Второй шанс на Диснейленд

В ушах стоял пронзительный, полный страха, боли и отчаяния крик Игоря. Последнее, что успел увидеть Костя перед тем, как глаза застила багряная пелена, было непонятно откуда взявшееся, растерянное лицо сына. Тогда ему показалось это правильным, перед смертью человек либо видит всю жизнь, пробежавшую перед глазами, либо думает о каком-то конкретном, горячо любимом и близком человеке. Как же он теперь? Успела только мелькнуть мысль, как в груди нестерпимо запекло, боль разрасталась и ширилась, ни вдохнуть, ни выдохнуть он уже не мог, оставалось только хватать ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Сколько всего Костя не успел. Он не доиграл с Игорьком партию, не увидел его выпускником с ярком лентой через плечо, не смог, по-отечески усмехнувшись, выдать на карманные перед восьмым марта чуть больше обычного, понимая, что тот будет покупать своей девочке цветы. Так и не скрыл наворачивающие слёзы на присяге и не помог обмыть первые курсантские погоны. А самое главное, не свозил его в Диснейленд. Просто отмахнулся от детской мечты, загруженный взрослыми и, как ему казалось, более важными делами и проблемами. Надо было хоть раз в жизни поступиться с принципами, взять несколько затянутых резинками пачек купюр, их пропажи точно в такой суматохе никто бы не заметил, да и сам он был бы жив. И на стиралку, и на поездку бы хватило. Точно, Диснейленд. Если выживу, точно поедем, попытался прошептать Костя, чувствуя, как намокает алым цветом майка, и упал навзничь, надеясь, что Игорь был лишь предсмертной галлюцинацией и не видел, как бесславно погиб его папа.

***

В тот момент на Игоря смотреть было страшно: испуганные, огромные глаза ребёнка, которому выпала участь видеть, как умирает любимый родитель. Что может быть страшнее? Федя, пробежавший мимо, даже не сразу его заметил, просто не ожидал здесь увидеть. — Скорую, остолопы! Скорую вызывайте, — он метался между Юрой и Костей, пытаясь понять, можно ли кому-то из них помочь, когда Игорь опустился рядом с отцом и вцепился в его куртку, прижимаясь к заливающейся кровью груди. Казалось, он прислушивается, ловит каждое биение сердца и хриплый, свистящий вздох, таящийся в чужой груди. Пачкаясь в отцовской крови, он пытался прикрыть пулевое, но вскоре обессиленно опустил руки. Игорь не рыдал в голос, но тихонечко скулил, не в силах как-то помочь, наблюдая, как стекленеет отцовский взгляд. — П-пап, пожал-луйста, папуль, не ум-мирай, — икая от истерики, шептал он, не замечая, как вокруг него носятся бойцы спец подразделения и останавливаются врачи с носилками. — Не нужен мне никакой Диснейленд, папуль, пожалуйста, это я, я патрон вытащил, пап, я виноват… — Игорь, Игорёш, — запричитал Федя, пытаясь оторвать мальчишеские руки от отцовской куртки. — Его везут в больницу, всё хорошо, слышишь? Пусти, врачам нужно отвезти его в больницу. Сам чуть не плача, Прокопенко развернул к себе крестника и обхватил его лицо руками, заставляя на себя посмотреть. Чем они заслужили столько? Где провинились, что у него самого сегодня забрали двух друзей, готовых прикрыть спину, а этот мальчонка потерял последнего родного человека на всём белом свете. Судорожно сжавшиеся пальцы на миг ослабли, и этого хватило, чтобы вытащить рукав и наконец-то позволить врачам сделать их работу. — Всё будет хорошо, Игорёк, не дрейфь, — шептал мужчина, прижав Игоря к себе и чувствуя, как мокреет рубашка на груди. Уложив ладонь на вихрастый затылок, Прокопенко старался успокоить Грома и успокоиться самому. Этому мальку сейчас нужен взрослый, который точно скажет, что всё наладится, но кто скажет это самому Феде. Врачи, оставшиеся около Юры, коротко отрицательно кивнули и, погрузив его на носилки, закрыли с головой. Мужчина прижал Игоря к себе ещё крепче, только бы тот не увидел, не повернул головы и не заметил Смирнова. Они долго сидели на полу в окружении нескольких луж крови, запятнаных ею купюр и пистолетных гильз. Тихонько качая Игоря в попытке успокоить и убаюкать, Федя и сам впал в некий транс, из которого его выдернул Клубникин, аккуратно сжав плечо. Необходимо было уходить, дать ребятам сделать свою работу, хотя что именно здесь произошло было и без дополнительных экспертиз ясно. На Хмурову в костюме Анубиса Прокопенко даже не обратил внимания, его взгляд не остановился на неподвижно лежащем теле, он был прикован к по-мертвецки бледному Игорю, нетвердо шагающему рядом. Где-то вдалеке были слышны мигалки и спецсигналы экстренных служб, и оставалось молиться, чтобы умелые руки врачей сотворили чудо, вернув им отца и друга. Доехали домой они только через несколько часов, оставлять Игоря одного было жестоко, поэтому поехали сразу к Прокопенко. Волновать Леночку нельзя было ни в коем случае, но выбора не оставалось — ехать в Громовскую квартиру не было ни моральных сил, ни желания. Федя всегда знал, что жена у него золотая, но за то, как она отреагировала на их появление, он готов был всю оставшуюся жизнь молиться на неё и носить на руках. Раздев Игоря и свалив кучей грязную одежду в прихожей, она мокрым полотенцем стёрла все кровавые разводы, оставшиеся на руках и лице, удостоверилась, что сам он не пострадал, умыла, замотала в плед и сунула в руки огромную кружку приторно-сладкого чая. Наблюдая за этим, Федя только стоял, обессиленно пустив руки, но стоило только ей на секундочку присесть и тяжело вздохнуть на тянущую поясницу, он отмер, принявшись помогать. Совсем скоро Игоря уложили спать, тот так и не сказал ни слова, просто замолчал, почти не реагируя на их вопросы и увещевания. Ещё недавно задорный и чуть нахальный мальчишеский взгляд потух, а сам он сдулся, будто воздушный шарик. — Чёртовы идиоты устроили дуэль! — чуть не плакал Федя, когда они остались с Леной одни на кухне, освещаемые лишь тусклой лампочкой из вытяжки. — Зачем? Деньги не поделили? Так их там целая гора. А Игорь теперь как? Он же не перенесёт, сначала Марина, а теперь ещё и Костя. Как мы будем? С кухни едва слышно доносился запах валерьянки, Игорь, завернувшись в одеяло с головой, слушал взрослый разговор. Всё вокруг казалось иллюзорным, будто ненастоящим, ему очень хотелось верить в то, что всё происходящее просто кошмар. Он лежит дома с температурой, ждёт папу из аптеки с лекарством, которое точно-точно ему поможет и вылечит. И тогда всё наладится: они будут вместе проводить вечера, утром завтракать чуть подгоревшей яичницей, и сам Игорь никогда не будет жаловаться на то, что папа не пришёл на очередные соревнования или забыл про родительское собрание. Подушка стала совсем мокрой, противно холодила щёку, тихонько давя всхлипы, Игорь совсем не заметил, как на кухне погас свет и в квартире стало тихо. Рядом с ним прогнулся диван, и он почувствовал, как кто-то стал ласково гладить его поверх одеяла. Комок, в который он свернулся, чуть повернулся, приваливаясь к кому-то, и на поверхности появилось зарёванное детское личико. — Костя выкарабкается, Игорёк, — Федя говорил это голосом тихим и сломленным, совсем не похожим на его привычный громкий и всегда оптимистичный тон. — Попробуй поспать.

***

Пробуждение далось нелегко. Разлепив глаза, Костя тут же об этом пожалел. Яркий свет из окна болезненно резанул, ослепил на несколько мгновений, заставляя зажмуриться и недовольно вздохнуть. Попытавшись поднять руку, чтобы прикрыть глаза, мужчина ощутил на ней какие-то трубки, и тут же неприятно дёрнулась игла катетера в сгибе локтя. Стянув с лица кислородную маску, Костя попытался глубоко вдохнуть, но лёгкие обожгло огнëм, правую сторону груди будто снова прострелили. Закашлявшись, он ненароком подумал о том, сейчас выхаркает вместе с какой-то слизью собственные внутренности. Наркоз всё ещё действовал, голова была словно свинцовой, лежала недвижимым грузом на подушке. Мысли двигались лениво, перетекали одна в другую, и Костя совершенно не контролировал этот поток сознания, но все они были об Игоре. Ему стоило оказаться на грани жизни и смерти, чтобы понять одну простую истину — он плохой отец. Эта мысль настолько ярко вспыхнула в его голове, что он рефлекторно зажмурился, пытаясь сдержать жжение в заслезившихся глазах. Если бы его не стало, что запомнил бы Игорь? Одинокие ночи, когда некому рассказать сказку и приголубить? Тоску по постоянно отсутствующему отцу? Чувство зависти, когда родители других детей пришли на соревнования по шахматам, а папа забыл? Разрушение мечты о Диснейленде? А сколько всего сам Костя сейчас не вспомнит, даже не придаст значения мелочам, которые снова и снова заставляли детское сердце разбиваться. Совесть проснулась, воспряла и затопила таким стыдом, что хотелось удавиться. Каждый обиженный зырк исподлобья, каждая сдерживаемая слезинка и восхищённый, абсолютно любящий, несмотря ни на что, взгляд Игорька. Всё это ударило под дых и оставило абсолютно опустошенным. Когда он уходил вечером из дома, Игорь просил не бросать его в выходной, не срываться на эту осточертевшую работу, смотрел побитой собакой, внутренне надеясь, что отец хоть когда-нибудь выберет его, а не преступников. Игорьку уже двенадцать, совсем скоро в свои права вступит переходный возраст, и его ласковый, добрый мальчик сможет прийти к простому выводу — чтобы привлечь внимание отца, нужно стать одним из тех самых преступников, постоянно занимающих его мысли и время. Этого допустить никак было нельзя. Он любил сына всем своим очерствевшим сердцем, любил как мог и как когда-то любили его. Костя заботился о том, чтобы Игорю было во что одеться, что поесть и где поспать в тепле, на остальное сил и времени просто не хватало. В этом и была его главная ошибка — он настолько погрузился в обеспечение минимальных условий жизни для сына, что совсем забыл о том, что приносит Игорю радость. В городе преступников и откровенных подонков никогда меньше не станет, сколько бы он не проводил на работе и не ловил их, пытаясь наказать. А у Игоря детство одно, и Костя уже достаточно пропустил, чтобы наконец-то переоценить приоритеты. Держать себя в сознании оказалось слишком тяжело, а из медсестер никто заглядывать не спешил, так что Костя позволил себе снова заснуть, ненадолго забыться. Первым, что он увидел, открыв глаза в следующий раз, была знакомая до боли вихрастая макушка, сиротливо жавшаяся к руке. Костя тяжело моргнул, не совсем понимая, как Игорь мог здесь оказаться. — Игорь … — произнëс он. Точнее, попытался, но получилось только просипеть что невразумительное: — …Их-хорь, — горло совсем охрипло. — Костя, чтоб черти тебя… — Федя, тут же Игорь. — Никогда больше так не делай, — облегченно выдохнул Федя, впившись пальцами в Громовское плечо. — Ты меня слышишь? Никогда! Все эти увещевания и претензии Константин слышал уже тысячу раз, но впервые в жизни заметил, как судорожно дрожал чужой подбородок и заострились морщины на лбу. Нет, он не просто плохой отец. Он и друг никудышный. Вместо того, чтобы проводить время с беременной женой, Федя вынужден нянчить и Игоря, и самого Костю, прикрывая его задницу перед начальством и законом. Смотреть на Лену не было сил — ей волноваться точно нельзя, а вот она, стоит, будто ни в чем не бывало, около его койки и внимательным профессиональным взглядом окидывает палату и установленные капельницы. Стоило взрослым замолчать, Игорь, словно только сейчас очнувшись, кинулся отцу на грудь, судорожно стискивая его в объятиях. Охнув и прижав к себе сына в ответ с не меньшей силой, Костя даже не подумал о том, что швы могут снова начать кровить или о других последствиях. В данный конкретный момент он должен был доказать и себе, и Игорю, что он живой и выкарабкался из очередной передряги. — Пап, — Игорь напоминал потерянного котёнка, даже обычно растрепанные в беспорядке вихры будто поникли, он жался к отцу, тихо всхлипывая от облегчения, накрывшего с головой. — Это я виноват, во всём виноват, прости-прости-прости, — зачастил он, измазывая больничную рубашку слезами и стискивая ее в руках. — Игорь, — нахмурился мужчина, пытаясь понять, о чём тот говорит. — Горь, ты о чём? — Это я патрон вытащил, я, пап, — спрятав лицо, мальчишка всячески отворачивался, никак не желая поднять головы. Костя лишь недоумённо глянул на замерших рядом Прокопенко, не совсем понимая, почему сын извиняется. Только несколько мгновений раздумий всё же помогли это понять, и мужчина вдруг улыбнулся, попытался засмеяться, но тут же зашёлся надрывным кашлем. Игорь испуганно отскочил, метнувшись к одной из авосек с продуктами, и достал бутылку воды. — Вот держи, — он сунул отцу стеклянную бутылку Ессентуков. — Мы просто хотели проверить, пап, я честно не хотел, — продолжал виниться Игорь. — Это удар по моему самолюбию, Федь, прямо ниже пояса, — усмехнулся Костя, присасываясь к бутылке с водой, пить хотелось адски. Он пил захлебываясь, ещё немного, и снова сорвётся на кашель, но потревоженное горло наконец-то успокоилось. — Ну как же… — начал Игорь, но его прервали: — Игорь, я никогда не пошёл бы на дело с неполным комплектом патронов. К тому же там была возможность обзавестись новыми. Ты ни в чём не виноват, запомни это раз и навсегда, — прижавшись сухими потрескавшимися губами к чужому лбу, весомо заявил Костя. — Это ты меня прости. В который раз тебя оставил и уехал. Не буду давать невыполнимых обещаний, но очень постараюсь, чтобы такое больше не повторилось. А к табельному больше не подходи, нечего по моим вещам шариться. — А когда ты домой вернёшься? — с надеждой в голосе произнёс Игорь, уже готовый прямо сейчас собирать привезённые продукты обратно в пакеты и авоськи и отвезти отца домой. — Несколько недель минимум, — тяжело вздохнул Костя. — Федь, можно же, чтобы Игорь… — Можно-можно, — даже не дал договорить Федя. — Он и так у нас уже почти прописался. Да и Леночке сейчас лишняя пара мужских рук не помешает, я не засиживаюсь на работе, как ты, но всё же определённый рабочий график имеется. Прибившись к отцу, Игорь ещё долго не хотел слезать с больничной кровати, как ни в чем не бывало уютно устроившись под боком и даже успев задремать. Его нескладная, вытянувшаяся за последние несколько месяцев фигура с трудом помещалась на койке, острые колени то и дело ощутимо тыкались Косте под бок, но в этом было какое-то своё очарование момента. Когда-то давно крохотный Игорь, помещающийся у отца на груди, также нещадно избивал его рёбра по ночам, ворочаясь между ним и мамой. Мельком Костя отметил, что штаны сыну уже коротки, и хорошо бы купить новые. Взрослые ещё долго что-то обсуждали, замалчивая некоторые слова и многозначительно переглядываясь, но всё это было для Игоря уже совсем неважно. Отец мягко поглаживал по спине, тепло выдыхал в затылок, возле уха мерно стучало сердце, и это был лучший момент для мальчишки за последнее время. Отец был рядом без возможности куда-то сорваться по первому звонку и вновь подставиться под пули. Нельзя было такому радоваться, папу ранили, причём серьёзно, но мальчишке было впервые за долгое время спокойно. — Игорь, — его тихонечко потрясли за плечо. — Пора уходить, — теть Лена ласково улыбнулась, тяжело поднимаясь со стула и придерживая поясницу. — Я никуда не пойду, — закапризничал вдруг он, ещё ближе прижимаясь к отцу. — Мне нужно отдохнуть, угорëк, — совсем тихо произнëс Костя, хотя у самого кошки на душе скребли. — Чем быстрее поправлюсь, тем быстрее вернусь домой. — А можно я завтра приеду? — с надеждой в голосе спросил Игорь, поднимая помятое и чуть заплаканное личико. — Давай ты не будешь пропускать школу, — многозначительно глянул на сына Костя. — На выходных приезжай и шахматы привози, мы партию не доиграли. — Хорошо, — тихо выдохнул Игорь. Он встал с койки, рукой зачесал волосы назад и снова порывисто прижался к отцу: — Выздоравливай поскорее, пожалуйста. — Я очень постараюсь, — также ответил Костя.

***

Вытащить Игоря из отцовской палаты оказалось той ещё задачкой. И если в первый вечер Прокопенко успешно с ней справились, то потом Гром бегал к отцу чуть ли не каждый день после школы. Медсестры поначалу возмущались, что ребёнок бегает беспризорным, но после попривыкли к спокойному и аккуратному Игорю. Тот, проскользнув мимо охраны и главного поста, тут же нырял к отцу наперевес с полным чего-нибудь съестного рюкзаком. — Как заказывал, — счастливо улыбнулся Игорь, протягиваю отцу чуть помявшийся свëрток с шавермой и замотанную в полотенце плошку с пельменями. — Угорëк, спас, — вгрызаясь в шаверму, произнëс Костя и тут же почувствовал, как по подбородку потëк соус. — Преснятина ужасная, не наедаюсь совсем. — На, — Игорь протянул салфетку и уже начал расставлять фигуры на доске. Отец только кивнул в благодарность. — Что в школе было интересного? — На физре сегодня нормативы сдавали, я целых семь раз правильно подтянулся, — Игорь поставил руки в бока и выпятил грудь, гордясь достижением. — Предложили на значок ГТО сдать, но это надо будет в какую-то другую школу ехать. — Поезжай, у меня этих значков на каждый возраст. Может, пригодится потом. Об этом ещё рано, конечно, думать, но в университетах спортсменов очень любят, особенно если этому доказательства есть. — Я тогда к тебе приехать не смогу, — задумчиво закусил губу Игорь, делая первый ход пешкой. — Со мной ничего страшного не случится, а за золотой значок… Не знаю, помнишь, ты плеер новый хотел? — заискивающе глянул на сына Костя, заметив, как у того загорелись глаза. — Правда? — Правда-правда, — подтвердил Костя, тут же включаясь в очередную шахматную баталию. Игорь готов был ночевать у него в палате, жадно впитывая каждую минуту, проведённую с отцом. Но ему надо было спать, ходить в школу и делать уроки хотя бы по некоторым предметам, да и прогулки с Игнатом никто не отменял, Косте не хотелось привязывать к себе сына, так что ещё в первые дни они условились о том, что играть в шахматы они будут на время, которое Игорь будет проводить в больнице. Чем больше он выигрывал, тем дольше мог оставаться, логика была абсолютно проста. — Сколько раз я тебе говорил, что ты так подставляешься, — играючи снеся чужого коня, заявил Костя. — А кто тебе сказал, что я подставляюсь, — с абсолютно довольным видом Игорь поставил мат и сладко потянулся, поправляя задом наперед натянутую кепку. — Хорош боец, ничего не скажешь. Костя застыл над доской, пытаясь понять, в какой именно момент он начал витать в облаках и пропустил идеально подготовленную засаду. Видимо, сегодня Игорь останется с ним надолго.

***

Впервые в жизни Константин с абсолютно лёгким сердцем подписал заявление на долгосрочный больничный. Буквально за час раскидав текущие дела коллегам, он тут же отправился в сторону метро, не забыв по пути заглянуть за шавермой. Он пообещал Игорю, что вернётся через два, максимум три часа, и это обещание Костя впервые выполнил безукоризненно. Когда мужчина открыл входную дверь, Игорь, поглощённый рисованием в альбоме, видимо, не ожидал, что отец вернётся так быстро. От этого болезненно дернулось что-то внутри, значит, вот таким он был в представлении сына — никогда не сдерживающим обещания. Ну ничего, в ближайшее время Гром точно не собирался разочаровывать Игоря. Почти все отложенные на стиральную машину деньги ушли на Костино лечение и последующее восстановление, так что в ближайшее время о Диснейленде мечтать не приходилось, но первые шаги были уже сделаны. Привыкший думать на долгую перспективу Костя начал собирать справки на загранпаспорта и уже выл от почти бесконечной канители с документами, но раньше времени обнадеживать Игоря не хотел. Пусть лучше сбывшееся желание будет сюрпризом. Впереди маячила крайне внушительная премия и можно было спокойно жить, не задумываясь над тем, что завтра, возможно, не будет денег на метро. Достаточно останется даже на одежду Игорю, и не какую придётся, а именно на ту, что ему понравится. Несколько месяцев точно можно будет пошиковать и даже отложить кое-что в многочисленные Костины заначки. — Чем сегодня займёмся? — усевшись рядом с сыном, поинтересовался Костя. — А можно просто ничем? — с какой-то просительной паузой произнëс Игорь и снова уткнулся в альбом. — Это как? — Ну как-как, — задумался Игорь, чуть съезжая по дивану и устраиваясь головой у отца на плече. — Телек просмотрим, грушу попинаем, у меня алгебра не получается, решить надо. — Тогда тащи, и учебник прихвати, будем разбираться, — вздохнул Костя, понимая, что, по старому выражению, без бутылки он точно в Игоревой математике не разберется. — И тебя на родительском собрании очень ждут, мне тут даже в дневнике написали. — Раз ждут, значит, буду. В этот раз точно буду. — Спасибо, па, — особенно радостно и солнечно улыбнувшись, Игорь отложил в сторону альбом и, порывисто повернувшись, повис у отца на шее. — Я тебя очень люблю. Правда-правда. Не нужен мне никакой Диснейленд, просто приходи всегда домой, ладно? — Я тебя тоже люблю, Угорёк, — Константин изо всех сил прижал к себе сына. Эти слова непривыкшему к ласке и активному выражению чувств Грому дались трудно, но он понимал, что хотя бы иногда должен произносить это вслух. — Я не самый лучший отец, но тебе, к сожалению, другой не достался. Знаешь, лежал когда один в той палате, очень многое переоценил, — зачесав непослушные вихры Игоря пальцами, задумчиво произнёс мужчина. — Ты самое ценное и дорогое, что у меня есть, и я очень постараюсь тебя так больше не пугать, ладно? Игорь ничего не сказал, молчал несколько долгих мгновений, а затем настолько отчаянно всхлипнул, что Костя даже испугался, не слишком ли сильно сжал сына в объятиях. Так громко и навзрыд он не плакал, казалось, никогда. Все бессонные ночи, когда отец был в больнице, переживания и кошмары смогли наконец-то вырваться наружу вместе со слезами. Мужчина не стал их прерывать и, не произнеся ни слова, лишь тихонько покачивал Игоря, аккуратно успокаивая и давая избавиться от накопившегося страха. Математику в тот вечер так никто и не сделал. Под мерное бурчание телевизора, в полумраке квартиры, Костю свалила спокойная, теплая дрёма, скоро передавшаяся выбившемуся из сил мальчишке в уютном кольце заботливых отцовских рук.