Экстренная линия Кишибе Рохана

      — Отве-еть же мне-е-е, Киши-ибе-е! — борясь со сводящей с ума скукой, она растягивала слова, меняла высоту и тональность голоса в течение фразы, хрипела, визжала… В общем, делала всё, чтобы тот, кто будет слушать её голосовые сообщения подумал, что она умирает.       Сегодня в школе она решила Рохана не трогать — всё-таки, она сама была виновата в том, что он сбросил вчерашний звонок, и девушка прекрасно это понимала.       Ей казалось… Нет, она надеялась, что он был в бешенстве — просто никак этого не показывал.       Рохан никогда ей не нравился. Заносчивый, высокомерный, грубый и до скрипа идеальный — как человек с такими характеристиками мог бы стать ей другом? Или хоть кому-то. Да никак. Больше её удивляло, как он вообще мог входить в студсовет? И более того — быть старостой в их классе. А если брать ещё больше — как он мог стать в столь юном возрасте довольно популярным мангакой?       Вопросов в ее голове, касаемо личности Кишибе, всегда водилось много. Не то, чтобы она его ненавидела — точно не сейчас, когда Рохан немного остепенился, замкнулся в себе и своих делах и влезал в конфликты только если его очень настойчиво в них затягивать.       «Становится нормальным… Скучно.» — анализировала она своё отношение к Кишибе на уроке японского. Со средней школы пыл их взаимной ненависти поутих и из пожарища, дотягивающегося до всех, кто находился рядом, остались только еле-еле тлеющие угольки.       Она его не ненавидела, но питала глубокую неприязнь. Отторжение она всегда выражала двумя способами: презренный взгляд и издёвки. Может, если бы не случайно ставший ей другом Хигашиката Джоске, то она примкнула бы к какой-нибудь банде хулиганов, задирала бы слабых и держала школу в страхе…       «Главное, что он бы меня боялся!» — школьница перевела взгляд на Рохана, делающего пометки в уже новой тетради.       Но, кажется, он ничего не боится.       «Или он просто… вообще ничего не чувствует.»       Безэмоциональность Кишибе — одна из тех вещей, которую она ненавидела в нём больше всего. Единственный вариант, когда он выражал хоть какие-то эмоции — когда он выходил из себя. И она не могла отказать себе в удовольствии эксплуатировать эту прореху в его ледяной броне.       Но сейчас ей не до этого. Она не смогла сдержаться вчера, в результате чего потеряла ещё один день работы над проектом. Пусть на него и был выделен месяц… Но ведь не просто так. И время неумолимо шло.       — «Здравствуйте. Это дом Кишибе Рохана…»       — Да ну ёб твою мать!       Становилось совсем не смешно. Она звонит пятый раз за день с того момента, как вернулась со школы, но ни на один звонок ещё не было получено ответа. Девушка злилась на Кишибе за детские игры, за мелочную гордость, которая удерживала его от того, чтобы поднять трубку. Но понимала, что её вина в поведении одноклассника тоже есть — и от этого становилось ещё более мерзко. Конечно же, она спрячет это чувство поглубже в себя, чтобы даже она забыла, что позволила себе чувствовать вину и сожаление в ситуации, связанной с Роханом. Пусть он продолжает видеть только её ухмылку и слышать насмешливый голос — видеть нечто большее, чем её поверхностный образ ему непозволительно.       Механически она прожала всё тот же набор цифр. Она засиделась допоздна, голова заметно потяжела, фонари на улице давно зажглись — дверь, в которую она так настойчиво стучала, оставалась запертой.       Она прикрыла глаза и зевнула. Размеренные гудки в её мыслях приобрели вид пресловутых овечек, прыгающих через забор:       — Би-ип… Раз овечка.       — Би-ип… Два овечка.       — Би-ип… Три овечка.       «Я сейчас усну… И буду минут сорок храпеть Рохану в голосовое сообщение… Или на сколько там рассчитаны они… Засорю ему всю память в телефоне… Хе-хе… Так ему и надо…»       Она еще раз зевнула, теперь уже пошире, и упала на подушку, упираясь щекой в телефонную трубку.       — Алло? Это дом Кишибе Рохана.       — …рад, что вы позвонили… но идите нахуй… — сонно промямлила она, чуть удобнее устраиваясь в кровати.       — Алло? — повторил голос из телефона чуть громче.       В первый раз она подумала, что ей показалось, но сейчас она достаточно отчетливо услышала прохладное «алло».       Она сразу же подскочила с подушки и вытерла накапавшую на телефонную трубку слюну.       — Кишибе?.. Ты че мне звонишь?..       — Я понял…       — Стой, стой! — воскликнула девушка, расслышавшая среди шорохов в динамике щелчок, говорящий о намерениях человека по ту сторону провода положить трубку. — Я просто чуть не уснула…       — Ближе к делу. Или я пошёл.       Она потерла переносицу, одними губами произнося проклятия, обращенные в сторону надменного одноклассника, которому никогда не было дела ни до кого, кроме себя самого. А сейчас, когда она, считай, только проснулась, такое отношение не просто подбешивало, а натурально выводило из себя.       — Обязанности. Как делим обязанности. Мне плевать, справедливо ты их разделишь или нет, сложная достанется мне часть или нет. Просто договариваемся, кто что делает.       — А…       — И нет, ты не можешь всё сделать сам.       Сейчас вдаваться в подробности её упёртости девушке не хотелось, но и чуть ли не впервые она порадовалась тому, что понимала — Кишибе расспрашивать и не будет.       Рохан поджал губы и выругался, убирая трубку подальше, чтобы не было слышно его минутного проявления эмоций. Звонок, длящийся от силы две минуты, уже порядком выводил его из себя — его время отнимают просто так, его перебивают… Над ним попросту издеваются! …       — Предлагаю так…       Кишибе вкратце обрисовал план работы — настолько вкратце, что её попытки до него дозвониться по длительности превосходили его объяснение раз в десять.       — Понятно. — устало вставила своё слово она, когда Рохан закончил описание её части работы.       Девушка повесила трубку, лишая Кишибе такой привлекательной возможности вновь первым поставить точку в разговоре — а ведь он это очень любил.       Говорят, чтобы крепче спалось, в комнате должно быть немного прохладно — холодок, которым повеяло от молчаливого гнева Рохана, привёл температуру в небольшой спальне в оптимальное состояние, и школьница крепко и сладко уснула, не видя никаких сновидений.