она всегда чувствовала себя смешной девчонкой, когда на неё смотрели серые глаза Хоффмана. Меркуцио, оставаясь всё тем же грёбаным совершенством, почему-то видел в девушке одни недостатки. Герда Росси пыталась понять, и не могла, как так получилось, что мысли о Хоффмане переросли во что то пугающее, заполняющее всю её душу. Потому что после той встречи на крыше она везде видит теперь Хоффмана, его белую макушку взгляд выхватывает из толпы студентов раньше, чем она успевает что- либо понять, фейерверки в мозгу и акробатические кульбиты сердца неотвратимо сопровождают каждое столкновение с ним. Герда судорожно выдохнула. Когда он шёл посреди своих Бусолейских друзей, которых Герда про себя называла «его вассалами», то вспоминала стихи. Я знал, что, отрываясь от земли, Чем выше мы, тем жестче и суровей; Я шел спокойно — прямо в короли И вел себя наследным принцем крови. Я знал — все будет так, как я хочу. Я не бывал внакладе и в уроне. Мои друзья по школе и мечу Служили мне, как их отцы — короне. Не думал я над тем, что говорю, И с легкостью слова бросал на ветер. Мне верили и так, как главарю, Все высокопоставленные дети. Герда чувствует себя, как наркоман, зависящей от дозы, только её наркотик — это бледный светловолосый парень, с штормящим взглядом и запахом свободы. За эти несколько дней она узнала о Меркуцио Хоффмане больше, чем за все предыдущие семь лет. Меркуцио, я знаю, что ты любишь вальяжно развалившись на стуле, вертеть в своих красивых музыкальных пальцах сверкающий галеон, играть им, перекатывать между пальцев. Я знаю, что когда ты улыбаешься, возле краешка твоих красиво очерченых губ появляется ямочка, такая неожиданно трогательная на твоём остро очерченном лице. Я знаю, Меркуцио, что когда ты о чём- то думаешь, или в замешательстве — ты ерошишь свои безупречно уложенные светлые волосы, пропуская небрежно чёлку сквозь пальцы. Когда ты хочешь сказать что-то колкое — ты неизменно склоняешь набок голову, и насмешливо щуришь глаза, совсем по-кошачьи, на собеседника. Ты любишь читать, но не любишь сидеть в библиотеке, и потому я иногда натыкаюсь на тебя с книгой в какой — нибудь нише, или на подоконнике. Когда ты устаёшь от компании своих друзей, ты любишь уходить к Чёрному озеру. Я кое-что поняла важное про тебя, Меркуцио Хоффман. Ты гораздо лучше, чем хочешь казаться… Герду завораживало всё это. Меркуцио был создан из противоречий. Саркастичный, никогда никому не льстящий, изящный Меркуцио Хоффман, не был бальзамом для ранимых душ. Он был как острый клинок из дамасской стали, резкий, блестящий. Светлая прядь волос, небрежно падающая на острую скулу при наклоне головы, взгляд из-под несправедливо длинных и тёмных ресниц, при такой-то белоснежной коже и волосах. Всё, что было с ним связано, — было так остро, так пронзительно. А теперь ещё… Герда горько усмехнулась. Святые моллюски, уже до стихов дошло… И после того, как стихи, написанные ею, оказались у Меркуцио, — еще больнее было видеть, как он целуется с другими девчонками. Что я раньше знала о тебе, Меркуцио Хоффман? Я никогда даже не звала тебя по имени. Ты для меня всегда был Хоффман. Вредный Хоффман. Придурок Хоффман. Хорёк Хоффман. Я даже никогда не позволяла себе заметить, как же ты красив на самом-то деле… Хоффман, хорошо это или плохо, но теперь ты стал для меня Меркуцио. Мне хочется произносить твоё имя. Оно такое угловатое и острое, и яркое, — такое же, как ты сам. Меркуцио. Бред, Хоффман, какой бред лезет мне теперь постоянно в голову. Меркуцио, что мне теперь делать? Скажи, от тебя можно излечиться? Герда вспоминает про те стихи, что отправила ему, и горячая волна обжигает её щёки, окатывает с головы до ног. Гром и молния, стыд какой. Когда девушка отважилась первый раз отправить ту бумажную птичку со стихами Хоффману, она чуть от страха не умерла. Она долго ждала, когда он окажется один, без своей свиты, и наконец случай представился. Это был чудесный солнечный апрельский денёк. Она видела, как Меркуцио Хоффман расстался со своими друзьями, и направился в сторону леса. Немного погодя, убедившись, что поблизости никого нет, Герда последовала вслед за ним. Парень быстро шёл по тропинке. Герда шла следом, стараясь ступать как можно тише. Меркуцио беззаботно шёл, глазея по сторонам, а потом даже стал насвистывать. Герда замерла, когда он вдруг остановился. Пора! Бумажная птичка выпорхнула из рук девушки и села на плечо Меркуцио. Герда замерла, не дыша. Он поворачивает голову, тёмные брови в недоумении поднимаются при виде птички. Берёт бережно в ладони, птичка превращается в лист бумаги. Читает. Тысяча громов! Герда тихо поворачивается на носочках и что есть силы стремглав уносится подальше от Хоффмана, сама не зная, куда мчится. Герда, ты ненормальная. Ты точно не ищешь лёгких путей… Просто очень трудно с этим бороться… Когда она написала те стихи, вызванные мыслями о Меркуцио Хоффмане, она не поверила сама себе. Это же не прекрасный рыцарь, это же, мать твою, наглый, самолюбивый, напыщенный Хоффман! Нет, он, конечно, прекрасен, спору нет. Но не для тебя. Что с тобой, Росси?.. Но, кажется, сердце разглядело что- то ещё в наглом Хоффмане. Оно рвалось к нему, начинало стучать, как бешеное, при виде его. Герда сопротивлялась как могла. А потом поверила сердцу. Снова стихи. Ну сколько ж будет эта пытка, Тебя не видеть и не ждать? Твои глаза, твоя улыбка- За них я жизнь хочу отдать. Отдать себя всю, без остатка, И стать травой у ног твоих . Хочу стать ягодой я сладкой, И губ коснутся дорогих… Серьёзно? Опять это? Меркуцио сложил листок и обвёл взглядом пустые трибуны. Он возвращался с тренировки по квиддичу, когда бумажный вестник снова опустился на его мантию. Строчки, казалось, пылали, как и щёки Хоффмана. Стихи в этот раз были довольно горячими. Да что это такое? Только Меркуцио было решил, что это был просто розыгрыш, дурацкая апрельская шутка, как прилетает следующее письмо… Прошлое послание парень старательно спрятал, ругая себя за излишнюю сентиментальность, но ничего не мог с собой поделать. Проклятье медузы, да кто это пишет?! На стадионе уже никого не было, только Оливер Вуд торопливо шёл от душевой, на ходу вытирая лицо полотенцем. Ну, уж он точно не будет писать такое, или я что-то про него не знаю… Нахмурившийся Хоффман пошёл в сторону озера, решив там хорошенько всё обдумать. Без лишних глаз. По пути что-то толкнуло его в грудь. Три тысячи акул мне в глотку! Заучка! — Росси, убить меня решила? Тёмные глаза, не мигая, уставились на него. Два тёмных озерца, в которых плещется испуг и что- то ещё. — Прости. — Что? — Прости, что я тебя задела. Меркуцио был раздосадован, что не понял выражения глаз Росси. Что-то не то. Может, он из-за этих странных писем тоже ведёт себя так странно, что даже Росси стала это замечать? Что это такое было в её взгляде? Она извинилась, кстати… Мило. Так и быть, просто пойду дальше… Меркуцио обошёл застывшую на месте девушку и пошёл в сторону озера. Герда продолжала смотреть ему вслед. Вернее на то, что он держал в руках. На своё письмо. Игра. Хочу того, чего мне не хватает. Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта». Хоффман задумчиво уставился на огонь в камине. Весь день он перебирал в уме имена девчонок. Кто из них способен написать для него стихи? Пойду по пути исключения. Это точно не Бусолейка, или я ничего не знал о тех, с кем живу бок о бок семь лет. Воображение быстро нарисовало картинку: холëная девушка в шёлковом пеньюаре томно вздыхая, пишет стихи, мечтая о Меркуцио Хоффмане, и роняя слёзы, глядя на Луну. Конечно, выглядит очень соблазнительно, но, увы, совершенно недостоверно… Все бусолейки совершенно отметаются. Они сами ждут преклонения и признаний в стихах. Кроме Китти. Эта, кажется, могла бы, но у неё свой метод показать свои чувства, и это неплохо у неё получается. Поступок несколько отчаянный. Меркуцио ломал голову, но чувствовал, что ни на шаг не приблизился к разгадке. Хоффман чувствовал на себе вопросительный взгляд Лоренцо, но не знал, что сказать. Меркуцио не хотел показывать стихи никому. Не хотелось этим ни с кем делиться. Чувство радости наполняло его, когда он снова украдкой разворачивал листок и смотрел на неровные строчки. Что-то щемящее и нежное словно прорастало в глубине души. Стоп- стоп-стоп! Хоффманн одёрнул сам себя. Что за хрень? Не хватало ещё слюни от стишков пускать, и выкинуть белый флаг… Это в стиле Патрика Шмидта, но не Меркуцио Хоффмана. Парень решительно взял со стола бутылку виски и сделал большой глоток. Феллини приподнял чёрную бровь. — Осмелюсь спросить, мой аристократичный друг, что с тобой последнее время такое творится? Ты, с тех пор, как погулял однажды по лесу, места себе найти не можешь. Тебя там, случайно, не зачаровали? — Всё возможно, — пробормотал Меркуцио. — Наверное, какая-то дриада, — предположил Джеральд Крич, — заманила нашего принца к себе, и он теперь пребывает под властью впечатлений… Меркуцио швырнул в Джерри подушкой с дивана, тот ловко увернулся и заржал, когда подушка угодила в Лоренцо. — Якорь вам в глотку, что за детсад?! Лоренцо швырнул подушку обратно и в этот раз Джеральд не смог увернутся. Теперь ржали оба. Меркуцио поморщился и прикрыл глаза. Думай- думай- думай. Что это за романтичная особа пишет такие пылкие письма? Второе письмо лежало теперь рядом с первым в тайнике, вместе с другими ценными для Меркуцио вещами. Хоффманн сам себя убеждал, что это для того, чтобы никто не увидел, но понимал, что это чушь. Просто эти стихи стали для него …чем? Чем то… дорогим? Карамба! Нет, это уже похоже на какую- то одержимость. Эта тайна сводила Меркуцио с ума, не давала спать ночами. Парень не мог пожаловаться на отсутствие внимания со стороны женского пола, девчонки по нему обмирали всегда. После четвертого курса Хоффман уже не знал, куда от них деваться. Иногда он снисходил до какой-нибудь, и счастливица ловила завистливые взгляды до тех пор, пока следующая не занимала её место. Сердце же Меркуцио оставалось свободным, несмотря на то, что Китти всем и вся твердила, что их с Меркуцио объединяют светлые чувства, а не просто перепих в свободное время. Кто из девочек мог написать это? Эти стихи что-то смутно напоминали Меркуцио, какой то образ вырисовывался из строчек, так отчаянно говорящих о любви. Любовь? Бушприт твою в компАс! Хоффман, ты совсем ку-ку? Надо срочно с этим разобраться, а то так недолго присоединиться к тем пускающим слюни идиотам, что подписывают тошнотворные открыточки в виде сердечек!.. Меркуцио Хоффман решил, Меркуцио Хоффман сделал. Недопитая бутылка отброшена в сторону. — Я в библиотеку, — кинул он друзьям и покинул гостиную, не обращая внимания на изумлённые взгляды друзей. — Библиотека? В субботу вечером? Лоренцо свёл брови. Джеральд поперхнулся пивом. Герда. Уйдёшь ты, как радость, Как солнечный свет… Могу ль я тебе помешать? Ты скажешь: забыть. Не забуду я, нет! Можно ль забыть дышать… Герда отложила перо в сторону. Опять стихи. Её раздирали противоречивые чувства. Как всегда, в поисках душевного покоя, Герда забрела в библиотеку. Редко кому вздумается прийти сюда субботним вечером. Она всё думала и думала про свои стихи, которые написала Меркуцио, стала сомневаться в том, что хочет, чтобы Меркуцио узнал, кто автор этих писем. В глазах темнело, и голова начинала кружится, когда Экодельëнка начинала об этом думать. С чего я взяла, что он обрадуется?.. Нет-нет-нет! Он никогда ничего не узнает! Это просто счастье, что он прошлый раз ничего не понял, столкнувшись с ней на стадионе… Ну конечно, ему и в голову не пришло. Кто она такая? Сухарь Росси. Заучка Росси. Росси Синий чулок. Белая ворона Росси. Герда собрала книги, и совсем уже было собралась уходить, как услышала шаги. Кто-то вошёл в библиотеку, непонятно только, зачем? Кому надо, кроме неё, здесь торчать? Ответ она узнала быстро. Хоффманн появился из-за книжных полок, и ухмыльнулся, приподняв бровь, увидев Герду. -Росси, — протянул он. Меркуцио. Забавно. Я надолго запомню выражение лица Феллини, когда он услышал, что я иду в библиотеку. Кстати, а зачем? Вот почему- то мне кажется, что я найду ответ там… Надо покопаться в книгах, давно я не перечитывал Сборник Менестреля. Там были такие забавные стихи… Все нормальные люди развлекаются в субботу. Лишь я тут ошиваюсь возле дверей библиотеки, как какой то оголтелый библиоман. Как книжный маньяк, вроде Росси. А вот, кстати, и она. — Росси… Что это такое? Что это с ней? Глаза прикрыла. Спать здесь собралась? Может, прямо на книгах? — Ты чего, заучка? Плохо тебе? Смотрит. Молчит и смотрит. Дар речи потеряла? Наложили заклятие немоты? — Добрый вечер. Уф, прям отлегло. Ну, привет, коль не шутишь. Чего это с тобой, что это ты так подзависла? Девчонка смотрела так, как будто в нём одном был весь мир. Тысяча горбатых моллюсков! Меркуцио оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что он один, и она именно на него так уставилась. Ладно, я не за тем пришёл, чтобы играть в молчанку с заучкой. Мне надо кое-что выяснить. Вот, этот отдел с поэзией. Раннее Средневековье, Ренессанс… Герда молча наблюдала, как на столе за спиной Хоффмана вырастает баррикада из книг. Меркуцио деловито тыкал волшебной палочкой в сторону книжных полок; и тяжёлые фолианты послушно спрыгивали со своих мест, тяжело ныряли в воздухе, шурша страницами, и ложились рядами на указанное им место. Девушка невольно залюбовалась. Сосредоточенное лицо Хоффмана и тишина библиотеки как -то очень гармонично сочетались. Душа её запела, словно услышала очень хорошо сыгранную мелодию из хорошо подобранных аккордов. Меркуцио тем временем уже вовсю листал страницы в книгах. Герда догадывалась, что он ищет, это как-то связано с тем, что он пытается вычислить автора стихов. Но не думает же он, в самом деле, что найдёт эти стихи в этих поэтических сборниках. Конечно, нет. Зачем тогда? Меркуцио тем временем сел за стол, просматривая книги. Он чувствовал на себе взгляд Герды, и не понимал, почему она никак не уходит. Она явно собиралась, когда он пришёл сюда. Заучка, уйди, не до тебя. Даже не хочется тратить время. Пошла отсюда. Просто иди. Я хочу быть один. Герда присела робко на стул рядом с Хоффманом. Что это, разрази меня гром, такое? Аттракцион невиданной наглости? — Помочь? Тихий голос звучит совсем рядом. Меркуцио дёрнулся и повернулся в сторону, где сидела Росси. Их локти соприкоснулись, и Меркуцио сердито нахмурился. Чего тебе надо? Отодвинься! Герда видела по глазам парня, что он злится. Она нарушает его личное пространство. Но она не в силах была отодвинуться от него. Герда вдохнула воздух между ними и закрыла глаза. Она чувствовала его запах. Он пах, как самый лучший праздник, что-то цитрусовое и хвойное, и ещё манящий мускус. Герда чувствовала, что её уносит куда-то на мягких волнах, но ничего не могла с собой поделать. Его близость опьяняла. Хоффманн во все глаза уставился на Росси. Что это такое творится с девчонкой? Блаженство. Меркуцио теперь мог точно описать, что означает это слово. Он видел это сейчас воочию. Блаженство было на лице этой сумасшедшей девчонки, блаженство было в её глазах, её взгляде, устремлённом на него, блаженство дарили её руки, горячие, проводящие мягко по его торсу… Что? Не было никаких рук, она просто сидела рядом, почти прислонилась к нему, но вот руки… Это уже дорисовала слишком бурная фантазия. Эта сумасшедшая девчонка рядом, фок-грот-брамсель мне в левое ухо! — Мрако… Голос мягкий и нежный. Хоффманн замер, услышав своё имя из её уст. Никогда бы не подумал, что просто имя, его мрачное имя, может так маняще звучать. — Я могу помочь тебе… Да, Росси, пожалуй, могла бы, и возможно, прямо здесь и сейчас, на этом грёбаном столе, среди этих грёбаных пыльных книг. Да только потом твои львята меня на клочки разорвут. Меркуцио мотнул головой, отгоняя дурман. Герда повторила его движение машинально, и кудрявый локон мазнул его по щеке. Как они оказались так близко? Недостаточно близко… Хочется ближе. Всё, хватит, пожалуй!.. Освободите мои плавники! Поднять паруса! Парень схватил парочку из лежащих на столе томов, и покинул библиотеку. Росси покачала головой и тихо рассмеялась, и потом пробродила бесцельно целый вечер. Она пришла в Экодельëнскую гостиную, когда уже все готовились ко сну, и быстро приняв душ, проскользнула в свою кровать, задëрнув тщательно полог. Общаться и слушать очередные пустые разговоры у Герды совсем сил не было. Она легла и накрылась одеялом с головой. То, как смотрел на неё Меркуцио сегодня, — наполнило её душу такой радостью, что она чувствовала себя, словно воздушный шарик, который накачали гелием. Ей хотелось взлететь. В это время Меркуцио вошёл в свою комнату, швырнул книги на столик, и повалился на кровать. — Что? — рявкнул он Феллини, который уставился на него с немым вопросом во взгляде. Лоренцо поднял руки. -Молчу- молчу, — сказал он. Меркуцио перевёл дух. Он вылетел из библиотеки, как ошпаренный, и сам не помнил, как очутился в Бусолейском корпусе. — Что за книги? Феллини взял один из фолиантов, прочитал название и в недоумении уставился на Хоффмана. — Сборник Менестреля? Davvero? Серьёзно? — Как никогда, — буркнул в ответ Хоффман. — Ты что, влюбился? — Тысяча горбатых моллюсков! С чего бы? — С того бы! Собрался серенады петь? Репертуарчик подбираешь? — Отвали. Хоффманн устало откинулся на подушку и открыл другую книгу. — Мне надо выяснить кое-что. Лоренцо, тебе нравится что-то из поэзии? Феллини пожал плечами. — Меркуцио, это ведь ты у нас привилегированное дитя. Поэзия, уроки игры на фортепиано, сольфеджио, бальные танцы, балет… Это всё по твоей части… Я же человек простой! Меркуцио рыкнул, и двинул Лоренцо в плечо. — Феллини, нахрен, какой такой балет, я серьёзно… Феллини усмехнулся. — Якорь мне в глотку, Меркуцио, если я неправ. Завязывай ты с этим… Ты сам на себя не похож последнее время. Finisci con quello. Штормовое предупреждение. Герда еле дожидается конца пар, сегодня ни одна из них не совпала со Буссолей, и она видела Хоффмана только мельком, в столовом зале, да и то краем глаза, потому что он поменялся в этот раз местами с Лоренцо Феллини. Итальянец сидел на обычном месте Меркуцио, как раз напротив Герды, а блондин весь обед о чём-то тихо разговаривал с Джеральдом Кричем. Герда по привычке посмотрела туда, где обычно располагался Хоффман, и наткнулась на ухмылку Лоренцо. Он состроил ей большие глаза, изогнув вопросительно чёрные брови. Росси смешалась, покраснела, вышло так глупо. Лоренцо явно увидел её смятение и досаду. Она выходит из дверей, спускается вниз по лестнице и оказывается на широком каменном пятачке возле здания школы. Бредëт в сторону ближайшей скамейки и усаживается на неё, не отрывая взгляда от выходящих после занятий на свежий воздух студентов. Она слишком долго не видела Меркуцио. Желание снова посмотреть в его насмешливые глаза невыносимо. Хоффман, чтоб тебя, ты реально как мой личный сорт героина… Герда чувствует, что её снова начинает потряхивать. Ты сумасшедшая. Ты совершенно слетела с катушек, Росси. Самое противное сейчас — это осознание того, что ты не просто сидишь и кайфуешь от тёплого солнышка, от ощущения весеннего ветра на голых коленях. Ни фига подобного. Герда вязнет в своих мыслях и чувствах. Хоффманн, я соскучилась. Я просто тупо хочу тебя видеть. Выйди, пожалуйста… Я целый грёбаный день не была рядом с тобой. Герда опускает голову вниз, потому что на крыльце появляются бусолейцы. Как прекрасно греться на солнышке. Я просто так сижу на лавочке, мне нет никакого дела, кто там стоит на крыльце и мурлычет своим бархатным голосом. Мы живём в свободной стране, поэтому я имею полное право смотреть туда, куда мне хочется. Почему бы нет? Герда поднимает голову и дерзко смотрит прямо на Хоффмана. Меркуцио задумчиво разглядывает её, склонив набок голову. Он спокойно встречает взгляд Росси, будто ждал этого. Выражение его породистого лица совсем неуловимо меняется, лёгкий прищур испытующе сканирует её. Сердце пропускает удар, а потом начинает биться с удвоенной силой. Герда отворачивается, делая вид, что ей плевать. Совершенно. Абсолютно. Плевать. Но, словно магнит, её притягивает этот Хоффмановский взгляд. Она уже робко скользит взглядом в его сторону, но он уже не смотрит, что-то отвечает Джерри Кричу, перекидывается парой фраз с Лоренцо, обнимает порхнувшую к нему Холмс. Серьёзно? Она тебе ещё не надоела? Герда давит в себе чувство обиды, на которое у неё совершенно нет никакого права. Но то, как Меркуцио смотрел на неё в библиотеке… она же почувствовала, это притяжение, что вдруг возникло между ними. Это нелогично. Но это есть, и никуда не деться от этого факта. Она глаз не может оторвать от этих двоих. В этот раз их объятья почти целомудренны. Ну конечно, это всё- таки территория школы, а не кабак. Меркуцио слегка лишь приобнимает Китти, но у Герды больно отдаётся в груди. Потому что он смотрит на брюнетку с чистой нежностью во взгляде. Потому что острое лицо смягчается, и он словно тоже видит в Китти то, чего не видно другим. Брюнетка тает в его руках, плавится от этой Хоффмановской нежности. Эта нежность, щемящая ласковость, обращëнная на Китти, причиняет больше боли, чем зрелище их развратного поцелуя тогда, в кабаке. Чувствуя непроходящую боль в области сердца, Герда тихо поднимается с лавки, и, не помня себя, уносится куда-то, в сторону леса, подальше от этой хреновой головоломки, которую ей подкинула весна. Подальше от обнимающего Китти Меркуцио Хоффмана. Подальше от этих изменившихся глаз, ставших вдруг из холодных изучающих ледышек двумя сияющими ласковыми солнцами. За что мне это, Хоффманн? Почему мне так больно, что эта твоя обнаружившаяся вдруг нежность направлена не на меня? Почему мне так нужно, чтобы ты смотрел на меня так, как сейчас смотрел на Китти? Это очень больно. Тысячи громов! Это сильнее меня, и я ничего не могу поделать с этим. Это моё личное безумие. Это сдвиг по фазе. Это просто весна, Хоффман… Всё это время она ходила словно оглушëнная. Этот шок, который испытала девушка, увидя, что Меркуцио может быть таким живым, и таким любящим, любящим Китти, причинил Герде такую боль, что она физически чувствовала себя так, будто её ударили. Оказывается, Меркуцио может быть нежным. Лицо его тогда становится каким-то беззащитным, словно хладнокровие и насмешливость блондина напрочь исчезают, выбросив белый флаг, капитулировав перед живым и искренним чувством. Меркуцио, почему мне так больно было узнать, что помимо похоти, ты испытываешь к Холмс что-то настоящее? Почему я снова и снова прокручиваю в голове этот кадр, когда словно кинокамера оператора наводит крупный план, приближает актëров, чтобы показать главное, показать эту живую чистую эмоцию, эту искренность, которая просто всё меняет в этом сюжете? Да только вот вы с Китти не актёры. И так сыграть невозможно. Неужели ты её правда любишь, Меркуцио?.. Меркуцио, твоя нежность, направленная на другую девушку, в буквальном смысле сшибла меня с ног. Она чувствовала себя картиной, вначале нарисованной яркими масляными красками. Живые всплески радуги, отпечатанные на холсте. Но теперь цвета становились приглушённее, она будто выцветала. Прозрачная акварель, тихая дымка… Невероятно, но это может произойти с тобой… А если краски совсем закончатся? Останется меловой силуэт на черной грифельной доске… Герда ощущала, что вся горит, и боль в сердце нисколько не притупилась, а лишь стала острее. Тот, кто спит под деревом. Ты слышишь, порой ты мне снишься ночами… Улыбки твоей и ресниц волшебство. Наверное, вечность легла между нами, Но больше, чем вечность, душ наших родство… Ну вот, ещё стихи. Хотя, кому они нужны? Это было одновременно восхитительно и больно. Словно чернила для каждого послания Хоффману Герда брала не из чернильницы, а прямо из сердца. Герда опять не спала этой ночью. Душа была переполнена Меркуцио, её тянуло к нему, она еле сдерживалась, чтобы не смотреть на него так часто. Герда честно старалась держаться подальше от бусолейцев, но если раньше ей это вполне удавалось, то сейчас, как нарочно, она везде натыкалась на Хоффмана. Вот практически куда бы не пошла. Последняя встреча её совсем выбила из колеи. Вернее, это была не совсем встреча. Довольно односторонняя, можно сказать. Герда видела Хоффмана, а он её нет. Это было в прошлую пятницу. Она шла по тенистой тропинке, в воздухе сновала различная мошкара, и отовсюду раздавалось птичье пение. Герда дошла до маленькой лужайки, и остановилась возле раскидистого дерева. По веткам его скакала белка, и Герда с интересом стала её рассматривать. Белка спрыгнула в траву, и ускакала куда то, но девушка сразу забыла про неё. Потому что под деревом спал Меркуцио. Он лежал так свободно, как будто всю жизнь спал на голой земле под открытым небом. Одна рука его была откинута в сторону, ладонь другой под щекой. Белая рубашка распахнулась на груди, и было видно не загорелую кожу. Герда смотрела на спящего Меркуцио Хоффмана, и в сердце её закипало, поднималось странное чувство. Дерзкое выражение лица, присущее бусолейцу обычно, исчезло. Сбившаяся набок белая отросшая чёлка, подрагивающие тёмные ресницы, острые мятежные скулы, порозовевшие ото сна, приоткрытые губы, — всё было так беззащитно, покорно и кротко, что душа её растерялась. И от этого стало ей так больно, невыносимо больно, такой беспредельной, безысходной жалостью сжало её сердце, что слёзы невольно выступили… Всё, что когда она либо чувствовала к нему, — всё сошлось в затопляющей душу, плавящей сердце нежности. Светловолосого мальчика со смеющимся взглядом, и ямочкой возле насмешливой улыбки — недосягаемого бусолейца Меркуцио Хоффмана — забуду ли я когда-нибудь?.. Не губы, не глаза. Наверно, прямо в сердце Хочу поцеловать, Чтобы душой согреться. Что сделал ты со мной? Скажи, как дальше жить? Дышу одним тобой. Не в силах позабыть. Я не хотела, нет, Чтоб это всё случилось… Прости мне этот бред. Мой принц, я в Вас Влюбилась… И в забытьи, и наяву перед глазами Герды было лишь лицо Меркуцио, его живая нежность во взгляде, чистая живая эмоция. Безжалостно бьющая наотмашь нежность, потому что она адресована не ей. Её штормит. Герда, ты влипла. Ты по уши влюбилась в парня, которому ты нафиг не нужна… Хоффман. Прости меня, Хоффман, потому что я, кажется, на грани. Я начну делать глупости, и ты первый попадёшь под раздачу. Хоффман, я честно буду стараться держаться от тебя подальше, но я уже ни за что не отвечаю… Кажется, я сильно влипла в тебя, Меркуцио Хоффман… Герда проваливается в тёмное забытье. Наутро лежащую без сознания Герду обнаружила обеспокоенная Примула Уайт, её соседка по комнате. Обычно Росси вставала и собиралась раньше всех, и увидев, что девушка до сих пор не встала, Примула забила тревогу. Была срочно вызвана из медицинского корпуса мадам Медуница, и Росси отправили в лазарет. Она очнулась под утро. Туманный рассвет клубился в тишине больничной палаты, и Герда видела всё окружающее её в какой-то дымке. Но было что-то ещё. То, что наполнило её ощущением радости, и заставило сердце биться чаще. Запах можжевельника и кожаной куртки. Движение рядом с её кроватью заставило вздрогнуть, и девушка повернула голову. И увидела его. Хоффмана. Словно продолжение сна. В котором она видела светловолосого, спящего под деревом мальчика. Около её кровати стоял Меркуцио Хоффман, засунув руки в карманы, и задумчиво глядя на неё в упор. Всё ещё не веря себе, Герда вопросительно прошептала: — Меркуцио? Он удивлённо приподнял бровь. — Ты знаешь моё имя? До сих пор я был для тебя Хоффман… Герда молча смотрела на парня, и он снова заговорил, не отводя своего задумчивого взгляда. — Впрочем, неважно… Герда… — Хоффман усмехнулся, видя, как переменилась она в лице, услышав своё имя из его уст. — Я пришёл, чтобы поговорить с тобой. — О чём? — прошелестела Росси, ощущая, как нехорошее предчувствие наполняет холодом её внутренности. — О чём? Да о твоей влюблённости в меня, конечно… Он холодно смотрел на неё, и она сжалась в комочек под одеялом, подтянув коленки к животу. — О чём ты говоришь? — попыталась изобразить непонимание Герда. — О том, что ты выставляешь себя на посмешище, Росси. Герда старалась дышать, но воздуха всё равно не хватало, потому что её словно под дых ударили слова Меркуцио. — Не думала же ты, что меня растрогают твои томные взгляды в мою сторону? Или то, что ты чуть не доводишь сама себя до полусмерти, падая в обморок из-за меня? Неужели ты думала, что я не догадался? Да я специально поменялся местами с Лоренцо, в столовой, чтобы убедиться в своих предположениях! Герда молча смотрела в его ледяные глаза, не чувствуя своих рук и ног. Его морозный взгляд заледенил её. — А как ты пялишься на нас с Китти? Росси, тебе не надоело? — Что? — одними губами спросила она, не слыша саму себя. Но он услышал. И ответил. — Любить меня. — Нет, — честно ответила Герда. Меркуцио Хоффман поморщился с досадой, и сказал: — В таком случае держи свои чувства при себе. Потому что мне они неинтересны. Направь свой корвет по другому курсу, сделай милость. И, да, это твоё… После этого он положил что-то на столик возле окна, и быстро направился к выходу. — Меркуцио! — окликнула девушка, не понимая ещё, зачем позвала его. Но парень остановился в дверях и вопросительно посмотрел на неё. — Ты любишь стихи? — спросила Росси. — При чём здесь это? — удивился он. — Пока, Росси, выздоравливай, и хорош уже страдать фигнёй. Удачи! Он вышел. Герда также лежала, глядя в потолок, и пыталась осознать, что это такое сейчас было. А ничего особенного. Я ему не нужна. И он только что об этом мне сказал. Спасибо за честность, Хоффман… Она протянула руку и взяла в руки то, что он принёс. Её книга. «Смерть на Ниле». Нелогичность. Человек может привыкнуть практически к любой боли, если в неё его вводят постепенно. Особенно если знаешь болевые точки-триггеры, то можно подсадить человека на болевые ощущения, как на наркотик. Адреналин, вестник беды, поступает в кровь, и чтобы справиться с этим, вслед бегут верные эндорфины, которые совершенно неправильно считают гормонами счастья. На самом деле это — опиаты, цель которых, — смягчить удар, притупить боль. Но после прихода Меркуцио в лазарет у Герды настало полнейшее опустошение. Будто все эндорфины навсегда исчезли из её крови, и нечем было теперь гасить адреналиновую ломку. Потому что после того, как Герда Росси покинула лазарет, — настало время без Хоффмана. Он намеренно избегал любого взаимодействия с девушкой, и, кажется, раз и навсегда поменялся за обеденным столом местами с Лоренцо Феллини. Теперь Герда постоянно натыкалась на ехидный взгляд чёрных глаз итальянца, стоило ей только сесть за стол. В итоге к концу недели она возненавидела все приёмы пищи в большом зале, и старалась приходить туда или раньше, или позже остальных студентов. В результате Герда так виртуозно научилась это делать, что её практически невозможно теперь было увидеть за общим приёмом пищи. В том числе это касалось и близких друзей. С уроками было сложнее, потому что многие пары у Экодельëна совпадали со Буссолей, в том числе любимые предметы Росси — Пифагорийская нумерология и трансфигурация. Также частые были совместные пары на зельях, которые вёл в свою очередь декан Буссолей — профессор Вертер Вест. И трансфигурация, и зельеварение стали приносить одинаково мучительные ощущения бедной студентке Герде Росси, потому что на этих предметах её место было совсем неподалёку от Меркуцио Хоффмана. Как- то раз, на уроке зельеварения, при выполнении особенно трудного задания, (которое задал студентам Вест в очередном своём припадке человеконенавистничества, как решила про себя Герда, и с ней бы многие согласились в классе), Росси вдруг почувствовала щекочущее ощущение между лопаток, словно под рубашку забрался какой- нибудь жучок. Девушка дёрнула плечом, стараясь избавиться от неприятного чувства, а потом попыталась дотянуться сзади рукой до места на спине, где было щекотно. Испытывая досаду, что жучок, видимо, не собирается уходить, она обернулась, движимая непонятным желанием посмотреть назад, и вдруг наткнулась на пристальный взгляд серебристых глаз Хоффмана. Блондин смотрел на неё, и не отводил задумчивого взгляда, нисколько не смутившись, что Герда заметила то, как он на неё смотрит. От неожиданности и невероятности происходящего Герда забыла, как дышать, и она понимала, как глупо сейчас выглядит со стороны, но ничего поделать с собой не могла, и также уставилась в ответ на блондина. Меркуцио насмешливо изогнул тёмную бровь, слегка сощурился, но продолжил свои гляделки. Герда пялилась на него, понимая, что именно взгляд Хоффмана вызвал ощущение щекотки на её теле. Что это, Хоффман? Что за фигня сейчас происходит? Не ты ли совсем недавно пришёл ко мне с требованием прекратить эти мои взгляды в твою сторону, а теперь сам смотришь на меня так, будто прикидываешь, наброситься на меня прямо здесь, или немного подождать? Герда могла на крови поклясться, что этот Хоффмановский взгляд был совершенно не равнодушным. Это был взгляд хищника, нацелившегося на свою добычу. Так лев пристально рассматривает свою жертву, прежде чем наброситься на неё. Это был совершенно неприличный голодный взгляд, от которого у Герды по всему телу побежали позабытые мурашки, заалели щëки, волосы на затылке поднялись дыбом, а сердце застучало так, словно собралось выскочить из еë груди, и проскакать через класс прямиком к Хоффману. Дыхание её участилось, она напрочь завязла в этих штормовых глазах, и ей казалось, что в классе никого нет, кроме них двоих. Меркуцио усмехнулся. Возле уголка его губ — ямочка. Карамба! Герда машинально облизывает свои губы. Хоффман неожиданно для себя повторяет это, глядя на неё. Язык проходит по контуру сначала верхней, а потом нижней его губы. Так же, как только что это делала Росси. Взгляды, как отточенные клинки. Тысяча громов! — Росси! Она подпрыгнула, чуть было не опрокинув на подкравшегося к её парте профессора, свой котёл с недоваренным зельем Усилителя ума. — Мисс Росси, советую вам вернуться из высших эмпирических сфер, где вы сейчас витаете вместе с Хоффманом, и доварить столь необходимое для вас зелье. Мистер Хоффман, к вам это тоже относится! — проревел на весь класс громогласный профессор Вест, привлекая тем самым внимание всех студентов к застывшим друг напротив друга Герде и Меркуцио. — Что-то я не припоминаю, чтобы продавал всем присутствующим билеты на цирковое представление! — продолжал изощряться в остроумии Вертер, направив его уже на других студентов. — Живо все за работу, Усилитель ума в этом собрании жизненно необходим! Класс вернулся к работе над зельем, а Герда Росси, несмотря на строгий выговор профессора в свой адрес, да ещё прилюдно, пребывала в состоянии блаженной эйфории. Меркуцио смотрел на неё сам, глаз просто отвести не мог. До ушей девушки доносится вкрадчивый голос. — Росси, а не могла бы ты просветить меня, что это только что сейчас было? Хоффман. Ну конечно. — Транс Ван- Винкля, — буркает в ответ Герда. Её щëки до сих пор пылают, как стяги. Хоффман, если это не счастье, то я не знаю, что тогда оно… Меркуцио. Прости мне эту боль, Что рвёт на части сердце. Мой принц. Вы — мой Король. Да я вот Не принцесса… Ни статью, ни лицом, Ни правом по рожденью. Не суждено кольцом Спасти моё паденье. Прости . Ни слов сдержать, Ни чувств Я не сумела. Принцессой Мне не стать. Но вот любить - Посмела. Это было уже шестое послание. Меркуцио смотрит на неровные строки, и сквозь них вырисовывается какой-то до боли знакомый образ. Отчаянные, полные надежды и нежности слова забираются куда- то глубоко-глубоко в сердце, в душу, и вытаскивают наружу пречистый свет. Хоффман почти слышит мягкий голос, когда читает снова и снова эти сумасшедшие стихи. Торопливо бегущие буквы, словно девушка боится не успеть запечатлеть на листе то, что выплёскивается из её сердца. Хоффманн размышляет. Что это такое было на уроке Веста? Что за представление устроила Росси? Проклятье медузы! После того, как он приходил к ней в лазарет, и кажется, вполне чëтко всё объяснил. Должна ведь, кажется, выбросить из головы свои глупые мысли о нём. Он же прямым текстом всё сказал… Она уставилась на него, будто кролик на удава. Глаз не могла отвести… Феллини потом весь урок тихо хихикал рядом, на все лады комментируя это. «Меркуцио, твой отец готов к тому, что скоро в Мэноре будут развешены плакаты о свободе и правах эльфов?» Каково это — когда девчонка так доминирует, как Росси? Наверно, кайфово, а?» “ Что, захотелось экзотики, Меркуцио? А не боишься, что Китти начнёт палить из всех пушек, когда узнает про вас с заучкой? “ Очень остроумно, Лоренцо. Завались. Не узнает, если ты не проболтаешься… Но потом, когда заучка облизала свой рот, пройдясь розовым язычком по румяным губам… Ещё немного, и ему пришлось бы выкинуть белый флаг. Хоффман ужаснулся, вспомнив свою реакцию. Он завороженно повторил за ней, облизал, (Гром и молния!),свои губы, и был в шаге от того, чтобы не притянуть девчонку к себе, и не проделать это уже с её губами. Тысяча горбатых моллюсков! И это вишенка на торте его настроения, в котором дурманом стелятся стихи таинственной незнакомки, вихрятся каштановые кудри, и пляшут веснушки на девчачьих щеках… Меркуцио нахмурился. Из-за непоняток с Росси ему не хотелось сталкиваться лишний раз с экодельëнцами, но, как на грех, в этот день у бусолейцев и экодельëнцев были снова сдвоенные пары. Студенты с комфортом расположились на мягких пуфах в мансарде, где обычно проходили уроки прорицания. Конечно, там было долбаное Золотое трио — так называли в Борварде неразлучных друзей, Ларри Покетта, Герду Росси и Дона Типота. Как рыжий затесался в это золотое великолепие, Хоффман уразуметь не мог до сих пор. Эти Типоты и без мыла в задницу влезут, хитрые, как морские черти, — так однажды мудро заметил Лоренцо Феллини. И Меркуцио согласился. Если дружба между Покеттом и Росси была вполне себе понятна, каждый из этих двоих обладал своей неповторимой харизмой, то придурочный Дон не вписывался совсем. Выползень подсундучный… Совсем недавно, на прошлой неделе, Меркуцио довёл рыжего до белого каления, небрежно обронив: — Покетт, признайся, ты дружишь с этим имбецилом из жалости. После слов Хоффмана все бусолейцы замерли в ожидании шоу. Дональд Типот немедленно весь покраснел, и стал почти одним цветом со своей огненной шевелюрой. Он подскочил, и вне себя от злости направился к Хоффману. — Ща задницу порву на щупальца осьминога! — Не надо, Дон, Хоффману просто нравится тебя дразнить. Росси, как всегда, попыталась замять конфликт. — А, наша миротворица Росси, защитница прав эльфов и тупорылых нищебродов… — лениво протянул Меркуцио, втайне радуясь тому, что в ссору вступила эта остроумная девчонка. -Прикрой лучше свой трюм, Хоффман, — буркает Герда. — Пора бы уже повзрослеть, и прекратить меряться якорями… — Вечер перестаёт быть томным, а, Покетт, — вставил свои пять кнатов Джеральд Крич. — Заткнись, Хоффман, — сказал Ларри. — А как же я? — состроил обиженную мордашку Джеральд Крич. — Ты меня игнорируешь, Потти… Бусолейцы засмеялись, и некоторые экодельëнцы тоже. Джерри, довольный произведённым эффектом, посмотрел на Меркуцио. Тот молчал, сверля взглядом Ларри. Тот, в свою очередь, злобно смотрел на Хоффмана. Герда изо всех сил держала за рукав взбешëнного Дона. — Хоффман, ты сам -то что из себя представляешь без своего богатого папаши?! Меркуцио насмешливо изогнул бровь. — Да брось, Типот, ты же всю жизнь будишь палубу драить, пока я — бренчать золотишком;! Теперь смеялись все без исключения. — Мальчики, довольно, вам что, пять лет? — почти вскрикнула Герда, которая уже из сил выбилась, сдерживая красного, как варёный рак, Дона Типот. - Пусти, Герда! Он будет болтаться, как клещи на ветру! — орал Дональд. — Росси, не надоело тебе? Давно уже пора тебе обзавестись поводком и намордником для своего питомца. Кстати, Типот, а когда тебе последний раз делали прививки? — насмешливо протянул Хоффман. — Какие ещё прививки?! — выкрикнул рыжий. Герда зажмурилась, предвидя ответ. — От бешенства, какие же ещё! — под громкий смех ответил Меркуцио. Покетт и Типот рванули к Хоффману одновременно, но Герда выскочила вперёд и взмахнула палочкой. Бемс! Оба её друга, не добежав до Хоффмана, отскочили от невидимой стены, потирая свои головы. На их лбах краснотой наливались большие шишки. —Йо-хо-хо! Браво, Росси, двести очков Экодельëну! — прокомментировал Хоффман. Герда покраснела, бросив на Меркуцио быстрый взгляд из-под тёмных ресниц. Хоффман усмехнулся. И услышал озадаченный негромкий голос Лоренцо Феллини. — Мне показалось, или только что она спасла твою шкуру, приятель? После того незначительного происшествия Лоренцо дня два ходил, бросая на Хоффмана многозначительные взгляды. Наконец Меркуцио не выдержал. - Феллини, надо поговорить, — сказал он. Лоренцо согласно кивнул. — Я тоже так думаю. Он внимательно смотрел на Меркуцио, нервно меряющего шагами комнату. — Не знаешь, с чего начать? — Да… Ладно. Короче, вот… Хоффманн подал Феллини какие-то листочки. Тот пробежал глазами по строчкам и удивлённо посмотрел на друга. — Это стихи. Тебе их поклонница прислала? Меркуцио поморщился от слова «поклонница». — Не думаю, что это так можно назвать… Он взъерошил светлые волосы, и резко повернулся к Феллини. — Вот скажи, что ты ощущаешь, когда читаешь эти стихи? Друг недоумённо пожал плечами. — Ничего. Просто читаю. Кстати, неплохие стихи. Круто написано, я даже так сказал бы. Тебе повезло. Горячая штучка. Уже знаешь, кто? — Вовсе нет, — вздохнул Меркуцио, и Лоренцо снова внимательно посмотрел на друга. Присел на парту, покачал ногой. — Всё это забавно. Представляю, как это тебя заводит… — Тысяча горбатых моллюсков! Лоренцо, ты даже представить не можешь, насколько. — Слушай, Меркуцио… — М? — А вдруг она страшная? Нет, ну правда! Ты такой летишь на всех парусах, а там — страшила, или малолетка, зелень подкильная! Меркуцио слушал друга с мрачным видом, скрестив руки на груди. У Феллини загорелись глаза. — Если бы не ваша вековечная вражда с Золотым трио, я бы сказал, что это от Росси. Меркуцио замер на месте. — Нет, Хоффман, это вполне в её стиле! Она довольно безрассудна, а также не боится делать первый шаг. И она горячая, я давно это заметил. — И что ещё ты заметил? В голосе Меркуцио лёд. — Хоффман, нет! Нет- нет- нет! Лоренцо смотрит на него с ужасом. -Меркуцио, ты что, запал на заучку? Разрази меня гром! Меркуцио Хоффману казалось, что ещё немного, и у него из ноздрей пойдёт клубами дым. Лоренцо покачал головой. — Не человек, а Конёк-Горбунок. Хоффман, спокойно, мне нахрен твоя Росси не упала… Нет, правда, а если это она? — Не думаю, что она считает написание стихов достойным для себя занятием …и вообще это не то, о чём я хотел бы поговорить. Меркуцио отвёл глаза. Лоренцо до сих пор был не в курсе, что его теперь постоянно тянуло к этой лохматой смешной девчонке, хотя совсем недавно был полон решимости совсем не обращать внимания на заучку. Хоффман поспешно сказал: - Но главное не это. Понимаешь, что, когда я это читаю, я словно слышу голос той, что написала эти строки… Феллини напрягся. - И…и вырисовывается какой-то образ… — Хоффман, когда всë это началось? — Когда я был в лесу… — Так я и думал. Феллини метнул на Меркуцио короткий взгляд. — Что? — Поэтому ты постоянно роешься в библиотеке… Меркуцио опустил голову. — Да. Я начал читать одну книгу, про Квадриум Пифагора, про влияние музыки на подсознание. Там сказано также, что стихи и музыка тесно связаны. Что у них общий источник. И я понял, что странно в этих стихах. Они слишком глубоко меня задевают, я словно вижу эту девушку, вернее, её образ, слышу её голос… Лоренцо, ты же этого не чувствуешь! — А я и не должен. Феллини сложил руки на груди, и спокойно произнёс: — Иначе говоря, caro amico, ты считаешь, что попал под музыкальные чары… — Да! Я сам себя не узнаю. Мне покоя не даёт желание узнать, кто мне их пишет. И ещё я постоянно пребываю в каком-то тумане. Лоренцо, меня словно одурманили! Феллини понимающе кивнул. — Приворот через стихи. — Я вспомнил всё, что можно про подобные случаи. Гамельнский Крысолов, сирены, ундины, никсы… Всё это про музыкальную магию. — Понимаешь, я прочитал всё что можно, про воздействие такого волшебства. Я не могу понять, почему именно сейчас? Почему именно сейчас эти стихи? Почему у меня такая реакция на них? Я же образ этот практически осязаю, голос слышу! Лоренцо ухмыльнулся. — Очень просто, Меркуцио. Это означает, что вы оба совершеннолетние, и ваша музыкальная, хм, так сказать, сущность, начала действовать. Ищи среди ровесниц, или старше. И надо с этим разобраться побыстрее. Музыкальная магия очень стихийная, и выброс что с той, что с другой стороны, может привести к самым непредсказуемым последствиям. Иначе ваша тяга друг к другу как разряд молнии шарахнет по вам обоим. Но когда вы друг друга обретёте… Хоффман приподнял бровь, ожидая окончания фразы. — То хотел бы я посмотреть на этот слаженный дуэт. — Придурок! Однажды Меркуцио брёл задумчиво по берегу озера, и вдруг наткнулся на спящую в траве Герду Росси. Рядом лежала раскрытая книга. Меркуцио тихо хмыкает. Бедная заучка. Длинные каштановые кудри разметались по зелёной траве, ладони уютно прижаты под щёку, на золотистой коже лица рассыпаны искры веснушек. Коричневые ресницы слегка вздрагивают во сне. Хм. Чудесный вид. — Меркуцио… Что? Меркуцио? Она же его не видит… Парень как можно тише опустился рядом с девушкой. Уткнулся носом в траву, стараясь не дышать, наблюдая за ней. Она, что, сказала во сне его имя? Мрако склоняется над ней, и вдыхает запах её волос. Так пах дикий розмарин в садах Менора. Отец негодовал при виде невзрачных цветов, вновь и вновь вырастающих посреди ухоженных лужаек, несмотря на все старания домовиков избавиться от дичка. А мама смеялась и собирала букетики из маленьких соцветий. Они так восхитительно пахли. Такой же аромат плывёт от волос Росси. Она пахнет диким розмарином и солнцем. Дурман окутывает его, дурман проникает в его кровь, дурман струится по его венам. Её запах, такой манящий… Карамба! — Меркуцио… Он склоняется… Такие манящие тёплые губы, лёгкое дыхание. Такие пушистые ресницы щекочут его щёку. Он своей щекой касается нежной кожи, его губы почти неуловимо скользят совсем близко от её рта. Эта близость просто запредельно кружит голову, и уносит куда то в вышину, прямо к солнцу. Скажи, что это такое, Росси? Почему так больно, невыносимо больно и жарко в груди? Копьё архангела пронзило мою душу, и уж не будет душе этой ни покоя, ни меры никогда. Меркуцио провёл рукой по лицу, отгоняя дурман. Он смотрел на девушку, безмятежно спавшую на тёплой лужайке. Бушприт твою в компАс! Хоффман неслышно встаёт и поспешно уходит. Только не оглядывайся. Тысяча громов! Святые моллюски, как же тянет назад… Нелогичность. Герда сидела на старых полусгнивших мостках Чёрного озера, бездумно уставившись на тёмную непрозрачную гладь воды. Она была счастлива, и хотела побыть в этом ощущении подольше. Именно поэтому девушка ушла подальше от здания школы, чтобы не лицезреть лишний раз, как Меркуцио Хоффман обнимает свою Китти, как целуется с ней. Нелогично. Это было нелогично, Меркуцио. После всех этих ужасных, жестоких слов, что ты мне наговорил. Ты сам смотришь на меня. Улыбаешься… Это нелогично. Но это… Так здорово! А потом ещё недавно был тот случай на берегу озера. Герда читала книгу, и уснула, и ей приснилось странный сон. Очень похожий на ожившую мечту. Меркуцио. Ей приснилось, что он был там, на берегу. Во сне она чувствовала его запах. Он был так близко… Кажется, лежал рядом, а потом склонился к ней… Она почти почувствовала прикосновение горячих губ на своей щеке! Герда вспыхнула вся, словно огнём охваченная. Она проснулась тогда, и взгляд метнулся на примятую траву рядом с ней. Там блестел галеон. Меркуцио любил вертеть галеон в пальцах. Святые моллюски… Герда без сил уронила голову в мягкую щекочущую зелень. Он и правда был там. Девушка вспоминает, снова и снова, и смотрит на тëмную воду озера, и вдруг её накрывает аромат можжевельника и нагретой кожи. Запах свободы. Запах Хоффмана. Она зажмуривается, боясь обернуться, но этот запах окутывает её всю, она погружается в него полностью, и становится так тепло и хорошо, потому что… — Росси… Тягучий мурлыкающий голос возле самого уха, по спине бегут мурашки, а прядь её волос слегка колеблется от чужого дыхания совсем рядом. — Росси… Он повторяет, и склоняется ближе к ней, потому что её спина чувствует тепло его тела, он вошёл в её орбиту своей галактикой, и звёзды в её груди взрываются, превращаясь в сверхновые… — Что? — еле слышно шепчет Герда, потому что у неё внезапно наступает дисфункция речи. Он улыбается, она это знает точно, потому что его губы едва уловимо касаются мочки её уха. Герда прикрывает глаза, и тонет в нежности от ощущения его губ на себе, забывая дышать. — Ты одна и без охраны…— мурлычет он, и томительно нежно проводит губами по её уху, легонько, словно пëрышком, но Герда от этого невесомого прикосновения готова в обморок упасть. На этот раз от нереального ощущения счастья. — Меркуцио… — тихо произносит она, и ищет в себе силы, чтобы обернуться, но их нет совсем. Она вся словно растаявшее на солнце ягодное желе. У неё словно ни одной косточки в теле не осталось. — Т-с-с, Росси, это будет наш с тобой секрет… — слышит она бархатистый голос, и ощущение прикоснувшихся губ, на этот раз уже к её шее, выбивает девушку из реальности. Герда Росси приходит в себя только в гостиной Экодельëна, абсолютно не помня, как здесь оказалась, вообще не помня ничего, кроме Хоффмана, его аромата, его мурлыкающего голоса, прикосновения его горячих губ… Потому что прикосновения холодного на вид Меркуцио Хоффмана были сравнимы только лишь с ощущением горячих языков пламени. Меркуцио Хоффман, даже если твой огонь — это Адский огонь, я всё равно не боюсь. Я хочу сгореть. Неизвестность. Радость поселилась в груди тёплым пушистым котёнком. Радость плескалась в её глазах золотыми рыбками, вспыхивая сияющими лучами при виде высокого светловолосого парня с факультета Буссолей. Радость бежала впереди неё, прокладывая светящуюся дорожку и заставляя оглядываться на скромную студентку, в которой доселе все видели лишь скучную невзрачную зубрилу и отличницу. Радость, которая изменила Герду Росси, вернее даже, преобразила её, была целиком и полностью связана с неожиданной выходкой Меркуцио Хоффмана на берегу Чëрного озера. Герда вся начинала светиться, стоило Хоффману оказаться поблизости. Она была слишком искренняя в своих чувствах, слишком неискушëнная, и совершенно не умела прятать свою влюблëнность в Меркуцио под маской равнодушия. Не теперь. Герда совершенно не умела притворяться, но очень старалась сдерживаться, потому что боялась, что всё испортит, если не сумеет сохранить это в тайне. Этот их секрет, о котором вкрадчиво говорил ей тихо на ухо её прекрасный принц с серебряно- голубым взглядом. Меркуцио, я так боюсь, что всё испорчу. Что подведу тебя, не сумею скрыть свои эмоции. Это ведь ты, Меркуцио, само совершенство, можешь ходить с непроницаемым лицом, будто и в помине не было той встречи на берегу озера. Герда была так счастлива, что её сейчас не расстраивало даже то, что Хоффман, как ни в чём не бывало, продолжал свои фривольные обнимашки с Китти Холмс, при любой возможности уединяясь с подругой в укромном месте. Слишком уж резким был скачок от полной безнадёжности до полного экстаза, чтобы Герда Росси могла сейчас критически осмыслить поведение Хоффмана. Она, конечно, видела, как он целуется с Китти, ничуть не сбавляет градуса своей страсти — страсти по отношению к бусолейке, а один раз Герда даже наткнулась на разгорячëнную парочку, когда они занялись быстрым сексом в пустых классах. Это было после отбоя, во время патрулирования. Герда шла по тëмным, плохо освещëнным гулким коридорам Борварда, и что-то толкнуло её к слегка приоткрытой двери спящего класса нумерологии. Знакомый высокий силуэт, словно сросшийся с фигурой девушки, был немедленно выхвачен взглядом Росси из темноты класса. Он прижимал девушку к столу, и вдавливался в неё своим телом, вколачивался. Стоны наслаждения обоих больно резанули по сердцу, но не смогли прогнать чувства. Герда стояла в коридоре, прислонившись к стене, и глотала воздух, который отказывался проходить в лëгкие. Но уже вспять было не поворотить. Меркуцио, я понимаю, что у тебя есть девушка. Я понимаю, что у вас с ней всё по- взрослому, и это неудивительно. Но я не хочу отказываться от тебя только из-за того, что ты с Китти. Если бы ты так уж сильно любил её, то не изменял бы ей с другими студентками. Если бы ты действительно любил её, то ты не подошёл бы ко мне тогда, на озере… Я пережду твою девушку, Меркуцио Хоффман. Она уйдёт, или ты сам её бросишь. А я так тебя люблю, что готова ждать тебя, сколько понадобится. А потом я расскажу тебе про те стихи, и ты захочешь быть только со мной… Герда вела теперь себя очень тихо в присутствии бусолейцев, и это так сильно разнилось с её обычным поведением на уроках, что даже Ларри Покетт заметил, и сказал как- то, когда их пары со Буссолей снова совпали: — Герда, тебя, случайно, не прокляли? Герда, которая в это время как раз любовалась на точëный профиль Хоффмана, подперев рукой щёку, вспыхнула и повернулась к другу. — Что за бред, Ларри, с чего ты взял? — Просто ты всё время теперь молчишь, — пояснил смущëнный Покетт, потирая ладонью свой лоб, как всегда, когда нервничал. — Раньше только тебя и слышно было на лекциях, то и дело руку поднимала, а сейчас — будто заклятие немоты наложили. Особенно, когда наши пары совпадают с этими ехиднами. Вот я и подумал… Герда была смущена и обескуражена не меньше, чем Ларри, и издала нервный смешок. — Ларри, поверь мне, всё в порядке, никто меня не проклял. Просто… Просто я стала более спокойно относиться к учёбе, вот и всё. Она старательно и максимально честно смотрела в зелёные глаза Покетта, сверкающие на неё из-за стёкол очков. — Ну, ладно, — с сомнением протянул парень, возвращаясь к своей тетради, куда записывал лекцию по английскому языку. Разговор происходил во время урока по изучению творчества шотландского поэта Лермонта, которой прославился тем, что его похитили феи. Мадам Надин Стеффи, что вела этот предмет, была нестрогой и милой женщиной, и потому была возможность поболтать на уроке. Не то что у профессора Веста, который по поводу и без повода норовил отправить учеников чистить закопчëнные котлы. — Росси… Герда вздрогнула и медленно повернулась к Хоффману. Она молча смотрела на него испуганными счастливыми глазами, и только слепой не мог заметить, как просияла девушка, когда Меркуцио позвал её. Но, к счастью, хоть студенты Борварда и были вполне себе зрячие, но им и в ум прийти не могло, что может происходить что-то между этими двумя помимо привычных склок. Поэтому вспышка радости на лице Росси осталась незамеченной никем, кроме Хоффмана. Тот усмехнулся, и закусил краешек губы, видя столь яркие эмоции, что проливала на него Герда. — Золотой дождь… — пробормотал он, рассматривая золотые искры, фейерверками скачущие в её шоколадных глазах. — Что? — Герда пыталась унять своё сердцебиение, которое, как ей казалось, было слышно всему классу. Меркуцио склонил голову, отчего чёлка упала на острую скулу, и Герде захотелось протянуть руку и поправить шелковистую прядь. Он сидит через ряд, на последней парте, как и она с Покеттом, позади них уже нет столов, и потому никто не увидит её манёвр… Хоффман прищуривается, видя, как её ладошка тянется в его сторону, и быстрым движением перехватывает её. От прикосновения руки Меркуцио Герда замирает с приоткрытым ртом. — Секрет… Помнишь? — одними губами шелестит блондин, но она слышит. Дикий запах можжевельника наползает на неё, пробирается в её лёгкие, сплетается с её пальцами, вместе с пальцами Меркуцио, и утаскивает её в свой мшистый запретный лес, в свои колдовские чащи, где неверными путеводными звёздами светят только его серебряные глаза. Он гипнотизирует девушку этим своим волшебным взглядом, чёрные зрачки в них расширяются и почти поглощают всю серебряную радужку, затягивая в себя Герду, как в чёрные дыры. Это была маленькая катастрофа на последней парте, о которой никто даже не догадывался. Герда Росси тонула в Хоффмановских глазах, и так неотвратимо, медленно и сладко было это погружение, с его горячими пальцами на запястье, что она никогда добровольно не вынырнула бы из этого омута. Всё это прекратил сам Меркуцио Хоффман, своей волей и властью. Он отпустил её руку, и Герда, задыхаясь, вынеслась из этого морока, куда её утянули можжевеловый аромат и сильные пальцы Меркуцио. Она непонимающе смотрела перед собой, с трудом возвращаясь в привычную школьную реальность. В руке её непонятно каким образом оказалась записка. Девушка, не дыша, развернула её, искоса поглядывая на усмехающегося Хоффманя. Чётким красивым почерком в ней было написано: «Сегодня, после отбоя, на том же месте. P. S. Это секрет, не забудь…» Герда, не помня себя от счастья, кивнула Меркуцио. Тот сидел с невозмутимым лицом, и в ответ лишь слегка изогнул бровь. Адреналин в её крови побил все возможные нормы. Он просто зашкаливал. Секрет. Знал бы ты, Хоффман, какой у меня есть секрет… Интересно, как тебе мои стихи? — Что хотел от тебя Хоффман? — мимоходом поинтересовался Ларри, выходя вслед за подругой из кабинета. Та лишь мечтательно улыбнулась при звуке фамилии бусолейца, и вдруг до жути напомнила Ларри Селену Ливси, когда та с точно таким же блаженным выражением на лице рассказывает свои любимые байки про мозгошмыгов. Герда не слышала, что ей сказал Покетт, что говорили друзья, не видела толком, что происходит вокруг неё. Весь мир погрузился в какую-то нежно- сиреневую дымку, сознание её было словно окутано сладостной пеленой, мягкой и искристой, как сахарная вата. Это что, свидание? Самое настоящее? Герда не помнила, как и когда закончились уроки, не помнила, обедала она, или нет. Она летела, как на крыльях, к самому солнцу. Икар тоже когда- то полетел так. Эйфория. Бывает такое, что весна приходит не только как время года. Бывает так, что весна врывается в твою душу, своим тёплым живительным дыханием растапливая лёд сомнений и снеговые стены запретов, копящихся день за днём, неделя за неделей. Весна всё делает по-своему. Она встряхивает и заставляет посмотреть вокруг другими, весенними глазами. Ты смотришь в глаза такого человека, в котором поселилась весна — и видишь небесную синь, взметающихся высоко крылатых птиц, лёгкие паруса облаков, видишь солнце. Эта весна со всеми поступала так, как хотела. Она тёплой рукой одинаково щедро рассыпáла как цыплячьи пушистые соцветия первых одуванчиков по лужайкам вокруг школы, так и золотистые крапинки веснушек на ребячьих мордашках. Эта весна заставляла петь в унисон хоры соловьëв в зарослях акаций и восторженные сердца юных студентов, праздно шатающихся по окрестностям. Этой весне закон был не писан, она не церемонилась, и её стараниями Запретный лес, обычно мрачный и наводящий ужас, был окутан легкомысленной тюлью цветущей черёмухи, как застенчивая невеста в белую фату. Даже угрюмый лесничий Иосиф Кервуд встречал её на свой лад, гудя под нос, словно басовитый шмель, какую-то романтическую песенку. Что уж говорить про Герду Росси, которая была застигнута врасплох этой весной. Весна посмеялась над ней, выдернула из привычного размеренного ритма школьной жизни, полностью подчинëнной строгому режиму и распорядку. Записка Хоффмана была реальным доказательством, что это всё ей не приснилось, всё происходит на самом деле. Всё это весеннее сумасшествие обернулось для Герды новым захватывающем приключением, с Меркуцио Хоффманем в роли прекрасного принца на белом коне. Меркуцио, неужели это происходит на самом деле? Неужели всё начинает сбываться? Когда совсем уж было отказалась от мечты, — она сама вернулась и вспыхнула радугой, отраженной от маленькой капли росы… А может, он понял, кто пишет ему стихи? Герда чувствовала себя героиней книги, знакомой с детства сказочной истории. Той самой, в которой добрая и преданная, но скромная и невзрачная с виду девушка вдруг становится прекрасной принцессой, получая из тыквы карету, а из лохмотьев — роскошное бальное платье. Так себя она ощущала, идя бесстрашно в сумерках к Чёрному озеру. У неё даже колебаний не возникло после прочтения послания Хоффмана. Именно про мостки на озере говорилось в записке. Герда проскользнула между шуршащих, ржаво — коричневых прошлогодних метëлочек камыша и осоки, обильно растущих по краю озера. Ещё не доходя до назначенного места, сердце её вдруг сжалось в груди, замерев, а потом стало биться быстро и сильно. Прежде чем это сделали её глаза, сердце увидело Меркуцио Хоффмана. Дыхание её участилось, адреналин прочертил огненные дорожки в крови, поднимая температуру тела, заставляя пылать. Меркуцио, почему я ощущаю твоё присутствие так, как будто ты хищник, красивый и сильный, будто ты — тигр, нет, скорее, снежный барс, и я — твоя добыча? Почему каждый шаг по направлению к тебе — словно шаг по канату, натянутому над пропастью? Герда, дрожа от непонятных противоречивых чувств и эмоций, приблизилась к парню, сидящему к ней спиной на том самом месте, где сидела она в тот день. На самом краю деревянных, потемневших от времени и дождей, мостков. Он сидел, беспечно согнув одну ногу в колене, а другую опустив почти к самой чёрной глади воды, слегка покачивая ступнëй, обутой в дорогую обувь из драконьей кожи. Руками он опирался осклизлые полусгнившие доски, похоже, нисколько не волнуясь о том, что может запачкать руки, как не заботился и о сохранности чистоты своей мантии, которую расстелил вместо пледа. Вообще, вид Меркуцио Хоффмана, сидящего в сумерках у Чёрного озера, был настолько гармоничным и непринуждëнным, как будто он сидел на роскошном кожаном диване в гостиной Буссолей, а не на старых мостках. — Росси… — лениво произносит он, патрициански растягивая гласные, и от звука его низкого мурлыкающего тембра Герда превращается в подтаявший пломбир. — Может, вы окажете мне честь, мисс, и присядете рядом? Герда послушно на ватных ногах проходит к нему, и присаживается рядом, ощущая как беду, можжевеловый аромат, смешанный с запахом кожаной куртки. И… Да, сегодня на нём надета кожаная чёрная косуха… Её снова штормит, эта химия, происходящая между ними, это живое электричество, бегущее от него — к ней, от неё — к нему, наполняют девушку ощущением радости, как гелий — воздушный шарик. И также поднимает ввысь, над бренной землёй, разворачивает её крылья, и захватывает дух от этого предвкушения полёта. Быть беде… Меркуцио будто не замечает смятения девушки, он бездумно глазеет на огромную желтую луну, выкатившуюся на синее вечернее небо, и низко нависшую над своим отражением в антрацитовом зеркале Чёрного озера. Он улыбается, придвигаясь ближе к Росси, и касаясь легонько рукой её локона, выбившегося из убранных волос. — Забавно, — роняет Мрако. — Кажется, у нас свидание, м? Кто бы мог подумать… Герда закусывает губу, слегка теряясь в мысли, потому что всё её внимание сейчас сосредоточено на его фамильном тяжёлом перстне, который блещет зелёным камнем, пока пальцы Хоффмана играют её кудряшками. Этот мелькающий блеск оказывает какой-то гипнотическое воздействие, и она не сразу отвечает: — Да, забавно. Хотя, может быть, это просто так, дружеская встреча… — Вот как? — удивляется Хоффман, — с каких это пор мы с тобой дружим? И Герда возносится на седьмое небо, потому что его пальцы с прядей волос взлетают на её подбородок, мягко обхватив его. — Скажи, Росси, что изменилось между нами? Соловьи просто надрываются, разливаясь в своих затейливых руладах в густых зарослях черёмухи, им вторят лягушачьи хоралы, но Росси слышит только дыхание Меркуцио, только лишь бешеный стук своего сердца. — Я не знаю… — роняет она, и прикрывает глаза, потому что взгляд Хоффмана обжигает, потому что всё это становится слишком горячо. Адреналин вкачивается в кровь, потому что его пальцы медлят, их горячие прикосновения не прекращаются, и скользят выше, очерчивая контуры её скул, щёк, надбровных дуг… Герда чувствует дыхание Меркуцио. Ей кажется, что небо качается вместе со всеми звёздами и созвездиями, и сама она куда то улетает, куда тянут её тёплые ладони Хоффмана. Как завороженная, смотрит она на его улыбающиеся губы. Он никогда так ей не улыбался. Это была особенная улыбка, без издевки, насмешки, нежная… Словно цветок расцвёл на его губах. Сердце девушки пропустило удар. Глаза Меркуцио мерцают, как ртуть. Герда судорожно выдыхает. Девушка молча, прикрыв глаза, в ужасе от того, что она творит, тянется к его улыбке. Его губам. Она просто хочет это запомнить. Попробовать на вкус, как это — когда Меркуцио так улыбается ей. Глаза Хоффмана в недоумении метнулись, когда пушистая кудрявая голова Герды приблизилась близко к его, и он почувствовал запах. Запах дикого розмарина окутывает его мягким тёплым облаком. Губы Герды медленно и ласково обводят его губы, дыхание её такое горячее. От неё пахнет диким розмарином и почему-то солнцем. Как пахнет солнце? Меркуцио усмехнулся, и позволил себе ответить ей. Из её уст вырывается изумлённый вздох. В ней начинает просыпаться что-то мучительно нежное и пронзительное, как всегда, когда рядом оказывался Меркуцио. Мгновение растянулось на века, и весь мир сузился до тихой темноты, окутывающей их двоих. У Меркуцио дыхание перехватывает. Что это такое, Росси? Что творится с нами? Нежный рот приникает к его, нежная кожа щёк такая горячая, что его бледное лицо загорается от прикосновения к ним. Меркуцио тонет во всём этом, его уносит куда-то, вместе с ней, откуда, он точно знает, уже не вернётся. Он обнимает её, притягивает ближе к себе. Чтобы между ними не осталось пространства. И вдруг чёрное небо прочертили быстрые яркие росчерки падающих звёзд. Они сыпались одна за другой, звёздным дождём. — Росси… — Что? — неслышно спрашивает девушка. Он смеётся ей прямо в губы. — Кажется, чьë- то желание сбылось, м? Эндорфины летят по её сосудам и венам огненными кометами, сменяя своих предшественников — адреналиновых молекул. Эйфория. Эйфория. Её первый в жизни поцелуй. С её прекрасным принцем, Меркуцио Хоффманом. “ — Вот с губ моих весь грех теперь и снят. — Зато мои впервые им покрылись. — Тогда отдайте мне его назад.» Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта». Меркуцио. — Я так скучала, котик. Полные красные губы впиваются в шею, чёрный локон скользит по белой рубашке Хоффмана, руки девушки обвивают его плечи. Лёгкие забивает приторный аромат дорогих духов. Зашибись. Хоффман чувствует себя так, будто он запутался в силках. Хочется на воздух. Аромат духов Китти слишком сладкий, вызывает тошнотворные позывы. А ведь раньше ему нравилось… Меркуцио не выдерживает, вскакивает с мягкого покрывала, и широкими шагами уходит из комнаты, даже не собираясь отвечать на обиженный оклик девушки. До чего всё это душно. Всё слишком приторно. Слишком много патоки. Слишком много Китти. Юный лорд Хоффман привык смотреть на все явления со здравой долей скепсиса. В силу этого в поведении Китти он видел некоторую двусмысленность. Очень красивая внешне, Китти Холмс отнюдь не согревала душу. Меркуцио даже не мог сказать, что его подруга испытывает ревность, когда он в очередной раз закручивал лёгкий романчик с очередной симпатичной студенткой. Стихи от незнакомки изменили немного настроение Хоффмана, и теперь он просто хотел быть рядом с той, что пишет такие наполненные живым чувством строки. Хоффман мотнул с досадой головой, словно отгоняя ненужные мысли. И ещё эти странные встречи с заучкой Росси. Тысяча горбатых моллюсков! Это всё стихи, я это точно знаю. Столько времени прожить, отделяя себя от эмоций, абстрагируясь, насколько возможно, от всего лишнего. И стоило какой-то девчонке пару строк ему написать, как всё летит к чертям. Остановите Землю! До какого ещё маразма он дойдёт с этими стихами? Захочет обнять рыжего придурка Типота? Переспит с заучкой? А ведь она оказалась неожиданно не такой, как он её представлял. Те встречи возле Чëрного озера принесли в жизнь Меркуцио Хоффмана неожиданно свежий ветер свободы. В этих встречах, о которых никто не догадывался, — было что-то бунтарское. Представив снова на миг Герду Росси в своих объятиях, с её львиной буйной шевелюрой, вечно розовыми её щеками, и этими её веснушками, — Меркуцио Хоффман ощутил чувство, совершенно не похожее на отвращение. Меркуцио усмехнулся, вспоминая недавнее их свидание. — Росси, ты удивительная. Тебе удалось то, что не получилось ещё ни у одной девушки из этой школы. Ты знаешь? Тягучий глубокий голос Меркуцио, шепчущий на ухо, оказывал на неискушëнную Росси эффект, который обычно происходит под воздействием алкоголя. Герда опьянела от его слов, от того, как он их произносит. — Девушки многое делали, чтобы понравится мне… Он неторопливо ронял фразы, шептал куда-то в горячее пространство между её ухом и шеей, прижимая трепещущую Герду всё ближе. — Они что только не делали, но только ты сумела меня удивить, Росси… Я совершенно не ожидал, но ты меня зацепила… Его горячие губы щекочуще касаются её кожи, и потому девушке с большим трудом удаётся выдавить из себя невнятно: — Почему? Хоффманн улыбается, встречаясь с её пьяным счастливым взглядом. — Почему я, Меркуцио? Ты же сам сказал тогда, на крыше, что я… — она запинается на секунду, прикусив нижнюю губу, но продолжает. — Что я некрасивая… — Разве? Его голос звучит так убедительно удивлëнно, обескураженно. — Возможно, я просто раньше был дурак и не видел твоей красоты. И вообще- то я не имел в виду внешность… Зацепить парня можно и по-другому, ты знаешь? Он дразнит её, в потемневших глазах скачут озорные чëртики, губы изгибаются в улыбке, и Росси улыбается в ответ. — Хм, — бурчит она, — возможно, но на мой взгляд, внешность всё- таки самый верный, испытанный способ закадрить парня. Самый…консервативный, можно сказать. Меркуцио смеëтся. — Надеюсь, ты никому не рассказывала о наших встречах? — спрашивает он. Девушка отрицательно мотает головой. — Я понимаю… Секрет и всё такое. Вообще, мне наша с тобой история напоминает одну старую легенду… — Какую? — Про Монтекки и Капулетти, — тихо произносит Герда. Хоффманн непонимающе смотрит на девушку. — Ну, помнишь, как в трагедии Шекспира? Ромео и Джульетта… — Ах да, точно, — кивает Меркуцио.- Ну, надеюсь, у нас с тобой до этого не дойдёт. Насколько я помню, в этой истории всё закончилось довольно плачевно. Влюблённые погибли, и не познали радостей счастливой совместной жизни. — Хотя, вдруг, если бы они остались живы, то разочаровались бы друг в друге? — печально спрашивает она, тихо дыша возле его щеки. Хоффманн озадаченно смотрит на Герду. — Вот про что я и говорил, Росси. Твоё незаурядное мышление. Ты вечно видишь всё на свой лад, ход твоих мыслей весьма затейлив. С тобой не бывает скучно. Ты…забавная. Теперь уже Герда хмурится, раздумывая, можно ли считать комплиментом то, что Меркуцио считает её забавной. — Мне больше бы понравилось, если бы ты назвал меня сказочно прекрасной, — помедлив, признаётся она. — Может, прогуляемся? — спросил Хоффман, оторвавшись от губ опьяневшей от его поцелуев Герды. Та посмотрела на него шальными глазами. Меркуцио довольно мурлыкнул, видя в её расширенных зрачках страсть и желание обладать им. — К одиннадцати я уже должен быть в гостиной Буссолей, — обронил небрежно Хоффман. Он посмотрел на Герду, ожидая вопроса, возмущения, что он оставит её так рано. Не дождался, она просто молча смотрела на него преданным щенячьим взглядом, и тогда он сам сказал, с любопытством ожидая реакции влюблённой девушки. — Понимаешь, я должен быть в одиннадцать в гостиной, потому что мы с Китти сегодня идём на закрытую вечеринку, которую устраивают близнецы Типоты… Кстати, ты разве не идёшь? Герда молчала, но сейчас её молчание было совсем другого рода. Меркуцио всматривался в её омертвевшее лицо. Н-да, девчонка и вправду чересчур чувствительна. — Герда? — осторожно позвал он. — С тобой всё в порядке? — Как? — тихо спросила она. Меркуцио растерялся. — Что «Как»? — Как у тебя получается целоваться со мной, а потом идти на свидание с Китти? — пробормотала она, смотря с отчаянием в его мерцающие в темноте глаза. Меркуцио стало не по себе. Он хотел вывести девушку на эмоции, он специально упомянул имя Китти сразу после поцелуев. Но эффект превзошёл все ожидания. Честно говоря, Хоффману стало чуть- чуть стыдно, что он так поступает с ней. — Хм, Росси, а что ты, собственно говоря, хотела? Чтобы я бросил Китти после первого свидания с тобой? — холодно спросил он. Герда поникла. Теперь уже чувство вины охватило её, нисколько не притупив ощущение воткнутого в грудь клинка. — Прости… Я… Просто я… — она лепетала, сама не зная, что говорит, и слёзы катились по её побледневшему лицу. Меркуцио с участием приобнял её, отчего она вздрогнула, но не отстранилась. Герда всхлипнула, сворачиваясь клубочком в его объятьях. — Тсс, не надо плакать… Ты будешь у меня для души… В жизни надо, чтобы кто-то любил тебя, просто так… Ты согласна? Просто любить меня? Герда? Просто любить тебя? — Я люблю тебя, Меркуцио Хоффман, просто люблю тебя… — обречëнно прошептала Герда, и подписывая тем самым свой смертный приговор. — Я люблю тебя просто потому, что ты есть… Будь в моей жизни… Пожалуйста… Меркуцио кивнул, и целомудренно поцеловал её в пушистую макушку. — Буду. Её сердце, ещё не отошедшее от боли, радостно трепыхнулось. Хоффман сказал Герде, что им лучше вернуться в Борвард порознь, не нужно, чтобы их видели вместе. Лишние разговоры ни к чему. Герда, конечно, согласилась. Она смотрела на силуэт исчезающего в ночи Хоффмана, и вдруг окликнула его. — Меркуцио! — Что? — У них она была… — Ты про что? Хоффман абсолютно не понимал порой Герды. Она умела говорить загадками. — Я про влюблëнных… Монтекки и Капулетти… Она у них была. Радость, которую ты имел ввиду. Меркуцио Хоффман молча смотрел на Герду, не понимая, почему вдруг у него перехватило дыхание и сердце замерло. — Потому что у всех влюблённых это есть, — запинаясь, сказала она, сверкая на Меркуцио своими большими глазами. — Что же? — тихо спросил он, подойдя ближе и всматриваясь в её печальное лицо. — Право одной ночи, — выдохнула она. — Потому что у всех влюблëнных, всегда, во все времена, должно быть право одной ночи… Несмотря ни на что… Меркуцио вздыхает, и возвращается из воспоминаний в реальность. Несмотря на то, что Хоффман всегда был очень, очень уверенный себе человек, — некоторые угрызения совести у него просыпаются, когда он видит, как Герда без оглядки бежит в ту западню, что он расставил для неё шутки ради. Летела, как мотылёк на огонь. И это, несмотря на свой хвалëный ум. Герда Росси, и правда, не была такая, как все. Она оказалась слишком ранимой. Игра становится очень даже интересной и захватывающей. Интересно, проспорит Лоренцо свою любимую гитару? Меркуцио давно на неё глаз положил, но итальянец упëрся, как упрямый мул, и ни в какую не собирался уступить инструмент Хоффману. А тут подвернулся такой удобный случай. Влюблённая Росси, и пари. Пари на гитару. Удастся ли закадрить девчонку, чтобы она разум теряла при виде него? Чтобы мирилась с наличием возле него Китти, поступилась своей гордостью, принципами? Легко! Хотя с этими её друзьями могли возникнуть впоследствии некоторые проблемы. Покетт слишком привязан к своей подружке, и может за неё любому глотку перегрызть. Танцы на ножах. Он тронул глубинные эмоции, струны души, о которых она сама ещё не знала. Это чувство в ней, к Меркуцио, оно было живое, оно дышало, жило и пульсировало, и заставляло её жить в полную неизведанную силу, раскрывая в себе такие грани, о которых она и сама не ведала. Герда чувствовала себя бутоном цветка, который начинает распускаться под воздействием неведомого доселе солнца, внезапно вспыхнувшего в её Галактике. И этим солнцем, по роковой случайности, был надменный Меркуцио Хоффман, с его холодными глазами- озёрами, его способностью окатывать холодом, напускать мороз — он, и никто другой, зажёг в девушке такой огонь, который охватил её всю. Этот огонь неотвратимо смешался с болью. Наш мозг не чувствует разницы между физической и психологической болью. Эмоции могут ранить не хуже клинка, Герда Росси на себе испытала это. Прошло ещё некоторое время, и Герда всё больше входила в состояние неизвестности, нелогичности, неопределённости. Это три кита манипуляции, и Меркуцио Хоффман весьма искусно, хоть и бессознательно жонглировал чувствами девушки. Просто это было у него в крови. Однажды по школе прокатилась тревожная волна слухов, из-за того, что одна когтевранка, Рози Веласкес, пыталась покончить с собой, приняв настой из волчьих ягод. Потом оказалось, что это был ядовитый настой наперстянки, а вовсе не волчьи ягоды. Герда вздрогнула, и вся побледнела, когда Венди Типот, младшая сестра Дональда, возбужденно вытаращив свои голубые глаза, сообщила ей, что «это всё из-за хорька Хоффмана». Дело было во время посиделок в хижине Иосифа, были только свои, и потому никто из посторонних не мог видеть внезапной переменившейся в лице Росси. Ларри и Дональд мирно сидели у огня камина, и увлечённо играли в волшебные шахматы, столь нежно любимые Доном, и в которых он был большой мастер. Ларри как раз почëсывал затылок, раздумывая, куда двинуть свою ладью, а Рон пребывал в предвкушении скорой победы. Ларри Покетт обладал многими талантами, но стратег был так себе. Поэтому оба парня совершенно не обращали внимания на девочек, шушукающихся в углу. — Герда, ты в порядке? — спросила Венди с беспокойством, видя, как её подруга сидит так, будто её настигло проклятие и она превратилась в соляную статую. — Это точно…из-за… Меркуцио? — запинаясь, пробормотала Росси, срывающимся голосом. Венди пожала плечами. — Я сама близко с Рози знакома не была, но все знают, что они с Хоффманом встречались с Рождественского бала, и недавно даже Холмс закатила скандал, застукав своего белобрысого дружка, когда он…м-м, … обхаживал Рози. Новый приступ боли скрутил внутренности Герды, она почувствовала резкий приступ тошноты, и резь в сердце. Как тогда. — Обхаживал? — переспросила она на автомате, потому что с первого раза поняла, что имела ввиду Венди под этим словом. Венди покосилась на мальчиков, поглощëнных игрой, и придвинулась ближе к Герде. — Ну, Китти так истерила, застав Меркуцио со спущенными штанами, чуть ли не верхом на Рози, в кабинете… — тут Уизлетта интригующе понизила голос. — Где бы ты думала? В кабинете профессора Веста! А! Какова наглость! Ну, хорёк жжёт! В голосе младшей сестры Типот отчётливо слышалось неприкрытое восхищение. Герда же старалась справиться с тошнотой. Ей казалось, что её сейчас вырвет прямо на пол, на эти плохо оструганные доски. — Так что же Рози? — нашла в себе силы спросить девушка, собрав все свои запасы внутренних сил. — Рози жутко влюблена в Хоффмана! Её можно понять, он дьявольски красив! И ещё её испанские корни, у неё бешеный темперамент. Хорёк на неё запал, и Китти взбесилась. Венди поправила рыжие волосы, и продолжила своё повествование. — Я не знаю, как ты это пропустила, Герда, ты последнее время витаешь в облаках. Но об романе Рози Веласкес и Хоффмана много болтали, а потом случилось это… Китти вопила, и Рози не стала вести себя, как овечка. Она дала жару этой гадюке! Герда Росси слушала Венди и чувствовала странное раздвоение. Как будто одна она сидит тут, на жёстком табурете в хижине лесничего, и внимает словам подруги. А другая она — бежит сквозь тёмную чащу, задыхаясь от дикой боли, рвущей её на части, оставляя на колючих чëрных ветках обрывки своей души, кровавые клочья своей нежности… И самое страшное то, — что эта боль не делает её любовь меньше. Меркуцио, что мне делать, Меркуцио? Ты сказал, что будешь в моей жизни… Ты есть, я это ощущаю в полной мере. Это как высшая мера наказания. Дальше только — расстрел. — Казалось бы, в такой идиотской ситуации Хоффман должен был выглядеть идиотом, — взахлёб рассказывала Венди, подбодрëнная тем, что её история о Меркуцио и Рози произвела такой ошеломляющий эффект на подругу. — Но нет, не тут- то было. Этот хорёк напустил на себя свой холодный равнодушный вид, и заявил Рози, что он разочарован, что он терпеть не может, когда девушка так вульгарно орёт, если это не Холмс. Той, представьте себе, можно! Венди чуть не задохнулась от возмущения. — И это после того, как он, извини меня, только что… м-м, шпилил Рози, он ей это заявляет. Веласкес в бешенстве, лупит его по щекам, и в слезах убегает. Змеюга подколодная Китти тоже убегает, но уже вслед за хорьком, который ей говорит, что ещё одна такая выходка — и он к ней больше не подойдёт… Каков подлец?! Да ему львов дрессировать можно! Да, Венди, ты совершенно права. Одного львëнка он точно приручил… Венди замолчала, выжидающе глядя на Росси. Не дождавшись ответа, весело сказала: — В общем, наш Хоффман совсем как тот парень из старинной песенки, помнишь, Герда? Джорджи-Порджи был нахал, всех девчонок целовал! — Из-за этого Рози хотела отравиться? Из-за того, что Меркуцио её бросил? Венди не обратила внимания на то, что Герда называет по имени их старинного факультетского недруга, и обрадованно закивала. — Ну конечно! Глупышка набодяжила вытяжку из наперстянки, стащив её у Патрика, и выпила! Святые моллюски, очень хорошо, что её организм так быстро и бурно среагировал. Бедняжку отправили к мадам Медунице, после того, как Веласкес заблевала весь пол в спальне девочек… У Герды Росси было стойкое ощущение, что она способна повторить трюк Рози с полом. Поэтому она поспешно извинившись, покинула хижину, и упала в траву на заднем дворе, где её никто не мог увидеть. Потому что был уже поздний вечер, и было темно. Даже звёзд на небе не было видно, весь горизонт был затянут облаками. И пахло свежестью и озоном, как перед дождём… Боль била её наотмашь, боль отправляла её в нокаут, боль раз за разом безжалостно выбивала из неё остатки жизненных сил, способность дышать… Каждый глоток воздуха — как глоток расплавленного свинца в горло. Каждый вдох — через боль. Меркуцио, я справлюсь, Меркуцио… Ведь ты сказал, что тебе это нужно… Тебе нужно, чтобы тебя любили просто так… На другой день Герда побывала в госпитале. Она долго думала, как найти убедительный повод, чтобы навестить Рози, но так и не нашла его. Будет ли это уместным, прийти к ней? Ведь до вчерашнего разговора с Венди Типот Герда просто знала, что учится на Когтевране такая студентка, Рози Веласкес. И всё, доселе существование этой ученицы было неинтересным для меня. Герда сощурилась, вспоминая эту встречу с соперницей. Когда я успела стать такой циничной? Когда Герда, измаявшись от противоречивых эмоций, пришла к пострадавшей, то вся её жалость, испытываемая к Рози, испарилась бесследно. Та лежала под одеялом, с побледневшим осунувшимся лицом, и чёрные кудри её разметались по подушке. Тем страннее выглядел рот на этом лице. Губы Веласкес всегда были алые, и сейчас на бледной коже выделялись сочным пятном, какой- то кровавой раной. Но глаза Рози были широко распахнуты и светились счастьем, устремлëнные на того, кто сидел возле её койки и держал за руку. На Меркуцио Хоффмана. Герда застыла в дверях, не успев сделать первый шаг, и ушла неслышно, пока её не заметили, но она краем глаза всё же умудрилась ухватить то, что снова обрушило её в пропасть отчаяния. Меркуцио склонился над Рози и приник к её полуоткрытым, нелепо красным губам в чувственном поцелуе. Я хочу их убить. Обоих. Игла. Герда сидела на старых мостках, уходящих в чёрную воду. Это то самое место, где она столько раз ждала Хоффмана. Пока не оказалось, что всё не так, как она себе напридумывала. Со своими дурацкими стихами… Да пусть они сгорят, никому они не нужны! Где-то вдалеке полыхнула зарница. Ветер порывом взметнул кудри Герды. Она вдруг почувствовала пьянящую радость, адреналин огненной дорожкой пробежал по крови. Герда была частью этой приближающейся грозы. Ну нет. Какое ей дело до его подружек? Пусть делает с ними, что захочет. А её стихи, — их у Росси никто не отнимет. Мой светлый Сероглазый принц, Забуду ли когда то, Зовущий взгляд Из- под ресниц. Всем сердцем Виновата. Я всею Грешною душой Виновна перед Вами. Мой светлый принц, Вы — мой Король С зовущими Глазами… Она беспечно напевала слова своих стихов. Меркуцио вышел из замка, с наслаждением вдыхая холодный воздух, и подставляя ветру своё бледное лицо. Происшествие с Рози Веласкес выбило из колеи. Почему-то ему показалось, что это та самая девушка, что пишет ему стихи. Когда в больнице она призналась, что это не так, Хоффман был слегка обескуражен. Он пожелал Рози скорейшего выздоровления, и поцеловал на прощание, сказав, что они могут остаться друзьями. Конечно, испанка послала его к чëрту. Хоффман сразу знал, что так и будет. Веласкес такая, ей надо либо всё, либо ничего. Но вопрос со стихами оставался до сих пор открытым. Меркуцио уже ночами спать не мог спокойно, его с ума сводила эта загадка. Он шёл мимо Чëрного озера, и вдруг замер на месте, услышав пение. Голос был мягкий и теплый, нежные бархатистый тембр словно поглаживал звуки. У парня табун мурашек пробежал по спине, когда он разобрал слова. Это были стихи из третьего письма. Стихи, которые он уже наизусть выучил. И голос, поющий песню с его стихами, был именно таким, каким Меркуцио его слышал. Хоффманн ощутил уже привычно, как качнулась под ногами земля. И понёсся туда, куда звала и манила песня. Камыши, выше человеческого роста. Старые мостки. Тонкий силуэт девушки застыл около самой воды. Сидит на самом краю, ладони опущены в озеро, пальцы играют с набегающим волнами. Длинные каштановые кудри полощутся по ветру. Глаза полуприкрыты. Поёт. Она, всё время это была она! Меркуцио молчит, не в силах прервать волшебство пения, и слова теснят грудь, боль и восторг одновременно. Гроза подбирается всё ближе. Гром рокочет сердито среди низко опустившихся туч. Герда замолчала. Она по прежнему смотрит куда-то вдаль, она пока не видит Меркуцио. — Ты. Она подскакивает на месте и в ужасе поворачивается к парню. Их взгляды встречаются. Вспышка, разряд. Молния шарахает совсем рядом. Голос Хоффмана тихий, но полон грозовой опасности. — Как ты могла? — Что? Герда непонимающе смотрит на него, пытается прочесть его эмоции. Меркуцио срывается. — Ты писала мне стихи! Его голос звенит натянутой струной. — Да. Герда не отрываясь смотрит в его потемневшие штормовые глаза. — Как ты могла? — Что? Девушка понимает, что твердит одно и тоже слово, словно заезженная пластинка, но не в силах сказать что то ещё. — Росси, почему ТЫ? Герда не понимает, зачем в его голосе столько боли и негодования. Она всё всматривается в его потемневшее лицо, охваченная предчувствием беды. И тихий голос Хоффмана, слова, как пощёчина. — Ты хотела приворожить меня…стихами. — Что?.. В третий раз повторяет девушка, и голос её полон ужаса. Она вдруг выпрямляется во весь рост, щёки её бледнеют добела, вокруг носа и губ образуется синий треугольник. Глаза совершенно чёрные. От горя. — Дурак! Господи, какой же ты дурак, Хоффман!.. Она кричит, и слёзы брызгают из её глаз, смешиваясь с хлесткими бьющими струями начавшегося дождя. Дождь бьёт наотмашь, как слова Меркуцио. — Ты… Она задыхается, приближается к парню. Тот стоит так, словно прирос к этим тёмным старым брёвнам. — Да как ты мог подумать… Чтобы я!.. Герда всё плачет, остановиться невозможно. Её голос срывается. — Я…я просто… Д-дурак… Ты ничего не знаешь… Я…не …хотела приворожить… просто…я …люблю…тебя, Меркуцио Хоффман! Ну …убей меня за это! Буря обрушилась на остров. Гром гремит уже совсем не стесняясь. Ливень стучит отчаянно, словно хочет вколотится в землю. Молнии прошивают низкое небо с землёй. А в ушах Меркуцио звенящая тишина. Что теперь делать? Росси захлёбывается от слёз, низко опустив голову, волосы колышутся, как занавеска, перед её лицом. Он ей в лицо бросил такие обвинения, что сердце её остановилось на секунду. Разве можно говорить, когда в твоё сердце воткнули кинжал? Остро отточенный, нацеленный на убийство своей жертвы. Разве я не истекаю кровью сейчас? Герда бессознательно осматривала одежду Хоффмана. Ей казалось, что на его чёрную куртку брызнули капли её крови из раны. Но я же знала про Китти. Знала, что они встречаются… Но ничего не знала про Рози… — Всё это время я была глупым слепым котёнком, — кричит Герда. — Ты встречался с Рози, этой смуглой красоткой, даже спал с ней, а я — я мечтала о тебе, и думала, что делю тебя только с Китти… Герда захлёбывалась своей болью, смешивая её со слезами. Меркуцио делает шаг к Герде, и сам не понимая, что он, и где, дотрагивается до неё. До её холодной мокрой щеки. Она отшатывается. Молния бьёт, кажется, прямо по ним. Яркая вспышка, и оглушающая темнота. Mission impossible. Это был обычный субботний вечер в Хогсмиде. Компании студентов растекались ручейками по узким деревенским улочкам, будоража весёлым гомоном покой и тишину поселения, и стихийными водоворотами бурлили на главной площади, возле злачных заведений. Излюбленным местом всех компаний, независимо с какого они факультета, — был кабак «Весёлый Роджер». Бусолейцы восседали гордо за центральным столом, и обсуждали подвиги Меркуцио Хоффмана в завоевании им девичьих сердец. Сам виновник торжества скромно сидел во главе собрания, и попивал виски прямо из бутылки. То, что гордая красавица Рози Веласкес совершила попытку отравления из-за него, послужило недостающим до этого штрихом, этаким завершающим мазком в картине под названием «Похититель девичьих сердец». — Конечно, Меркуцио, ты просто мастер разбивать девчонкам сердца, — невозмутимым тоном сказал Лоренцо. — Но мы с тобой договаривались совсем о другом. Пока что я не вижу доказательства того, что Герда Росси потеряла из- за тебя голову, как бедняжка Рози. Меркуцио отодвинул опустевшую бутылку и лениво улыбнулся. — Какие тебе доказательства нужны, Лоренцо? Чтобы Росси тоже выпила наперстянки вместо какао на завтрак, из-за неразделенной любви ко мне? Тысячи громов! Что?! Лоренцо как-то странно улыбался, глядя куда-то за Хоффмана, который сидел спиной ко входу. — А вот сейчас ты сможешь эти доказательства раздобыть, потому что… Все взгляды сидящих за столом бусолейцов невольно устремились к входной двери, где замерла нерешительно девушка. И, да, это, несомненно, была Герда Росси. Ресницы эти слегка дрогнули, когда её взгляд встретился с ошеломлëнным взглядом Меркуцио Хоффмана. — Привет, — небрежно сказала Герда, остановившись прямо напротив блондина.— Меркуцио. Я пришла сказать тебе… Я решила, что не хочу больше с тобой никаких секретов. Я ничего больше не хочу, Меркуцио Хоффман. Всё. Mission impossible, Меркуцио… Росси достала из рюкзака кипу исписанных листов, и небрежно швырнула их в ошеломлëнное лицо Хоффмана. -Это твоё, кстати. Стихи. Можешь быть спокоен. Я больше не напишу для тебя ни строчки. На этом Герда развернулась и направилась к выходу, посреди тишины, потому что все разговоры замерли во время этого диалога Росси и Хоффмана. — Ну, не видать тебе моей гитары, приятель, — довольно промурлыкал итальянец, похлопав Хоффмана по плечу, который опустился на колени, и собирал с пола листки со стихами. — Котик, про какие такие секреты говорила Росси? — ревниво спросила Китти Холмс, подозрительно щуря глаза. — Про это нам вряд ли удастся узнать, котëнок, ведь выудить секрет из Хоффмана — себе дороже, — проворковал нарочно озабоченным тоном Джеральд Крис. — Ты уверена, что действительно хочешь знать всё, что скрывает твой любвеобильный дружок? Кстати, думаю, кое-что нам скажут вот эти письмена, которые наш Меркуцио собирает сейчас с таким трепетом. Меркуцио таким ледяным взглядом посмотрел на склонившихся было к нему Китти и Джерри, что те испуганно отпрянули. -Три тысячи акул в глотку, не будем трогать лучше нашего друга, он что-то слишком нервный сегодня… Китти скривилась, а Лоренцо расхохотался. — Хоффман, стоит признать, Росси только что отомстила тебе за всех девчонок. Похоже, первый раз бросили тебя, а не ты… Остановите Землю. — Герда, проснись! Ну же, проснись, Герда! Когда наконец девушка сумела стряхнуть с себя остатки сна и прозреть, то увидела, что её соседка по спальне, Примула Уайт, толкает её безжалостно в бок своим пухлым кулачком. — Что случилось? — пробормотала Герда. — Сколько времени? — Два часа ночи, Герда… Ну проснись же! Герда села в кровати. Ну, и зачем надо было меня будить? — Хоффман! — торжественно провозгласила Примула таким многозначительным голосом, как будто это имя всё объясняет. — Хоффман?! — Герде это ни о чём не говорило. — Ты разбудила меня, чтобы поговорить о Хоффмане? — Да не о нём, а с ним! — нетерпеливо воскликнула Примула. — С ним? — ошарашенно переспросила Герда. — Святые моллюски! Герда! Меркуцио Хоффман битый час играет на гитаре возле нашего окна, я не понимаю, как он вообще умудряется держаться на метле с гитарой, да ещё так долго! И Примула театральным взмахом руки указала в сторону открытого окна, где виднелось ночное небо, усыпанное звёздами, и чёрный силуэт парня с гитарой. И только сейчас Росси услышала печальные переливы гитарных аккордов, наполняющие ночную тишину, и негромкий бархатный тембр, напевающий что-то знакомое. — Иди уже, успокой своего менестреля, Герда, спать очень хочется! — взмолилась блондинка, нещадно зевая. Пошатываясь со сна, Герда подошла к окну и воззрилась на Меркуцио Хоффмана, поющего у её окна. - Не губы, не глаза. Наверно, прямо в сердце Хочу поцеловать, Чтобы душой согреться… м? Хочешь, правда, Росси?.. Герда во все глаза смотрела на Меркуцио, который пел ей её же стихи. — Может, ты ошибся окном? Спальня Рози Веласкес с другой стороны здания… — задумчиво сказала девушка. Она смотрела на Меркуцио, который устроился на подоконнике со своей гитарой, и теперь перебирал струны, глядя на неё каким-то отчаянным взглядом. Герда забралась на подоконник, и села рядом, уткнувшись подбородком в свои колени. Меркуцио ощутил, что его корабли возвращаются в родную гавань. Росси, зачем тебе это? Зачем ты так смотришь на меня, словно я всё, что тебе нужно в этой жизни?.. Меркуцио Хоффман никогда не задумывался о вопросах бытия. Он был здесь и сейчас, и этого было достаточно. За него решала его древняя фамилия, его звёздное имя, его тяжёлый фамильный серебряный перстень на пальце. Он никогда не думал о том, каково это — быть просто Меркуцио. Возле его имени всегда подразумевался титул. А Росси …была, наверное, просто Росси. Должно было так быть. Она же просто смешная девчонка с неряшливой копной волос на голове. Но почему-то это не работало. Что- то не сходилось в этой безупречной теории. Он действительно был таким, каким его видели. Как бы это и не бесило некоторых. Завидуйте молча. Но всё это переставало работать, когда дело касалось Герды Росси. Рядом с ней все стены его аристократического высокомерия, воздвигнутые на бетонном фундаменте Хоффмановской гордыни, не то чтобы рушились. Они как бы переставали существовать. Росси просто проходила, не замечая, сквозь то, обо что расшибали лбы все остальные. Она словно видела в Меркуцио что- то совсем, совсем другое, не то, что демонстрировалось так упорно в течение долгих лет. Она видела его под каким- то волшебным ракурсом, и это её восприятие Хоффмана совершенно выбивало его из привычной колеи. Она ломала систему, она пускала под откос весь здравый смысл, она не стала играть по старым правилам, она создала какие-то свои правила… Росси написала все правила заново. Нет. Она просто создала другую игру. Остановите Землю… Когда она так смотрит этим своими карими глазами, похожими на осенние озёра с тёмной водой, в которых мерцают золотые искры опавших листьев, и этот её взгляд, он хуже Бомбарды, он абсолютно, совершенно разносит к чертям все защитные барьеры, которые годами возводил вокруг себя Хоффман. И он понимает, что больше не хочет ничего больше. Только быть рядом с этой девчонкой, что писала ему такие отчаянные стихи… Герда. В твоих глазах Тот вечный серый дождь. В твоих руках Весь мир мой. Ты поймёшь. Я слышу, как дышишь. Я бегу. Я ненавижу, ненавижу! Не …могу. Я не могу, Я задыхаюсь. Без тебя! Я выбираю эту боль. Убей меня. Мне без тебя Не надо стало ничего. Ты весь мой мир. Меркуцио. Бери меня всего. Скажи, что это? Что растёт внутри меня? В моей крови? И в моих венах? Так пьяня… Я весь в огне, Я словно В плавящем бреду. Остановите землю, Я сойду… Ты слышишь, Я схожу с тобой с ума. Ты мой кошмар. Ты мои пытки. Ты чума. Я за тебя, похоже, В ад без слов пойду. Остановите землю! Я сойду! Вместе. Наверное, Нет, точно — Нам конец. Нам не сдержать Навстречу рвущихся сердец. Ни адский ад, Ни Ангелы его Не остановят, Не изменят ничего! И с каждой ночью, С каждым новым днём Все мысли и все чувства Об одном. Остановите землю. Мы сойдём…