Просто ломается

      В какой-то момент Коу просто ломается.       Мысль, что он со всем справится и сможет найти решение для всех-всех-всех проблем (которых навалилось выше крыши), звучит в его голове всё более и более неуверенно, пока совсем не затихает. Спасти Нэнэ, которой осталось жить совсем ничего, а также Мицубу, который умирает в третий раз, почти четвёртый (когда на его глазах начал распадаться на части из-за того, что отказывался есть нечисть, так как он человек), кажется уже невозможным. Он не знает, что делать. Не знает.       Есть ли смысл в слепой надежде, когда она не приносит плоды, а своей самонадеянностью лишь всё разрушает?

Был ли смысл вообще всё это обещать?

      Каждый раз, видя Ясиро или Соскэ, он испытывает лишь пожирающую изнутри тревожность, ведь он так ничего и не придумал. Пообещать — дело секундное. Каждый раз, когда Коу видит, что кто-то в беде, он даже не задумывается о том, чтобы не предложить помочь и клятвенно заверить, что он точно справится и сможет это сделать. Потому что это правильно.       А вот пытаться исполнить данные обещания, биться головой об стену без результата, искать, что можно сделать, ничего не находить и испытывать ужаснейшее чувство вины — дело, которое длится уже несколько месяцев и, похоже, не торопится заканчиваться.

Потому что он никогда не сможет никого спасти. Он просто ребёнок, который возомнил о себе слишком многое.

      Желудок скручивает в спазме от тревоги, и он едва успевает добежать до унитаза и поднять крышку прямо перед тем, как его выворачивает наизнанку: сперва съеденным ужином, склизким комком макарон с разжëванными волокнами курицы, а затем – желчью. Руки, опирающиеся на прохладный фаянс, мелко дрожат, сжимают ободок до побеления костяшек, пока не расслабляются и не опускаются безвольно на пол. Мерзко. Страшно. Больно.       — Коу, у тебя всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает Теру, приоткрывая дверь, которую он забыл закрыть. Невыспавшийся, в мятой футболке и без тапочек, он пытается продраться сквозь пелену недосыпа и усталости от заказов на экзорцизм, чтобы понять, что происходит. — Съел что-то не то или переволновался? Мне позвонить в скорую?       — Нет, нет, всё в порядке, — по привычке отнекивается Коу, стряхивая рукой со рта остатки рвоты и морщась от отвратительного вкуса желчи, разъедающего полость. — Не надо...       Он уже захлёбывается в море невыполнимых обещаний, и тянуть за собой брата он не должен. Хотя очень хочется. Господи, как же хочется, чтобы кто-то был с ним и помог, разделил этот груз и взял часть ответственности на себя, подсказал, что делать!..       Только так нельзя.       Он спиной чувствует, как брат переживает, потому что искренне его любит и ему больно видеть младшего в таком состоянии, и у Коу сердце болезненно сжимается, просит: «Ну расскажи ему! Он точно сможет что-то придумать!». Он оборачивается. И когда видит Теру, сидящего на корточках рядом с ним, хрупкий сосуд его самообладания трескается. Нет, он всегда был разбитым и нелепо склеенным скотчем, но взгляд на брата просто доламывает и заставляет разрыдаться от беспомощности в безмолвной мольбе помочь.

Потому что он не справляется.