look of the stranger

Дамиано помнил Вик с давних пор. Не так долго, как Томас или Вероника, но давно. Тогда они все были другими, и правильно — все люди со временем меняются: даже Итан, который скрывает глубокие перемены, даже Том, который выставляет напоказ лишь мельчайшие изменения. Но только вариации Виктории цепляли его больше всего. Когда её светлые волосы походили на плавные волны Тибра, она носила цветастые рубашки и завязывала их узелком на талии. Ходя в них, она собрала их группу, и она совершала первые вылазки на улицы солнечного Рима. Дамиано помнил, какие изменения потерпела его личность, чтобы подойти в рок-группу, чтобы не быть «попсовым», как выразилась Виктория. В тот первый раз он ушёл, чтобы вернуться и всё-таки завладеть её заинтересованым взглядом. В то незабываемое лето Давид вышел за порог лицея и никогда больше не возвращался, потому что знал, что его место рядом с девушкой с басом в руках. Girls bite back — твердила надпись на её басе. О да, это было про неё уже тогда, когда он пытался делиться с ней своей зрелостью, хотя сам ещё был зелен. А она надевала шляпы с широкими полями, таинственно скрывающими её пронзительный взгляд. А он влюбился сразу и бесповоротно. Когда уговорил её, что он не какой-то там маньяк и может проводить её до дома. В тот вечер их звонкий смех слышался тут и там: на главных улицах и закаулках Рима, а потом и над водой. Прелестный мостик пролегал через приток Тибра, чья водная гладь очаровательно отражала уходившее в закат солнце. — Покажи свои глаза, Виктория. Она легким движением сняла шляпу и, чуть подпрыгнув, натянула на его голову. Теперь малиновый закат, что был за его спиной, отражался в её глазах. Оказалось, глаза у неё совсем особенные, ни на чьи больше не похожие. Необыкновенные, поразительные. По краю радужной оболочки очень тёмное серое кольцо, а сама она такая светлая, что даже не разобрать, серая или голубая. В этих чудных глазах путались прощальные солнечные лучи, и в те моменты от них было совершенно невозможно оторваться. Конечно, Дамиано видел их и раньше, но почему-то именно в эту секунду ему захотелось прикоснуться своими губами к её — таким чувственным и манящим. У порога её дома им совсем не хотелось расставаться, и тогда он совершил это... Ощутил её губы — живые, тёплые. Восхитительная лёгкость овладела телом, а она, казалось, лишь на мгновение смутившись, бросила короткое «ciao» и, сверкнув глазами, скрылась за дверью. А шляпу она так и не забрала. Спустя года Дамиано думал, вероятно, специально. С их первым туром она срезала волосы под каре и стала рисовать стрелки тушью чётче. И рисовала ему, потому что «он в этом ничегошеньки не смыслит» . Её аккуратные движения около его век были отнюдь не такими несдержанными и порывистыми, как обычно. Так Вик касалась струн баса в самых трогательных мелодиях. В то время они часто целовались на крышах домов. В самых разных местах, в самую разную погоду и на самых разных крышах. Так случалось, потому что Виктория учила Дамиано смотреть на облака. Она вечно на них заглядывалась, и вот, в очередной раз, когда Вик возвела взор в небо, Давид спросил: — Зачем тебе вечно озираться на небо, Виктория? — Mi stupisci di nuovo, Дамиано. И к чему он озвучил этот вопрос на свою голову? Виктория схватилась тонкими пальчиками его за широкую ладонь и повела на ближайшую доступную крышу. — Видишь то облако? Тебе наверняка кажется, что оно ползёт по небу катастрофически медленно, правда? Но в этом его скрытая сила, поверь. А ещё облака бывают перистые, кучевые, слоистые и дождевые, представляешь? И смешанные бывают. И ни одно не похоже на другое, вот совсем. Все различаются, — она повернула на него голову, и Дамиано незамедлительно закивал. А затем Де Анжелис взорвалась хохотом. — А теперь взгляни на то облако, которое я показала первым. Он послушно сдвинул зрачки на место, где последний раз видел пушистое облако. Там отливало бесконечной голубизной небо. Чистое небо. — Я же говорила о скрытой силе, так? — сказала она, увидев его замешательство. — Да ты специально меня заболтала! — притворно возмутился Дамиано. На лице собеседницы сверкала сводящая с ума улыбка. Яркая, живая, насмешливая. И Давид защекотал её под рёбрами. Короткие волосы взметнулись, девушка, задыхаясь, захохтала. — Ricezione sporca, Д-Дамиано, — пыталась выговорить она, заливисто смеясь. — Сто-оп! А потом, не успев отдышаться, Дамиано поцеловал её в губы. В сотый раз как в первый. А на облака смотреть по-долгу он так и не научился. К переломному моменту в жизни всех четверых ребят — евровидению — волосы Виктории отрасли. Дамиано помнил, как они щекотали его лицо, когда он обнимал её со спины и пытался подыграть на басе. Но только мешал. Она пихала его точеными локотками, а он лишь смеялся в ответ, рвано вдыхая запах пшеничных волос. Без возможности до предела наполнить лёгкие этим ароматом. Они расставались и сходились в свои странные отношения снова и снова, раз за разом заставляя друг друга пребывать в экстазе, а потом — как с обрыва в ледяную воду — ощущать давящую досаду. И вновь она просила у него сигареты, оперевшись на перила его балкона в его растянутой футболке где-то в пять утра. — Просто скажи, что тебе понравилось, если это было хорошо, детка. — Ты же знаешь, никогда не называй меня «детка». О да, она не «детка» и не «малышка», и вообще никаких умилительных прозвищ. 5 утра, и нам так хорошо, что даже страшно. Давай же попробуем снова. Только я не заслуживаю тебя, ведь ты бриллиант! Дамиано все говорили, что он — как огонь. Что ж, допустим, что так. А Виктория была ветром. Все его мысли были закручены на ней. Вместе — сокрушительно быстро рапространяющийся пожар, только б не сгореть в нём самим. Но вот опять они встречались там, где всегда есть надежда. Буйство света, бессмертного рок-н-рола и толпы людей, и Дамиано заново проживает всю гамму эмоций. Того, что творится на сцене — не хватает. Он ловит слегка безумный взгляд Вик. Да. Может, это и есть любовь?